Текст книги "Мышка Йоле. Книга вторая"

Глава 7

Liebe ist nicht sehr fröhlich manchmal, wie?

Erich Maria Remarque

Иногда и любовь не в радость, не правда ли?

Эрих Мария Ремарк

Оставив Йоле в её комнате, уснувшую, едва коснулась подушки, Ланской взял в гараже замка машину, поставил охрану у дверей с приказом никого не впускать и поехал к Эрнсту. Эрик и Валера были на совещании. Поехал к ним в головной офис корпорации. По дороге всё думал, правильно ли поступает. Имеет ли он право вмешиваться в дела семьи? Кто он на самом деле? Друг или семейный психолог, поверенный, не сумевший сохранить свою собственную семью, причём дважды? А если Ленка права и ей не суждено быть с Вельденом? Но ведь то, что она его любит так, что готова на всё ради его «счастливого будущего», даже освободить от себя, чтобы не мешать – факт. Глупость полнейшая, но она погрязла в этом, в этой идее фикс. То, что она не отдаёт себе отчёта в своих поступках, очевидно. Действие яда или уже сумасшествие? Идиотизм ситуации налицо, но как из неё выбраться? А может, и не нужно выбираться по тропе, ведущей к Вельдену? Может, пойти другим путём, ведущим подальше от него? Сейчас ведь совсем несложно сделать так, чтобы Йоле стала его. Он каждый день, каждый миг думал о ней. Его чувства не исчезали, как надеялся, а только усиливались. Сейчас, когда у них всё так хрупко, ничего не стоило убедить её, что с Эриком у них уже кончено, тем более что она сама хочет оставить его. Достаточно одного слова и всё. Но едва в голову пришла эта паскудная мысль, Кирилл ужаснулся. Как он мог подумать такое! Как докатился до такого?! Ему стало до тошноты противно от самого себя. Пришлось остановиться в придорожном кафе, чтобы охладить голову и не наделать глупостей. Когда-то он сам сказал Вельдену, что любит Йоле и поэтому сделает всё для её счастья. А она никогда не полюбит его как Эрика, только как старшего брата. Даже если она будет физически с ним, но душой-то только с Вельденом! Смириться с этим невозможно, но и бросить её на верную гибель тоже невозможно, да и друга.

Друга, который его не предавал, даже когда многие отвернулись. Кирилл крепко избил подполковника, отдавшего приказ об отмене вылетов вертолётов, приказ, из-за которого погибло девять молодых бойцов в чужой стране, не дождавшись огневой поддержки с воздуха. Выжили и вынесли на своих плечах пятерых раненых только трое: Кирилл, Миша и Ильяс. Андрей получил осколок в живот, еле спасли в госпитале. Ланской попал под трибунал за грубое нарушение субординации. Миша сумел сообщить Эрнсту, уже уехавшему в Россию, о случившемся. Ребята писали рапорты и докладные, но они не доходили до адресатов или доходили. Вельден подключил свои связи и добился пересмотра дела до трибунала и вынесения приговора. От Кирилла ушла первая жена. Спустя почти месяц Эрик забрал Ланского с гауптвахты. Но майору пришлось уволиться, хотя действия подполковника были признаны преступными и его осудили на десять лет, лишив звания, привилегий и наград. Но погибших не вернёшь, как и веру в то, что тебя не бросят и спасут. Родина никого не забывает, но и не вспоминает, даже героев. С Кириллом ушли и его ребята. Эрик сумел устроить их в контртеррористическое управление без потери званий и льгот. Чего это ему стоило, Ланской так и не смог узнать. Это был только один эпизод из многих. И как после этого в голову Кирилла могли прийти такие недостойные мысли! Посидел ещё немного, успокоился и продолжил путь. Он твёрдо решил подальше запрятать свои личные чувства и помочь, как обещал, самым дорогим людям, чего бы ему самому это ни стоило. Нужно скрепить своё сердце стальными прутами, как Железный Ганс, и следовать намеченному плану.

