Текст книги "Мышка Йоле. Книга первая"

Поэтому у Йоле была веская причина сбежать. Потом дома пришлось выдержать беседу с отцом о её недостойном поведении по отношению к друзьям. Надулась на оставшийся вечер. Ян Владиленович настоял, чтобы дочь позвонила им, извинилась и пригласила на следующий день в гости. Это было уже слишком. Йоле извинилась, но в гости приглашать отказалась, и отец понял, что настаивать опасно.

Beim Manne ist sie (die Liebe) mehr Begehren, bei der Frau mehr Opfer. Beim Manne ist viel Eitelkeit dabei, bei der Frau Schutzbedürfnis.

(Erich Maria Remarque)

У мужчины любовь в большей степени вожделение, у женщины – жертвенность. У мужчины примешано много тщеславия, у женщины – потребности в защите.

(Эрих Мария Ремарк)

В конце августа, за две недели до отправки в студотряд на четвёртом курсе, Йоле угораздило сломать ногу. Получилось очень глупо и обидно. Обидно вовсе не из-за того, что не поехала на сельхозработы, она и в прошлом году не ездила, подхватив пневмонию в сорокаградусную жару, а из-за того, что совершила она эту глупость на глазах Вельдена.

Ленка спускалась со ступеней главного корпуса академии, читая расписание занятий на семестр в телефоне, и оступилась на последней самой коварной стёртой ступеньке. Не устояла и неловко упала голенью на бордюр клумбы, чуть не взвыла от острой боли. Хорошо хоть никого рядом не было, а то смеху было бы! Подобрала упавший телефон, благо не разбитый, рюкзачок и… Из глаз посыпались искры при попытке встать, и Йоле не сразу разглядела того, кто поднял её на руки.

Эрнст по каким-то своим делам заезжал в академию и уже выезжал с парковки, когда увидел неудачный пируэт объекта своего неустанного внимания. Совершенно не слушая её возмущений и требований поставить на место, Эрик усадил недотрогу в свою машину и повёз в городской травмпункт, благо он находился в трёх кварталах от академии. Удивительно, но очереди не было вообще, просто чудо какое-то. Приняли сразу, сделали рентген – поперечный перелом средней трети малоберцовой кости без смещения, что бывает крайне редко при таком механизме травмы. Повезло, даже репозицию делать не надо. Травматолог был удивлён не менее, чем начинающие доктора, но решил не заморачиваться, а просто загипсовать, отправить восвояси и залечь спать, пока кого-то ещё на что-то не угораздило. Пришлось Йоле тогда согласиться, чтобы Эрик довёз её домой, потому что папа уехал с друзьями в дом отдыха на неделю после длительных уговоров и обещаний, что всё будет хорошо. Нельзя его беспокоить и срывать с отдыха, тем более из-за такой ерунды. И на четвёртый этаж подняться с загипсованной по бедро ногой без посторонней помощи проблематично. Выхода не было, но она поставила условие, что, как только он поможет подняться на этаж, сразу уйдёт. Вельден молча поднял на руки и пронёс мимо крайне ошарашенной такой картиной консьержки Аделаиды Сидоровны, обаятельно улыбаясь. Ленка попробовала освободиться у лестницы, но, опять игнорируя возмущения, Эрик донёс её до квартиры, а потом до дивана в её комнате. Аккуратно уложил Йоле, подложив подушки под ногу и голову. Принёс бутылку минералки из холодильника и стакан.

– У тебя, где аптечка хранится?

– Зачем?

– Хочу тебе обезболивающее дать. Видно же, что сильно болит.

– Пройдёт.

– Так, послушай бывалого человека. Я ломал и руку, и ногу, поэтому, поверь, часа через два на стенку полезешь. Итак, где аптечка?

– Я сама справлюсь, не маленькая. Тебе пора, папа скоро придёт и купит. Эрик, я тебе очень благодарна, но уходи, пожалуйста.

Вельден взял её ключи от квартиры:

– Я в аптеку. Вернусь через полчаса. Потерпишь? – и не дождавшись ответа, выскочил из квартиры.

Йоле попробовала встать, но опущенная вниз нога действительно дико заболела. Пришлось опять лечь. Вдруг зазвонил телефон в кармане, это оказался отец.

– Привет. Как отдыхается? У меня всё отлично, расписание взяла, учебники получила. Не переживай, я у тебя уже большая и довольно умная. Папочка, отдыхай спокойно. Нет, ты обещал на неделю, вот и держи слово. Подумаешь, ещё четыре дня на чистом воздухе! Не будет у тебя никакого отравления озоном, если что, то реанимирую под выхлопной трубой. Папулечка, кушать я не забываю, цветы поливаю, по ночам в компе не сижу, по кабакам не шляюсь и мужиков в дом не вожу, на треке не гоняю – ты же ключи от машины спрятал за томик Вольтера, со спиртным и наркотой завязала, пистолет под подушкой заряжен и на предохранителе. Хорошо, поняла, как приедешь, сама ремешок для порки приготовлю. Я тебя очень люблю, папочка. Спокойной ночи и не скучай.

Йоле улыбаясь, отключила телефон. Она не слышала, как открылась и закрылась входная дверь. Всё ещё улыбаясь, положила телефон и потянулась. Повернула голову и вздрогнула от неожиданности. Эрик с пакетами в руках стоял в проёме двери.

