Текст книги "Духъ и Мечъ – Воичи Сила"

– Я почему-то был уверен, что Феофан останется рядом с ясновельможным.

– А что будешь делать коли я окажусь прав?

– Пока не знаю. Нагорье и сам Оболенский для меня загадка. Людей своих и чужих по малому подозрению в острог сажает. Коли вступиться некому, так отправляет в шахту. Там, глубоко под землей, в темноте и духоте люди камни откалывают и наверх поднимают. Через наш кордон в Нагорье прошли двое с зерном. Оказалось, везли огнестрелы, чтобы убить Оболенского. Но их разоблачили, поймали, казнили, а может и в шахту опустили.

– Что за мстители такие?

– Знаю, что один с очень сильными руками и неимоверно большой ногой. Узнал, что сапоги ему тачали в Риге, мастер Шрайдер. Второй вроде с покалеченным глазом.

– Откуда ведомо? – удивился московит.

– Мои кордонники их описали. А след ноги видел сам. На каблуке клеймо мастера – бегущий заяц.

– Каков твой сосед, что на восходе обосновался? – задал очередной вопрос московский воевода.

Бутурлин поведал каким образом оказался у Неревского в гостях. О чем беседовали и какое впечатление он оставил.

– Сумеет Дмитрий Иванович Неревский взять на себя объединение всех трех частей в одно княжество, как было до того?

– Думаю да. Ведь первым владельцем был его отец Иван Игнатьевич. Землю получил от князя литовского Витовта.

– Первым владельцем был псковский боярин Оболенский-Репнин. Не захотел покориться полякам, сохранил православную веру. У истоков литовского княжества тогда стоял Миндовг. Земли по берегам реки Бежи мешали ему идти дальше на восток. На подкуп Репнин не повелся, угроз не убоялся. Тогда его отравили. Об том поведали монахи в своих летописях.

– Так что же Оболенский в Нагорье из рода того Репнина?

– Думаю скоро узнаем. А пока надобно не допустить выхода Загребы и его людей на Оболенского. Даже при наличии хорошего плана избежать сражения твоей дружине в Нагорье не удастся.

– Ты что, волшебник, добрый колдун? Сделать сие невозможно.

– Возможно не только подобное, возможно сделать так, что Загреба покинет Жилицы в течение дня.

– Думаешь поверю?

– В моем сундуке найдется одежда слуг Великого князя литовского Казимира. Найдется грамота с подписью и печатью. Останется кое-что вписать и доставить пенал в Сурайск.

– Коли вот так, то кланяюсь тебе низко, но без литовы тут не пройдет. Кто же пенал доставит в Жилицы?

– К твоему сведению говорю по-литовски. Твоя задача сделать так, чтобы Феофан на момент моего появления в Жилицах находился подле тебя. Ведь он меня видел, потому знает в лицо.

– Когда делаем? – загорелся Бутурлин.

– Я буду готов к вечеру. И хорошо бы завтра в полдень мне оказаться в Жилицах. Сможешь завлечь Феофана?

– Завтра утром на базаре к тебе подойдет человек, ты его видел. Кличут Карабут.

– Знаю о ком ты.

– Передаст тебе от меня вот эту деньгу. Будем считать, что я тебе ее задолжал. Но означать сие будет, что Феофан находится в моих объятиях.

Бутурлин дождался возвращения Феофана из похода на кордон и снова зазвал к себе. Калгановка сделала свое дело. Приказчик поехал в Жилицы на другой день в полдень.

К вечеру он снова появился в приказной, с порога стал орать и обвинять проклятую Литову в переметности.

– Мне ничего не сказал, забрал своих людей и ускакал. Чего делать, чего ждать? Твари безмозглые!

– Остынь, Феофан, да поведай, что случилось?

– Загреба и его люди срочно снялись и подались в Вильно.

– Значит сражение в Нагорье не состоится? – обрадовался воевода.

– Какое уж теперь сражение? У тебя той калгановской настойки не осталось? Может угостишь, нынче просто необходимо повторить.

Все повторилось, Феофан ночевал у Бутурлина и рано утром, ругая всех и вся, отправился в Жилицы.