Прибыв в офис, дождался перерыва, посвятил друга в то, что узнал, не дожидаясь пока подойдёт Королёв. Потом спросил, глядя прямо в глаза:

– Ты ведь знал, что случилось с ней в Париже? У тебя же везде глаза и уши. Не мог не знать.

– Мне сообщили спустя два часа после случившегося. О беременности до того ничего не знал и даже не подозревал. Не понимаю, почему она не ничего не сказала. Я рассчитывал, что Йоле всё-таки сама расскажет. Самопроизвольный аборт – это вполне объяснимо и понятно после тех тяжёлых операций, кровопотерь, после психологических нагрузок. Лиза предупреждала меня об этом. Здесь, в Вене, сразу после поимки отравителя сделали полное обследование. Никаких осложнений, кроме психологических, нет. У нас могут быть и будут дети, это точно. Если удастся её вытащить. Главное, ты сумел сделать за полдня то, что я не смог за месяц. Может, и вправду разлюбила? А если она будет по-настоящему счастлива только с другим? Если я ей опротивел и уже не нужен?

– Ещё один и в ту же лужу! По-моему, я понял, в чём дело. Вы вдвоём сговорились и решили меня угробить заодно с собой. Ленка – девчонка запутавшаяся, а тебе могу по физиономии настучать! И уже кулаками! Как же вы меня достали! Но, на-ка, выкуси! Майор Ланской никогда не сдавался и не сдастся!

– Ланской, спасибо. Прости, я идиот. Слишком люблю её, вот и всё.

– Об инциденте с ядовитыми каплями я ничего не сказал, и тебе не стоит. О других причинах вашей тягомотины поговори сам, потом. Обязательно поговори, иначе хуже будет.

– Ланской, почему ты мне помогаешь?

– Тебе обязательно это озвучивать нужно?

– Нет, но я не могу понять, почему помогаешь именно мне. Ведь можно было помочь ей уйти от меня?

– Ты уверен, что тех волшебных капелек тоже не принял с Ленкой за компанию?

– Прости, это всё эмоции.

– Чтобы немного прояснить ситуацию «особо одарённым», скажу так, я заглянул Мышке и тебе в глаза. Достаточно или разжевать помельче?

Кирилл остыл немного и продолжил рассказ, поведав о соглашении с Йоле. Эрик пришёл в восторг от того, что удалось за такое короткое время совершить другу и чуть не задушил его, вызвав недоумённый взгляд вошедшего не вовремя секретаря. Да, эмоции у него явно зашкаливали. Вельден на самом деле оказался на грани. Только так при его сильном характере и умении держать себя в рамках в любых ситуациях, возможно объяснить такие перепады от полного отчаяния до бешеного восторга.

Эрнст, дав Кириллу карт-бланш на все последующие действия, пошёл руководить дальше. Королёв попытался узнать о предмете разговора с Ланским, но Вельден отмахнулся, пообещав просветить позднее. Настроение и работоспособность резко улучшились, он с большим вниманием начал вникать в документы и произнесённые речи. Без сожаления уволил двух руководителей клиник во Франции и США с тотальной проверкой всех счетов и всей юридической документации. Тут же назначил новых временных. Назначил суммы для премирования и наоборот. Подписал массу приказов и совсем не устал, открылось второе дыхание. Отчитывающиеся подчинённые боялись дышать, заикались и потели – все, кроме Королёва. У него была масса проблем и он надеялся на своё отстранение, но, увы, нарвался только на похвалу и поощрение.

Вельден в довольно резкой, несвойственной ему ранее манере пресёк возмущения и возможные толки из-за дружеских отношений с Валерой, пообещав на примере предоставленных документов и предложений русской клиники пересмотреть все отчёты. Сказал, что основная проблема возникает тогда, когда руководитель рапортует о полном отсутствии проблем. Выказал своё недовольство и заявил, что банкет по окончанию отчётного года и Рождества пропустит из-за так расстроивших его подчинённых. Если в следующем году ситуация повторится или не обретёт тенденцию к улучшению, то придётся пересмотреть многие назначения и решения, вплоть до полной реорганизации некоторых учреждений. Поздравил всех с наступающим Рождеством, Новым годом и попрощался. Такого совещания не было за все годы его руководства корпорацией. Сказать, что люди были в шоке, значит ничего не сказать. Разъезжались в полном молчании и понурив головы. Счастливых рождественских каникул, господа буржуи! Зато сделал за один день то, что планировалось на два, заработав фору в дополнительные двадцать четыре часа. Осталось завтра проверить контракты, подписать документы и всё.

