Текст книги "Лабиринты автобиографии. Экзистенциально-нарративный анализ личных историй"

Методика оказалась достаточно удобным инструментом как для пробуждения рефлексии и способов самотерапии клиента, так и для развития беседы в рамках экзистенциально-нарративного консультирования. Тем не менее нас интересовали возможности более широкого ее использования, в частности, вопрос, может ли обнаружиться общность выбираемых логик жизни у людей одного возраста, статуса, пола, социального происхождения и т. д. Это открывает возможности анализа специфики социализации, стимулирующей становление определенной ментальности, и может лечь в основу последующего изучения межпоколенных и половых психологических различий, позволит лучше понять современные трансформации возрастных характеристик и новой дифференциации поколений.

Анализируя материалы апробации методики в поисках общевозрастных тенденций, мы выделили в самостоятельные кластеры результаты 30 респондентов 25–35-летнего возраста («young adults»), 30 респондентов 40–50-летнего возраста (зрелые люди) и 30 респондентов 55–65-летнего возраста (пожилые люди). В каждой выборке было поровну мужчин и женщин. Качественный анализ полученных данных позволил сделать ряд заключений (при обработке учитывался только один выбор, набравший у испытуемого максимальное количество баллов).

Группа респондентов 25–35 лет. Молодые респонденты выбирали функционально-гомеостатический (40 %) и хронотопический (53 %) варианты, опираясь преимущественно на эмоционально-оценочный, сценарно-проективный и интуитивный компоненты выбора. Укажем на основные факторы, объясняющие полученные результаты.

Согласно Д. Б. Эльконину (1999), человек не является в полной степени взрослым, пока он не включен в систему общественного производства, не владеет соответствующими средствами (орудиями) и способами труда, не умеет адекватно вписываться в существующие социальные практики и жить самостоятельной, ответственной и осмысленной жизнью, управляя собственным развитием. Но современная, быстро усложняющаяся и предъявляющая многоплановые требования к психическим возможностям личности жизнь увеличивает длительность периодов, предшествующих взрослости, тормозя переход к зрелости. В результате человек довольно долго продолжает оставаться в статусе психологического потребителя (продуктов материального производства, информации, ценностей, смыслов, целевых установок, идентификационных образцов и пр.), реально долго не включаясь в их производство. Комфортно удовлетворяя свои потребности, он вполне легитимно может почти ничего не привносить в бытие и просто адаптироваться к зонам своей расширяющейся по мере взросления свободы (экономической, физической, сексуальной, культурной и т. д.), не чувствуя обязательности долженствований и еще не «заботясь о себе» в полной мере.

Таким установкам вполне соответствуют «ядра» функционально-гомеостатической («Живу, удовлетворяя свои потребности») и хронотопической жизни («Живу так, потому что сейчас все так живут»).

Консумеристское общество создает огромное количество соблазнов, ориентированных либо на возрастные группы подростков, юношей и молодых людей («Хочешь…?», «Хочешь прямо сейчас…?»), к которым по своим психологическим характеристикам примыкают современные «young adults», либо на преуспевающих зрелых людей («Ты этого достоин», «Не говори себе “нет”»). Оно формирует в их сознании схему немедленного и незатруднительного удовлетворения любых потребностей и строит иллюзию возможности оставаться современным, «быть на гребне», «существовать на пике», «быть одним из нас» и пр. Для молодых взрослых быть актуальным чрезвычайно значимо, поскольку это воспринимается как знак молодости, успешности, привлекательности, даже избранности и т. п. И только рефлексируя и удовлетворяя свои постоянно меняющиеся потребности, держа «нос по ветру», такой человек чувствует себя «живым» и удовлетворенным жизнью («жизнь удалась»).

Эта позиция создает также иллюзию легкости бытия, избыточную самоуверенность, эгоцентризм, нарциссизм, самопотакание, прозаичный материализм в действиях и отношениях, лишенный психологичности прагматизм и т. д. Постоянное ненасыщаемое желание яркой, веселой, незатруднительной жизни приводит к тому, что повседневность с ее заботами и обязательствами отрицается как способ жизни и заменяется карнавальностью, игрой, ритуалами. Повторяемость и монотонность повседневности кажется невыносимой, действует угнетающе, но собственной ассертивности часто не хватает, чтобы что-то изменить.

