Текст книги "Франция. Страна королей и пяти республик"

Второе действие было еще разнообразнее и насыщеннее: «Escalop de thon rouge á la milanaise, tagliatelles fraiches, coulis de tomates ou «Fondant de veau, crème de citronelle, mousseline de potiron á la canellе, champignon farci». «Эскалоп красного тунца по-милански, сделанные вручную спагетти, томатная подливка» или «Размягченная телятина в лимонном соусе. Тыквенный мусс с тефтельками. Фаршированные шампиньоны».

Кульминацией этого кулинарного действа была знаменитая французская сырная тарелка (le plateau de fromages). На выбор предлагался творог в специальной подливке.

После такого изобилия, сопровождавшегося самыми разными винами, как холодными, так и подогретыми, я впала в полную эйфорию и на еду уже смотреть не могла. И тут официант, одетый в синий форменный костюм от «Вателя», торжественно провозгласил: «А теперь, дамы и господа, тележка десертов!» Милая, ослепительно улыбавшаяся девушка вкатила в зал тележку, на которой были симметрично разложены фарфоровые блюда с пирожными, пирогами и фруктовыми муссами. Все это выглядело восхитительно вкусно, но я уже истратила все силы на телятину, фаршированные шампиньоны и сыры. Я так жалобно посмотрела на тележку десертов, что сидевший рядом со мной лионский профессор, глубокоуважаемый мсье Жан-Клод Ланн, превратно истолковал мой взгляд и придвинул ко мне тарелку с пирожными. «Ешьте, пожалуйста, ешьте!» – сказал он.

Ах, как мне было жаль этих пирожных! Я впервые ощутила, что есть место на свете, где мне дадут за рифму (пардон, за научный доклад!) целый ужин, а съесть этот самый ужин до конца просто не хватило сил! Пришлось проводить тележку жалобным взглядом и тяжело вздохнуть… Как мне не хватало этих пирожных потом, в отеле, когда ко мне вернулся аппетит!

За столом у нас с лионскими коллегами-славистами возник занятный разговор. «Почему в русской литературе так мало едят?» – спросила преподавательница лионской Ecole Normale, исследовательница русской и французской литературы Гаяне Армаганян.

Шантильи – дворец, в котором служил Ватель

Мы с коллегами стали отчаянно вспоминать, какой едой баловали себя герои русской классической литературы. Любовь Геннадьевна Кихней вспомнила про щи, которые хлебал Раскольников. Уважаемый профессор Лекманов заметил, что тело Чехова везли из Крыма в Москву в одном вагоне с устрицами. Я упомянула про ахматовские «устрицы во льду», которые «свежо и остро» пахли морем, и печеные лангусты, политые соком рейнских полей, о которых так вдохновенно повествовал Николай Гумилев в стихотворении «Сентиментальное путешествие». Профессор Любовь Геннадьевна Кихней заметила также, что много и смачно едят герои Гоголя. «Но Гоголь – украинец!» – хором сказали французские коллеги во главе с ученым-филологом Натальей Гамаловой, и нам пришлось с ними согласиться. Потом мы вспомнили и про гастрономические прихоти баловня судьбы Евгения Онегина…

Бесспорно, герои французской литературы едят больше, лучше и вдохновеннее, чем их русские собратья. А после протухших щей, которые хлебал несчастный Раскольников, ему оставалось только пойти и убить старушку-процентщицу! Вряд ли бы он отправился на это постыдное дело после пирожных «Мадлен», воспетых Марселем Прустом, и бланманже! Французское обостренное внимание к еде сродни преданной сыновней любви к земле, к ее дарам и плодам. Русские на земле обустроены плохо – всё рвутся куда-то, в иные миры, поэтому и к земным дарам и плодам относятся снисходительно, почти с презрением. Не нравится нам быть сытыми, что ли?!

К слову, Франция – единственная страна в мире, где повар может быть награжден самыми высокими правительственными наградами, включая орден Почетного легиона. А что? Изобрести новый рецепт изысканного соуса порой не менее сложно, чем провести дипломатические переговоры! Высокая кухня – это искусство, прекрасная музыка, каждая нота в которой имеет свое значение и философский смысл.

