Текст книги "Великая аграрная реформа. От рабства до НЭПа. Предисловие Дмитрий GOBLIN Пучков"

Д. Пучков: А потом эти люди удивляются, за что их вешали и жгли усадьбы.

Е. Прудникова: Все эти события крестьяне запомнили крепко. Газет они не читали, радио, телевидения, интернета не было, и сбить людей с их взглядов было практически невозможно. Все эти события еще отзовутся кровью в 1917 году. Но крестьян ждала еще одна большая «радость» – столыпинская аграрная реформа.

Беседа 2-я
«Черный передел»

Е. Прудникова: Продолжим разговор о несчастном сельском хозяйстве Российской империи.

Д. Пучков: К чему оно подошло к началу ХХ века?

Е. Прудникова: К началу ХХ века ситуация была следующая. Реформа 1861 года отчасти расколола деревню. Помещикам удалось создать некоторое количество крупных хозяйств, у тех, кто не сдюжил, землю купили крестьяне. Помещиков мы трогать не будем, они живут сами по себе, и крупные хозяйства живут сами по себе. А на деревне ситуация была следующая. Там, по разным данным, имелось от 14 до 20 миллионов мелких хозяйств, мелких и мельчайших, от одной десятины до 15–20, больше 20 десятин было мало у кого, настолько мало, что их можно вообще не учитывать. Хозяйства были очень-очень слабые, с агрокультурой на уровне Киевской Руси: лошадка, соха, деревянная борона, трехполье. Урожайность где-то от 25 до 70 пудов с десятины, Кто хочет, может подсчитать: 70 пудов с десятины – это будет 12 центнеров с гектара. Но 70 пудов – это урожайность помещика и зажиточного крестьянина, хотя и она была в 2–3 раза меньше, чем в Европе. У бедняков выходило от 4 до 7 центнеров в приличный год. Потому что урожайность при той агрокультуре скакала, как заяц по лесу. В общем, хозяйств было очень много, хозяйства были очень мелкие, очень слабые. А что самое ужасное – никто не знал, что со всем этим делать. И тут пришел Столыпин.

Д. Пучков: Которого у нас считают великим реформатором.

Е. Прудникова: Как может считаться великим реформатором человек, реформа которого не удалась? Да и известен он в те времена был больше не как реформатор, а как каратель. Недаром веревку на виселице прозвали в народе «столыпинским галстуком». Но, как бы то ни было, Столыпин имел в голове некие идеи. А идеи были следующие: поскольку у нас страна нарождающегося капитализма, то единственный вариант развития у нее, естественно, англосаксонский, то есть капиталистический. Это значит рынок, это значит конкуренция.

И что задумал господин Столыпин? К 1907 году, когда более-менее утихомирили аграрные волнения, точнее, их усмирили, причем с большим трудом, потому что волнения были колоссальные… Итак, к 1907 году всем стало ясно: дальше так жить нельзя, надо что-то делать. Но что?

Мнения по этому поводу разделились, хотя и не сильно. Левые требовали всю землю отобрать у помещиков и отдать крестьянам. Кадеты, октябристы – центристские буржуазные партии говорили, что у помещиков надо отобрать только ту землю, которую они не используют сами, то есть либо не обрабатывают, либо сдают в аренду крестьянам. Тогда Столыпин выступил в Думе со своей знаменитой речью, из которой у нас известна только одна фраза: «Господа, вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Саму речь, хоть она в интернете есть, мало кто читал. А они очень интересная и совсем не о том.

Д. Пучков: И что же там?

Е. Прудникова: Давайте мы сейчас немножечко с вами почитаем. Что говорил господин Столыпин? Например, он говорил:

«Ясно, господа, что путем отчуждения, разделения частновладельческих земель земельный вопрос не разрешается. Это равносильно наложению пластыря на засоренную рану. Что даст этот способ, что даст он с нравственной стороны? Та картина, которая наблюдается теперь в наших сельских обществах, необходимость подчиняться всем одному способу ведения хозяйства, необходимость постоянного передела, невозможность для хозяина с инициативой применить к находящейся в его пользовании земле склонность к определенной отрасли хозяйства, все это распространится на всю Россию. Все будет уравнено, нельзя ленивого равнять к трудолюбивому, нельзя человека тупоумного приравнять к трудоспособному. Вследствие этого культурный уровень страны понизится. Добрый хозяин, хозяин изобретательный, самою силой вещей будет лишен возможности приложить свои знания к земле».

