Текст книги "Нечаянная мелодия ночи"

Я себя возненавидела в эту ночь. И поняла, насколько сильно люблю. И смерть ради любви – это самое малое, что можно испытать. Самое страшное – жизнь после любви…

И я поняла, что любовь впервые пришла ко мне. Впрочем, любовь всегда приходит в первый раз. Только один раз – в последний…

А утром, я в теплом свитере и джинсах валялась на кровати. Возле меня стояла общипанная. Раздетая елка. Валялись огоньки, осколки шариков и порванные гирлянды. И стояла пустая бутылка шампанского. Возле которой лужицей разлился снеговичок. Вот, она, какая любовь, подумала я. Такая же, как и эта изуродованная новогодняя елка (праздников больше не будет, хоть они еще не начинались). Такая же, как и пустая бутылка, когда-то заполненная по горлышко (ее должны были открыть в двенадцать). И такая же, как и слякоть за окном (какой не бывает в Новый год). Это моя любовь.

И меня это радовало. Все соответствовало несчастной любви.

И эта отечность под глазами. И эти взлохмаченные волосы. И эта размазанная тушь по опухшему от слез лицу. И эти искусанные от отчаяния губы. Все соответствовало моей несчастной любви. И даже пустая бутылка от шампанского, припрятанная на Новый год. И мой брат это понял.

Он открыл дверь. И как в детстве тихо спросил.

– К тебе можно, Светка?

И я как в детстве, устало ответила.

– А, это ты…

– Ну, хочешь, я искуплю свою вину?

Все было как в детстве. И я даже уже собиралась ответить: как хочешь. Но тут же вспомнила, что виноват кто угодно, только не он. Это я отняла у него надежду на любовь. Тем самым отняв у себя.

– Ну же, Светик, – не унимался мой брат, – ну скажи что-нибудь!

Я молчала. Мне хотелось быть несчастной молчаливой влюбленной. И в тоже время мне искренне не хотелось, чтобы он пел. Это могло меня взбодрить и успокоить. Мне это было теперь не нужно.

Он меня понял. Сел на краешек постели. Пригладил мои взлохмаченные волосы. Вытер носовым платком черные пятна на лице (и откуда у него носовой платок, такой чистый и выглаженный, наверняка от Риты, а это значит, что дарить носовые платки к несчастью). Игнат потрепал меня по щеке и сказал. Тихо, но очень уверенно.

– Прости меня, Светик.

Эти слова мне напомнила слова Дениса. Они так похожи. Я еще ничего не понимала.

– Я не знал, что тебе так будет больно… Честное слово… Ты только прости… Ведь родные люди все прощают… Мы же родные… Да, Светик?

Что я могла ему ответить? Да? Родные все прощают. Простил ли бы он меня, зная всю правду…

– Светик… Мы в общем-то помирились с Ритой!

А вот это уже неожиданность!

– Хочешь, я догоню Дениса.

А вот это уже благородность!

– Светик… Во всем виноват только я…

Только не надо играть в милосердие!

– Мой милый Светик… Знаешь, я только теперь понял, как я не прав… Это я попросил Риту…

У меня перехватило дыхание. Неужели можно не дыша умереть? Я умирала!

– Я хотел уберечь тебя от него… Но я не мог знать, что это тебе будет так больно…

Не то слово!

– Я думал… Он очень хорошенький, очень несчастный, он сам рассказал мне о себе… Я понял, что он просто использует тебя… Я не мог забыть Германа. Я бы не пережил подобного… И я попросил…

Все было кончено. В этот миг. Моя любовь. К Герману, обожающему мятный запах. Моя любовь к Денису, открывшему для себя деда Мороза. Моя любовь к брату, всю жизнь желающему мне добра… Все было кончено… Я ненавидела всех.

Я всех презирала. И если мне казалось, что одинока Рита. То теперь, я поняла, что она вновь выиграла. И я осталась одна. И я уже обожала свое одиночество. Свою смятую постель, свою раздетую елку, свою допитую бутылку шампанского, свое нежелание Нового года. Все было конечно. Но умирать я не собиралась. Я просто сказала своему брату. Впрочем как и Денису. Одно и тоже. Не все ли равно.

– Уходи.

В его взгляде я прочитала столько отчаяния. Что мне вновь подумалось, что он несчастен больше. Гораздо больше. Но я вновь вошла в роль. И хотела ее доиграть. Я вдруг осознала, что из этой истории самой честной и благородной выхожу я. Только я. И мне в глубине души нравилось, что все передо мною чувствуют свою вину. И значит всегда будут оправдываться.

Игнат ушел. Ушли все. И на этот момент мне никто не был нужен. Кроме себя. Своих чувств, своей любви и своей трагедии. И я ее смаковала, вновь почувствовав вкус к жизни.