После его отъезда Бутурлин скорым шагом двинулся в приказную. Оттуда в санях поехал на базар. Тут же к нему подскочил Карабут и доложил, что деньги новгородцу отдал.

– Где мой приятель теперь? – спросил воевода.

– Похоже задружился ты с ним!

– В лошадях хорошо понимает.

– Твой новгородец пошел на постоялый двор. Сказал своим будто притомился.

Максим сидел за столом и хлебал из миски похлебку, рядом лежал ломоть хлеба. Воевода огляделся и тихо доложил, что все случилось. Потом еще раз огляделся и уже наклонился к самому уху:

– Ежели ехать к Неревскому, то только немедля. Сегодня Феофан уже не станет досаждать, а завтра может заявиться.

– На чем поедем? – спросил Максим, не отрываясь от своей миски.

– Лошадь и сани на улице, пойдем рекой. Через лес дороги не знаю, еще заплутаем.

Бежа уже давно покрылась ледяным панцирем и лучшей дороги во всей округе не сыщешь. Мчались споро и только ветер свистал над треухами. Когда проходили очередной поворот русла, Бутурлин вдруг крикнул:

– Максим, глянь, вон справа, зверь аль человек меж снежных бурьянов прячется. Вон-вон, видишь?

– Какой там зверь? Только человек может так неуклюже прыгать.

– Эй, эй, – закричал воевода.

Зверь встал на задние лапы и по всей своей долговязости стал похож на конюха Митрофана.

– Митрофан, выходи, я тебя узнал! – еще громче заорал Бутурлин.

Человек куда-то сиганул и исчез. Кругом только снежная бугристая равнина и небо.

– Поехали дальше, зимой день краток. Говоришь, еще назад вертаться следует, – сказал московит и сильнее завернулся в свою вотолу.

Причал у берега трудно было не узнать. Зима лишь добавила белизны и спокойствия. Начали искать выезд на берег, проехали с четверть версты и вернулись назад. Сколько бы так мотались, сказать трудно, но появился незнакомый мужик с колом в руках.

– Заплутали, али как? – спросил грубо.

– Мы к Дмитрию Ивановичу по договоренности, – ответил Бутурлин.

– Тогда ждите, – сказал мужик и скрылся за деревьями, потом появился молодой парень.

– Кто будете? Назовитесь, – спросил он.

– Воевода сурайский Бутурлин с сотоварищем.

Парень подхватился и опять скрылся за деревьями.

Ждать пришлось недолго, он снова вынырнул из-за деревьев и прыгнул в сани.

– Поехали, покажу.

Выезд на берег они проскочили впопыхах и теперь удивлялись, как это не заметили. Въехали на берег и помчались по прямой гладкой дороге между деревьев.

Остановились у того же терема, где их встречали осенью. На крыльце стоял Дмитрий Иванович.

Глава пятая

Самое противное, чего надобно бояться в жизни – полной неясности. Подкатила неожиданность, тут уж ничего не поделаешь. Сплошной туман, хуже не придумаешь. И глаза есть, и руки можно вытянуть, но что впереди не знаешь. Феофан злился на самого себя. Где он не доглядел, что пропустил, куда промахнулся? В любом случае объяснить причины отъезда Загребы был не в состоянии. Как пошло с исчезновения Досифея, так и продолжается до сих пор.

Только в своей сторожке он мог чувствовать себя в полной безопасности. Никто не подглядит, никто не подслушает. Вынул из-под лежанки крынку и набулькал в чеклажку вонючей жидкости. Выдохнул и влил с себя зелье. Быстро почувствовал облегчение. Да и пусть полные непонятки, но он ведь жив и здоров, к тому же сыт и в тепле. Что такое? Почему Варька глаз не кажет? То почитай каждый вечер у березы дожидается, а тут будто растворилась. После сильного напряжения ума, Феофан нашел тому объяснение. Прибыл сам ясновельможный, Варька испугалась. Стоп, но он видел ее пару раз у коновязи с загребовыми лошадьми, там и служки стояли. Вот тварь! Феофан допил зелье и пошел в сторону крестьянских изб. Не желая ничего знать, ввалился к Варваре, одинокой вдове, приписанной к княжьей поварне. Женщина сидела за столом и перебирала гречку.