– Слушай, а ты не слишком ли круто с ними? – спросил Валера, чувствуя себя немного виноватым.

– Нормально, а то расслабились. Я же не дурак. Начали просто в прошлогодние отчёты вставлять другие цифры, а грамматика та же. Плюс ко всему я изучал отчёты в конце каждого квартала. Несостыковочек через край, не удосужились даже цифры свести в подсчётах. Могу понять, если ошибка в тысячную долю процента, но никак не в двадцать целых! Двадцать процентов от оборота в почти триста миллионов евро – не пять центов! А Калверт из Штатов вообще вместо четырёх филиалов дал отчёт за три. Что это? Халатность или уже на себя работает за мой счёт? Такого прощать нельзя в любом случае! Они что же, думают, я не помню, сколько у меня клиник, филиалов и сотрудников? За идиота принимают?! У меня же долговременная фотографическая память, а эти охламоны обленились и охамели дальше некуда. Пусть теперь доказывают, что не зря зарплату и бонусы топ-менеджеров получают!

– И что с ними будет дальше? Нельзя же просто уволить?

– Наказание по тяжести содеянного плюс проявление неуважения к кормящей руке. Я накажу сурово и назидательно для остальных. Суд будет с привлечение полного совета корпорации, и моё слово будет последним, как всегда. Конфискация имущества, приобретённого за время работы в корпорации – однозначно. Мало никому не покажется и другим наукой послужит! А посмеют только вякнуть или косо глянуть, уничтожу!

– Эй, угомонись! Здесь только я и мне уже не по себе! – Валерка сжал плечо развоевавшегося друга. – Злой ты стал, в России по сравнению с этим был просто душкой-милашкой. Вельден, что происходит? Что тебе Ланской сказал?

– Я не злой, в себя прихожу. Тут такие дела творятся. Поехали, поужинаем где-нибудь и я тебе расскажу в подробностях.

За ужином в ресторане, Эрик посвятил Валеру в дела семьи и замыслы Кирилла. Он специально повёз друга в людное и уважаемое заведение, опасаясь получить по физиономии, скула и рука ещё от майорова способа приведения в чувства побаливали. Мудро поступил. Но выговориться ему сейчас было жизненно необходимо.

Королёв аж подпрыгивал на своём стуле и чуть не разрезал тарелку от ярости:

– Почему мы ничего не знали? Что за партизанщина такая идиотская? Ведь на неделе по нескольку раз по делам созванивались. Сказать трудно было?

– Как ты себе это представляешь? «Помогите, люди добрые, у моей жены плохое настроение и я не знаю, как её развеселить»?

– Да хоть так! – Королёв бурлил от негодования. – А эта мартышка вредная, жена твоя, зараза такая, тоже хоть бы намекнула! Только и слышали, как всё хорошо и замечательно! Я бы Лизку прислал или тётю Зою. Мы же через столькое вместе прошли, мог бы уже выводы сделать. А если бы Кира вовремя не подоспел?! Детский сад, горшки на полках! Надрать бы тебе задницу, чтоб макаки обзавидовались и за своего приняли!

– Сначала не понял, потом стыдно было, а затем… Валерка, неужели я какой-то умственно недоразвитый или дефективный, что без тебя и Кирилла с женой собственной справиться не могу?! Что ж я за мужик такой недоделанный?! С корпорацией легче справиться, чем с ней.

– Дурак ты, а мужик нормальный. Любишь слишком сильно, опекаешь не как жену, а скорее как единственную дочку. А мы тебе просто глаза и мозги прочищаем по мере надобности. Почётные ассенизаторы, ё-моё!