Как говорят в интернете, ППКС, подписываюсь под каждым словом. Прав Столыпин, ведь так оно именно и будет, именно так община действует на хозяйство. Дальше он говорит:

«Путем же переделения всей земли государство не приобретет ни одного лишнего колоса хлеба. Уничтожены, конечно, будут культурные хозяйства. Временно будут увеличены крестьянские наделы, но при росте населения они скоро обратятся в пыль, и эта распыленная земля будет высылать в города массы обнищавшего пролетариата».

На сто процентов прав Столыпин, абсолютно прав. Дальше:

«Если это произойдет, кто будет возражать против того, что такое потрясение, такой громадный социальный переворот, – то есть отдать помещичью землю, – не отразится, может быть, на самой целости России. Ведь тут, господа, предлагают разрушение существующей государственности, предлагают нам среди других сильных и крепких народов превратить Россию в развалины для того, чтобы на этих развалинах строить новое, неведомое нам отечество».

И ведь это не большевики предлагают, это предлагают наши замечательные думцы. Если отдать помещичью землю крестьянам – это будет, безусловно, будет. Другое дело, что, если не отдать помещичью землю крестьянам, произойдет абсолютно то же самое – как оно в итоге и произошло. И что же предлагает «великий реформатор»? Он предлагает поставить на сильного, «достаточного» крестьянина:

«Цель у правительства вполне определенна: оно желает поднять крестьянское землевладение, оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным, так как где достаток, там, конечно, и просвещение, там и настоящая свобода. Но для этого необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть соли земли русской, освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и представить их в неотъемлемую собственность».

Кто такой этот достаточный крестьянин, как вы думаете?

Д. Пучков: Кулак, наверное.

Е. Прудникова: Нет, кулак – это не крестьянин. Достаточный крестьянин, в общем, персонаж достаточно известный. Это немецкий бауэр, это английский фермер. Это все то, на что наши теоретики сельского хозяйства насмотрелись по заграницам и что за границей выращивалось на протяжении трехсот, четырехсот, пятисот лет. У нас «достаточных крестьян» не было в принципе. Их не было как таковых: ни исторически, ни технологически, ни агрономически не было. Каким образом Столыпин предлагает их создать? Отменить общинное землепользование, раздать крестьянам землю в собственность, а дальше, грубо говоря, устроить бой в джунглях за выживание. Кто выживет, тот выживет. Кто не выживет – горе побежденным.

Д. Пучков: Нормальный капиталистический подход.

Е. Прудникова: Да, но тут возникает одна проблема. Когда это проделывается в течение веков, и аутсайдеров, допустим, 5 %, которых можно выдавить в города, выселить в колонии, – это работает. Самых невезучих, в конце концов, можно перевешать, как сделали в Англии, приняв закон против бродяг. А если все одномоментно и аутсайдеров полстраны? Что мы делать-то будем? Вот это вопрос…

Д. Пучков: В Сибирь?

Е. Прудникова: Сибирь столько не съест. На самом деле Сибирь – это вовсе не такая громадная территория, потому что большая ее часть – либо тайга, либо вечная мерзлота. Дорог нет, подходящей земли нет, ничего нет. Даже при большевиках эти земли не окультуривали. Сибирь – это, собственно, полоска вдоль Транссибирской магистрали, куда, естественно, 40–50 миллионов не переселишь. Несколько миллионов пытались переселить, и то ничего путного из этого дела не вышло. Но даже если бы вышло – с остальными 20 миллионами «лишних» крестьян что делать?