– Чего не привечаешь? – прямо с порога рявкнул Феофан.

– Ой, Фенечка, токмо сейчас о тебе думала. Как хорошо, что нашел часок ко мне заглянуть.

Феофан сразу оттаял и расплылся в слюнявой улыбке.

– Все-таки Варька хорошая баба, – подумал Феофан и дальше ему было уже не до рассуждений.

Дмитрий Иванович был очень рад снова увидеться с Бутурлиным. Также накрыли стол, выпили за встречу. Только после второй здравицы Неревский попросил познакомить его с товарищем. Максим вызвался представить себя лично:

– Московский воевода, Максим Андреевич, исполняю волю Ивана Васильевича, Великого князя Московского.

Повисла тишина, от которой у Бутурлина зазвенело в ушах. Вроде ничего особенного, гость из Московии, да хоть из Ливонии, делить все одно нечего. Долгую тишину прервал сам московитянин.

– Вера у нас единая, все мы православные. Говорим на одном языке. Вместе осваивали земли, устанавливали на них русские порядки. Нас разнили тевтоны, шведы, татары; ломали, гнули, пленили. В таких условиях крепла Москва и доказывала всем, что сила в единении. Когда Московский князь Иван Васильевич ходил в ярославские земли, там наличествовали девять княжеств. Курбский сам по себе, токмо меня не трогайте. Прозоровский также, иже с ним отдельно Львов, Сицкий, Шаховской, дальше перечислять не стану. У каждого свои порядки, даже деньги свои. Князь тверской Михаил Борисович, как токмо услыхал про единение, бросился к Литве за помощью. Да не помогла Литова ему. Зато, когда Иван Васильевич взял под свою руку земли, все почувствовали защиту. Благодаря единения татар одолели. Я тебя, Дмитрий Иванович, уговаривать не стану. Батюшка твой верой и кровью заслужил эти земли. По его воле некогда единое княжество разделилось на три части. Предлагаю вернуться к единству Неревского княжества, токмо под рукой Московского князя. Литва тебя защищать не станет.

– Литова токмо отнять способна, – добавил Бутурлин.

– Дайте мне время подумать до завтра.

– Не могу, – взмолился Бутурлин, – мне надобно домой вернуться, Феофан к хвосту прилип.

– Ежели откажусь? – спросил Неревский.

– Поклонюсь с благодарностью за угощенье и подамся восвояси. Неволить тебя никто не станет.

– Ежели соглашусь? – снова прозвучал вопрос.

– Предлагаю встречу с сестрой твоей единородной Архелаей. Предложи ей уехать в Москву. Там в обиде не окажется, получит звание боярыни и деревеньку на кормление. А тебе, Дмитрий Иванович, оставлю грамоту за подписью и печатью Московского княжества, где обозначат хозяином этой земли и укажут, что обеспечен защитой.

– А Нагорье?

– Думаю там повоевать придется. Но позже, не сейчас.

– Все-таки мне нужно подумать, – как бы подводя итог разговора, заявил Неревский.

– Предлагаю через одну седмицу, день в день Бутурлин пришлет своего человека. При положительном ответе сопроводит вас на встречу с сестрой. Второй вариант следующий – вы думаете столько, сколько посчитаете нужным, потом сами изыскиваете возможность сообщить ответ Дмитрию Михайловичу.

– Значит ежели будет мой отказ, то сестру я скоро не увижу?

– Отчего же? Никто ничего у вас не отнимает. Только будете делать без моей помощи.

– Хватка железная. Там на Московии все такие?

– Я самый худший.

– Вы меня убедили, через седмицу жду сопровождающего. Видимо приедет Семен Черпак? – князь посмотрел на Бутурлина, и тот кивнул.

– У меня одно непреложное условие – о встрече с сестрой не должен знать Феофан и тот, кто может ему наушничать.

– Будьте уверены, – заключил Бутурлин.

Максим остался доволен знакомству. Он увидел в Неревском вдумчивого человека, способного держать свое слово.

При подъезде к Сурайску, Бутурлин остановил лошадь.

– Пусть стемнеет. Будет незаметнее, береженого Бог бережет.

– Как думаешь встречу Неревского с сестрой проводить? Тут я могу помочь только на подхвате.