Сыновняя преданность французов своей земле отнюдь не исключает духовности и любви к Богу. Просто французы умеют совмещать земное и небесное. Они более уравновешены, чем мы, и часто не понимают русских противоречий. «Это русские моменты», – говорят французы в том случае, когда не могут нас понять. Я же считаю, что в любви к пирожным «Мадлен» нет ничего постыдного.

Русское и украинское отношение к еде действительно не совпадает. Украинцы, как и французы, не стесняются любить еду, как и вообще – «дары земные». Русские же в глубине души считают, что «не стоит делать из еды культа». Французы почитают «высокую кухню» и кулинарное искусство и не стыдятся этого. Кулинарное искусство – это проявление мастерства, а мастерство во Франции, как и в целом в Европе, считают одним из высших человеческих достижений. Как и любовь, доблесть и веру…

В завершение хочется сказать несколько слов о воспетых Марселем Прустом пирожных «Мадлен». Я так восхищалась их вдохновенным описанием в цикле романов «В поисках утраченного времени», что в Париже первым делом спросила в одной из попавшихся мне кондитерских, как выглядят пресловутые пирожные. Мне принесли нечто вроде кексов, но мягких, нежных, тающих во рту. Я узнала, что эти пирожные называются «магдалинками» (или «мадленками») в честь святой Марии Магдалины.

Знаменитые аркашонские устрицы

Марсель Пруст описывал свою встречу с «магдалинками» так: «В то самое мгновение, когда глоток чаю с крошками пирожного коснулся моего неба, я вздрогнул, пораженный необыкновенностью происходящего во мне. Сладостное ощущение широкой волной разлилось по мне /… / как это делает любовь, наполняя меня некоей драгоценной сущностью: или, вернее, сущность эта была не во мне, она была мною. Я перестал чувствовать себя посредственным, случайным, смертным. Откуда могла прийти ко мне эта могучая радость?» Пирожные «Мадлен» у Пруста – это символ женского мира, они связаны с образами матери и тетки героя-рассказчика, в них – ощущение Вечной Женственности, заботливой, нежной и оберегающей.

Мне рассказали, что магдалинки в Средние века пекли в форме сердца, и они символизировали полное любви к Богу сердце верующего. Так что любовь Марселя Пруста к магдалинкам («мадлен») покоилась на глубоком христианском фундаменте.

На ужине в ресторане «Ватель» мне довелось попробовать не сладкие, как обычно бывает, а соленые «мадлен» с начинкой из овощей и трав. Это было необыкновенно, божественно вкусно! Соленые «мадлен» вкушают (именно вкушают, а не едят!) с подогретым вином. Если у Марселя Пруста из чашки чая со сладкими «Мадлен» выплыл его родной городок Камбре, соборы, колокольни, дома с остроконечными шпилями, то я, вкушая соленые «магдалинки», увидела Черное море. Такое, каким я его обожала в детстве, – тихое, утреннее, серебристо-лазурное.

Волны подбегали к моим ногам, словно хотели познакомиться, и я радовалась этому знакомству. Я поняла, что «мадленки» – это пирожные воспоминаний. Они вызывают в душе человека самые приятные, самые сладкие воспоминания его жизни. И тогда, подобно Марселю Прусту, он закрывает глаза и чувствует, что любовь наполняет его новой, драгоценной, сущностью. Так пища земная становится небесной. Так в душе человека и в мире вокруг него устанавливается равновесие. И все благодаря маленьким, хрупким пирожным «Мадлен»… А главное – благодаря любви, воображению и вере.

Университеты Франции – государство в государстве

Когда в детстве я впервые услышала слово «Сорбонна», то представила себе длинные, сумрачные коридоры огромного средневекового здания, готические шпили и особый, еле уловимый запах пожелтевшей бумаги старинных книг. «О, пожелтевшие листы / В стенах старинных библиотек, / Когда раздумья так чисты, / А пыль пьянее, чем наркотик…» И вот мы, с группой преподавателей и студентов, стояли перед средневековыми воротами факультета славистики Сорбонны на улице Виктора Кузена, недалеко от бульвара Мальзерб. За этими воротами был целый мир – автономный, своеобразный, настоящее государство в государстве. Я вспомнила, что в Средние века городские власти не имели право появляться на территории Сорбонны без согласия университетского руководства. У здешних студентов была собственная власть и собственные законы.

