Текст книги "Мышка Йоле. Книга первая"

– Валид?

– В точку. Он у них главный, поэтому я уже фанатею от твоей девчушки. Это за ним полковник Суходольский охотился. И Валид наверняка уже знает или скоро узнает, что Ленка жива и у тебя. Он сам умрёт, но её убьёт – Восток дело тонкое и жестокое. Вот такие, брат, дела. Понимаешь, даже если бы мы приняли твою версию в разработку сразу, то, сомневаюсь, что смогли бы быстро выйти на след. Без звонка этого законспирированного таинственного Пьеро ни хрена бы не получилось. Не буду даже думать о том, как он узнал, и о нём никто не узнает. Поэтому мне нужно с ней побеседовать. Естественно, как можно скорее.

Выпили ещё, закурили.

– Прятать её бесполезно, найдут даже у чёрта в заднице. Пока Валид на свободе, ей опасно даже дышать, даже в Новой Зеландии. Я договорюсь об особой охране.

– Я понял. Но ведь это не всё?

– Начальство решило брать Валида на живца.

– Что?! Они вообще рехнулись? Девчонка еле живая! Неужели не могут после всего оставить её в покое?! И так на лезвии бритвы находится! Кто конкретно руководит операцией? Давай я позвоню? Нельзя её подставлять!

– Она не будет живцом, если успеет окрепнуть. Ты её увезёшь, а мы подменим нашим сотрудником. Вряд ли Валид решиться завтра-послезавтра вылезти из норы, не полный же он идиот и не камикадзе. Очень рассчитываю, что у нас есть около недели. Начальством всё просчитано, но, надеюсь, мы переиграем по-своему и выкрутимся. Ждём только разрешения докторов.

– Ваше ведомство гарантирует безопасность пациентов и сотрудников? Вывезем хоть кого-то, живец не сработает, а я не могу рисковать жизнями людей, в отличие от твоего начальства.

– Не булькай, друг, и не надо официоза. Этим займусь лично я. Ты мне-то веришь?

– Да.

– Значит, ждём отмашки твоих эскулапов. Пока оставлю четверых своих на охране. Палату напротив её освободи или не занимай. Дня через два или меньше прибудут остальные. Разместим максимально скрытно, частично под видом обслуживающего персонала. Никто не должен знать об их присутствии, максимальная секретность. Ограничь к ней доступ своих сотрудников. Всё слишком серьёзно и не нужно подвергать риску лишних людей. Аккуратно предупреди свою службу охраны. Начальником здешней Терзянц ещё пребывает? Я лучше сам его проинструктирую. Он мужик надёжный и бывалый. Укажешь места, одного моего посадим на камеры. У тебя же есть камеры, в смысле в отделениях?

– Да. Везде, кроме туалетов и санитарных комнат. Выведены на мониторы у меня в другом кабинете и на пункт наблюдения охраны.

– Ты чё? Параноик? На фига столько-то понатыкал?

– Сам ты параноик. Забыл, с кем я был и где, чью школу прошёл? Звук тоже пишется, но не со всех камер, естественно.

– Ладно, без обид. Вельден, ты профессионал во всём, и везде нужен профессиональный подход. Кстати, нужно и телефонные разговоры писать некоторое время. Хотя, если честно, не вижу в этом особого смысла. Предупреди, кого сочтёшь нужным.

– Да пошёл ты… Без тебя знаю.

– Пошёл, без удовольствия, но пошёл. – Ланской устало потёр глаза и кивнул. – Мне пора. Поеду с документами по операции позанимаюсь в управе. Приеду с бойцами – звякну, не отключайся, и терапевтическая доза, кстати, сработала.

– Придурок.

– И я тебя люблю. Эрик, девчонка – кремень, не знал, что такие вообще в реале бывают. Должна выкарабкаться, чисто из принципа или вредности. А ты не вздумай геройствовать и держись. Прорвёмся, друг. – Кирилл Ланской, позывной Кирка, просочился в дверь и неслышно исчез.