Невозможность осуществлять эти логики (не быть, как все, но не по собственному выбору) может приводить как к внутренним последствиям в форме депрессий, переживания себя неудачником, отчуждения, одиночества и т. д., так и к внешнему их отреагированию (вербальная и поведенческая агрессия, поиски врага в ближайшем окружении, пребывание в озлобленной защитной позиции «против всех» и пр.).

Выбор эмоционально-оценочного, сценарно-проективного и интуитивного компонентов при осуществлении выбора, на наш взгляд, также свидетельствует о том, что для этого возраста еще характерно «равнение на всех», взгляд на себя со стороны, с позиции некой эмоционально и интуитивно принимаемой «нормы», нацеленность на недостаточно конкретно определенное будущее.

Стоит добавить, что из 30 человек в этой группе всего 2 человека выбрали в качестве преобладающей иную логику: одна из них – осмысленная жизнь (3,5 %), вторая – вероятностно-возможностная жизнь (3,5 %).

Последнюю при обработке мы предполагали фиксировать в бóльших масштабах, исходя из возрастной склонности «young adults» к авантюрам, риску, экстриму, пробам себя в разных сферах жизни и их экзистенциального бесстрашия, но она, к удивлению, оказалась не характерной для данной выборки. Также мы рассчитывали на бóльший процент выбора осмысленной жизни, но очевидно, обстоятельства, в которых развивается современное «ЯЯЯ-поколение», не способствуют этому.

Группа респондентов 40–50 лет. В этой возрастной группе первые позиции занимают вероятностно-возможностная («Почему бы не попробовать жить так?») и стереотипно-нормативная («Живу так, как принято») логики жизни. Их дополняют индуцированно-императивная («Живу так, потому что жизнь заставила») и вполне ожидаемая, хотя и не в той мере, как хотелось бы, осмысленная («Живу, делая то, что для меня действительно важно») логики. Испытуемые 40–50-ти лет руководствовались по преимуществу когнитивным и поведенчески-целевым аспектами выбора.

Для зрелых людей наиболее актуальной оказалась вероятностно-возможностная логика (30 %): трезво относящиеся к своей жизни, сменившие «эмоцио» на «рацио», они стремятся реализовать возможные жизненные шансы и более ассертивно относятся как к достигнутому, так и к возможному в плане самодетерминации, самоорганизации и достижения удовлетворения от жизни. Оказываясь более независимыми от внешней оценки, чем «young adults», они могут позволить себе делать то, что считают необходимым и интересным для самих себя, что указывает на реализацию внутренней и психологически более свободной установки на «заботу о себе».

Одновременно обнаруживается не менее прочная тенденция к выбору стереотипно – нормативной жизни (27 %) с ориентацией на жизнь старшего поколения. Это может быть связано с тем, что молодые годы этих людей пришлись на советский период, когда жесткая социализация прививала достаточно однозначные стереотипы успешности, достижений и верности «заветам отцов». Сложившийся склад личности обусловливает некоторый консерватизм, стремление следовать оправдавшим себя правилам и образцам родительских и прародительских поколений в быту, в личной жизни, в профессиональной сфере. Им свойственна некоторая ностальгия по советскому прошлому, и – сознательно или бессознательно – они не дают в себе «заглохнуть эху СССР» (стройотрядам, дискотекам, чешскому хрусталю, ГДР-овским сервизам, румынским «стенкам» и пр.) и соотвествующим им образцам поведения, стилям жизни, жаргонам, внутренним характеристикам.

Анализируя результаты апробации методики, мы обратили внимание, что взрослые респонденты чаще других оказывались в обстоятельствах индуцированно-императивной жизни (23 %). Эта логика не столько выбирается самим человеком, сколько навязывается факторами, избежать которых у него нет никакой возможности: заботами, связанными с взрослеющими детьми, принятием на себя новых социальных ролей (например, ролей бабушки и деда, тещи, свекрови и при этом снова сына или дочери стареющих родителей), состоянием здоровья и необходимостью ухода за пожилыми близкими людьми, а часто и началом совместной жизни с престарелыми родственниками и сломом привычного образа жизни, рефлексией индивидуальной успешности/неуспешности профессиональной карьеры, прохождением кризиса середины жизни и пр. (Карпинский, 2015).