– В Жилицы мы не поедем. У Семена имеется выход к княжьему терему не через въездные ворота. Завтра же пошлю его, пусть проверит как все обстоит.

Семен Черпак получил в пользование сани и ретивую лошадь. Напевая бессмысленный набор слов, ехал к деду Галактиону. Лошадь резво бежала и неглубокий снег отскакивал от копыт белыми хлопьями. Хоть зима поменяла виды, но Черпак имел хорошую память и, нигде не плутая, подскочил к дому бортника. По-простому, без церемоний ввалился в избу и застыл на пороге. За столом сидели двое друг против друга. Один Галактион, а другой Митрофан. На столе крынка с чем-то дымящимся, в руках оба держали глиняные кружки. Конюх уставился на Черпака немигающим лошадиным взглядом и выпрямил спину так, будто ему во внутрь забили кол. Дед тоже растерялся. Ситуацию спасли три слова, сказанные Семеном:

– Слава Богу, живой.

– Как видишь, – сумел выдавить из себя конюх.

– Князя куда подевал?

– Он сам подевался. До сих пор был живее, здоровее нас с тобой, – конюх уставился на деда, как бы спрашивая у него разрешения.

Дед согласительно моргнул.

– Курьер от Загребы приволок две писульки. Одну Досифею открытую, другую тайную Феофану с указом убить князя.

– Как же князь проведал про заговор?

– Как-как? Все тебе поведай! – Митрофан геройски повел плечами.

– Ты, Семка, по делу, али просто мимо ехал? – дед сменил тему.

– По делу к тебе и по делу большому, по тайному.

– Говори, чего сидеть просто так, лясы точить?

– А при конюхе можно? Он и так весь тайнами переполнен.

– Или сказывай, или иди своей дорогой.

– Сосед наш князь, что из земли на восходе Неревский Дмитрий Иванович, братом приходится жене Досифея Архелае.

– Тоже мне тайну нашел, – съязвил Митрофан.

– Вознамерился Дмитрий Иванович с сестрой повидаться, да боится хуже ей сделать от соглядатая Феофана. Просит подсобить. Вот Бутурлин меня и прислал узнать, можно на тебя возложить надежду.

– Я что, вон к Митрофану обращайся. Он Архелае тайные приветы от Досифея передает.

Конюх повернулся спиной к Черпаку и вроде как не слышал разговора и больше всего на свете его интересовал палец на собственной руке.

– Не от себя прошу, Бутурлин послал, – попытался найти подход Семен.

– Тоже мне воевода, нашел кому тайну доверить. Ладно. Когда свиданку назначать надобно? Токмо пока не знаю, может Архелая не согласится.

– Вот ты и узнай у нее, а я дня через два снова приеду. Может и Бутурлин подоспеет.

– Ты, конечно, воеводе обскажи про то, что видел тут, но более никому. Сам понимаешь! – напутствовал дед.

– Мог бы и не предупреждать. А что вы пьете, аромат во всю избу?

– Травяной отвар для поднятия сил. Хочешь отведать?

– Благодарствуйте, – разочарованно буркнул Черпак и поспешил на улицу.

Бутурлин нисколько не удивился чудесному спасению князя и Митрофана, и поспешил обсудить новость с московитом.

– Думаю, Максим, можно и Досифея в Москву зазвать. Тогда вообще Неревскому простор открывается. Да и мне со своим войском проще, служить буду одному хозяину.

– Дельная мысль, и Неревскому будет спокойнее, когда мы Архелаю не одну в Москву отправим. Пусть Семен скачет к деду, узнает у Митрофана про согласие Архелаи и обозначает день, когда проводить встречу.

– Сам поеду с Черпаком, так спокойнее. Только в день, когда встреча пойдет, мне придется плотно с Феофаном развлечения творить.

– Может охоту ему предложить?

– Про охоту он слышать не хочет. На баб тоже не глядит, вернее глядит, но как бы стеснительно.

– Наверное рисуется. На вид здоровый, видный мужик, а может у него уже имеется зазноба. Жаль, что ты Жилицы плохо знаешь. Может все гораздо проще?