Вельден задумался. Да, дела. Из огня да в полымя. Он прекрасно помнил историю задержания международного террориста и участвовал в его конвоировании. Слишком многие отдали жизни, чтобы его нейтрализовать, как оказалось напрасно. То, что Валид на свободе, действительно очень и очень плохо. Но Ланской осведомлён об этом, а значит – вооружён. У майора питбулевская хватка и острый ум разведчика-диверсанта. В надёжности Кирилла Эрик не сомневался, слишком много они съели соли пополам с кровью и потом. Валера и Лиза друзья с большой буквы, но остальные сотрудники? Не соблазнятся ли на деньги или на угрозы? Хотя на деньги вряд ли. Он несколько раз глубоко вздохнул, взъерошил волосы, переоделся в рабочую форму и пошёл в оперблок.

– Татьяна Петровна, мне нужно с вами поговорить, – обратился Эрнст к санитарке, которая мыла пол в коридоре блока.

– Эрнст Генрихович, я мою пол и ничегошеньки не знаю. – Она хитро улыбнулась и подмигнула ему.

Петровне было шестьдесят пять лет, а на вид сорок пять и не более. Очень работящая, по-немецки аккуратная и пунктуальная. Мягкие, большие руки, улыбка всепонимающей и любящей бабушки.

– Я же не вчера родилась, дорогой мой. Вы поверили мне, взяли на работу с улицы. Я могу спокойно на мою зарплату воспитывать четверых внуков. Да я за вас любого хоть шваброй прибью. Ничего не говорите. Не надо. – Петровна сняла перчатку и пожала ему руку.

– Спасибо, Татьяна Петровна. Но всё-таки скажу. Её не оставят в покое. За ней будут охотиться. Прошу вас, никому и ничего. Ни словечка.

– Эрнст Генрихович, всё сделаю. Храни вас Господь. За Зариночку не переживайте, я сама с ней поговорю. Вы, главное, спасите девочку, видно, настрадалась она не на одну человеческую жизнь. Это же у какого изверга рука поднялась такое сотворить?! Я за неё в церкви свечку поставлю и молиться буду. Матерь Божья всем страждущим заступница и девочке поможет. И идите, операция закончилась, они размываются, а то болтаю с вами, а работа сама не сделается.

Эрик устало улыбнулся и, войдя в предоперационную, снова столкнулся с Лизой:

– Твою дивизию! Лизка! Опять на больной палец! – Он поджал ногу.

– Вельден, ты задолбал, можешь нормально ходить, а не наскакивать на людей? Всё хорошо, можешь выдохнуть. Состояние крайне тяжёлое, но стабильное. Под наркозом она будет ещё часа три. Потом ненадолго разбудим и на сутки сделаем медикаментозный сон, в её состоянии это необходимо. Сейчас отвезём в реанимацию, Вера, сестра из реанимации, и Денис побудут с ней, а мы пройдём к тебе в кабинет для очень серьёзного, малоприятного разговора. – Лиза, сурово сдвинув брови, схватила его за руку. Другой рукой она цепко держала своего благоверного за полу халата.

– Валерка, я её боюсь, дважды покалечить успела. Чего я-то натворил?

– По секрету, сам побаиваюсь, хоть и глава семьи. Сейчас узнаешь и, может, даже выживешь, но не обещаю.

Очень суровый хирург-гинеколог, изящная жгучая брюнетка весом не более пятидесяти кило, с хорошей крейсерской скоростью тащила за собой двухметрового владельца клиники и стокилограммового ведущего хирурга, по совместительству своего супруга, как нашкодивших щенят. Приказав им занять места в партере, Лиза налила себе грамм сто коньяка, залпом выпила и выпалила:

– Эрик, ты кретин и болван!

– А что я сделал? Хватит обзываться, объяснись уже!

– Лизанька, лапонька…

– Заткнись, подхалим! – рявкнула черноглазая лапонька на мужа и уставилась, не мигая на Вельдена. – Ты ничего не делал, вот в чём проблема! Хренью всякой страдал столько времени! Душевными муками терзался! В глубокой засаде сидел! Видите ли, у него депрессия! Господи, ну почему вы, мужики, такие тугодумы бессердечные?! Мог бы меня послушать хоть раз! Ты понимаешь, что этот ребёнок только тебя любила все эти годы? Она ждала только тебя, а ты как последний раздолбай не мог просто решиться встретиться и поговорить. Подумаешь, с наскока не получилось, а ты и лапки кверху! Всё сидел, ожидал знака свыше! Досиделся! Теперь дождался? Хватит знаков?! Или ещё что-то должно случиться?!