Ситуация вынужденно необходимой «экзистенциальной жертвы», совершаемой из чувства долга, вины, благодарности, страха и пр., осознается всеми испытуемыми в данной возрастной группе, и эта экзистенциальная логика выбиралась не только в качестве доминирующей, но и в качестве второй, набравшей большое количество баллов. Это также объясняет преобладание когнитивной и поведенчески-целевой модальностей при совершении выбора логики, означающих, что выбор делается осознанно, часто вопреки планам и желаниям личности, но с известной долей смирения перед судьбой («делай, что должно, и будь, что будет»).

Начиная анализ, мы предполагали, что преобладающим в выборке зрелых людей будет вариант осмысленной жизни, но ему отдали предпочтение лишь 20 % испытуемых. Тем не менее, она часто выступала в качестве логики «второго плана».

Группа респондентов 55–65 лет продемонстрировала преобладающий выбор стереотипно-нормативной (40 %) и осмысленной (37 %) жизни, руководствуясь при этом в основном ценностной модальностью. Также ряд выборов был сделан в пользу холистической жизни (23 %), что, на наш взгляд, несколько противоречит традиционному взгляду на пожилой возраст как на фазу универсализации, мудрости, гармонии с реальностью и пр. Кроме того, заметно больший разброс выборов вариантов логик свидетельствует о нарастании разнообразия вариантов развития личности в пожилом возрасте: развитие здесь сильнее зависит от персонального опыта, чем от хронологического возраста или социально – экономических обстоятельств эпохи, на которую пришлась жизнь.

Выбор стеретипно-нормативной жизни («Живу так, как принято»), как уже упоминалось выше, вполне объясним с позиции возрастных особенностей этой группы испытуемых. Осуществлявшаяся с послевоенных лет в отношении детей, подростков и молодежи достаточно строгая и унифицированная социализация сформировала устойчивый и осторожный тип ментальности, в котором следование правилу, закону, стереотипу воспринималось как надежное и безопасное, обеспечивало чувство защищенности и благополучия. Известная ностальгия по себе-молодому и уходящему прошлому своего поколения также создает позитивный фон для того, чтобы не стремится к изменениям в уже сложившейся жизни («искать добра от добра») и даже наоборот, культивировать в повседневной жизни «приметы милой старины».

Также объясним и выбор осмысленной жизни: к указанному возрасту жизненный путь неоднократно подвергался рефлексии и коррекции (Воля, 2014; Клементьева, 2012, 2016), человек научился извлекать уроки из собственного опыта, овладел способностью ставить ориентированные на себя и обоснованные с точки зрения всей осуществляемой жизни цели, у него сложилась система проверенных собственным опытом принципов и т. д. Не случайно именно к этому возрасту люди чаще переживают себя более удовлетворёнными сложившейся жизнью и даже счастливыми (Новые теоретико-методологические подходы…, 2013).

Выбор холистической логики, насколько можно судить из результатов апробации методики, принципиально является редким. Осознать себя частью мироздания, «сколком» универсума и т. п. удается очень немногим людям. Такому выбору способствует индивидуально обретенная философичность, связанная, как правило, с образованием и профессией, с интересом к философской, теологической, этической литературе, а в ряде случаев – с религиозностью респондента и опытом, который они именуют «необычным», «странным», «уникальным» (убеждающим их в том, что их жизнь в смысловом или бытийном плане есть нечто большее, чем повседневное существование).

Для группы пожилых респондентов была характерна преимущественная ориентация на ценностную модальность. Поскольку в распоряжении рефлексии респондентов находится практически вся прожитая жизнь, стремящаяся к своему завершению, человеку становится легче оценивать и наделять смыслом не только её отдельные, частные фрагменты, но их большую совокупность, охваченную индивидуально выстроенными и понятыми причинно-следственными связями. С высоты прожитых лет человеку легче сделать вывод, что же было для него главным, какие основные уроки он вынес из собственного опыта, что он готов передать тем, кто моложе, в качестве личного вклада в их жизнь и т. д.

Автобиографические тексты, каковым бы не было их содержание и в какой бы экзистенциальной логике они не строились, всегда есть некий вербализованный итог «активного самосозерцания», представленного мыслительными картинками, фреймами, инсайтами, сценариями, прототипами, калейдоскопическими концептами и т. д. (Бабушкин, 1997). В его рамках человек выступает как свободный интерпретатор субъективного опыта, рассматривающий его в разных герменевтических «размерностях».

Обращаясь к идее личностной герменевтики субъекта, отметим, что она задаёт субъекту общие правила самопонимания.