Д. Пучков: Что же, Столыпин этого не понимал?

Е. Прудникова: Как он мог не понимать? Я полагаю, что его реформа – это просто жест отчаяния, попытка сделать хоть что-то в ситуации, когда сделать ничего нельзя.

Д. Пучков: В чем реформа выражалась, что делали?

Е. Прудникова: Во-первых, в тех общинах, где не происходило передела с 1861 года – а их было, как оказалось, 58 % всех общин, – крестьянам просто назначили в собственность их наделы. Естественно, этого никто не заметил, поэтому сей акт мы не будем считать за успех реформы. Какая реформа, если ничего не произошло? А вот в остальных местах, где переделы происходили, было велено следующее: кто хочет выделиться из общины, тем сводить все их полосочки в единый надел. Если внутри деревенской пашни – эти наделы назывались отрубами, если вне – хуторами. Ну, а поскольку выделялись либо самые слабые, чтобы свою землю продать, либо самые сильные, чтобы эту землю купить, то как поступал землемер? С одной стороны, он имел указивку от правительства всячески содействовать реформе. С другой – с кем он чай пьет на деревне? Уж всяко по бедным избам не ходит. Стало быть, он действовал в интересах тех, кто хотел выделиться, нарезал им землицу получше.

И пошла себе реформа. Как она шла – еще почитаем?

Д. Пучков: Конечно.

Е. Прудникова: Вот, например, есть замечательное письмо с Украины: «Из прошения крестьянок-солдаток села Браницы императрице Александре Федоровне, 10 октября 1916 года».

Село Браница, как выясняется из письма, это около 1000 хозяев, то есть очень большое, и наделы почему-то большей частью по одной десятине. Совершенно непонятно, как это вышло, но факт такой имеется. И вот что пишут солдатки: «Нашими односельчанами, сельским старостою… и другими до 50 человек, владеющими земельными наделами от 20 до 40 дес.».

Как такое могло быть, непонятно, но есть, опять же, факт: даже при общине в этом селе были люди, у которых не по одной десятине, а от 20 до 40.

Д. Пучков: Все животные равны, но некоторые равнее…

Е. Прудникова: Именно так. И смотрите, что было дальше.

«Возбуждено ходатайство перед Черниговской землеустроительной комиссией о выделении их из нашего общества. А так как наша земля местами чернозем, серопесчаная и низменная, каковая разделена на три части, то для этих участков вышепоименованными лицами намечена самая лучшая общественная земля».

Понятно, что они сделали? Подмазав землемера, они потребовали выделить себе самые лучшие кусочки. Черноземчик себе взяли, остальных выгнали на плохие земли.

«Несмотря на то, что наши мужья и сыны в настоящее время сражаются на войне, и мы остались одни беззащитные женщины».

Когда же обнести односельчан, как не тогда, когда те сражаются на войне? Они-то не сражаются, они откупились, их сыновья или откупились, или пошли вольноопределяющимися и теперь уже офицеры. Мужчины против баб с детьми – самое милое дело воевать. Но бабы с детьми не согласились, устроили большой шухер, отказывались подписывать бумаги. С них требовали подписи, а они отказывались. И что тогда учудили дальше:

«Для получения согласия на то общества землемер приказал нашему сельскому старосте посылать к нему на квартиру по 10 человек для подписи, когда же землемер узнал, что все общество не согласно подписываться, то объявил обществу, что кто не подпишется и не укажет своего участка земли, тот будет лишен навсегда своего земельного надела».

Д. Пучков: Как круто распоряжался.

Е. Прудникова: Административный ресурс как он есть. Бабы все-таки отказались.

«Одна из наших солдаток, Домникия Острянкина, заявила комиссии, что теперь не время делить землю на участки, так как наши мужья и сыны на войне, а лучше отложить это дело до окончания войны, за что урядник приказал нашему сельскому старосте заключить Острянкину в карцер».

Д. Пучков: Неплохо.

Е. Прудникова: Короче говоря, ее посадили.