– Нечего жалеть. Ежели Карабут еще не знает, то поговорит с одним, с другим и слухи соберет в момент. Через наш базар все Жилицы прошли от мала до велика.

И на сей раз Карабут не подвел, к вечеру второго дня нашептал воеводе про Варьку – вдову при поварне княжьего терема.

– Слышь, Максим, а дальше, как быть? Встречаются они тайно. Либо Варька прибегает в сторожку, либо Феофан крадется к ней в избу.

– Мужик одинокий, от безделья силушки скопилось много. Токмо не всегда та сила дорогу наружу знает. Тут помощь требуется. Сказывал ты мне, что у тебя травница на окраине Сурайска живет. Сведи меня с ней.

– Я тебя понял, а ежели не сработает? – засомневался воевода.

– Тогда скажи своим стражникам пусть под лихих людей сработают, свяжут Феофана по рукам и ногам, рот заткнут и положат в сторожке.

– Может сразу так сделать?

– Веди меня к травнице, а там поглядим.

В день, когда Семен должен был доставить в дом деда Галактиона князя Неревского, а Митрофан привезти Архелаю, Бутурлин прискакал в Жилицы и застал Феофана в его сторожке.

– Вот еду на восход проверить своих кордонников. Поедешь со мной?

– Чего там интересного?

– Сперва службу проверим, потом баньку натопим, потрапезничаем.

– Ну ладно, погоди подумаю.

– Вот привез тебе калгановки, Катюха передала. Куда поставить-то?

– Ставь на стол, – обрадовался Феофан и добавил две кружки.

– Давай на дорожку, чтоб ехать веселее было, – сгорал Феофан от нетерпения.

Воевода чуть пригубил и поставил кружку. Феофан выпил до дна и налил себе еще.

– Ты чего не пьешь?

– В дорогу не пью. Живот крутить начинает.

– У меня нормально, даже настроение лучше становится, будто лечу по небу.

Бутурлин начал собираться, Феофан не торопился и в конце концов отказался.

– Вспомнил, дела у меня. Так что лети один.

У ворот усадьбы воевода остановил лошадь и слез на землю, начал поправлять подпругу. Увидел, как дверь сторожки отворилась и Феофан легкой трусцой поспешил к крестьянским избам.

В доме Галактиона князь Неревский сидел против своей сестрицы и не мог на нее наглядеться.

– Вроде жили рядом, а ходили разными дорогами, – наконец заговорил князь.

– Мужнина жена, не могу ослушаться. Досифей мне не велел.

– Что во мне страшного?

– На то ответа не знаю, он боялся. Думаю, литовы ему нашептали.

– Тебе и ему надобно уезжать отсюда. Тут жизни у вас не случиться. Литова жизни его лишить может.

– Куда ехать? Где мы нужны?

– Ехать надобно на Московию. Там спокойствие обретешь, боярыней станешь.

– Без мужа не поеду.

– Зови его, вместе обсудим, рассуждать времени нет.

– Проси Митрофана, он привезет мужа.

Досифей попробовал упереться. Но Неревский напомнил ему про приговор, который вынесли литовы, и добавил:

– Не знаю случая, когда они отказались от своего решения. Кто ты для них? Бутурлин со своим войском продержится может день, а потом и его сомнут. Тебе предлагают спокойную сытую жизнь на Московии.

– Ты чего хлопочешь? Проявил остатки своего гонора Досифей.

– Вот читай, – Дмитрий Иванович вынул из пенала грамоту: «Божьей милостью Великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской, Пермский и других – Иван Васильевич берет под свою руку князя Неревского Дмитрия Ивановича и все его земли по реке Беже, города Сурайск, Нагорье и еще тридцать семь селений».

– Получается, я тебе мешаю?

– Дурак ты, Досифей. Я башку свою подставляю вместо тебя ради памяти отца своего. Не литовы, так московиты тебе голову отрубят.

– На Московии меня точно в острог не отправят? Или хуже того.

Дмитрий Иванович вышел из дома и махнул рукой, вернулся назад. За ним вошел Максим Андреевич и предъявил свою грамоту.

– Перед образами стою и даю клятву доставить вас двоих в целости и сохранности на Москву, там обеспечить боярским званием и кормлением.

