Текст книги "Франция. Страна королей и пяти республик"

Впрочем, для многих тысяч французских колониальных служащих или переселенцев все эти вещи были обыденными и удобными атрибутами их новой жизни. В отличие от чопорных и холодноватых британцев, умевших создать себе и в Калькутте, и в Капской колонии копию «старой доброй Англии», французы-колонизаторы легче адаптировались в местной среде, принимали ее «правила игры» и лояльнее обращались с местным населением. Несколько поколений французов, родившихся и выросших в колониях, были детьми этого парадоксального симбиоза культур завоевателей и порабощенных. Сами того не осознавая, они принадлежали душой и телом не только Франции, но и своей географической родине и ее людям. Такова, например, героиня замечательной актрисы Катрин Денев в широко известном романтическом и жестоком фильме «Индокитай», которая сочетает в себе самоотверженную чувственность француженки и буддистский фатализм Вьетнама.

Большая Парижская мечеть

Целая серия занимательных «колониальных» дневников и заметок, оставленных французскими путешественниками – от художника Эжена Фромантена до летчика и литератора Антуана де Сент-Экзюпери, исполнена искренним восхищением природными красотами заморских стран, уважением к традициям и нравам их жителей, проникнута искренним желанием понять и познать эти страны. В них не найдешь высокомерия европейца-победителя и бескомпромиссного резонерства британца до мозга костей Редьярда Киплинга… С одной только оговоркой: французский колониализм, как и любой другой, в конечном итого зиждился на попрании естественных прав и эксплуатации покоренных Францией «туземных» народов. Однако даже здесь французские колонизаторы стремились не жестко подавлять, а ловко использовать в своих интересах силы и энергию гордых и пылких арабов, воинственных сенегальских племен, выносливых и мудрых «аннамитов» – вьетнамцев и камбоджийцев.

В пантеоне самых храбрых солдат Франции с XIX в. почетное место занимают ее колониальные войска. Набранные преимущественно из уроженцев Северной и Западной Африки, а также Индокитая, обученные французскими командирами, они составляли значительную долю в вооруженных силах Франции и бесстрашно дрались за нее во Франко-прусской, Первой и Второй мировых войнах, не считая многочисленных военных конфликтов в колониях. Смуглолицые кавалеристы-«спаги», прирожденные воины-всадники из Алжира, Туниса и Марокко, бесподобные на своих арабских скакунах, в развивающихся красочных одеяниях бедуинов пустыни, которые они только в траншеях Первой мировой с трудом согласились сменить на униформу цвета «хаки»…

Бородатые алжирские стрелки в широченных шароварах и красиво расшитых позументами куртках, неудержимые в штыковых атаках… Чернокожие сенегальские пехотинцы в алых фесках с вечными беззаботными белозубыми улыбками, не унывавшие даже под градом неприятельских снарядов… Скромные и трудолюбивые труженики-аннамиты, из которых выходили неутомимые кочегары на боевых кораблях и первоклассные саперы… Они были не только любимцами падкой на все необычное французской публики, но нередко давали ей пример бескорыстной и горячей любви к Франции, своей «метрополии», или, быть может, все-таки родине? Ведь в час позора и падения Франции под натиском гитлеровских захватчиков в июне 1940 г. именно чернокожий офицер одной из североафриканских пехотных дивизий с совершенно французской фамилией Делони произнес слова настоящего солдата и патриота: «Приказа сдать Париж без боя для меня не существует».

Ныне от обширных колониальных владений Франции остались только заморские департаменты – Гвиана, Гваделупа, Мартиника и особая территория sui generis (остров Новая Каледония). Союз франкоязычных стран – Франкофония – тоже наследие колониальных времен. На языке Мольера и Расина говорят жители Алжира, Туниса, Марокко и канадского региона Квебек, который в XVIII столетии был французской колонией. Так что не верьте, если вам скажут, что самые распространенные языки в Канаде – это английский и русский. Напротив, там чаще всего говорят по-французски и по-украински.