«Видя неправильное постановление, мы начали протестовать против этого, вследствие чего и нас, некоторых женщин арестовали и препроводили в тюрьму для 6-месячного заключения, оставив наши крохотные хозяйства с малыми детьми на произвол судьбы».

То есть папа на войне, мама в тюрьме, дети – живите, как хотите, зимой с голоду сдохнете. К счастью, по-видимому, какая-то из солдаток успела написать на фронт, и кто-то из фронтовых офицеров вошел в положение своего солдата. Офицеры тоже бывали разные. И вот с фронта пришло письмо главному начальнику Киевского военного округа, господину Троцкому (не тому самому Троцкому, а однофамильцу), по приказанию которого женщин через некоторое время освободили. Как вам история?

Д. Пучков: Отличная!

Е. Прудникова: Да, отличная история. Вот так проходила столыпинская реформа.

Д. Пучков: Любили Столыпина, по всей видимости?

Е. Прудникова: Сам Столыпин к тому времени уже помер, но дело его еще долго отзывалось. Эта история произошла в 1916 году. Пройдет пятнадцать лет, сыновья Острянкиной и прочих женщин вырастут. А что у нас было в 1930 году?

Д. Пучков: Колхозы.

Е. Прудникова: Да, а еще раскулачивание. И вот тут-то все эти счеты и будут сводиться. В 1917 году сводили счеты за реформу 1861 года, столыпинскую реформу просто остановили, а счеты за нее сводились в 1930 году, когда пошло раскулачивание.

Таким вот образом проводилась столыпинская реформа.

Д. Пучков: И какие были результаты?

Е. Прудникова: Если мы почитаем «Википедию», то узнаем, что около 25 % крестьян взяли землю в собственность – странно, потому что противоречит другим данным. Однако, пройдя по первоисточникам, мы выясним, что товарищи из «Википедии» немножко приврали. На самом деле около 25 % крестьян за время с 1908 по 1917 год обращались к землемерам, и наши городские жители решили, что к землемерам они обращались только за тем, чтобы укрепить свои наделы. Других нужд у них не было! Но в реальности землю в собственность, по разным данным, взяли от 6–7 до 10 % крестьян. При этом где-то две трети взявших составляли именно маломощные хозяева, которые взяли землю, чтобы тут же ее продать и остаться уже без ничего. Таким образом, мы получим около 3 % столыпинских «достаточных крестьян» или, по деревенской терминологии, кулаков.

Д. Пучков: А внутри, в этих коллективах и общинах, что происходило? Как они там промеж себя общались?

Е. Прудникова: Мы уже говорили о том, что, имея сильное хозяйство, очень трудно остаться просто земледельцем. Денежка денежку просит, и глядишь – человек уже и хлебушек в долг дает за процент, и землю берет в аренду, вот уже и батраки появились, и хлеб начал скупать. А что такого? Так ведут себя все «справные хозяева», а я чем хуже? И через несколько лет мы имеем типичного мироеда. Нет, были и другие: заводили культурное хозяйство и с него жили, другие помогали односельчанам бескорыстно, без процента, но это были исключения, «белые вороны» в родном селе, люди, живущие не по обычаю. А обычай – страшная сила.

Мне вообще нравится современный подход, он воистину прелестен. В городах Российской империи жило около 15 % населения, но для городов разработана подробная градация населения. Кого там только нет – дворяне, духовенство, мещане, прислуга, рабочие, ремесленники… Даже нищих не забыли. А остальные 85 % населения – крестьяне. Просто крестьяне, и все! Этакий монолит, как косяк селедки. С общими выгодами и общими интересами. Может ли такое быть?

Между тем, в полном соответствии с советским классовым подходом, крестьяне делились на социальные группы в зависимости от своего экономического положения и отношения к средствам производства.

Итак, о верхушке мы рассказали. К ней примыкали…

Д. Пучков: Середняки?