– Ну, Досифей, теперь согласен? – спросил Неревский.

– Надобно подумать, – снова заныл Досифей.

– Отменяю свое обещание и ухожу, – сказал Максим и отправился к выходу.

– Постойте, – заорала Архелая, – мы едем.

– Условие одно, никаких возов с добром. Все оставляете здесь, Дмитрий Иванович приглядит. Едем налегке завтра рано утром. На сопроводе у нас новгородские купцы.

В это же день Максим Андреевич посетил храм Вознесения Господня и встретился с отцом Маркианом.

– Отче, благослови, завтра возвращаюсь на Московию.

– Долго нам еще прятать лица, глядя на Литову?

– Думаю до лета. Как там наш спасенный – Федор Коргач?

– Мастерит понемногу, рамы поменял, лестницу заменил, без дела не сидит.

– Привет ему. Скажи, скоро свидимся.

Часть III
Измена

Глава первая

Вид с Кремлевской стены возле Беклемишевой башни располагал к созерцанию. Только с одного этого места река казалась необыкновенно широкой. На ближнем берегу множество кустарника, который перемежается с высокими ивами. Шелест листвы на верхушках деревьев от набегающего ветра заставляет навострить уши. Поневоле слышатся знакомые слова с неясными выговорами. Их мешает разобрать птичья разноголосица, затихающая по неведомому сигналу и возобновляющаяся с новой силой по неведомой причине. Водная гладь не беспокоит зрение, ведь туман пока не поднялся. Зато потом солнечные лучи, преломленные рябью, заставят прикрывать глаза. На противоположном берегу растительность не делится на деревья и кустарник, представляет собой единый зеленый и бугристый валик. Прерывается он благодаря человеческому вмешательству, в разрывах выстроены вымолы, запуски и спуски, дорожные подъезды к воде.

Когда вокруг начинается оживление, то созерцание превращается в бессмысленное стояние. Откровенного разговора самого с собой не получается. Начинался новый весенний день 7000 года от сотворения мира. Московский воевода Максим Андреевич пошел к приставленной лестнице и по ней спустился на землю. Вечером ближний боярин наказал с утра находиться подле в ожидании вызова к Великому князю. Максим Андреевич присел на лавку у княжих палат и от нечего делать начал сорванной веткой чертить на земле фигурки. Воевода прекрасно знал, что государь по пустяшным поводам срочных встреч не назначает. Стало быть, впереди ждет серьезный разговор и новости крайнего порядка. На начерченные геометрические фигурки легла тень. Максим поднял голову и увидел своего соратника. Напротив него стоял Юрий Петрович, с коим они прошли ни одну сотню верст по недружественным землям и сделали ни одно полезное государево дело.

– Тебя тоже к подношению призвали? – спросил Максим с хитрой улыбкой.

– Не пойму с какого прихода ты весел? – Юрий Петрович находился явно в нерасположении духа.

– Чего уж там, зиму пережили, тепло на дворе, день обещает быть хорошим, а ты, похоже, не выспался. Потому тебе и жизнь не в радость.

– Какой там? Скакал всю ночь из Серпухова. Теперь и там ересь обнаружилась. Мужичонка плюгавенький, с голосом иерихонской трубы, из западных краев, собрал вокруг себя мирских бездельников.

– По счету толкователь за эту весну обнаружился пятый или шестой? Я уже запамятовал. На этот раз чего проповедают?

– На этот раз – обновление. Живем неверно, молимся не так и все такое. Народу говорят надобно волю дать.

– Кто повелся? Небось ремесленников или купцов в помине не видать, все в делах да в заботах.

– Не скажи. И те, и другие в наличии и, конечно, толстосумы, живущие на всем готовом.

– Обновление уже встречалось не раз, может птенцы из одного гнезда?

– Книгу я его не нашел. Все перерыл, исчезла писанина, а без нее не отгадать.

– С ним как обошелся?

– В местный монастырь сдал, в темницу. Там ему другие проповеди почитают, может образумят.

Помолчали. Юрий Петрович вынул сухарик, пожевал, предложил приятелю, тот отказался.

– Чего у Ивана Васильевича? Не ведаешь? – спросил Юрий Петрович.

– Думаю татары опять учудили.