Французская колониальная империя родилась в эпоху Великих географических открытий. Именно тогда французы вступили в борьбу с испанцами и португальцами за открытые в Старом и Новом Свете территории. В 1535 г. Жак Картье изучил устье реки Святого Лаврентия, чем положил начало колонии Новая Франция, занимавшей центральную часть Североамериканского континента. Однако в XVII и XVIII столетии французов сильно потеснили англичане, ставшие в XIX веке самой могущественной колониальной державой мира. Французы проиграли англичанам «колониальную войну», и в итоге Северную Америку стали контролировать британцы.

Современный Париж, густо населенный не только этническими французами, но и жителями бывших колоний, представляет собой яркую иллюстрацию распада колониальной империи. Франция приняла тех представителей колонизированных народов, которые предпочли жить в стране бывших колонизаторов. Поэтому в Париже есть марокканские, алжирские и тунисские районы.

Парижские мусульмане приходят в мечеть на площади Пюи-де-л, Эрмит – настоящий шедевр арабской архитектуры, построенный в исламско-мавританском стиле. Сине-золотые мозаики, великолепный сад с фонтанами, роскошный ковер в молитвенном зале, журчание воды, пенье птиц… Здесь царит удивительный, не нарушаемый мирскими делами покой. Мечеть была построена, чтобы почтить память солдат-мусульман, погибших в Первую мировую войну. Место для мечети Парижская мэрия отвела еще в 1920 г.

Еще одним парижским центром мусульманской духовной и культурной жизни является Институт арабского мира на улице Фоссе-Сен-Бернар (станция метро «Жюссье» – Jussieu), созданный в 1980 г. по инициативе Франции и 20 арабских государств. Каждый год с октября по март в Институте открыта обширная экспозиция.

В музее Института арабского мира около шестисот экспонатов: барельефы, статуи, миниатюры, украшения, ткани, керамика, ковры… Есть даже прекрасное собрание астролябий, свидетельствующее о том, что европейцы позаимствовали многие знания и открытия в области астрономии у арабов.

Институт арабского мира – это огромное здание из стекла и алюминия, спроектированное группой архитекторов, в числе которых был Жак Нувель. Самая запоминающаяся часть архитектурного ансамбля института – это Башня Книг, напоминающая минарет мечети в Самарре (Ирак). На площадке перед входом в институт располагается базар «Большая Медина», где можно купить затейливые лампы в стиле «Тысячи и одной ночи», кальяны и причудливо расписанные глиняные кувшины.

Контроль над Средиземноморской (преимущественно – арабской) Африкой Франция потеряла уже после Второй мировой войны, но и до сих пор многие жители Туниса и Марокко пекут круассаны, которые у них, как правило, подгорают, и мечтают жить в Марселе. Впрочем, другая половина тунисцев и марокканцев гордится своей недавно обретенной независимостью и подчеркнуто отказывается от французской сдобы, предпочитая круассанам крохотные ливанские пирожные. Эти пирожные, впрочем, очень вкусны (сама лакомилась!) и выходят у тунисцев гораздо лучше, чем круассаны.

Во времена расцвета колониальной империи Франция владела Сирией, Ливаном, частью Индии, провинцией Гуанчжоу в Китае, Вьетнамом, Лаосом и Камбоджей (французский Индокитай). В Северной и Южной Америке французскими были: Канада (сначала вся, а потом только провинция Квебек), Трехречье, Монреаль, территория Великих Озер (Pays d'en Haut), Аркадия (Нью-Брасуик, Новая Шотландия и остров Св. Иоанна – он же – остров принца Эдуарда), Гудзонов залив, Ньюфаундленд, Луизиана, Иллинойс, Сен-Пьер и Микелон, Гаити, Мартиника, Гваделупа и французская Гвиана.