Е. Прудникова: Как ни странно, нет. Так называемые подкулачники. Они происходили из бедноты и были связаны с кулаком экономически. Кто-то на него батрачил, кто-то одалживался хлебом, инвентарем, брал на время лошадь. Ну и, естественно, в политической жизни села защищали интересы своего «благодетеля». А бедняков на селе было 75 %, и не меньше половины из них не могли без кулака свести концы с концами.

Большевики разделили бедняков еще на несколько категорий: батраки, собственно бедняки и маломощные середняки. Батраки – это хозяева, в экономике которых собственное хозяйство существенной роли не играло. На жизнь они зарабатывали работой по найму. Таковых было процентов около двадцати. Еще примерно столько же – по советской терминологии бедняки – пашню имели, но прокормиться с нее заведомо не могли. Эти две группы примерно совпадают с количеством безлошадных крестьян. Верхняя бедняцкая группа – это так называемые маломощные середняки: лошадь есть, но хлеба все равно не хватает. Хозяева, способные кое-как, впроголодь и с лебедой, прокормиться до нового урожая, составляли верхнюю границу этой группы. Все эти люди в большей или меньшей степени экономически зависели от односельчан. Дальше шли середняки – эти хозяева были независимы, их интересы с кулацкими не пересекались. Ну, и особняком стояли так называемые «культурники».

Д. Пучков: Кто это такие?

Е. Прудникова: Культурник – это советский термин, но такие хозяева встречались и до революции. Это крестьянин, который имеет достаточно сильное хозяйство, при этом, может быть, даже нанимает батраков, имеет большой надел, выращивает и получает достаточно хороший урожай, может быть, даже целых 100 пудов с десятины, который более-менее знает, что такое агрономическая наука. В общем, человек, который внедряет передовые методы на селе. Это и есть столыпинский «достаточный крестьянин».

Д. Пучков: И много таких было?

Е. Прудникова: Исчезающе мало. В лучшем случае один-два процента. Это не социальная группа, это призвание. Без призвания выбившийся в зажиточные крестьянин очень скоро сбивался на легкий кулацкий хлеб.

Д. Пучков: Отличие было принципиальным?

Е. Прудникова: Кардинальным. Кулак богатеет не с земли, он может вообще земли не иметь, ему это просто не нужно. У кулака два совершенно других источника дохода. Во-первых, это сельское ростовщичество, которое приобретало очень интересные формы. Вы знаете, что такое «исполу»?

Д. Пучков: Слово слышал, значение – нет.

Е. Прудникова: «Исполу» значит «из половины». Выглядит это так: весной, когда крестьянину нечем кормить детей и нечем сеять, он идет к кулаку, кланяется, тот дает ему несколько мешков зерна на семена, на еду и говорит: за это отдашь половину урожая. Это называется «исполу».

Д. Пучков: Тому, естественно, деваться некуда.

Е. Прудникова: Тому деваться некуда, он соглашается.

Д. Пучков: А если неурожай или неважно уродилось, чем это для него закончится?

Е. Прудникова: Это получается риск кулака. Урожай может и семян не оправдать. Но ведь следующей весной все начнется заново. То есть основной достаток кулака – это сельское ростовщичество. Почему середняки не бывали подкулачниками? А им это просто не нужно, они сами кормились. Подкулачниками всегда бывали бедняки. Сегодня ты кулаку не подквакнешь, завтра он тебе хлеба не даст.

Д. Пучков: Многие не в курсе – я когда-то работал ростовщиком. Главное – это не дать деньги, главное – это деньги забрать, вместе с процентом. А для того, чтобы их забрать, надо иметь при себе ОПГ, организованное преступное сообщество из граждан, которые будут эти деньги выколачивать из должников.

Е. Прудникова: Там не деньги, сельское ростовщичество – оно натуральное…

Д. Пучков: Неважно. Все равно, что отнимать…

Е. Прудникова: Там все проще. Осенью не вернешь, весной не получишь. Кроме того, у сельского авторитета много способов испортить человеку жизнь до полной невозможности существовать в этой деревне.