– Перестань, после стояния на Угре они в нашу сторону глядеть боятся. Внутри себя разобраться не могут. Раньше-то будьте любезны и дань от нас, и подношения, одного золота на них горы перевели. Татары нет, думаю может литовы или поляки.

– Вряд ли. Казимир сильно ослабел, даже вроде болен. Годов-то ему уже за шестьдесят.

Великолепие внутреннего убранства великокняжеского дворца воссияло трудами второй жены Ивана Васильевича, византийской принцессы Зои Палеолог. Ей досталось устоять во многом, дабы получить полное признание Великой княжны Московии с именем Софьи Фоминичны. Благодаря ее настойчивости на месте старого Успенского собора времен Ивана Калиты, приглашенный из Италии, мастер Аристотель Фиоравантий за четыре года построил новый храм. Успенский собой на многие века определил архитектурный стиль каменных православных храмов. С того времени началось на Московии каменное строительство. Через десять лет возвели Благовещенский собор, позже Архангельский собор, для торжественных собраний и приемов иноземных послов – Грановитую палату. Под началом Фиоравантия получило развитие литье пушек, колоколов, чеканка монет. Трудами Софьи начались сношения Москвы с западноевропейскими дворами, германским императором, королями Венгрии, Дании, Венеции.

Брак византийской принцессы и Великого князя Московии ознаменовал преемственность Москвы, порабощенной турками Византии. Москва унаследовала герб двуглавого орла. Отныне заверения великокняжеских грамот удостоверялось двумя печатями: двуглавым орлом и Георгием Победоносцем, поражающий дракона. Москва состоялась главной защитницей всего восточного христианства.

Москва объявила себя главной защитницей православия. «Третий Рим, а четвертому не бывает». Западная Римская империя исчезла в 476 году. Византийскую империю разорили и покорили османы в 1453 году.

Софья Фоминична, знавшая о царском величии византийских самодержцев и видевшая придворную жизнь в Риме, привнесла в положение Ивана Васильевича, как Великого князя, признаки царского величия. Появились новые придворные чины: ясельничий, конюший, постельничий. Началось жалование в бояре за заслуги. Те, кто был ранее советником, думцем, обратился в покорных слуг. Милость государя могла возвысить, а гнев уничтожить.

В сопровождении рослого ратника Максима и Юрия вели по переходам, украшенным резным деревом или отполированным до зеркального блеска, под ногами лежали плиты цветного камня. Пришли в дубовую палату с тремя окнами, поделенными на стеклянные квадратики с двойными рамами. На двуступенчатом возвышении стояло великокняжеское кресло-стол с прямой резной спинкой, подлокотниками и подножкой. По стенам лавки для сидения бояр и слуг. Воеводы, переступив порог, услышали, как сзади них закрыли тяжелую дверь. В палате никого не наблюдали.

Ждали недолго. Отворилась боковая дверь, Великий князь вошел в палату и занял свое место. Воеводы склонились в поклоне. Иван Васильевич кивнул в знак приветствия и сразу перешел к делу:

– Еще вчера прибывший из Новгорода гонец привез вести нерадостные. Наши верные люди купцы Кириян Арсеньевич и Стефан Домогарович зверски убиты, пишут будто прежде были пытаны. Тела нашли на Софийской стороне. Их третий соработник Евстелий Савельевич убит во Пскове. Эти люди добрую службу мне сослужили в лихие времена. Но еще помнится они сопровождали тебя, Максим Андреевич, в Неревские земли.

– Точно так, Великий князь. Именно с их помощью восстановлены права на княжество. Князь Неревский сообщает, что со стороны Литовы никаких подвижек в их сторону не проводится. Две дружины объединили в одну под командованием Дмитрия Бутурлина.

– Что по Нагорью? Про серебряную гору?

– Все по-прежнему, государь, Оболенский глаз не кажет, сидит в своей крепости.

– Пока пусть сидит, а вы отправляйтесь в дорогу; один в Новгород, – государь указал на Максима, – другой – во Псков. Надобно убийц сыскать и примерно наказать их. Много ратников с собой не берите, нече там людей пугать.

– Мне двоих в достатке, – объявил Максим.