В Африке французы владели Алжиром, Тунисом, Марокко, Мавританией, Сенегалом, Мали, Гвинеей, Берегом Слоновой Кости (Кот-д, Ивуар), Нигером, Буркина Фасо, Бенином (бывшей Дагомеей), Того, Конго, Центральноафриканской республикой, Чадом, Камеруном, Джибути, островом Мадагаскар, Коморскими островами и Реюньоном. В Океании французы распространили свое влияние на Новую Каледонию, Французскую Полинезию, Уоллис, Футтуну и Новые Гебриды. Гвиана, Гваделупа, Мартиника (родина Жозефины де Богарне, она же – мадам Бонапарт), впрочем, так и остались французскими…

Итак, Франция владела если не половиной, то четвертью мира, и в один прекрасный день эту четверть потеряла. Зато жители этой четверти мира многое приобрели: кто национальную независимость, а кто и возможность остаться в bonne и douce France. Сейчас большая часть этих добровольных переселенцев проживает в Париже и Марселе. А памятник внуку гаитянской рабыни и французского маркиза, великому писателю Александру Дюма-отцу, стоит в центре Парижа, в двух шагах от факультета славистики Сорбонны и бульвара Мальзерб. C,est la vie… Такова жизнь…

Особенно сильно французское влияние до сих пор ощущается в Тунисе. Вторым языком этой средиземноморской страны считается французский, первым – арабский. Самая европейская часть столицы этой страны – тоже Туниса, была построена французами. В конце XIX в. французские архитекторы проложили в Тунисе широкие бульвары, на манер парижских, построили немало административных зданий и белоснежных вилл. Сейчас Тунис – излюбленное место отдыха французов среднего и высокого достатка. Здесь расположена вилла семьи Миттеранов и немало других шикарных летних резиденций.

Но влияние никогда не бывает односторонним: в Париже еще при президенте Миттеране появились тунисские, алжирские и марокканские кварталы и районы. Выходцы из средиземноморской Африки густо заселили Монмартр и кварталы неподалеку от станций метро «Аббесс» и «Пляс Пигаль». Арабским считается парижский район Барбе-Рошешуар (Barbès-Rochechouart), названный в честь революционера и политика Армана Барбеса и аббатисы Мари-Мадлен де Рошешуар, наставницы аббатства в Фонтевро. Эта аббатиса была родной сестрой фаворитки «короля-солнце», Людовика XIV, красавицы Атенаис де Монтеспан. О горделивой Атенаис ходили дурные слухи, ее сестра была образцом благочестия! Имена обеих сестер вошли в историю: одной – как символа фривольных придворных нравов, другой – как воплощения добродетели… Пути Господни неисповедимы!

Вход в парижское метро. Рисунок современного автора

Арман Барбес (1809–1870) родился в Гваделупе – французской колонии и, как многие выходцы из колоний с белой или темной кожей, занялся революцией. Он активно боролся с правительством короля Луи-Филиппа, принадлежавшего к Орлеанской династии, а попутно резко критиковал тиранию и крепостничество в далекой России, делами в которой этот человек разностороннего и пытливого ума живо интересовался.

Вместе с Августом Бланки Барбес участвовал в восстании 12 мая 1839 г. и был приговорен к смертной казни. От преждевременной гибели Барбеса спас Виктор Гюго, книгами которого зачитывался король Луи-Филипп. Однако Барбес провел в тюрьме девять лет, после чего опять организовал восстание и опять попал в тюрьму. При императоре Наполеоне III неукротимый революционер несколько смирился и добровольно уехал в эмиграцию – в Голландию.

Станция метро «Барбе-Рошешуар» известна еще и тем, что на ней в начале Второй мировой войны была проведена одна из первых силовых акций левого крыла французского Сопротивления. На этой станции отважный молодой коммунист Пьер Жорж, участник гражданской войны в Испании, впоследствии вошедший в историю Сопротивления как «полковник Фабьен», на глазах у множества людей застрелил высокопоставленного немецкого офицера. Этим выстрелом Фабьен желал показать парижанам, что даже под защитой гарнизона, агентуры гестапо, коллаборационистской жандармерии и полиции гитлеровцы не могут чувствовать себя в безопасности в оккупированной столице Франции.