– Что ты орёшь? В этом кабинете могу орать только я! Хочешь, чтобы вся клиника была в курсе моей личной жизни, да ещё и в подробностях?!

Лизка сникла и неожиданно разревелась. Вельден подал пачку салфеток, вздохнул и опустил голову на сжатые кулаки.

– Понимаешь, брат, она ни с кем не была, пока не попала к этим… И перед тем, как отключиться на наркозе, пришла в себя, узнала меня. Йоле решила, что умирает и всё выпалила. Может, бредила. Просила передать тебе при встрече, что… Прости, не могу и не хочу, это слишком личное, думаю, уже догадался, о чём речь. Она ведь даже не знает, что ты в России и рядом. Пусть сама скажет потом, если захочет, конечно. Я ей ничего не успел сказать. – Валера помолчал, затем продолжил: – С ранением проблем не будет. Пуля прошла практически по касательной, не отклоняясь, некротических тканей было немного, и мы всё санировали, рёбра не задела даже, между шестым и седьмым проскочила. Но резать всё равно пришлось, удалили один сегмент лёгкого, пуля его слишком порвала и бронх сегментарный сильно повредила. Немного клипс на бронхах, чуть на плевре и девять швов на коже. Антибиотики прокапаем, всё восстановим, зрение полностью вернётся со временем, сейчас она практически ничего не видит, меня по голосу, наверное, узнала. Лиза подштопала разрывы на шейке и остальном, выскоблить пришлось. Вывих вправили, руки обработали. Синяки, порезы и ссадины осмотрели – переломов и внутренних гематом не нашли. Травм головного и спинного мозга не выявили. Истощение сильное, кормить усилено будем, пока растворами, а там посмотрим. У меня Тамарка весит больше. С венами проблема возникла: из-за кровопотери еле нашли, подключичку пришлось дополнительно ставить. Веришь, я Йольку, когда увидел, то не узнал сразу, а когда узнал, то руки половину операции тряслись, еле совладал. – Валерка надолго замолчал. Потом опомнился, встряхнулся и продолжил: – Но что с душой, как её вылечить – однозначно твоя задача. Боюсь, что её сломали. Не может обычный человек выдержать такое и не сломаться, тем более хрупкая девочка, любящая Гейне, Есенина и мультики. Если ты не сможешь вернуть её с той стороны, то никто не сможет. У неё ведь ни одной родной души на свете не осталось, может, хоть за тебя зацепится, ведь любит до сих пор непонятно за что. И ещё, можешь на нас во всём рассчитывать.

– Ладно. Разберусь. Спасибо вам, ребята, поспите хоть чуть. И на планёрку можете не приходить, докторов пришлите и отдыхайте.

– А дальше как? – Лизу не проведёшь. – Надеюсь, врубился, что легко не будет, не только со здоровьем и душой?

– Ещё её могут попытаться убить в любой момент, это далеко не конец истории. Главарь банды и один боец ушли, а Мышка для них слишком опасный свидетель. Будет спецоперация, её корректирует Кирилл по мере возможностей. Поэтому сами понимаете – минимум информации вне стен моего кабинета. Телефоны клиники будут на прослушке нашей охраны. Валера, поговори, пожалуйста, с Бьёрном и остальными, пока не разбежались. Как только разрешите, я её перевезу к себе. Всё. Мне нужно побыть одному. Простите.

Королёвы вышли. Эрик устало опустил голову на сжатые в кулаки руки. Как же всё глупо выглядит со стороны и по прошествии времени. Он и раньше не был полностью убеждён, что поступает правильно по отношению к Йоле. Боялся её напугать, разозлить или снова причинить боль. И девчонка, оставленная наедине с обидой на него, в полном одиночестве после потери отца, теперь чуть жива. Это и его вина тоже. Он придурок, самовлюблённый павлин, трус и идиот всё пытался доказать себе и ей свою значимость. В чём-то Лиза права. Это ясно. Все эти годы он ждал, что Мышка подаст ему знак или придёт сама, а нужно было просто быть мужчиной, не мужиком, как он уже один раз попытался. Обидно. Но он был практиком и фаталистом. Сделанного не вернёшь, нужно жить дальше, исправлять, что наворотил, если возможно. Главное Йоле жива и больше он не будет кретином. Легко сказать, а как сделать?