– Капец! Скоро сорок будет, а всё няньки нужны! – Эрик не на шутку расстроился, выпил залпом коньяк и налил ещё. – Отец мой, наверное, в гробу переворачивается от такого сыночка!

– Твоим предкам не за что стыдиться тебя. Сомневаюсь, что у твоих родителей всё гладко и мирно всегда было. Ни у кого так не бывает.

– Думаешь, от твоих слов легче? Ты Мышку просто не видел. Тенью стала, почти такой же, как когда я её впервые в клинику привёз. Вот до чего я её довёл!

– Хватит, нараскисался уже и со спиртным завязывай, Ленка пьяниц терпеть не может, забыл? – Валера сочувственно похлопал его по плечу и улыбнулся. – А Ланской молодец! Уверен, что всё получится. Когда выезжаем?

– Завтра с делами закончим. Переночуем, запасёмся подарками и пока старушке Европе. Королёв, а почему не слышу твоей коронной фразы?

– Которой? У меня их целый арсенал.

– Про мир, вращающийся вокруг одной особы?

– А разве это неправда? И чего повторяться? – хитро усмехнулся в усы Валера. – Кстати, ты получил приглашение на «ярмарку тщеславия»?

– Не в настроении в этом году ехать. Пусть другие в лаврах побарахтаются.

– Полностью согласен. Мы с Лизой тоже отказались от приглашения.

Глава 8

For what are we born if not to aid one another?

Ernest Hemingway

Для чего мы рождены, кроме как помогать другим?

Эрнест Хемингуэй

В течение последующих дней Ланской усиленно откармливал, физически изматывал прогулками, заплывами в бассейне и злил Йоле, категорически отказываясь сообщать местоположение Вельдена. На её звонки Эрик не отвечал. Не появился и на рождественском ужине, который прошёл очень скромно, почти по-семейному, без гостей. Йоле психовала, умоляла, угрожала, но с Кириллом это не срабатывало. Он только смеялся и говорил, что Эрик очень занят и просил его не беспокоить до Нового года. Единственное, что Кирилл сказал, так то, что с Вельденом теперь уже всё хорошо и процесс умопомешательства, вызванный ею, повёрнут вспять. Ещё сказал, будто бы Эрик очень не хотел уезжать от неё, но так нужно, необходимо в интересах бизнеса. Ланской был очень доволен результатом своей воспитательной деятельности. Ступор снят, «пациентка» находилась на правильном пути по возвращению к жизни, во всяком случае, уже не зависала часами у окна. После прогулок, даже без коньяка в термосе, моментально засыпала и начала нормально кушать, но совершенно без аппетита. И его перестали посещать крамольные мысли, правда, иногда он позволял себе излишне сильно обнять или поцеловать в щёчку.

Однажды прогуливаясь по парку поместья, Кирилл обратил внимание на то, как Йоле старательно обходит часовню, даже отворачивается от неё.

– Лен, давай заглянем? Как-то раньше времени не было, но мне очень интересно, как там внутри, без всяких праздничных украшений и драпировок. Я же там только на вашем венчании был. Часовня – ровесница первого камня в фундаменте замка, культурно-историческая ценность, занесённая в списки ЮНЕСКО. Ты знала, что строить замок начали в начале тринадцатого века, а закончили возводить стены только в середине четырнадцатого?

– Ты иди, если хочешь. Я тебя тут подожду. – Она присела на скамейку. – Кир, иди.

– Почему ты не пойдёшь? В тебя бес вселился? Войти не даёт?

– Балбес! Никто в меня не вселялся. Просто не люблю церкви, не люблю людей, говорящих от имени бога.

– Поясни.

– А чего пояснять? «Die Kirch ist exakt das, wogegen Jesus gepredigt hat – und wogegen er seine Jünger kämpfen lehrte».

– Церковь является точно тем, против чего Иисус проповедовал и против чего он учил бороться своих апостолов. У тебя на каждый случай жизни есть цитата из Ницше?