Во-первых, её наличие обусловливает продуктивность и динамику рефлексивного процесса, самодискурса: сравнивая «себя-на-личного» с «собой-иным» (прошлым или возможным в будущем), человек на какое-то время добивается своеобразного эффекта «аннигиляции» субъективности самооценок (Ячин, Конончук, Поповкин, Буланенко, 2011, с. 32).

Во-вторых, поскольку мы в большинстве случаев способны понять только то, что нам представляется ответом на некий наш вопрос, она принуждает человека ставить вопросы, касающиеся не только переживания смысла повседневных происшествий жизни («почему это случилось со мной?», «мог ли я поступить иначе?», «могу ли я этого избежать?», «что будет, если я это сделаю/не буду делать?»), но и интегральные вопросы экзистенциального плана, в том числе ключевой вопрос «зачем я делаю то, что делаю?».

В-третьих, личностная герменевтика способствует усилиям человека объективировать мысли о себе, итоги рефлексии, интуиции или инсайта в словах (и в этом плане автобиографирование оказывается её важным экстериоризированным результатом) и одновременному осознанию несводимости переживания или смысла к слову: «любое сказанное слово есть свершение мысли и сворачивание полноты смысла применительно к данному контексту» (там же, с. 33), в нашем случае – применительно к содержанию автонарратива, к рассказываемой личной истории.

В-четвёртых, личностная герменевтика предполагает возможность комплементарного сведения воедино разных, даже противоречивых, точек зрения на самого себя путём использования «металогов» (термин Г. Бейтсона). В контексте нашего обсуждения их суть сводится к внутреннему разбору и уяснению возможной иной позиции в отношении себя («что я имею в виду, когда собираюсь/хочу/ говорю о…») без противопоставления ей наличной, занимаемой сейчас в отношении самого себя позиции (там же, с. 34–35).

Наконец, в-пятых, личностная герменевтика ориентирует субъекта на то, чтобы быть понятым другими: продуцируемый текст личных историй должен в принципе позволять «выудить» из них необходимые для этого смыслы. Это, вероятно, и «принуждает» человека к рассказыванию историй о себе.

Самоинтерпретация фактов биографической канвы при создании личных историй должна осуществляться с некоторых внутренних ценностно-смысловых позиций, которые задаются собственным жизненным проектом субъекта (выстроенной во времени обобщенной и наполненной ценностью последовательностью желаемых в ней событий), личным экзистенциальным профилем (выстроенного во времени набора ценностно значимых самоизменений, ведущих к желаемому «образу Я») и периодически осуществляемой оценкой самовоплощённости (рефлексивно отобранных жизненных достижений в сопоставлении с проектом, профилем и текущими ценностными интенциями субъекта). Вместе они задают индивидуальный комплекс внутренних семантик, позволяющих осмыслить любой факт личной истории, причём каждый раз представить его именно в таком наборе смысловых координат, который актуально, «здесь-и-теперь» значим для рассказчика.

Пытаясь разобраться в семантических параметрах экзистенциальных логик, мы выделили несколько гипотетических осей, в пределах которых может осуществляться базовая самоинтерпретация. Соединяясь в уникальный комплекс, специфичный для каждой личности на определённой фазе её самоосуществления, они способны создать неповторимую структуру биографического нарратива и вывести исследователя на содержание таких сущностных отношений субъекта, как «Я – Я», «Я – Другие», «Я – Жизнь/Мир» (эту триаду можно обозначить как экзистенциальную магистраль личности). Подчеркнём, что речь идёт не просто об интерпретации актов повседневного поведения или способов действия, «взвешивании преимуществ/альтернатив», а именно о выражении в личной истории значимых, ценностных жизненных отношений, каждое из которых символизирует своеобразный, принятый именно данным субъектом, образ жизни (Василюк, 1997).

Обращаясь в указанном контексте к рассмотрению возможных смысловых измерений личных историй, мы попытались обозначить их, исходя из возможного экзистенциального вопроса, ответ на который личность ищет «здесь-и-теперь». Самоинтерпретация помогает обнаружить «внутреннее соответствие» между собственным внутренним содержанием и жизнью, осознать свою конгруэнтность раскрывающимся в ней возможностям-смыслам или возможностям-ценностям (Клочко, 2005; Клочко, Галажинский, 2009; Лэнгле, 2004).