В районе Барбе расположен самый большой в Париже арабский рынок (по-нашему – восточный базар), где можно за бесценок купить товары самого разного плана и не самого лучшего качества. Есть здесь и группа недорогих магазинов «Тати». Впрочем, неподалеку от станции метро «Барбе-Рошешуар» расположены и вполне приличные, даже элегантные, бутики. Например, мой любимый шляпный магазин «Жюли», где можно купить изящные головные уборы и полупрозрачные, нежных тонов, шарфики.

Барбе – это особый мир: дешевый (часто – недорогой, но никогда не шикарный), преимущественно – мусульманский и редко – католический, иногда – опасный, но чаще – ленивый. Здесь живут люди, тоскующие по родине, но не желающие возвращаться домой: в Париже и удобнее, и проще. Жители Барбе слушают «Аль-Джазиру» и курят кальян. Им не знакомо искусство тайм-менеджмента. Время для них – это морской песок, который медленно утекает сквозь пальцы… Время уходит, а Барбе остается – таким же ленивым и непрестижным, но в то же время по-своему интересным и ярким. Западное и восточное отношение к времени никогда не совпадут, и, наверное, не стоит к этому стремиться! Пусть одни торопятся, а другие – созерцают. Посмотрим, кому лучше удастся прожить отмеренное время. Больше его не станет ни у тех, ни у других…

Кафе и рестораны – здесь рождается общественное мнение

Еще до того как я впервые побывала во Франции, меня всегда удивляли истории о том, сколько времени французы проводят в кафе. И завтракают, и обедают, и ужинают, и проводят деловые встречи, и, раскрыв на столике ноутбук и положив рядом с чашечкой кофе мобильный телефон, смотрят последние новости в Интернете, и отвечают на письма, и беседуют об искусстве и литературе, и сочиняют стихи… Причем все это доступно людям невысокого достатка – французы завтракают в кафе так же обычно и без помпы, как мы жарим на кухне яичницу и варим кофе. В Париже кафе соревнуются за право считаться самым лучшим утренним или самым посещаемым вечерним.

В кафе и ресторанах рождается общественное мнение: здесь спорят о политике и последних принятых законах, активно обсуждают президента Саркози и его очередную супругу-итальянку, пишут книги и проводят литературные диспуты. Знаменитые писатели Жан-Поль Сартр и его супруга Симона де Бовуар, автор нашумевшей книги «Другой пол», ставшей манифестом феминизма, вообще работали в парижском кафе «Флора» («де Флор») в Сен-Жермен-де-Пре. Здесь они писали книги, принимали друзей и спорили обо всем на свете за чашечкой крепкого кофе.

Сен-Жерменское предместье Парижа с XVIII столетия считалось одновременно аристократическим и литературным. Названное в честь Святого Германа (Жермена), епископа Парижского и советника короля Хильдеберта I, оно объединяло людей с голубой кровью и острым языком. Здесь находились литературные салоны мадам дю Деффан, мадемуазель де Леспинас, мадам де Сталь… Поэт Альфред де Мюссе, возлюбленный Жорж Санд, провел в Сен-Жерменском предместье лучшие дни своей юности. Сейчас в Сен-Жермен-де-Пре, на улице Себастьяна Боттена, находится Мекка и Медина всех парижских литераторов – издательский дом «Галлимар».

Кафе «Флора» открылось в 1887 г. и стало любимым заведением богемы. Здесь регулярно бывал поэт Гийом Аполлинер, сюда частенько заходили Пабло Пикассо и его вечный соперник Амедео Модильяни. Писатель Борис Виан играл для посетителей кафе на саксофоне. В 1920-е гг. «Флора» стала любимым пристанищем русской богемы, эмигрировавшей во Францию после Октябрьской революции и Гражданской войны. Сюда часто приходила Марина Цветаева. Иногда одна, а иногда вместе с толстеньким мальчиком с вязаной шапочкой или беретиком на голове. Мальчика звали Мур – Георгий Эфрон. Это был обожаемый сын Марины.