– Нет, просто он прав. Я ни разу в жизни не встречала истинно верующего священника, служащего в церкви. Скорее всего, я ошибаюсь, с немногими удалось столкнуться, но это моё мнение. Я несколько раз наблюдала, на каких машинах они ездят, с какими набитыми багажниками уезжают после праздничных служб. Дети их всегда сыты, учатся в хороших учебных заведения, жёны лоснятся, дома – полная чаша. Да и сами отличаются румяными щёчками, ухоженными пухлыми ручками и мягонькими пузиками от многих своих прихожан.

– Ты точно ошибаешься. Не все такие, далеко не все. В каждом роде деятельности есть паршивые овцы и алчные волки. А служить в храме божьем – не такое уж простое занятие. Люди-то редко туда с радости идут, больше с болью или спасаясь от одиночества, груза своих грехов не могут выдержать.

– У нас на втором этаже жила многодетная семья с тремя детьми и доходом бюджетных работников. Очень спокойные, интеллигентные люди, не алкаши. Младший сынишка у них родился мёртвым. У Оксаны открылось дома кровотечение. Пока довезли, пока на стол попала. Медперсонал сильно навеселе был. Вечер Пасхального воскресенья. Оксана потеряла больше двух литров крови, наркоз дали, который ей противопоказан, а она в приёмном отделении чётко сказала. Сама врач-терапевт. Но повезло, может, Бог в свой праздник помог? У неё клиническая смерть была, а малыш кровью захлебнулся. Её откачали, а ребёнка мёртвым сочли. Санитарочка пожилая заметила, как у малыша пальчики дрогнули и слабый хрип услышала. В итоге всё-таки обоих спасли. Но у мальчика оказалась серьёзная травма позвоночника от броска в таз с кровавыми салфетками, паралич. Долго они по больницам скитались, но в детской краевой попали к замечательному специалисту. Паралич перешёл в парез, но прогнозы всё равно плохие были. Оксана оставила работу. Занималась сыновьями, жили на очень скромную зарплату мужа и пособие на детей в размере трёхсот рублей в месяц на всех, после того как младшему полтора годика исполнилось. Можешь себе такое представить? Мы всем домом им помогать старались, но семья стыдилась своего бедственного положения. Сложно им было признать, что не могут своих же детей накормить. Только от лекарств не отказывались и изредка продукты брали. Мальчику лучше не становилось, и Оксана решила сама его лечить. Отказалась от услуг поликлинического невролога после того, как обнаружила в рецепте препарат, который мальчику категорически противопоказан был, и врач об этом не могла не знать. Постоянный массаж, длительные прогулки, приготовление уроков со старшими сыновьями, занятия рисованием и развитием речи, и минимум лекарств, только витамины. В общем, малыш практически выздоровел. Пошёл в обычный садик на своих ножках. Говорить поздно начал и с произношением проблемы были. Но садик имел свою логопедическую группу со специалистом высшего класса и неравнодушным человеком. В итоге осталась проблема только с буквой «р». В первый класс отправили в обычную школу рядом с домом. И начался кошмар. Старший сын поступил в колледж, средний в пятом классе был. Оксана на работу вышла, денег не хватало даже на самое необходимое. Муж её Саша сутками на двух работах пропадал. А учительнице младшего Серёжи не могли сдавать деньги на подарки. Она и обозлилась на мальчика. Школьный психолог, мама учительницы, вообще не имея на это никакого права, поставила мальчику диагноз аутизм, известив всех, кого могла, в том числе