С тех пор мало что изменилось. По-прежнему и студенты, и преподаватели выходят бастовать на улицы, если правительство принимает законы, с которыми они не согласны, и по-прежнему ректора выбирают «всем миром», в самом университете, а не приглашают извне. Университеты Франции и поныне представляют собой мощную силу, горнило общественного мнения, интеллектуальную трибуну, с которой доносятся лозунги и призывы.

Сначала, впрочем, мы увидели памятник Александру Дюма-отцу. Великий писатель восседал в кресле, а у его ног уютно расположились герои и читателя неповторимого выдумщика – гасконец Д,Артаньян с лихо закрученными усами, юноши и девушки, склоненные над романами Дюма. Совсем рядом, рукой подать, находился живописный парк Монсо с его романтическими аллеями и прудами. Университет Париж-4 располагался за огромными средневековыми воротами и напоминал, как и другие корпуса Сорбонны, государство в государстве.

На бульваре Мальзерб, около Университета Париж-4

Университетом в Средние века называли корпорацию – Universitas Magisterorum et Scholarum – нечто вроде цеха или гильдии студентов и преподавателей, проживавших в одном городе. Университет делился на факультеты, нации и колледжи. Студенты того или иного факультета объединялись в «нации»: Французскую, Нормандскую, Пикардийскую и Английскую. Во главе каждой из наций стоял префект, а во главе всего факультета – ректор, избираемый префектами. Сначала ректора сменялись каждые шесть недель, но постепенно срок ректорства был увеличен до нескольких лет.

Основателем университета был известный французский богослов и священник Робер де Сорбон, родившийся в маленьком городке Сорбон в Арденнах. Мсье Робер происходил из бедной семьи, но в детстве проявил большие способности к наукам и отправился учиться – сначала в Реймс, потом – в Париж. Проповеди Робера де Сорбона привлекли внимание сначала его светлости графа д'Артуа, а потом и короля Франции Людовика IX, вошедшего в историю под именем Святой.

В 1251 г. Робер стал каноником в Камбре, а затем, в 1258 г., каноником и духовником короля в Париже. В 1257 г. отец Робер основал Сорбоннский дом (Maison de Sorbonne) – колледж в Париже, в котором двадцать неимущих студентов обучались богословию. Деньги на это богоугодное заведение давал король Людовик. Колледж получил благословение папы. Постепенно вокруг Сорбоннского дома сложился университет. Робер де Сорбон стал канцлером университета, учил и проповедовал в нем до самой смерти.

Небесной покровительницей Сорбонны считается святая Женевьева, гробница которой находится в парижской церкви Сен-Этьен-дю-Мон (XVI в.), расположенной в районе Пантеона, на холме Св. Женевьевы, недалеко от университета. Некогда на месте церкви Сен-Этьен-дю-Мон, в пределах монастыря, основанного св. Женевьевой, находилась келья покровительницы Парижа. Церковь Сен-Этьен-дю-Мон считается приходским храмом Латинского квартала – приюта буйных и свободолюбивых студентов.

В приделе церкви Сен-Этьен-дю-Мон (святого Этьена на Горе – французский вариант написания имени св. Стефана), посвященном святой Женевьеве, многочисленные паломники, пришедшие поклониться гробнице покровительницы Парижа, видят ее статую: в синем плаще, украшенном звездами. Синий цвет имел огромное значение для средневековых готических соборов – он доминировал на витражах. Так создавался эффект синего свечения – сияния духовности.

В католической иконографии покровительница Парижа изображалась, как правило, на фоне воды – реки или водной глади, что было связано с географическими особенностями французской столицы, состоящей из островов на реке Сене. Эти острова соединены мостами, что придает городу целостный облик, но связь города с водой, водной стихией запечатлена и в парижской символике. Одним из главных символов города является корабль. Соответственно, Женевьева – «корабельная» святая, покровительница странствующих и путешествующих. Святая Женевьева любила путешествовать и часто совершала паломничества.

Во время осады Парижа гуннами во главе с Аттилой Женевьева предотвратила разорение и гибель города силой молитвы. Гунны ушли от парижских стен, а жители города возблагодарили Господа за свое спасение, произошедшее по воле Господней и молитвами Дамы Женевьевы. На холме святой Женевьевы, там, где сейчас находится Пантеон, был расположен основанный этой святой монастырь, на территории которого похоронены первый король Франции Хлодвиг и его жена Клотильда (V–VI вв.).