Еще один способ тоже входит в число натурального ростовщичества. У человека денег нет и зерна нет, тогда, допустим, берут его земельный надел. У одного взял землю за долги, другой ему эту землю за долги обработал, урожай полностью идет кулаку.

Д. Пучков: Извиняюсь, перебью. Когда пошел процесс раскулачивания, то началось сведение счетов. Оно как раз так и выглядит – и ты за это ответишь, и ты, и ты, и не важно, кто ты там – бедный, богатый, вы все пойдете известно куда. Сложно людей в этом винить вообще.

Е. Прудникова: Сложно, конечно. Особенно если у тебя по весне дети от голода умирали. В раскулачивании было много разных нюансов. Потом, вот еще один способ «заработка» кулака – так называемая отработка. Например, нет у бедняка лошади, а пахать надо. Он берет на неделю у кулака лошадь, и за то, что он неделю на этой лошади пахал свою полоску, он месяц работает на кулака на его поле. И наконец, еще один способ разбогатеть кулаку – это мелко оптовая скупка хлеба. Если у человека, например, есть на продажу десять пудов хлеба, он же за полсотни верст не повезет их на базар. Ну, продаст он там на двадцать копеек дороже, а толку-то? Ему надо взять у того же кулака лошадь, потом эту лошадь отрабатывать, потом переться двое суток на ярмарку. Естественно, ему удобней продать подешевле, но на месте. А кто скупает эти мелкие хлебные излишки? Кулак и скупает. Мы еще будем говорить о «хлебных войнах» 20-х годов, тогда это очень сильно сказывалось. Поэтому, как мы видим, кулак – это вообще не крестьянин. Он мог пахать, он мог не пахать. Как вспоминала одна сибирская крестьянка, у кулаков руки были белые, мягкие и пухлые. Сами они не работали, на них работали другие. Кулак – это классическая сельская мелкая буржуазия. Вот кулак, лавочник и примыкающий к ним священник, которому кто жертвовал на храм? Явно ведь не бедняки…

Д. Пучков: Священник проводил кулацкую политику?

Е. Прудникова: А что ему оставалось? Вы думаете, почему у нас была такая борьба с религией на селе в 30-е годы? Вовсе не потому, что так сильно Бога не любили.

Д. Пучков: Это к Богу не имело отношения.

Е. Прудникова: Вот именно. Борьба с религией имела под собой вполне конкретную антиколхозную агитацию. Священник пил чай с кулаком, священник пил чай с лавочником, он всегда держал их сторону, и поэтому, когда началась коллективизация, тут же появились проповеди на тему огненных дождей, которые будут падать на колхозников, и черных могил, которые летают по небу и тоже падают на колхозников.

Д. Пучков: Черная могила?!

Е. Прудникова: Да, черная могила. Это из реальных проповедей времен коллективизации. И вот на селе рулила, как говорили большевики, «тройка» – кулак, лавочник, священник. Супротив священника как такового я, как православная, не имею ничего, но в данном случае религия становилась заложницей их антигосударственной деятельности.

Ну, а до революции она была заложницей их прогосударственной деятельности. На столыпинской реформе кто поживился? Поживились-то главным образом не «достаточные крестьяне», а кулаки, у которых были деньги все это скупать, и те, у которых были деньги на заведение хоть какого-то культурного хозяйства – если они, конечно, хотели его завести. Как говорится в известном мультике, «нас и тут неплохо кормят». А с другой стороны – у тебя культурное хозяйство, высокопродуктивное, и ты односельчанину взаймы зерна не дашь? Конечно, дашь.

Д. Пучков: Естественно, под процент.

Е. Прудникова: Естественно… А если тебе в голову и придет этот процент снизить, так ведь поджечь могут, чтобы цены не сбивал. Так что разграничить кулаков и «культурников» очень трудно.

Д. Пучков: Половина урожая – это мощно. У нас даже самые отмороженные ростовщики под такие проценты не давали.

Е. Прудникова: Можно посчитать. На то, чтобы засеять десятину пашни, нужно 12 пудов зерна. При хорошем урожае получим… для удобства счета пусть будет 48 пудов. Получается за три месяца 100 процентов. Если урожай похуже – 50 процентов.