1. Семантическая ось «Стремление – Избегание» позволяет осознать факт биографической канвы в контексте интерпретации собственных потребностей и мотивов – желания что-то делать, чем-то интересоваться, считать нечто более важным, чем всё остальное, помещать это в фокус сознания и деятельности или же, наоборот, не воспринимать некоторые сферы и модальности жизни как значимые, пренебрегать ими, избегать деятельного участия в них. Ключевой вопрос, который при этом личность может задавать самой себе – это вопрос о персональной «затронутости» (Лэнгле, 2004, с. 5): «Почему что-то в жизни меня задевает за живое, а что-то оставляет безучастным и равнодушным?».

«У меня никогда не было никакого интереса к участию в так называемой “общественной жизни”, я вообще не мыслил себя в этих координатах. Не моё абсолютно. Когда однокурсники, а потом и коллеги стремились вступить в партию, работать в комитете комсомола или в студенческом профсоюзе, боролись за какие-то там льготы или руководящий статус, мне всегда было смешно и даже как-то неловко. Мне всегда хотелось быть вместе не с «соратниками по партии», а с людьми, близкими мне по духу. Мне хотелось жить “под музыку Вивальди…”, понимаете, а не строиться под горны и барабаны. Я всегда и в школе и в университете во всём таком участвовал из-под палки, формально, считал пустой тратой времени, ерундой и показухой. Во времена моей молодости избежать этого было практически нельзя, но всякие демонстрации, шествия, субботники, митинги, выборы для меня были пустым звуком. Мне ближе были “тишь библиотек”, концертный зал, научный семинар, ретроспектива кинофильмов с дискуссией “знатоков” и “ценителей”, встречи с природой или шедеврами архитектуры. А остальное всё – пустое, неподлинное, суррогатное и… никому, в общем, не нужное, наносное. Настоящая, нужная, ценная жизнь для меня и сейчас течёт совсем по другим руслам…» (Игорь М., 55 лет).

2. Семантическая ось «Созидание – Принятие» помещает биографический факт в контекст креативной, творческой, создающей жизненной интенции или же в контекст реципиентной, берущей, принимающей формы жизни. Можно предположить, что здесь личностью интерпретируется собственная экзистенциальная позиция. В своё время об этом говорил Э. Фромм, противопоставляя продуктивный характер всем другим типам – реципиентному, эксплуатирующему, накапливающему, рыночному (2010). Крайние полюса фроммовской типологии (продуктивность-рецептивность), на наш взгляд, могут образовывать и крайние точки данной семантической оси: такие жизненные концепты, как «забота», «ответственность», «уважение», «творчество», «знание» образуют полюс «создаю/творю свою жизнь», а «зависимость», «пассивность», «эксплуатация любви другого человека», «эгоцентризм», «ригидность» и т. д. – неизменные спутники полюса «принимаю от жизни всё, что она может мне дать» (вспомним слоган «поколения нулевых», «поколения Пепси»: «Бери от жизни всё», даже если «всё», что им может предложить жизнь, – это всего лишь бутылка пепси-колы). Вероятно, вопрос, на который здесь даёт ответ личность, это – «Насколько я хочу участвовать в собственной жизни?».

«Мне кажется, я всегда знала, что в жизни вообще не надо излишне суетиться, активничать, напрягаться, соревноваться… Как говорится, “придут и сами всё тебе дадут”. Моя жизнь так и сложилась – хорошо и спокойно: я была поздним и очень любимым ребёнком, никогда ни в чём не знала отказа, отец старался, чтобы у меня было всё, что только можно пожелать – со мной играли, читали, делали уроки, меня возили на музыку и на гимнастику, нанимали репетиторов по английскому… Все родственники были подключены к моему воспитанию и старались мне помочь в том, что умели сами: мой двоюродный брат помогал рисовать и чертить всякие технические детали для уроков рисования и черчения, поскольку эти таланты у меня напрочь отсутствовали, бабушка делала мережки и кроила фартуки для уроков труда, отец помогал решать физику и математику. В общем, все они меня “вели по жизни”. И в институт меня “поступили” туда, где работала моя тётя, и сразу взяли лаборанткой на кафедру, так что заведующий – её бывший однокурсник и друг – мне слегка покровительствовал, и это сделало учебу лёгкой, приятной и почти домашней. Не скажу, что я была ленивой или плохо училась, просто от меня ничего не требовалось… ничто не создавало мне препятствий, ничего не надо было преодолевать, ни за что не надо было бороться или конкурировать… А после института я вышла замуж за одноклассника своей тётки. Муж был старше меня на пятнадцать лет, и я была его единственным светом в окошке… И снова ни в чём не знала отказа, а уж когда мальчишки появились на свет – и вовсе… Муж всегда очень заботился о семье, о детях, но больше всего – обо мне. Ну, а сейчас, когда его нет, сыновья взяли на себя заботу обо мне. Считаю, мне повезло в жизни, как мало кому везёт, всё в ней сложилось хорошо» (Ирэна Ф., 61 год).