День прошел никак. Он оказался смазливый, вдруг неожиданно плачущий оттепелью и талым снегом. Этот день. День в новогоднюю ночь. Он прошел. Просто никак. Мне можно было уехать, но мне этого не хотелось. Все участники трагедии были здесь. И здесь находился их обвинитель – я.

В конце-концов мне не хотелось трястись в прокуренной замерзшей электричке. И мне не хотелось справлять Новый год в одиночестве. Я предпочитала врагов. Врагов, которых я очень любила. Я предпочитала свою печаль, свое одиночество, свое нежелание жить и желание жить тоже. А еще я предпочитала вину. Вину людей, которые мне дороги. И которых, я знала, обязательно прощу в эту ночь. И тем сладостней были мысли о прощение, чем больше были мысли об их вине. И я ждала. Я ждала вновь счастья, удачи и примирения. И мне вновь было плевать на Риту, которую использовал Игнат. И я с болью думала о Денисе, которому причинила боль за то, что не простила.

Их целый день не было. Я убралась в доме, вновь нарядила елку. Зажгла огни. И вновь ждала их прихода. Я уже ничего не боялась.

В одиннадцать явилась вдруг Рита. Я ее ждала меньше всего. И меньше всего хотела ее видеть. И даже в отместку назвала Маргаритой Павловной.

Она не обиделась. Она была по-прежнему высокомерна и по-прежнему знала себе цену. В отличие от меня.

– Ты же не любишь Дениса, – вдруг заявила она, чуть ли не с порога.

– Конечно, нет, – тут же ответила я, чтобы не оказаться дурой.

– Вот и прекрасно. Он с тобой был бы несчастлив. Впрочем, это слишком громкое слово. Он просто был бы никем. Как и твой брат. Молодость, невинность, случайность встречи и потом…. Потом горькое разочарование о том, что жизнь не сложилась. Ведь у твоего брата не сложилась жизнь.

– Если это и так, то он сам этого хотел. А это уже значит что сложилась.

– Милая моя, – она говорила уверенно и без подколок. Похоже ей уже не нужно было играть. Она для себя что-то решила и что-то хотела доказать. – Милая моя… Я тебя старше, гораздо старше…

Похоже в этом она уже видела преимущество. И мне показалось, что виною этому – Денис.

– Ты ждешь от жизни слишком много прекрасного. Которое явится просто так. И просто так останется. Так не бывает. Бывает только борьба, бывает разочарование, падения и разочарования после борьбы. Ты же слишком слаба для этого. Ты безусловно встретишь еще свое счастье. Безусловно.

Она говорила словами победителя, которому было плевать на счастье другого.

– Но… Но ты должна понимать… Только ощущение силы, уверенности и, если хочешь – власти, дает возможность победы. И возможность выбирать. Я уже могу выбирать. И мне это нравится. Ты тоже можешь выбирать, но не тех, кого тебе предложит судьба. Твой выбор невелик. Твой выбор ограничен, впрочем, как и твоего брата. Вы хорошие ребята, но… Я в отличие от вас могу жить так, как хочу. Вы же можете довольствоваться лишь подарками на Новый год. И не всегда они оказываются стоящими…

Мне захотелось ее ударить. Мне захотелось ее убить. Но этим я бы доказала свою маленькую возможность маленького выбора. При всем моем опыте я еще не верила, что любовь выбирают. Я еще верила, что любовь, как и тысячу лет назад, выбирает нас.

– Зачем вам Денис? – я спросила как невинная, маленькая девочка. Чтобы узнать правду.

– А я его люблю. И он мне нужен, – очень просто и очень искренне ответила Рита.

– Зачем вам Игнат? – почти повторила я свой вопрос.

– Игнат… – похоже она задумалась. Но тут же, как всегда, победила свои сомнения. – Игната я любила… Но не настолько, насколько теперь люблю Дениса… Твой брат хотел защищать меня. Я же люблю тех, кого могу защитить. И потом, Игнат. О, я просто не могу его обидеть. Мне его жаль. Не хватало, чтобы он что-нибудь еще сотворил. Я не люблю неприятных сюрпризов под Новый год.

А я подумала, что неприятных сюрпризов не будет. И она плохо знает моего брата. Он никогда не придавал значения любви. И мне так захотелось, чтобы он это доказал ей.

Время неутомимо текло. И я ненавидела время. Не хватало, чтобы Новый год я справила в ее компании. С той, кого я больше всего в жизни не любила. С той, кто отняла у меня, возможно, первую, и, возможно, последнюю любовь. Только благодаря своей власти.

Они пришли вместе. Денис и мой брат. Они пришли не пьяные, но подвыпившие. Не влюбленные. Но любящие жизнь такой, какова она есть.

Рита организовала стол. Богатый и в тоже время без лишнего шика. Словно боялась времени, которое к шику не располагало.