Понимаете, крестьяне обычно очень четко знали, кого раскулачить. Если у тебя характер поганый, если ты всей деревне, пардон, заноза в одном месте, то тебя даже при бедняцком хозяйстве раскулачат, просто чтобы избавиться. А если человек хороший и давал не под пол-урожая, а под 10 % весной хлебушек, так его еще и оставят, его еще председателем колхоза сделают, народ – он не зверь. И крестьянин у нас очень неуступчивый. Ладно, вернемся к столыпинской реформе.

Д. Пучков: Может, Столыпин ставил на естественный ход событий? Если эти люди чего-то добились в сельском хозяйстве, то им и карты в руки?

Е. Прудникова: Что бы он ни думал – у него не было другого выхода. Капитализм знает только англосаксонский вариант – закон джунглей, выживают сильнейшие. Ничего другого капитализм просто не знает.

Д. Пучков: А бывает другое?

Е. Прудникова: Да.

Д. Пучков: В рамках капитализма?

Е. Прудникова: В рамках капитализма, в общем-то, нет. Сейчас капиталистические правительства начали учитывать интересы народа, но произошло это после того, как Россия показала, что бывает, когда их не учитывают. Та реформа, которую провели большевики, – это совсем другая планета. В Российской империи она была невозможна в принципе, для этого нужна совершенно другая управляемость государства, совершенно другая идеология и колоссальный кредит доверия.

Д. Пучков: А Столыпин?

Е. Прудникова: Столыпин пустил дело на самотек.

Д. Пучков: И как пошло?

Е. Прудникова: Плохо пошло.

Д. Пучков: В чем выражалось?

Е. Прудникова: Во-первых, крестьянам не сумели показать выгоды нового положения дел. Да и как бы это удалось? Мужик – он, конечно, неграмотный, но не темный. В деревне в то время, по разным оценкам, было от 18 до 30 миллионов лишнего населения, для которого не было ни работы, ни хлеба.

Столыпин же был хитрый, он думцам говорил: давайте поставим на достаточного крестьянина, на культурного крестьянина. Давайте дадим возможность ему купить землю. И он ни слова не говорил о том, куда денется некультурный крестьянин, когда продаст свою землю культурному. Вообще, предполагалось, что в батраки, – только батраков столько не надо. Думцы – горожане, и премьеру удалось этот вопрос спустить на тормозах, укрыть от них. Но не от крестьян.

Крестьяне считать не умели, но они же видели, что в их селе земли мало, работы мало, есть нечего. Допустим, при новом капиталистическом хозяйстве половина пойдет в батраки – а остальные? Им-то куда? В города? А там что делать? В городах живет 15 % населения державы, численность рабочего класса – 3 миллиона человек, большая часть которых живет еще хуже, чем крестьяне.

Ответ, конечно, был, причем простой и каждому мужику известный. В результате столыпинской реформы эти в среднем 25 миллионов человек должны были умереть с голоду. А человек такая тварь, что умирать категорически не хочет.

Неудивительно, что, когда Столыпин затеял свою реформу, деревня взвыла. Крестьяне писали в Думу: «Что же вы делаете?» Они открыто говорили: реформа обкрадывает будущие поколения. Деревня не приняла реформу.

И поэтому получалось, что те, кто брал землю в собственность, противопоставляли себя общине. С нищих маргиналов, которые свои надельчики продавали, взять нечего, но те, что покупали, – дело другое. «Справным хозяевам» поневоле приходилось опираться на государственные структуры – землемера, исправника, казаков, воинского начальника. Тогда мужики подчинились силе, но крепко запомнили, как шла реформа, и затаились в ожидании праздника на своей улице. Долго ждать не пришлось.

Ну, и второе, чего не сделал Столыпин – он не решил проблему аутсайдеров. Города брали ровно столько людей, сколько им было нужно. Переселение в Сибирь? Это очень жалкое количество, но даже и из этих людей далеко не все прижились в Сибири. Там не самое простое сельское хозяйство, и там были тоже свои понятия. Вот вы знаете, например, что такое «чернолапотница»?