Хлодвиг был язычником-франком, изгнавшим римлян из Галлии, но принял крещение и крестил своих сыновей, а затем и подданных. Духовной наставницей Хлодвига, как и его жены – бургундки Клотильды, – была Женевьева Парижская. Хлодвиг, как и Аттила, осаждал Париж, но когда взял город, отнесся к его жителям милостиво. Именно Хлодвиг считается создателем Франкского (Французского) королевства. Во время пятилетней осады города франками святая Женевьева помогла привезти в осажденную столицу продовольствие – по воде. Благодаря последнему событию Женевьеву часто изображали на фоне водной глади.

Имя святой Женевьевы тесно связано с водой, водной стихией. «Женевьева», как и «Женева», – название столицы Швейцарии – происходит от кельтских корней: gen (устье, устье реки) и ava (вода). Вода же в индоевропейской мифологии, как и в ряде других мифологий мира, традиционно связывалась с женским началом мироздания. Присутствует этот символизм и в имени покровительницы Парижа, а также всех странствующих и путешествующих, святой, которая, как правило, изображалась на фоне водной глади, – Женевьевы. Студенты Сорбонны ласково и в то же время фамильярно называли святую Женевьеву – «наша Жинэ».

Парижане говорят: «La rive gauche pense, la rive droite depense», что обозначает: «Левый берег думает, правый тратит». Левый берег Сены всегда был пристанищем интеллектуалов, «мозгом» Парижа, на правом берегу жили аристократы и банкиры, здесь царила роскошь, но не интеллектуальная, а бытовая. На левом берегу Сены расположены старейшие корпуса Сорбонны, Люксембургский сад, бульвар Сен-Мишель и Латинский квартал, где еще в начале ХХ века жили бедные студенты, а сейчас обитают вполне зажиточные парижане.

Студенческий квартал назвали Латинским, потому что в Средние века латынь была языком науки. На латыни тогда свободно говорили и студенты, и преподаватели Европы. В 1793 г., на заключительном этапе Великой французской революции, по решению Конвента (тогдашнего национального органа власти) были распущены практически все университеты Франции, а латынь перестала быть языком науки и образования. Студентам и преподавателям по всей Франции приказали забыть латынь, поскольку она была еще и языком церкви, а революционные власти всячески боролись с католицизмом, провозгласив туманный и мало кому понятный культ Верховного Существа. Наполеон Бонапарт велел открыть университеты Франции и реабилитировал Сорбонну. Университет стал называться «императорским», а во главе его поставили поэта Луи де Фонтане.

В северной части Латинского квартала и поныне расположены старейшие учебные заведения Парижа: коллеж д'Аркур, лицеи Сен-Луи и Генриха IV, Коллеж де Франс, Политехническая школа, юридический корпус Сорбонны. В южной части – Педагогический институт и институт географии, Высшая школа декоративного искусства. А еще здесь множество богемных кафе. Когда-то в этих кафе посиживали Верлен и Бодлер, Виктор Гюго и Альфред де Мюссе… В Латинском квартале жили Мольер и Расин, сюда любил заходить «Добрый король» – Генрих IV. И для королей, и для поэтов в кабачках Латинского квартала всегда находилось ароматное вино и вкусное угощение.

Святая Женевьева – покровительница парижских студентов

Когда выходишь из станции метро «Клюни-Сорбонна» и медленно прогуливаешься вдоль бульвара Сен-Мишель к Люксембургскому саду, мимо прекраснейшего Музея средневековья, с его романтическим садом, где любят встречаться влюбленные, понимаешь, что такое – пиршество духа. В этом районе Парижа царит интеллектуальная, эстетическая атмосфера. Здесь хочется спорить с кем-нибудь о политике или философии в маленьком кафе напротив Люксембургского сада, с чашечкой кофе в руках… Или медленно прогуливаться по Люксембургскому саду, мимо стройных мраморных королев в длинных пышных платьях и статуи баронессы Авроры Дюдеван, она же – мадам Жорж Санд, так неожиданно попавшей в королевскую компанию. От Люксембургского сада, вверх, можно пойти к Пантеону, с его огромным куполом, видным издалека, или послушать орган в церкви Сен-Этьен-дю-Мон, куда парижане и гости города приходят поклониться гробнице покровительницы французской столицы Женевьевы Парижской.