и подхалимов из родительского комитета. Дети, науськанные злыми взрослыми, очень жестокими бывают. Серёжу стали ненормальным считать, издевались, обижали. Учительница делала вид, что ничего не происходит. Завуч очень хорошая у них была, но ведь не могла же она постоянно с ребёнком находиться, да и Оксане унизительно было постоянно ябедничать. Глупо, ведь речь шла о её сыне, но я её немного понимаю, сама с таким сталкивалась, но отцу ничего не говорила и бабушке. Единственное, что посоветовали – сменить школу. А почему? Потому что мальчик не любил носиться по коридорам, не хамил, не безобразничал. Любил читать. И у родителей не было денег на дорогие подарки. Серёжу буквально затравили. Семья была верующей, но не до фанатизма. Просто по праздникам в церковь ходили, старались по христианским законам жить. Кто-то подсказал им обратиться в одну церковь, там гимназия открылась. Классы по двенадцать человек, программа общеобразовательной школы с изучением трёх языков и Закона Божьего. Решили туда перевести, чтобы спасти. Уж там-то никто не должен обижать ребёнка, который хотел учиться и не хотел никого обижать. Но директор школы, пожилой священник, узнав, что мальчик не обладает никакими выдающимися способностями, что родители не могут платить ежемесячно по пять тысяч, что не могут и благотворительную материальную помощь церкви оказывать, отказал в довольно грубой форме. Я это точно знаю, потому что мой папа с Оксаной ходил. Саша в командировке на Дальнем Востоке в то время находился. Учитель гимназии просила за Серёжу, она-то проблему хорошо поняла и прочувствовала. В классе, подходящем по возрасту, училась девочка из многодетной семьи бесплатно и одно вакантное место было. Почему не помочь молящим, если это возможно? Директор тогда снизошёл и предложил прочесть молитву ангелу-хранителю. Мальчик очень застенчивый был, домашний и не смог прочесть, не сбиваясь. Священник смотрел с такой брезгливой рожей на Оксану и ребёнка, что мой папа не выдержал. Увёл их оттуда. Такое унижение в доме божьем, от слуги божьего, несущего слово божье о милосердии и терпимости людям! А ведь пошли туда, искренне веря, что уж там-то точно помогут! Не могло просто прийти в голову иное. Пришлось Оксане в другую школу Серёжу перевести, помогло. В церковь больше ни она, ни дети, ни муж, ни мы с папой не ходили. Вот скажи, как живётся этому слуге Господа, если он одним своим словом, одним пренебрежительным взглядом столько людей настроил против служителей Бога?! Понял ли он вообще, что сотворил? А церковные бабульки?! Это же вообще кошмар какой-то! Снуют, смотрят подозрительно, поучают и злятся, если человек по зову души, а не по правилам в храме к иконам подходит. Свечку поставить не успеешь, как они её тушат и забирают, чтобы тут же снова продать! Это кощунство сплошное! Рэкет в платочках и с благообразными личиками! А к бабушке с первого этажа, когда она умирала, священник из главного собора ехать не захотел, потому что у него рабочий день закончился! Другой не поехал потому, что «Жигули» четвёртой модели некомфортны для его священнической задницы! Не гонять же свой «Мерседес» по служебной надобности?! Кто ему бензин оплатит? Поехал только совсем молодой парнишка, не знаю кто по рангу. Соборовал, полторы тысячи взял, рясу в рюкзак затолкал и у подъезда закурил, запивая пивом из банки. Как можно заходить в дом божий, если он вот такими людьми испоганен?