«Мне все говорят, что я немного похож на прадеда, и мне это очень лестно. Тот был большой подвижник. Когда он сюда переехал и привёз семью, он в своём доме организовал библиотеку для односельчан и что-то наподобие клуба – сюда приходили слушать радио, танцевать под баян, пьески комедийные ставить – самодеятельный театр. Потом, когда уже настоящий клуб построили, он киномехаником работал, кино по выходным крутил. Плетеные беседки сделал, чтобы летом отдыхать можно было, виноград там рассадил… А для детишек при школе без всякой зарплаты вёл сразу несколько кружков – резьбы по дереву, плетения из лозы, лепки игрушек из глины и рисования. К нему даже и взрослые приходили. Рисовал он вообще классно, в нескольких линиях мог всё передать – и характер, и пластику, и какую-то изюминку того, что рисовал. Вот у нас дома икона сохранилась от бабушки – так это он её то ли отреставрировал, то ли записал, я уже не знаю, бабушка говорила, она совсем чёрная была. Сделана она мастерски, от старых шедевров не отличишь, а выглядит, как новая. И, что удивительно, он ведь ничему такому специально не учился, за плечами всего-то сельская школа и железнодорожный техникум. Просто руки у него золотые были и фантазии, хоть отбавляй. И дом, который они здесь купили, он перестроил без чужой помощи, а потом помогал сыновьям строиться, когда они переженились – таких красивых резных наличников и ставней ни у кого не было! А лавки какие резал, а колыбели! И кузнечное дело знал, всё у него спорилось, когда он выковывал всякие хозяйственные мелочи, а печи клал – просто как бог огня! Он ведь у себя на огороде даже селекцией занимался. А какие яблоки и сирень у них во дворе были! Проезжие останавливались любоваться, а он отводки раздавал – никогда не жалел. А как-то, бабушка рассказывала, как однажды отправила его в город покупать зимнее пальто, а он вместо этого привёз две пары необыкновенных кур – одну с какими-то лохматыми лапами, а другую с длинными перьями – денег за них отдал немеряно, она его ругала вовсю. Сначала все соседи приходили просто поглазеть, а потом он их развёл у себя во дворе, на птичнике – у них яйца были – во, с кулак! Но он не жадный был, цыплят раздавал, так что быстро у всех стали такие “породистые” по дворам. И колокольню у нас тоже он восстанавливал, уже, правда, не один, совсем старый был, с трудом уж на верхотуру-то карабкался – считал, что делает это на досуге, отдыхает. За что бы ни брался – всё у него выходило ладненько, красиво и, как бы теперь сказали, креативно, просто он по натуре был – созидатель и благодетель человечества. Царствие ему небесное и вечный покой» (Егор Б., 42 года).

3. Семантическая ось «Стабилизация – Энтропия» может указывать на отношение субъекта к уже достигнутому в жизни уровню самовоплощённости. Предположительно, здесь может интерпретироваться характер собственной активности, индивидуальное отношение к необходимости меняться и развиваться. Можно предположить, что людям свойственно стремится либо к упрочению достигнутого уровня и ограничению собственной возможности выбора, либо к усилению в жизни элементов неопределенности, энтропии. Фактически, данная ось описывает личностную интенцию либо искать альтернативы достигнутому экзистенциальному статусу – регулярно стремиться к самообновлению, начинать жизнь «с чистого листа», постоянно «раскачивать» достигнутое, «уклоняясь» от всего привычного и искусственно девальвируя его ценность, устремляться себя на поиски более продуктивной новизны, либо же ориентироваться на стабилизацию достигнутого и ничего без насущной необходимости не менять ни в себе, ни в жизни, считая постоянство существования и привычность повседневности благами. Внутренний вопрос, ответ на который, вероятно, ищет при этом личность, может быть таким: «Могу ли я сам “делать” свою жизнь, порождать изменения, новизну в ней?».