Д. Пучков: Нет.

Е. Прудникова: Так сибирячки называли переселенок из России. По очень простой причине: потому что у сибирячек пол в избе был чистый. Босиком можно было ходить, можно было есть, извините, с этого пола.

Д. Пучков: Возможно, у них полы были деревянные, а у тех земляные?

Е. Прудникова: Ну, это вряд ли. В Сибири с земляным полом не проживешь, не тот климат. А у столыпинских поселенок дома было грязно, и поэтому выйдет такая барышня в своих лаптях на белый сибирский снежок, а за ней черный след остается. Это не просто разный способ жизни, это совсем другое психологическое состояние. Человек хороший, успешный, достаточный – он себя в чистоте соблюдает. А человек забитый, «опущенный» – он как раз грязный. Это не просто разное поведение, это что-то очень глубокое, на уровне инстинктов. То же наблюдается и у животных, которые живут сообществами: особи, находящиеся внизу социальной лестницы, не только депрессивные, но еще и неопрятные.

Это примерчик маленький, но характерный. Дело ведь не в трудностях быта – сибирячки носили воду теми же ведрами и из того же колодца. Кое-кто из поселенцев поднимался, но поднимались очень трудно и только те, у кого были сильные работники. И даже они теплых чувств к реформаторам не питали. Не зря практически все столыпинские деревни в Сибири вставали за красных.

Д. Пучков: А их что, насильно туда отправляли?

Е. Прудникова: Нет, предлагали.

Д. Пучков: Вербовка, что ли?

Е. Прудникова: Вербовка да: «Переселяйтесь, там земля хорошая, там все хорошее…» Подъемные давали, везли по железной дороге.

Д. Пучков: Земля действительно хорошая была?

Е. Прудникова: Земля действительно была хорошая, но для хорошей земли нужны хорошая лошадь, хороший работник, хорошее хозяйство. Нужен сельскохозяйственный инвентарь.

Ссуды, конечно, предполагались – но их, во-первых, надо получить, во-вторых, ты получаешь не всю ссуду, а только остаток от того, что украдет чиновник. В итоге выходило, что людям на нормальное хозяйство не хватало.

Д. Пучков: И что получалось? Вот завербовали гражданина, вот он с семьей погрузился в столыпинский вагон…

Е. Прудникова: Столыпинский вагон – это немножко другое, но, в общем, в вагон он погрузился…

Д. Пучков: И поехал в Сибирь. Приехал в Сибирь, не имея при себе ничего, что ли, вообще? Скарб же он какой-то собрал, тогда немного было…

Е. Прудникова: Много не возьмешь. Что-то, конечно, брали, что там на одну-две телеги влезет, детей брали… Корову, лошадь, инвентарь… Им обещали всяческую помощь, как всегда бывает при переселении, но всяческой помощи не хватало, как тоже обычно бывает. При этом уезжали ведь большей частью не бедняки. То есть и бедняки тоже, но они просто использовали переселение, чтобы поменять судьбу. Например, наняться на уральские заводы или шахты. А так ехали люди, которые на что-то рассчитывали на новом месте.

Д. Пучков: И каковы результаты?

Е. Прудникова: Возьмем статистический справочник по России от 1995 года. Согласно ему, уехало чуть меньше 3 миллионов 800 тысяч человек. Вернулись обратно около миллиона – это примерно 27 %. Еще почти 350 тысяч назад не вернулись, но и своего хозяйства не завели – еще 9 %. Получаем 36 % людей, которых переселение вконец разорило. Остальные кое-как устроились, но обещанных молочных рек не получили. Их положение было однозначно хуже, чем у середняков из местного населения (напоминаю еще раз, уезжали не бедняки). Многие шли в батраки к местным, прочие перебивались, как могли. Да вот вам широко известный пример – Павлик Морозов. Это была как раз столыпинская деревня.