И вновь нам стало неуютно. До Нового года оставалось пятнадцать минут. И за эти пятнадцать минут я вдруг поняла: новый год изменит свой вечный путь…

Я уже знала, что Рита любит Дениса. Я уже знала, что Игнат простил Риту. Я уже знала, что никогда не прощу Дениса. И я не могла знать, как он ко мне относится. После монолога Риты мне стало это уже безразлично. Я все равно не собиралась умирать ради любви.

До Нового года оставалось пятнадцать минут. Это было очень много. Пятнадцать минут в любое время – ничто. Но только не накануне Нового года. Это было слишком много.

Денис смотрел на меня, словно искал ответ.

Я отвечала ему презрительным взглядом.

Игнат смотрел на Риту.

Она отвечала ему ничем.

И вдруг… Не помню кто предложил… Вспомнил этот дурацкий обычай. Или просто его выдумал. Вдруг кто-то (возможно, это была я) сказал, что на Новой год под зажженный бенгальский огонек все говорят правду. Только правду. О тех, кого любят. Мы зажгли этот огонек. Хотя никто не хотел правды. Просто каждый надеялся, что огонек потухнет в его руках и ничего говорить не придется.

– Я люблю больше всего на свете свою сестру, – заявил Игнат. И я заплакала.

– А я люблю своего брата. И еще, наверное, Дениса.

Он не заплакал. Он взял огонек из моих рук… Он протянул его Рите. И тихо ответил.

– А я люблю только одну девочку… Прости меня, Рита, но я тебя любить не могу…

Она тоже не заплакала. Она просто побледнела. Встряхнула гордо поднятой головой. В своем строгом черном платье она по-прежнему выглядела прекрасно. Поставила огонек в наполненный бокал. Встала и направилась к выходу. Просто ушла. И разве не этого я ждала все это время? Разве не этого? Только, чтобы ушла она.

На пороге она оглянулась. Набросила свой песцовый полушубок и почти на ходу закурила сигарету.

– Это правда, Денис?

Этот парень всегда умел говорить только правду. Как и мой милый брат.

– Да, Рита, извини. Я ни в чем не раскаиваюсь. Лишь жалею об прошедшей ночи. Но, возможно, в эту новогоднюю ночь моя девушка меня простит.

– Возможно, – сухо ответила она и растворилась в ночи.

Игнат не отрываясь наблюдал за нами.

Он был прежним Игнатом. Милым, недоуменным и любопытным. Во всяком случае при свете новогодних огней мне так показалось. И только когда он вдруг сорвался с места и бросился за ней в ночь, я опомнилась. Мне это не понравилось.

До Нового года оставалось всего лишь пять минут. Пять минут до Нового года. Мы переглянулись с Денисом. И он меня понял. Мы выскочили из дома.

Мы бежали по ночной дороге. Мы бежали во всю силу. Мы все время пытались кого-то догнать. У меня даже открылось второе дыхание. И мне казалось, что я пытаюсь догнать год, который уже никогда не наступит. Ни для меня, ни для Риты, ни для Игната и ни для Дениса. И ни для всего человечества. Год, который я так ждала. И который должен был быть счастливей ушедшего.

Я бежала. Я сбросила на ходу шапку, расстегнула куртку. Ноги не слушались и утопали в мокром снегу. И мне так не нравилось, что он тает. Разве может быть тающий Новый год?

Снег таял. Падал с елок на дорогу, и она скользила под ногоми. А еще я чувствовала лопающиеся под ногами ягоды спелой рябины. И слышала за собой топот шагов. За мной бежал Денис. Он меня догонял. Но мне вдруг показалось, что это уже бессмысленно.

Это было бессмысленно. Бессмысленно было все. Тающий снег. Красные кровавые пятна рябины. Падающие охапки снега. Все было уже бессмысленно.

Рита лежала на снегу. Мокрая, беспомощная, задыхающаяся. Возле нее топтались какие-то люди. Но меня они уже не интересовали. Я услышала. Словно издалека, словно не ко мне относящееся, словно далекое и никчемное. Это же не про меня. Это про кого-то другого!

– Нам сказали, что это ваш брат?

– Брат? – я слегка удивилась. Да, у меня есть брат, но он никогда ни к какой трагедии не может иметь отношение. Это мной брат. И я его знаю уже тысячу лет…

– Это ваш брат? Нам сказали… Он молодец. Он спас эту девушку. Он хороший парень… Если вас это утешит…

Если вас это утешит. Какое ужасное словосочетание. И разве можно найти утешение. Я стояла на мокром снегу. Меня под руки подвели к недвижимому телу. И так же безжалостно спросили.

– Это ваш брат?

 
Мой старший брат,
Зовут его Игнат,
Живет не в лад
И любит невпопад.
 