«Я не понимаю таких людей, которые вечно суетятся, куда-то лезут, во всём участвуют, как будто бы им до всего есть дело. Такие ничем не дорожат, им подавай “насыщенную, интересную жизнь”, как калейдоскоп, чтобы всё менялось, было разнообразным. Они якобы, вечно молодые, не нагулялись, хотят ещё “пожить для себя”. А жизнь – это не театр, не развлечение… в ней всё однозначно. Ты растёшь, получаешь образование, рожаешь детей, честно трудишься – вот он, веками сложившийся жизненный порядок. Метаться, искать что-то иное, чем предназначено всем и каждому, – глупо и смешно. В своей жизни не нужно устраивать революции. Вот я вижу своих ровесников, которым уж под полтинник, а у них – ни кола, ни двора, ни семьи, ни денег, одни творческие метания, поиски себя, жажда новизны. Это что, правильно? И ещё счастливы при этом! Меняя работу или вступая в новый брак, говорят, что каждый раз заново родились, получили новый стимул к жизни. Второе дыхание якобы открылось. Я этого не понимаю и не одобряю. Вот я, например: кем только в школе не мечтал быть – и театральным режиссёром, и искусствоведом… и способности были… Но это всё – для души, на хлеб с маслом не заработаешь, жизнь не обеспечишь, разве что при большом везении. Поступил разумно – пошёл на экономический, сейчас работаю в банке, зарплата приличная, стабильная работа. Опять же – карьерный рост… Кому-то покажется неинтересно, монотонно, а чего метаться-то? Любая жизнь со временем “приедается”, всё равно придёшь к тому же самому. И женился я так же – чтобы раз и на всю жизнь. Хотя и нравились мне по молодости красивые девчонки, я понимал, что только по любви жизнь не построишь. Жениться надо надёжно, чтоб, так сказать, сразу с гарантией. Ну, может, страсти-мордасти, любовь-морковь я со своей супругой и не переживал, зато живём вместе уже скоро два десятка лет, и между нами ничего не меняется. А то некоторые мужики по три раза переженятся на своих умницах-красавицах, пока счастье своё найдут… А чего тут искать? Выбрал один раз – живи…» (Анатолий Ш., 44 года).

4. Семантическая ось «Центробежность – Центростремительность» позволяет интерпретировать вектор направленности собственной жизни – вовнутрь, в себя, к созиданию собственной подлинности или вовне, к миру, к построению разных форм «участности» в нём. Иными словами, человеку может быть интересно по преимуществу строить самого себя или строить мир вокруг себя. Тогда в первом случае он может сосредоточивать свою жизнь вокруг собственного Я, «наматывая» на его содержание, как на клубок, разные нити референциальных, коммуникативных или ментальных происшествий, стягивая их единым смыслом по принципу «это имеет ко мне прямое отношение»/«мне это нужно»/«это Я». В противоположном варианте интерпретации он строит свою жизнь как постоянно «разматывающуюся», экстраполирующуюся, направленную вовне структуру, стремящуюся «вбросить» себя в как можно большее количество происшествий, взаимодействий, впечатлений, влияний, свидетельств – по принципу «это должно всех касаться»/«Я нужен всему этому»/«Я во всём». Поставленный экзистенциальный вопрос, вероятно, может звучать так: «Моя жизнь должна быть открыта вовне или замкнута на себе?».

«Я часто себя ловлю на том, что ни мне ни до кого нет дела, ни я, по сути, никому не нужна. Каждый человек, сколько бы народу его не окружало, проживает свою жизнь в одиночестве. Я это, к счастью, поняла довольно рано и не разбрасывалась там на всякое разное – нравиться кому-то, пытаться заинтересовать, дружить, влюбляться, помогать, сотрудничать, соревноваться… Пустое это – думать, что от тебя что-то зависит и ты нужен другим. Никому ты по жизни не нужен, каждый за себя, один Бог за всех. Весь смысл – в том, чтобы сделать себя самой, стать внутренне богатой и интересной самой себе. Не жизнь вокруг должна быть интересной, а ты должен быть полным собой, своей сущностью, быть интересным, значимым и совершенствовать себя. По крайней мере, это мой принцип, и я по нему живу – совершенствую себя, но никому себя не навязываю… Если все так будут жить, мир, несомненно, станет лучше» (Ирина Б., 42 года).