– Грустно и страшно! Мне жаль, что ты только с негативом столкнулась. У меня, наоборот, положительный опыт общения со священниками. Один служит в маленьком сельском приходе в Ленинградской области, бывший военный, капитан десантник. Очень начитанный и невероятно умный человек. К Богу после первой войны чеченской пришёл. Во время второй чеченской по частям ездил. Ребят крестил, отпевал, гробы родителям доставлял. Другой в мужском монастыре у нас в горах – бывший уголовник, по сто пятой срок отбывал. Диаметральная противоположность тому, что ты рассказала.

– Кир, я не махровая атеистка и не ненавистница священников. Признаю, что скорее всего ошибаюсь, но привыкла верить своим собственным глазам. Но я верю, что есть искра добра в любом человеке, верю, что всё не просто так и каждому воздастся, верю, что мы не исчезаем после смерти полностью, что-то остаётся и куда-то уходит, кроме органических останков. Возможно, Бог и есть, но мой Бог совсем не такой, как на иконах и в Писаниях. Его нельзя изобразить, у него нет облика. Это солнечное, тёплое облако или сгусток доброго света, и ему не нужна девственница для непорочного зачатия своего сына. Ему не нужно отдавать на муки своего ребёнка, чтобы потом воскресить и вознести, искупая таким образом грехи человечества. Он един абсолютно для всех людей, живущих на планете. И его можно увидеть в лучистых и наивных глазах ребёнка, в каплях росы, в радуге, в улыбке, в играющем котёнке и распускающемся бутоне цветка, в мудрых глазах стариков. Едины и законы общества, вера в добро и зло, грехи и добродетели, воздаяние за содеянное. Причём что для буддиста, что для католика, что для язычника, что для мусульманина этот Бог един – это Совесть. Она же и апостолы, и великомученики, и ангелы, и демоны. Вот и всё. Совести храмы и служители ни к чему. Поэтому я никогда не хожу в церкви, за очень редким исключением. Не знаю ни одной молитвы, ни о чём не прошу и ничего от Бога не жду. Что мне предначертано – то и сбудется. Это не зависит от количества поклонов, пожертвований и молитв.

– Трудно с тобой спорить и смысла не вижу. Знания и убеждения меняются в зависимости от количества и качества прожитых лет. Во многом ты права, но далеко не во всём. Молитвы ведь не только для восхваления нужны и покаяния, они помогают сосредоточиться, или, наоборот, успокоиться, найти в себе мир. Я вот хожу в церковь не молиться, не просить, не грехи замаливать. Просто там мне легче становится. Люблю заходить, когда храм пуст. Думается мне в храме хорошо. Перед сложными операциями, пока служил, старался обязательно в храме побывать. Любом, какой поблизости находился. Католический или протестантский собор, православный храм или мечеть, синагога или буддистский храм, вообще без разницы.

– Я тебя понимаю. Я так в библиотеку ходить люблю или в музей. А религию в том виде, который мы уже давно наблюдаем, считаю только методом усмирения и управления толпой.

– Снова неправа. Нельзя людей за тупое стадо принимать, не унижай нас, даже мысленно! Далеко не все приходят к Богу из боязни наказания, из желания быть в подчинении. Многие приходят по зову сердца. И именно они – настоящие служители Господа, а не чиновники от церкви. Люди идут к Богу, потому что человеку необходимо во что-то верить, на что-то хорошее надеяться, даже в наше непонятное время.

– Наверное. Но вот скажи тогда, где был Бог, когда крестоносцы, прикрываясь его именем, уничтожали тысячи иноверцев? Разве может вера в Бога, осуждающего насилие, строиться на крови? Где он был, когда Коперника на костре жгли? В концлагерях ему и атеисты молились, он хоть кому помог? Когда родители просят за ребёнка умирающего, а потом хоронят его в освещённой земле, помощи не дождавшись? Где он, твой Бог, сидит в это время? Или это своего рода жертвенные агнцы? Но ведь жертвы в христианстве запрещены или я ошибаюсь?

– Такие вопросы задаёт каждый второй. И ответить можно сотней способов.

– Это не ответы, отговорки. И ты за него не в ответе, если он сам не может. А может, всё очень просто, как у Хайяма:

 
Добро и зло враждуют: мир в огне.
А что же небо? Небо – в стороне.
Проклятия и яростные гимны
Не долетают к синей вышине.
 

– А твой Бог может ответить?

– Мой Бог всегда со мной, от совести и во сне не укроешься. Мучает он меня сейчас и вполне заслуженно.

– А что с той семьёй стало? – помолчав немного, спросил Кирилл.

– Всё хорошо. Старший сын закончил колледж с красным дипломом, пошёл служить в армию. Попал в Кремлёвский полк, да так там и остался. Остался по контракту и в академию ФСО поступил. В прошлом году должен был закончить. Средний сын уехал в Германию учиться, поступил в университет в Дрездене на факультет развития информационных технологий. На учёбу сам зарабатывает и братьям помогает. Серёжа сейчас в восьмом классе. Всё так же со здоровьем проблемы, зрение плохое, но учится на «отлично», хочет врачом стать, как мама. Саша ушёл из семьи пять лет назад, не выдержал трудностей. Оксана умерла четыре года назад от инфаркта, а Серёжу старший к себе в Москву забрал. Братья крепко друг за друга держатся и у них всё хорошо будет.