Можно посмотреть, как спешат веселые, оживленные студенты в юридический или исторический факультет Сорбонны, куда не поступают, а записываются. Да, именно так – записываются. Во Франции высшее университетское образование доступно для всех, сдавших бакалавриат, и является бесплатным. Поэтому в Сорбонну, как и в другие университеты Франции, студенты записываются легко и охотно!

Бесплатно или за номинальную плату учиться в государственных университетах Франции могут даже иностранцы. Поэтому в вузах этой прекрасной страны немало русских. Причем и в столице, и в провинции – примерно одинаковое качество обучения.

Правда, слово «провинция» неприменимо к современной французской ситуации. Здесь нет катастрофического отставания регионов от столицы, как у нас в России, где лучше всего живут Москва с Петербургом, да, может быть, еще Екатеринбург. Во Франции – по всей стране одинаковый, налаженный, достойный уровень жизни. И все равно, где жить, – в крохотном городке или в Париже. Начиная с 1960-х гг. в стране проводилась политика децентрализации, заключавшаяся в том, что регионы экономически подтягивались до уровня центра. И в результате разница между регионами и центром нивелировалась. Поэтому французы не рвутся в Париж любой ценой, как наши соотечественники – в Москву. С таким же успехом можно учиться и работать в Лионе, Бордо или Пуатье. Кстати, во всех этих городах есть свои крупные университеты, широко известные в Европе.

Школьников и студентов во Франции – 15 миллионов, что составляет четверть населения страны. В стране – 7 тысяч коллежей и 2600 лицеев. На нужды образования ежегодно расходуется 21 % национального бюджета. Для сравнения: российская образовательная система получает от государства вдвое меньше, примерно 10 %! Система образования вообще считается одним из самых крупных работодателей Франции. В ней занято больше половины государственных служащих.

Система высшего образования во Франции подразделяется на университетский и сектор высших школ (Grandes Ecoles). К высшим школам относятся: HEC (Еcole des hautes etudes commerciales – Высшая коммерческая школа), ESSEC (Еcole superieure des sciences economique et commerciales – Высшая школа экономических и торговых наук); ecoles superieures de commerce (Высшие коммерческие школы в Париже и Лионе); ESCAE (ecoles superieures de commerce et d’administration des enterprises – высшие школы коммерции, администрации и предприятий); 17 школ и институтов торговли. В высшие школы принимаются бакалавры, успешно завершившие обучение в средней школе (baccalaureat – бакалавриат). Некоторые высшие школы – частные.

Всего во Франции – 79 университетов. Большинство из них – многопрофильны, но некоторые ограничиваются углубленным изучением двух-трех специальностей (Университет Paris II – Право и экономика, Университет Paris IV – Филология).

Французская система образования имеет два типа обучения по степени его продолжительности: короткий (les formations courtes) и длинный (les formations longes) цикл. Короткий цикл высшего образования длится обычно два года. Длинный – 5 лет.

Университеты принимают всех кандидатов без предварительного отбора, но при наличии у поступающих степени бакалавра. Возможно поступление в университет и без степени бакалавра, путем сдачи специального экзамена в университет (ESEU), но это происходит только в ограниченном количестве случаев и в основном касается специалистов, имеющих большой стаж практической работы.

Университетское образование имеет три цикла. Первый цикл (два года) готовит к получению DEUG (диплом об общем университетском образовании). Второй цикл готовит к лицензии (licence) в течение одного года после DEUG и maitrise (год после licence). Недавно была также создана возможность профессионального образования: MST (maitrises des sciences et techniques) и магистратура (les magisteres), в которой обучаются три года.

Третий цикл делится на два этапа. Первый этап предполагает получение DESS (диплома высшего специализированного образования). Это профессиональный диплом, подготовка к которому длится в течение года после получения степени maitrise и включает в себя обучение и практику.

DEA (диплом углубленного изучения) связан с научно– исследовательской работой. После получения DEA можно подготовить научную работу (these), которую потом благополучно защитить. Филолог, защитивший these, становится доктором филологии (у нас в России такой специалист бы назывался кандидатом филологических наук). Наш доктор наук примерно равен французскому профессору университета.

Университеты Франции ныне так же самостоятельны и вольнодумны, как в Средние века, и даже больше. Они представляют собой настоящее государство в государстве со своими законами, традициями и обычаями. Вот, например, забастовки. Бастуют университеты Франции довольно часто и по вполне заслуживающим внимания причинам.