– Мне тоже более не надобно, – голос подал Юрий Петрович.

– Ступайте с Богом, да грамоты шлите, что и как.

Из дворца поспешили к общежительному дому, здесь было недалече. Нашли своих ратников, предупредили, велели готовить лошадей, запастись едой и выписать подорожные. Уезжать договорились с рассветом от ворот.

Когда пришло время прощаться до следующего дня, Юрий Петрович начал зазывать своего соратника к себе в гости, обещал даже баню истопить.

– Не помешает, завтра в дорогу, когда потом до чистоты тела доберешься, – молвил Максим и принял приглашение.

До Яузы дошли особо не запыхавшись. Ране Максим не бывал дома у своего приятеля и тем сильнее удивился новому терему в два уровня. Лестница на крыльце по своей ширине могла поместить лошадь, а кабы не навес, так и вместе со всадником. В сенях тоже было где разгуляться. Вошли в первую дверь и оказались в гостевой хоромине. Под потолком висел круговой светильник-хорос, не менее чем с двадцатью подсвечниками. Висели на граненной цепи в три грани. Для спуска вниз для поджига и задувки под потолком находился механизм, а у стены вервия до потолка. Только в этот раз нужды в дополнительном свете не было. Четыре окна со шведскими рамами, застекленными желтыми лупами, не только пропускали дневной свет, но и рассеивали его. Круглый тяжелый стол с семью стульями вокруг, голубая расшитая цветами скатерть по примеру иноземных поветрий. Юрий Петрович позвонил в колокольчик и на пороге появился прислужник.

– Принеси нам вина, соленой рыбы, моченых яблок, сыра и пирогов.

Появились блюда и мисы, украшенные финифтью, узкорылый сосуд, по образу кунгана, потом серебряные кубки с чернением, двузубые вилки и округлые ножи с позолотой.

– Приготовь нам баню. Как готова, придешь и скажешь.

Новый терем, дорогое убранство в доме, царские приспособления для еды безусловно поразили Максима, но он вида не подал, будто все так и должно обстоять. В стольких походах они вместе побывали, в стольких стычках с ворогом бились. Бывало, не ели, мерзли, тонули, раны залечивали, только Максим был уверен, что его соратник так же, как и он, особого богатства не нажил. Конечно, Максим озадачился, для чего Юрий Петрович выставил свое богатство, и что ему от него нужно?

Выпивали, ели, вели разговоры, парились в бане и снова сидели за столом.

– Что там в Нагорье за серебряная гора? – спросил приятель у Максима.

Тот стал догадываться для чего весь этот хоровод.

– Откуда про серебряную гору знаешь? – включил не понятие Максим.

– Так Великий князь сказал. Неужели запамятовал? Он еще про князя Оболенского вопросы задавал.

– Помнишь того спасенного Турарбеком древодела? Ты был против, а я тогда настоял забрать его с собой. Из-под него вылезло княжество на реке Беже.

– А гора с серебром откуда?

– Не гора с серебром, а в горе, под землей серебро. Давным – давно единое княжество Неревское поделили на три части. Нагорье – аккурат одно из трех частей, только закрытое со всех сторон, а князь Оболенский из своей крепости носа не высовывает. Еще знаю, что раньше новгородские литовцы с ним дружбу водили. После перехода Новгорода под руку Москвы, князь остался один или я просто не все знаю.

– Кто таков Бутурлин? – не унимался Юрий Петрович.

Местный воевода, смелый отчаянный мужик, преданный нашему делу. На том с ним я и сошелся.

Юрий Петрович задавал и задавал вопросы. Максим старался особо наизнанку перед ним не выворачиваться. Только подтвердилось еще раз, что трапезу и помывку его соратник организовал ради выведывания того, что известно Максиму про Нагорье.

Расстались не поздно, ведь на другой день ни свет, ни заря в дорогу. Максим пришел домой в хорошем расположении духа, дети бегали по горнице, жена Ольга сидела за рукоделием. Увидела мужа, вскочила и принялась обнимать.

– Ушел с рассветом и вернулся уже к вечеру. Поди не пил, не ел?

– И пил, и ел, – ответил Максим и, прижав к себе жену, объявил, что на другой день уезжает в дальнюю дорогу.