– Да, невесёлая история. Но людям вера в высшие силы жизненно необходима, в этом меня никто разубедить не сможет.

– Кир, ты в часовню хотел сходить?

– С тобой. Пошли, просто войдём и посмотрим. – Ланской потянул её за руку, заставляя подняться. – Пойдём, просто посидим в тишине. Молиться никто не заставляет.

Йоле нехотя встала.

Массивная, деревянная, окованная железом дверь открылась легко, без скрипа. Внутри пахло опавшей листвой и хвоей, было очень чисто. Свет проникал через высокие и узкие витражные окна, но довольно хорошо освещал помещение. Там не было никаких икон, фресок и прочих привычных христианских атрибутов. В центре часовни оказался небольшой каменный постамент и алтарь. На алтаре стояли только старинные массивные серебряные канделябры. Постамент в виде высокого столика-пюпитра, видимо, для того, чтобы класть Библию священнику, и скульптура ангела в человеческий рост из белого мрамора. Работа средневекового неизвестного Йоле ваятеля выполнена великолепно и прекрасно сохранилась. На лице ангела не было одухотворённой радости сокровенного знания, всепоглощающей скорби. Лицо обычного мудрого человека, не юного и не старца. Только мудрость веков в глазах, складках век и морщинках лба. Очень необычная статуя, особенно для тех лет. Перед постаментом – крепкая дубовая скамья. За постаментом над алтарём массивный литой серебряный крест, видимо, ровесник часовни. На стенах несколько рождественских венков. И всё.

Йоле села на скамью рядом с Кириллом. Говорить не хотелось. Хотелось только слушать тишину, слушать свои мысли и сердце. А ведь майор снова прав, затащив её сюда. В часовне на самом деле хорошо, спокойно, хоть и холодно. Йоле сидела и думала. Думала о своём наиглупейшем поведении, идиотских идеях, смертоносных словах и ужасных поступках. Как можно простить то, что она натворила за последние недели? Сколько же она своей непроходимой глупостью принесла боли мужу, Кириллу, а они её уговаривают, терпят, спасают?! Если бы ей кто-то так нервы выматывал, то прибила бы уже! Господи, как же стыдно! Как больно и омерзительно она себя вела! Возможно ли вообще простить такое? А ангел смотрел на неё и всё понимал, и не осуждал. Почему?

– Не могу больше! Кира, прости меня, пожалуйста. Сил нет! Что же я натворила?! – Йоле вылетела из часовни, подбежала к дереву, обняла его и разревелась. Плакала, наверное, целую вечность. А Кирилл сидел рядом на скамейке, курил и молчал. Нужно было дать ей выплакаться, разобраться в себе, но не допустить, чтобы снова ушла за грань. Как же с ней сложно! И как легко!

Уже спустились сумерки, когда он встал, подошёл к всхлипывающей девчонке. Повернул к себе, оторвав от дерева, прижал к груди:

– Полегчало?

– Не очень. Мне стыдно и противно от самой себя.

– Зря. Чего стыдиться? Мы все ошибаемся, но не все понимаем это и не все готовы исправлять ошибки. Ты не принимаешь этот мир, а он не принимает тебя. Всё предельно просто. Но поверь, скоро всё изменится. Ты забудешь это, как сон, неприятный сон. Сейчас я дам тебе телефон, поговори с Эриком. – Ланской подал ей трубку. – Пожалуйста, успокой его.

– Я не могу. Что я ему скажу? Что я дура набитая? Так он и так это знает. А если он не захочет со мной говорить?

– Лен, он с ума сходит. Поговори с мужем. Успокой. Скажи, что любишь.

Йоле осторожно взяла телефон, поднесла к уху.

– Мышка, Солнышко моё, скажи что-нибудь! – Такой родной и дорогой голос!

– Эрик, прости меня, я не ведала, что творила. Я очень люблю тебя и не могу без тебя. Но если не сможешь простить, я пойму. Мне нужно тебе столько всего рассказать, ты должен меня выслушать до того, как примешь решение.