Скажем, пресловутый контракт первого найма. Несколько лет назад правительство страны приняло закон, согласно которому испытательный срок для молодых специалистов увеличивается с года до трех лет. Студенты забастовали сразу же, как по команде. Оно и понятно – этот закон показался им вопиюще несправедливым. Особенно отличился старейший факультет Сорбонны – юридический. Факультет славистики отметился в забастовках меньше других: наверное, потому, что здесь учится немало выходцев из России и Восточной Европы, а братья-славяне на удивление терпеливы.

Лионский университет

Другой причиной для университетской забастовки стало уменьшение количества молодых преподавателей в высших учебных заведениях Франции. Когда правительство выслушало бастующих и поддержало молодых, забастовали пожилые преподаватели, и их тоже, во имя равновесия, пришлось поддержать. Один из региональных университетов Франции потребовал, чтобы ректоров не назначали из Парижа, а выбирали на месте. Парижу пришлось пойти на уступки: децентрализация есть децентрализация, нельзя ущемлять права регионов!

Словом, университеты были и остаются очагами свободомыслия и правовой культуры. Французы вообще прекрасно знают свои права и не отказываются от обязанностей. А студенты привыкли выступать авангардом в борьбе за права человека. Кстати, преподаватели, как правило, выходят на забастовки вместе со студентами и не менее азартно, чем их подопечные, выкрикивают лозунги и бьют в барабаны. А некоторые даже трубят в трубы и играют на флейтах… А что? Забастовка, как и всякое французское общественное мероприятие, должна быть эстетичной.

Самой известной университетской забастовкой была «майская революция» 1968 г., когда французские университеты – сначала совсем молодой, основанный в 1964 г. Париж Х – Нантер, а за ним – и прославленная Сорбонна, острее всего почувствовали явно претивший природному свободолюбию французов привкус диктатуры в авторитарном режиме генерала де Голля. Студенты весело, бесшабашно и зло выступили за отставку стареющего главы государства, воплощавшего для них ненавистный политический консерватизм и затхлый дух «засилья поколения взрослых», за широкую либерализацию общества и за социальные льготы. С альтруизмом и щедростью молодости они встали на защиту промышленных рабочих, «бюджетных» служащих, пенсионеров, участников недавних войн Франции…

Лозунги студенческой вольницы гласили: «Де Голля – в отставку, в бедлам, на свалку истории!», «Запрещать – запрещено!», «Будь реалистом – требуй невозможного!», «Свобода будет общей, или ее не будет вообще!», «Ты нужен твоему боссу, он тебе – нет. Не торгуйся с ним – требуй!», «Представь: война, а на нее никто не пришел», «Любить можно и с булыжником в руках»… В мае 1968-го Сорбонна провозгласила себя «свободной коммуной». Студенты даже намеревались взять штурмом Эйфелеву башню. Многих французов старшего поколения дерзкие выходки мятежных школяров шокировали, со стороны консерваторов посыпались обвинения в «левизне», или, по-французски, в «гошизме» (gauche – «левый»). Другие же вспомнили свою молодость – и примкнули к студентам. Профсоюзы объявили бессрочную забастовку.

Однако 77-летний де Голль по-молодому цепко держался за власть. Против участников антиправительственных выступлений были брошены полиция и специальные подразделения национальной жандармерии. В ответ на улицах Парижа появились баррикады, вспыхнули ожесточенные столкновения, напоминавшие средневековые баталии, в которых пошли в ход резиновые дубинки и слезоточивый газ, булыжники и «коктейль Молотова». На парижские мостовые пролилась кровь раненых, однако жестокие репрессивные меры властей только добавили манифестантам твердости. Забастовка распространилась на всю Францию, в ней приняли участие более 10 миллионов человек.