В фирменном магазине коньяков в г. Коньяк

В 1960-е гг. «Флору» облюбовали киноактеры, режиссеры и модельеры: Брижит Бардо, Поль Бельмондо, Роман Полански, Джейн Фонда, Ив Монтан, Симона Синьоре, Ив Сен-Лоран, Карл Лагерфельд, Ги Лярош. Сейчас во «Флоре» посиживают и американские кинозвезды, а любопытные туристы не сводят с них глаз. «Флора» – относительно молодое кафе, если сравнить его с «Прокопом», открывшим свои двери в 1686 г., когда сицилиец Франческо Прокопио решил порадовать парижан шедеврами высокой кухни своей родины! Кстати, через сто лет после открытия «Le Procope» в Париже насчитывалось тысяча сто кафе, в 1825 г. – три тысячи, в 1869-м – четыре. Между двумя мировыми войнами число кафе перевалило за семь тысяч!

Когда смотришь на вывеску парижского кафе «Прокоп» на улице Ансьен Комеди и видишь надпись «Fondé en 1686» («Основано в 1686 году»), начинаешь понимать, что такое традиция, освященная веками, передающаяся из поколения в поколение. Сохранилось ли у нас хоть одно кафе, основанное в XVII в.? Едва ли. Мы любим все новое и новенькое, такое, чтобы по последнему слову моды, чтобы блестело и сияло стеклом и сталью, но как-то забываем о том, что новизна – еще не гарантия качества. А французы любят все старое, надежное, выдержавшее проверку временем, но при этом не забывают о новом. Только во Франции я поняла разницу между «старым», «новым», «новейшим» и «древним». У нас разница между словами «старый» и «древний» осознается слабо, а вот французы ощущают ее очень остро.

Итак, сицилиец Франческо Прокопио открыл в Париже, в 1686 г., кафе и для удобства назвал его своим именем, укоротив до более понятного французскому слуху «Прокоп». Это кафе, пропитанное ароматами самых разных сортов кофе, было в XVII и XVIII столетиях философским клубом. Вольнодумец Вольтер выпивал здесь по 40 чашечек крепкого кофе в день, обдумывая своим произведения. Революционеры Дантон, Марат и Робеспьер пили аперитив и мечтали о ниспровержении «старого режима». Марат и Робеспьер подумывали также о терроре, а сибарит Дантон – об увеличении своего состояния за счет имущества аристократов. Бомарше перед премьерой «Женитьбы Фигаро» пил и кофе, и аперитив, и вино, и, понятное дело, очень волновался. Сейчас в «Прокоп» приходит вечно юная Катрин Денев, которая живет неподалеку, на площади Сен-Сюльпис. Мадам Денев заказывает кофе и меланхолично помешивает ложечкой в крохотной чашечке. А рядом, за столиками, хищно улыбаются журналисты, готовые вцепиться мертвой хваткой в прекрасную Катрин!

На площади Сен-Жермен-де-Пре расположены еще два знаменитых кафе «Дё Маго» (Deux Magots) и «Липп» («Lipp»). Название «Дё Маго» переводится как «Два мандарина» (или – «У двух китайцев»). Своим названием кафе обязано статуям двух китайских мандаринов, установленным друг напротив друга. Эти мандарины, впрочем, больше похожи на мартышек. Кафе и поныне имеет репутацию литературного. Здесь бывали Поль Верлен, Артюр Рембо, Андре Жид, Пабло Пикассо, Симона де Бовуар, Эрнест Хемингуэй…

Здание кафе «Липп», открывшегося в 1880 г., считается памятником архитектуры. Фасад из полированного красного дерева и керамический декор внутри были созданы Леоном Фаргом. Это заведение соперничало с «Дё Маго», «Флорой» и знаменитыми ресторанами «Ротонда» («La Rotonde») и «Куполь» («La Coupole») на бульваре Монпарнас за право считаться самым литературным кафе Парижа.