ГЛАВА 3

Alles auf der Welt hängt nur von Einem bisschen Wärme ab.

(Erich Maria Remarque)

Всё на свете зависит только от малой толики тепла.

(Эрих Мария Ремарк)

Уже полвосьмого. В восемь планёрка в актовом зале. Чтобы не привлекать внимания, он должен там быть, как и каждую среду. Конечно, мог и не пойти, но просто необходимо занять голову, как бы сложно это ни было. Проводить общие планёрки для руководителей отделений, филиалов клиники, всех врачей и старших медсестёр стационара он считал очень важным. Коллектив должен знать, чем живёт клиника, какие планы и нововведения, иначе они сами бог весть что себе надумают. Любые вопросы легче решить, если отношения строятся на разумной доле откровенности, полном доверии и материальной заинтересованности.

Ещё нужно зайти после планёрки и обхода к прооперированному вчера малышу. Ребёнок в реанимации, но двумя этажами выше Йоле, в кардиохирургическом отделении. С ним оставался ассистент Эрнста Никита для подстраховки на всю ночь. Это было необходимо. Если Никита не вызывал ни разу, значит ночь прошла спокойно, и маленький пациент будет жить. После выздоровления Эрик твёрдо решил настоять на переводе мальчика в подшефный детский дом из того, откуда его доставили. Из Ростовской области. Нельзя, категорически нельзя оставить его там. Детский дом не самый плохой, но не для такого слабенького, нуждающегося в постоянном контроле за состоянием здоровья ребёнка. И шансов на усыновление в достойную семью у детей, подшефных сотрудников клиники, намного больше.

Эрик вошёл в свою комнату отдыха, умылся холодной водой, надел свежий халат. Господи, как ему не хотелось идти сегодня на эту дурацкую планёрку, а нельзя. Йоле ещё не придёт в себя минимум сутки. Он не отходил бы от неё ни на секунду, но нужно и делами корпорации заниматься. Люди не виноваты в его личных проблемах. Тем более его отсутствие вызвало бы не нужные сейчас вопросы. Но голова гудела, сосредоточиться на делах никак не получалось. Нужно себя заставить!

Идя по коридору к актовому залу, приветствуя персонал и пациентов, он был как во сне. Всё, что было важно недавно, отошло на второй план, оттеснённое мелкой диверсанткой и самой любимой на свете.

Планёрку по его просьбе и в его присутствии провёл второй заместитель, Юрий Анатольевич. Вельден почти ничего не слышал, о чём говорили, что спрашивали. Голоса сливались в монотонный и снотворный гул. С невероятным трудом со второго раза вник в суть адресованного ему вопроса, ответил и снова погрузился в себя. Самое интересное то, что он ни о чём не думал, в мозгах был гудящий вакуум. Он просто сидел и смотрел поверх голов подчинённых. Интеллигент и большая умница, одногруппник Юра Таций видел, что шеф не в себе и пока не задавал ему вопросов. А на адресованные шефу отвечал сам. Прошло почти нормально и быстро. Сведений о поступившей ночью пациентке с огнестрелом никто не выложил. Хорошо, всем спасибо, все свободны.

Эрнст отвёл Юру в сторонку и на вопрос того о причине такого непонятного состояния шефа, объявил, что возьмёт небольшой своего рода больничный или отпуск на неделю-две, но будет на связи и прибудет по первому писку своего зама.

– Вы заболели?

– Юра, не задавайте вопросов, на которые я не хочу отвечать… пока. Остальным можете сказать, что у меня ангина, скарлатина и насморк с геморроем. Поверьте, так надо. И если кто-то посторонний будет интересоваться мной или пациентами в реанимации, то задерживайте его, звоните немедленно мне, начальнику охраны и не болтайте. Да и все звонки, разговоры по телефонам клиники какое-то время будут записываться. Записи мы проверим и уничтожим потом. Просто необходимо подстраховаться.

– У нас проблемы?

– Нет, уже нет, это очень личное. Юра, я вам всё расскажу, что смогу, но не сегодня и не сейчас. Работы клиники это никоим образом не касается. Эту неделю я здесь точно, обходы проведу, с документацией поработаю. Намеченные операции не отменять. Юрий Анатольевич, вы меня поняли?