Президент Шарль де Голль вынужден был распустить Национальное собрание и назначить новые парламентские выборы. В следующем году он ушел в отставку, оставив о себе в сердцах французов такую неоднозначную и противоречивую память, но, несомненно, – глубокий след в истории Франции. Не менее глубокий след в ее социальной истории оставили майские события 1968 г., самая жизнеутверждающая и самая народная из всех многочисленных революций Франции, после которой верховенство либеральных ценностей и свободы во французском обществе сделалось непререкаемым! Вероятно, средневековые крестьянские восстания, сословная Фронда XVII в. против королевского абсолютизма, великие свершения и кровавое безумие Французской революции XVIII в., трагическая история Парижской коммуны 1871 г. все-таки стали звеньями общей цепи, на конце которой оказалось социальное и политическое устройство, основанное на правах и взаимоуважении, а не на силе и страхе. Количество французских революций и их чудовищных жертвоприношений в конечном итоге перешло в качество жизни. Во всяком случае, в это так хочется верить!

Сорбонна. Университетская капелла на старой картине

Помимо всего прочего, всеобщая студенческая забастовка 1968 г. привела и к перестройке системы французского высшего образования. После «майской революции» огромный университет Сорбонна был разделен на части, которые получили статус автономных вузов. В результате возникли: Париж I – Пантеон Сорбонна, Париж III – Новая Сорбонна, Париж IV – университет Париж-Сорбонна, Париж V – Университет имени Рене Декарта. Все они связаны сетью учреждений социального назначения (Центр профессиональной ориентации, межуниверситетский центр физкультуры и спорта и т. д.).

Когда президентом Франции избрали Николя Саркози, студенты и преподаватели Сорбонны объявили всеобщую забастовку. Решение о забастовке и блокировании здания университета было принято на общем собрании. Причина такого решения – несогласие с содержавшимися в предвыборной программе Саркози предложениями по реформе высшего образования. Студенты и преподаватели вышли на марш протеста в Латинском квартале. Они несли лозунги «Саркози – фашист! Народ заставить Вас уйти!» и «Полиция повсюду, правосудие – нигде!» Однако с избранием Николя Саркози бастующие ничего не смогли сделать.

Университет Париж-Сорбонна (Париж IV) расположенный на улице Виктора Кузена, включает в себя факультеты французской литературы и языка, латинского языка, греческого, английского языка и стран Северной Америки, итальянского и румынского языков, славистики, испанистики и стран Латинской Америки, истории, географии, философии, истории искусств и археологии, музыки и музыковедения, прикладных гуманитарных наук. Факультет славистики Сорбонны крайне интересен. Здесь «окопались» многие потомки «белых русских» – т. е. эмигрантов Первой волны, оказавшихся в Париже после Октябрьской революции и Гражданской войны. Секретарь редакции в «Revue des etudes slaves» – периодическом издании факультета и Центра славянских исследований на парижской улице Мишле – мадам Вероника Лосская. Широко известен философ Николай Онуфриевич Лосский, которого в 1922 г., вместе с группой философов и общественных деятелей, большевики выдворили за пределы России. Ленин заявил тогда, что не нуждается в философах, которые не разделяют его и, следовательно, партийную точку зрения. Иначе говоря – не нуждается в тех, кто думает иначе, чем он. Большевики отказались от лучших русских философов – Европа почла за честь их принять. Так, Николай Онуфриевич Лосский с семьей оказался сначала в Чехии, а потом и во Франции.

Факультеты славистики и Центры славянских исследований существуют в каждом университете Франции. Они постоянно организовывают конференции и коллоквиумы с участием русских ученых. Впрочем, многие из потомков «белых русских» относятся к современной России скептически. Они не верят в то, что наследие тоталитарной эпохи полностью преодолено. Однако духовные наследники «белых русских» охотно общаются с представителями современной русской культуры и живо интересуются всем, что происходит на родине. На факультете славистики Сорбонны (Университет Париж-4) нас с коллегами и студентами из Московского гуманитарного института им. Е.Р. Дашковой любезно принимал профессор Жан Брейар.

Впрочем, на факультетах славистики французских университетов можно увидеть не только потомков «белых русских», но и поклонников Ленина и Сталина, у которых на мобильных телефонах в качестве позывных установлены революционные гимны, такие как «Вы жертвой пали в борьбе роковой…». «Белые русские» относятся к ленинцам и сталинистам более чем настороженно. Но сталинисты во Франции не настоящие, а скорее эпатажные. Это люди, уставшие от сытости и благополучия, от круассанов, сыра и бланманже. Они с трудом представляют себе, что такое тоталитарный Советский Союз, и идеализируют сталинскую эпоху. Им приятно щекочет нервы иллюзорное представление о Стране Советов, в которой якобы победила свобода.