«В “Ротонде”, где Модильяни хлещет абсент, не так весело, как у нас в “Собаке”!» – любили говорить в начале ХХ в. богемные завсегдатаи петербургского артистического кабаре «Бродячая собака». Но и в «Ротонде» было очень весело: здесь юная Коко Шанель пела свои фривольные песенки, а Амедео Модильяни писал портреты знаменитых посетителей кафе. «Ротонду» любили не только представители богемы, но и революционеры. Особенно хорошо здесь чувствовали себя Ленин с Троцким. Жаль только, что ароматный парижский кофе не отвлекал их от мыслей о мировой революции, превратившейся впоследствии в кровавый и жуткий хаос! Но судьба отомстила Троцкому: в той же «Ротонде», в глубине зала, любил сидеть мексиканский художник Сикейрос, который впоследствии будет причастен к убийству «Лёвушки». Так неумолимая логика разрушения сводила вместе убийц и жертв, только и те, и другие менялись местами и были одновременно и убийцами, и жертвами!

Парижанки за чашечкой кофе. 1920-е гг.

Сейчас «Ротонда» по-прежнему существует, но часть ее площади занимает кинотеатр. Однако здесь, как и прежде, можно съесть тарелку лукового супа, антрекот или морепродукты. А кофе в «Ротонде» такой же ароматный, как в начале двадцатого века!

В «утренних» кафе Парижа вам подадут настоящий французский завтрак – свежеиспеченную, благоухающую сдобу, великолепно сваренный кофе, сухарики (крутоны), омлет, варенье, салаты… В 8.00 на Монмартре открывается знаменитое кафе «Paris s,еveille» («Париж пробуждается»), где посетителей ждут нежнейшие круассаны, хлеб с оливками, орехами и изюмом… На горячее здесь предлагают шоколад или кофе. Заодно можно погадать на кофейной гуще, что парижане и проделывают каждый день, рискуя опоздать на работу. Эти утренние раздумья над крошечной чашечкой напоминают медитацию: непостижимо, как они умудряются так долго вкушать столь малую порцию. Удивление проходит, когда со временем осознаешь, что для французов главное в кофе, да и в любом напитке, – аромат, а не вкус. Бойкие официанты никогда не торопят «задумчивых» посетителей, поскольку уверены: еда – это наслаждение, а оно не бывает сиюминутным. Особенно, если знать толк и в том, и в другом.

Ни свет ни заря распахивают двери и французские булочные. Ведь без свежайшего багета с нормандским маслом или прованским вареньем невозможно представить завтрак настоящих парижан. А потому и спешат они с утра пораньше на улицу Шерш-Миди в одну из лучших булочных Poilane. Даже француженки часто и охотно едят сдобу, умудряясь при этом сохранять талию. Все дело в величине порции: если часами смаковать миниатюрную тарталетку или булочку с маслинами, не очень-то растолстеешь.

Если французские друзья пригласили вас в кафе, платят, как правило, они. Логика здесь проста: сами по себе вы в кафе не собирались, верно? А раз мы изменили ваши планы, то должны заплатить.

Самое лучшее утреннее кафе Парижа… Огромные зеркала в золоченых рамах, миниатюрные столики, мягкие кресла… Рядом со входом, под стеклом, выложены такие пирожные, что дух захватывает. Что же заказать? Я заказываю омлет, кофе и круассаны. Моя подруга Светлана Пушкарёва – яйца всмятку, кофе и пирожные. Ей приносят сложное сооружение из сухариков, напоминающее башню. Башенка затейливая, спору нет, но где же заказанные яйца всмятку? Оказывается, они под сухариками – сначала нужно съесть башню, а потом добраться до яиц. Фантазии поварам этого кафе действительно не занимать! Башня из сухариков поразила мое воображение.

В мягком кресле, с чашечкой благоухающего кофе в руках, я вспоминаю анекдот, рассказанный мне как-то французскими коллегами-учеными в шикарном ресторане «Ватель» в Лионе.

«Встречаются как-то русский, француз и американец. Видят картину – “Адам и Ева, изгнанные из рая”. Американец говорит: “Адам и Ева были американцами. Почему? Да потому, что они в тяжелой ситуации, из рая их выгнали, но вид у них – бодрый, и, стало быть, ситуация под контролем”.

Француз отвечает: “Нет, они французы. Посмотрите, они оба навеселе: явно успели выпить доброго старого вина. И едва одеты – у Адама из всей одежды только фиговый листок. Значит, недавно занимались любовью”.