Юра кивнул с дико расстроенным и обречённым видом.

Проводить обход пациентов стационара и поликлинического отделения так же было важно самому руководителю и владельцу в одном лице. Он делал это во всех учреждениях корпорации, не исключая заводы и банков. Это было правильно. Непредсказуемое появление в любой палате, комнате отдыха, на пищеблоке, в подсобных помещениях, в юридическом отделе держало всех в тонусе. Крупные замечания высказывались крайне редко, но из-за халатности в мелочах может вырасти гигантская беда. Но так как большую часть времени проводил в России, то доставалось им гораздо больше начальственного внимания, и никто не жаловался. Эрнст любил свою клинику, коллег, работающих тут и, конечно, людей, пришедших за помощью.

Большая часть больных находилась на платном лечении. Бесплатную помощь оказывали тем, кто не мог оплатить и не мог получить помощь в государственных организациях. Платёжеспособность пациентов проверялась очень строго и конфиденциально с письменного согласия, и существовали чисто внутриклинические критерии отбора. Воспитанники детских домов, члены малоимущих или многодетных семей, инвалиды и часть пенсионеров пропускались почти автоматически бесплатно. При бесплатном лечении, если рекомендована реабилитация, то осуществлялась она также, причём в месте, максимально подходящем для больного в практически любой точке мира. Все расходы на дорогу и проживание пациента брала на себя корпорация. Достаточно было и случаев, когда пациенты приходили на платное лечение, а получали бесплатное. Бывало и наоборот. Дела житейские: честные и жулики встречаются всегда. Удивительно, но и при таком подходе клиника работала с плюсовым бюджетом, вопреки прогнозам экономистов в головном офисе.

Сегодня по его собственному плану обход детской поликлиники и палат ортопедии с травматологией в хирургическом отделении Королёва. Эрнст спустился на первый этаж в поликлиническое крыло и чуть не заорал от возмущения. Нервы были явно не в порядке. Перед регистратурой сформировалась очередь в человек десять мамочек с детишками и несколько человек у окошка для взрослых. Люди нервничали, дети носились по холлу. За стойкой никого нет. Он рывком, забыв постучаться, открыл дверь в комнату персонала. Две молоденькие регистраторши спокойно пили чай. Видимо, новенькие.

– Здравствуйте, дамы. Почему вы не на рабочем месте в рабочее время? Хотелось бы узнать. Потрудитесь объясниться.

– А у нас малюсенький перерывчик на утреннюю чашечку бодрящего напитка, который закончится через восемь минут. Очень спешили и не успели дома позавтракать, а ведь утренний приём пищи очень важен для здоровья, не так ли? Хотите чаю, доктор, с домашним клубничным вареньем? Можем и пирожным угостить. У вас такой усталый вид уже с утра. Трудное дежурство было? – Одна девица кокетливо опустила глазки и поправила халатик на груди, облизнув пухлые губки.

Да, явно новенькая. Сам же на прошлой неделе подписывал приказ о приёме на испытательный срок двух студенток. Вторая была, видимо, умнее или узнала его. Девчонка подскочила, извинилась и стремглав помчалась в регистратуру, шепнув подружке:

– Ты дура, это сам Вельден!

Кокетка побледнела, потом побагровела:

– Простите меня, пожалуйста. Я второй день всего работаю. Катя не виновата, это я ей сказала, что там никого нет. Но пять минут назад там действительно никого не было! Я исправлюсь. Пожалуйста, не увольняйте меня.

– Хорошо. В нашей поликлинике рабочий день начинается с приходом первого пациента и заканчивается с уходом последнего. Перечитайте свой контракт, там у вас, как и у остальных сотрудников клиники, время перерыва строго регламентировано. Запомните раз и навсегда или заучите. Следующий залёт – и ко мне на ковёр, возможно с заявлением. Идите исполнять свои обязанности.

Строгий фон Вельден шёл дальше по отделению, беседуя с детишками и родителями, заходя выборочно в приёмные, процедурные кабинеты. Обходы он делал всегда сам и в разное время, без свиты, естественно никого не предупреждая заранее. Ничего не записывал, но чётко всё помнил. Потом заходил в кабинеты заведующих отделениями и беседовал. Беседы проходили за редким исключением спокойно, и выявленные проблемы решались практически сразу. Эрик дорожил персоналом и наказывал только тогда, когда не было другого способа вразумить провинившегося. Сейчас он был готов убить каждого, потому что сутки ещё не прошли. Ужасно длинные сутки, продолжительностью в годы, в целую жизнь.