Эта дурацкая строчка из моих детских стихов вдруг поселилась в моей голове. Когда я смотрела на недвижимое тело. Тело, которое называли моим братом. Я не плакала. Потому что это было очень глупо. Мой брат был совсем другим. Он был очень жизнелюбивым, он был очень живым. Он радовался каждому лучу солнца и каждому падению звезды. Он улыбался каждой девушке и в каждую был бесконечно влюблен. А еще он очень любил меня… Он очень, очень, очень любил меня. И только поэтому не мог так просто умереть.

– Девушка не знала, что сейчас оттепель, и поэтому побежала по льду, – послышался издалека чей-то голос.

– Она же ведь не собака, – почему-то вспомнила я.

Она не собака. И все равно бросилась на этот хрупкий лед. И какое мне дело почему. Она осталась жива. Железные леди всегда выживают. Я тоже когда-то осталась живой. Думая о смерти ради любви, но не пытаясь ее осуществить до конца.

Мой брат всегда мечтал совершить подвиг. Но почему это не та собака? И разве она была бы хуже, чем женщина, которая его предала? Но разве чья-то жизнь бывает лучше или хуже, если это просто жизнь? Так, наверное, думал мой брат.

Я же думала совсем иначе. Я смотрела на недвижимое тело. И не узнавала Игната. Потому что так не должно было быть. По всем законам правды и неправды. По всем законам Бога и черта. По всем законам жизни. Этого случиться не должно.

– Это ваш брат? Вы его опознаете? – вновь этот официальный, сухой, безразличный голос.

Это мой брат? Господи, кто угодно, но только не он. Мой брат, голубоглазый, лохматый, всегда улыбающийся. У него самая обаятельная улыбка на свете. И он всегда есть и будет, в отличие от вас. Вас же нет, в отличие от него.

И мой голос. Я его не узнала. Это был чужой голос. Очень низкий. Предвещающий беду

– Это не мой брат. Я его не узнаю. Это кто угодно. Только не мой брат…

Я приблизилась к этому незнакомому чужому телу. Прикоснулась к нему. И ничего не почувствовала. И успокоилась. Я сказала правду. Это был не мой старший брат. Я взяла его ладонь и крепко пожала. И вдруг, очень громко, неожиданно для всех, для тех, кого я не знала и кому была безразлична судьба моего брата, тихо сказала.

– Я очень… Я очень люблю своего брата… Очень… Но это не он, – верить в его смерть я не имела права. Потому что он когда-то дал мне слово жить. Жить вечно…

18

Я могла часами смотреть на этот портрет. Возможно, он не отличался изысканностью письма. Возможно, он был слишком прост. Но мне это очень нравилось. Как очень нравился человек, изображенный на грубом холсте. Лохматые светлые волосы, широкая обаятельная улыбка. В светлых глазах – нескрываемое жизнелюбие и глубоко спрятанная грусть. Хотя эту грусть угадывала только я. Не зная ее происхождения и не пытаясь узнать. Мне легче было списать ее на имидж, позерство, игру. Этакий лукавый задор, разбавленный легкой небрежной печалью. Ну, разве это не красиво?

Я гордилась этим человеком, хотя и не пыталась его понять. Я очень любила этого человека, хотя ни разу не сказала ему об этом. На портрете был изображен мой старший брат.

Мой старший брат… Моя жизнь давно уже проходила без него. Иногда казалось, что его вообще не было. Недаром имя Игнат означало с греческого – нерожденный. Он был слишком легкий, слишком воздушный, чтобы быть…

Я его очень любила. Я его очень люблю. Даже если это всего лишь мираж, о котором я все чаще подумывала. Но не потому что была сумасшедшей. Просто мне его очень уж не хватало. Его не хватало. Всем. Этому солнцу, этому небу, этому снегу, этой земле. Его не хватало всем. И особенно мне.

Иногда мне о нем напоминал некий Денис. Который стал очень взрослый, очень грузный и очень хороший семьянин. И тем не менее, перед каждым Новым годом, он стучался в мою дверь. И стоял на пороге замерзший, заснеженный и совсем неженатый. В красных от мороза руках он держал только что слепленного снеговичка. Снеговичок был некрасивый, нелепый и очень грустный. Он напоминал меня.

Денис протягивал мне его, и я брала снеговичка в свои руки. И прятала в морозильник. И знала – следующий год пройдет удачно. Хотя уже давно не помнила удачного года…

И я как всегда в эту предновогоднюю ночь думала, что этот женатый, грузный и очень взрослый Денис мог бы стать мне кем угодно. Он мог бы стать мне лучшим другом. Возможно – верным любовником. Еще вернее – преданным мужем. Но одно я знала наверняка – он никогда не смог бы мне стать старшим братом. Которого звали Игнат… И разве этого мало, чтобы ничему уже просто не быть. Никогда…