“Нет, – грустно говорит русский. – Они из России. Почему? Да потому, что у них ничего нет, а они думают, что они – в раю”».

Дорогие соотечественники! Не обвиняйте меня в отсутствии патриотизма. Я во многом не согласна с этим анекдотом. Нельзя сказать, что у нас ничего нет. У нас есть бескрайние просторы и неисчерпаемые природные богатства. Но, увы, мы как-то плохо всем этим пользуемся… Если, конечно, сравнить нас с французами, которые умеют обихаживать каждый метр своей земли и из всего извлекают прибыль. Ну как бы вы подали яйца всмятку? Ну, на тарелочке с голубой каемочкой… Ну, в хрустальных рюмочках… С листочками салата на тарелке – в лучшем случае. А тут – башня из сухариков! И клиент – очарован, и кафе держит марку!

Все-таки испортил нас советский общепит: отвыкли мы от квалифицированного (изящного, как бы сказали французы) обслуживания и виртуозно приготовленных блюд. Мы уже не падаем в обмороки в европейских и американских супермаркетах, но до последней минуты бегаем по ним, чтобы купить подарки домой. В итоге в аэропорту у нас всегда – перевес, а подарков все равно не хватает… И, оформляя багаж в каком-нибудь европейском аэропорту, мы грустно говорим друг другу, что всю Францию (или Испанию, Италию, Черногорию…) с собой не увезешь.

Конечно, и у нас в Москве полно шикарных магазинов, но цены в них, увы, зашкаливают. И, зная, что во Франции можно купить прекрасное вино за 3–4 евро (даже за 2 и 1,5 евро!), совершенно не хочется покупать его в Москве за 500–600 рублей! Поэтому мы набиваем чемоданы до отказа и с грустью говорим себе, что Париж – дешевый городок, а Москва по праву носит почетный титул самого дорогого города мира! И очень странно, что в этом самом дорогом городе мира еще живут учителя и инженеры!

Редкий французский завтрак обходится без круассанов и кофе

Утренние кафе – не единственная кулинарная достопримечательность Франции. Бывают еще специальные обеденные бары, где подают суп с фрикадельками, фрикадельки и тефтели без супа (всего 30–40 сортов!), салаты и десерт. Лучшие фрикадельки и тефтели во Франции можно попробовать в ресторанах «Giraudet». Еще в 1880 г. некий Жозеф Moин приготовил вкуснейшие фрикадельки, соединив в «счастливом браке» – «простоту пшеничной или манной крупы с благородством яиц, свежего масла и мяса».

В 1910-м Анри Жироде овладел искусством приготовления самых разнообразных фрикаделек и тефтелек – на основании мяса птицы, раков, креветок и даже трюфелей. С тех пор искусство приготовления фрикаделек передается в доме Жироде из поколения в поколение. Служащие и туристы приходят пообедать к «Жироде», чтобы отведать великолепный суп с фрикадельками, а на закуску – тонкий десерт, какой-нибудь необыкновенный фруктовый мусс. Продаются в «Giraudet» и фрикадельки и тефтели-полуфабрикаты, которые можно приготовить дома, а заодно и тончайшие соусы к ним!

С наступлением полудня пустеют парижские офисы: приходит время обеда, и в течение двух часов даже думать о работе – дурной тон. Наших патриотично настроенных сограждан в Париже ждет разочарование. Вместо жирного бульона с куском мяса французы предпочитают легкие овощные супы – с сыром, сухариками и разнообразными приправами. Популярен и марсельский рыбный суп буйабес (bouillabaisse), который в столице умеют готовить не хуже, чем в Марселе.

Одно из лучших сырных ассорти, заказываемых обычно в качестве послеобеденного десерта, подают в самом старом ресторане Парижа «Le Grand Vеfour», расположенном на улице Божоле в галерее Пале-Рояль. Стены этого заведения помнят многих великих сынов Франции. Например, Виктор Гюго обожал здешний суп-пюре из зеленой фасоли, до сих пор предлагаемый в меню. Те же, кто без щей и каши не может прожить дня, пусть отправляются в 17-й округ Парижа, где в многочисленных заведениях питания нетрудно отыскать пресловутые щи, кашу, пельмени и даже пирожки с мясом. В 17-м округе очень много русских!