Заведующая детским отделением Наталья Васильевна мягко поздоровалась, улыбнулась и предложила кофе.

– Эрнст Генрихович, с регистраторами я проведу работу, они уже повинились. Девочки хорошие, но молодые, без опыта и недели ещё не работают. У них есть потенциал и обе студентки на заочном отделении. За ними на время испытательного срока Лиин Лао, медбрат, закреплён, но он приболел, второй день на больничном. После обеда регистраторами займётся Олеся, моя медсестра, она как раз освободится.

– Хорошо, Наталья Васильевна, это ваша епархия. А от кофе не откажусь. Вторые сутки уже на ногах. А когда спал, так вообще не помню. Боюсь свалиться.

– Эрик, что-то случилось? Вы какой-то взвинченный и подавленный одновременно. Вам нездоровится?

– Что вы, я-то здоров, как племенной бык. Были проблемы личного характера. Теперь всё почти наладилось… почти. Осталось только начать и закончить. Один замечательный и дорогой для меня человек сейчас находится у нас в реанимации. В крайне тяжёлом состоянии, в искусственной коме. – Вельден помолчал, потом грустно улыбнулся и встал. – Спасибо за замечательный кофе. Пошёл дальше шорох наводить. Нужно что-то делать, а то с ума сойду.

– Постойте, если нужна помощь, то зовите в любое время дня и ночи, буду рада оказаться полезной. – Наталья Васильевна легонько пожала ему руку.

Она была старше его лет на десять. Очень добрый, настоящий детский доктор. Раньше работала в городской поликлинике участковым педиатром, получала копеечную зарплату, воспитывала сама двоих сыновей после развода. Ещё бегала по инстанциям, выбивая бесплатные талоны на обследование и лечение детей из малообеспеченных и многодетных семей, выкраивала деньги из своего скудного семейного бюджета для покупки необходимых им лекарств, которые не входили в государственный список жизненно необходимых, а потому бесплатных. Но всегда жила в ладах со своей совестью, как сама часто говорила. В клинике она работает уже шесть лет, продолжая помогать бедствующим малообеспеченным и просто молодым семьям с детьми, обеспечивая лечением и бесплатными лекарствами. Эрнст очень уважал её жизненную позицию и всячески поддерживал. Прооперированного вчера малыша тоже нашла доктор Жаркова.

В ортопедии пришлось задержаться подольше и провести хирургический разбор предстоящей операции, потом коррекцию послеоперационной реабилитации больного вместе с Королёвым, поступившего с неправильно сросшимися костями голени после сложного многооскольчатого перелома. Парню семнадцати лет грозила инвалидность и постоянные боли. В краевой больнице предложили съездить в ортопедический центр в городе Кургане за свой счёт или готовиться к ампутации. Шансы спасти ногу были, но после перелома прошло восемь месяцев, и имелись нарушения кровоснабжения. Самым плохим было то, что мальчишка потерял надежду, а привёз его отец чуть ли не силком. Он отказывался от операции, решив лучше заплатить за лечение рано постаревшего отца сердечника. В итоге решили лечить и сына, и отца бесплатно. С последующей реабилитацией обоих в другой Вельденовской клинике, в Израиле, естественно, бесплатно.

Пошли вторые сутки. Звонок! Номер местный, клиники.

– Реанимация?

– Для тебя дорогой, хоть небеса. Мы прибыли.

– Кирилл, я иду.

Он совершенно забыл про них. Нет, так нельзя, нужно собраться. Из кабинета позвонил в реанимацию. Через двадцать минут будут выводить из искусственного сна. До этого, после выхода из наркоза и перед медикаментозным сном, его к ней не пустили, боялись чего-то. Да и в себя она толком ещё не приходила. Но сейчас он будет там, будет первым, чей голос Йоле услышит.

С Кириллом и его ребятами управились быстро. Они растворились как тени, а новый наблюдатель и командир обосновались в кабинете с мониторами камер слежения, через стенку от Эрнстовых апартаментов.