Но если следовать традиции французской, то с 12 до 14 часов самое время для улиток в соусе из петрушки на тончайшем золотистом слоеном тесте или для ската в лимонном соусе. Подлинно французский обед невозможен и без ломтиков байоннской ветчины.

Ужинают французы поздно – в восемь или девять часов вечера, часто при свечах и непременно с красным вином. В особых случаях, чтобы подчеркнуть торжественность момента, на стол подают «черные бриллианты», знаменитые трюфели из Перигора. В парижский «Дом трюфелей» они поступают с ноября по март. О цене на эти грибы лучше не думать – чтобы не испортить аппетит. Один килограмм стоит от 400 до 1000 евро в зависимости от урожая. Тем не менее трюфелемания охватила не только самих французов, но и туристов, которые захаживают на площадь Мадлен в Париже, чтобы если уж не купить, то хотя бы полюбоваться «капризными принцами из Перигора».

Особой привлекательностью эти «принцы», правда, не отличаются. Гриб черного или красно-бурого цвета, с крупными бородавками, красивым не назовешь. Мякоть у него красноватая, с белыми прожилками. Лучшими считают трюфели размером с большое яблоко. Они составляют всего 1 % от общего сбора и относятся к категории super extra. Самые маленькие плоды – с вишню (а таких 90 %) – годятся лишь для приготовления соусов и подлив. Надо отметить, что черный трюфель одинаково хорош как с телятиной на обед, так и с шоколадом на ужин.

Длится ужин немыслимо долго. Пока не будут исчерпаны остроты, не догорят свечи и не наступит ночь – время романтики. А без нее и Париж-то представить невозможно!

Пообедав у «Giraudet», вы можете поужинать, скажем, у «Вателя». Но такой ужин обойдется дорого. Рестораны «Ватель» – символ французского шика и утонченной кухни. Они названы в честь дворецкого и повара принца Конде, знаменитого Франсуа Вателя, который превзошел всех во Франции своей эпохи в искусстве кулинарии и оформления праздников. Ватель служил принцу Конде – великому полководцу и активному участнику Фронды, восстания против кардинала Мазарини, Анны Австрийской и юного короля Людовика XIV. Когда Людовик вырос, он пощипал перышки самым активным фрондерам, среди которых был и принц Конде. Принц всячески пытался вернуть милость короля и с этой целью пригласил его величество в свой замок Шантильи, расположенный неподалеку от Парижа.

На Франсуа Вателя была возложена высокая задача – устроить королю такой шикарный праздник, чтобы тот забыл обо всем и взыскал своими милостями принца Конде. Сначала Ватель оставался на высоте и так поразил вкус и воображение короля, что тот пригласил его к себе в Версаль в качестве управляющего. Но на последний день поставщики не успели привезти в Шантильи рыбу, и король лишился «рыбного дня». Ватель не смог снести такого позора и заколол себя шпагой… С тех самых пор имя «Ватель» считается во Франции символом не только высокой кухни, но и самоотверженности и достоинства повара.

На ужине у «Вателя» я побывала благодаря Лионскому университету, точнее – Центру славянских исследований при университете, устроившему коллоквиум «Время в поэтике акмеизма» и пригласившему участников коллоквиума на заключительный банкет. У меня до сих пор хранится меню этого ужина, напоминающее музыкальное произведение.

Итак, что было увертюрой? Аmuse-Bouche (т. е. «Услада рта»), т. е. разнообразные закуски, в том числе и бланманже. Первое действие включало в себя «Enroulé de saumon fumé en bavarois de choux fleurs aux oeufs de lump et caviar rose ou Terrine de foies de volaille aux noisettes. Сonfiture doignons et condiments», то есть «ломтики лосося, свернутые в трубочки и обжаренные по-баварски, с капустой брокколи и с яйцами пинатора и розовой икрой» или «Паштет из печени птицы с орешками. Луковый соус и приправы».