– Хорошо, что тебя не послушал. Извини, я слышал часть разговора, и папы сегодня не будет. А у тебя такая замечательная улыбка, очень солнечная. Хотел бы, чтобы ты так и мне улыбнулась хоть когда-нибудь, хоть разочек.

– Не подлизывайся, со мной такие штучки не пройдут. Сколько потратил? Это что, всё лекарства?

– Просто у тебя совершенно пустой холодильник, а отца нельзя обманывать. Сейчас приготовлю ужин и накормлю обманщицу. Когда последний раз ела нормально? Йоль, ты же будущий врач, должна понимать, что хорошее и регулярное питание – залог здоровья и эффективности работы мозга.

Йоле сдвинула брови, насупилась:

– Чеки давай. Я не нуждаюсь в благотворительности и в нотациях. Приготовить и сама могу.

– Чеков нет, я их выбросил. И денег не возьму. Лен, послушай. Я не маньяк, не бойся. Просто ты мне небезразлична, поэтому позволь сегодня остаться здесь, у тебя. Приставать не буду, обещаю.

– Вельден, ты с ума сошёл? – Йоле от возмущения вскочила, забыв про больную ногу. – Нет, ты здесь не останешься! Блин, давай свои анальгетики! Как же больно!

Эрик усмехнулся и подал пакетик с лекарствами. Остальные пакеты понёс на кухню. Ленка нашла кеторол, проглотила сразу две таблетки и попрыгала за Эриком. В углу прихожей увидела облегчённые костыли в прозрачной упаковке. Охренеть! Он уже сложил продукты в холодильник, а сейчас мыл фрукты в раковине. Уложил на большую тарелку и, пройдя мимо, отнёс в её комнату. Потом вернулся, поднял Йоле на руки и так же молча снова уложил на диван. Сам присел на краешек рядом:

– Где твои вещи, одежда?

– В смысле? – Ленка уставилась на него. – Зачем тебе мои вещи? Вельден, ты чего задумал?

– Думаю, что в так экстравагантно порезанных джинсах не очень удобно. Могу помочь снять это и надеть что-либо более практичное в твоём теперешнем положении.

Йоле совсем забыла об отрезанной штанине. Покраснела. А ведь он снова прав.

– Вон в том шкафчике лежит белый сарафан трикотажный. Но ты выйди!

Эрик подал сарафан, принёс большие кухонные ножницы:

– Даже не пытайся выскользнуть с гипсом из джинсов. Здесь нужны радикальные меры. А я отвернусь.

Ленка последовала совету. Но плотная ткань резалась с большим трудом, а на шве вообще не получалось, ещё и лёжа. Поднялась, следя за тем, чтобы Эрик не подглядывал, и снова попробовала справиться с коварной тканью. Ножницы выскользнули из вспотевшей от жары и усилий руки, вонзившись острым концом в слой гипса на стопе. Йоле от испуга зажмурилась и вскрикнула, ожидая боли, моря крови из насквозь пронзённой ноги. Но обошлось, даже капельки крови не было. Не обошлось с добровольным помощником. В итоге всё-таки пришлось согласиться принять его помощь и в этой глупейшей ситуации. Джинсы побеждены, сарафан надет, а Йоле опять уложена на диван.

– Вот видишь, я снова пригодился и ещё пригожусь. – Вельден улыбнулся, погладил её по голове. – Может, прислушаешься к голосу внутри себя и согласишься, что всё не просто совпадения. Лежи спокойно, я сейчас ужин приготовлю. – И, не обращая внимания на возмущения, удалился на кухню.

Вскоре по квартире поплыли аппетитные запахи жареной с луком картошки, отварных сосисок. У Йоле заныло под ложечкой, она сегодня только чашку кофе утром выпила, вчера чаем и бутербродом ограничилась. Через несколько минут показался Эрик с подносом в руках. Сервировал столик у дивана на две персоны и пригласил отужинать. Йоле повредничала для приличия, но он так всё соблазнительно разложил по тарелкам, да ещё и салатик приготовил! И ел с таким аппетитом, что устоять оказалось выше её сил. Такой вкусной картошки у неё никогда не получалось приготовить. Хрустящая румяная корочка и сама нежность внутри. Поджаристый лучок и мелконарезанный свежий укропчик. Пальчики оближешь! Потом всё прибрал, вымыл посуду. На часах было уже почти полночь, а нога опять сильно разболелась. Пришлось согласиться на укол и всё-таки разрешить переночевать «ухажёру» в уголке на кресле. Что Вельден уколол за лекарство она забыла спросить, но боль быстро прошла и навалился сон. А проснувшись утром, первым делом увидела сидящего рядом Эрика и поднос с чаем на столике, печеньем и шоколадными конфетами.

– Доброе утро, Мышка. Я рад, что ты хорошо выспалась. Я там суп грибной сварил, приготовил котлеты, пюре картофельное, пару салатиков и пирог с яблоками. Так что голодная смерть тебе уже не грозит, и отца обманывать не придётся. И мусор вынес, и цветы полил. Лежи, ни о чём не беспокоясь.

– Я очень благодарна тебе за помощь, но не стоило. Я и сама могла. Ещё раз, спасибо за всё. Но мой внутренний голос уже буквально вопит, что пора закрыть дверь с обратной стороны. Спасибо, Эрик. Захлопни дверь и не нужно приезжать проведывать меня ни завтра, никогда. У меня всё будет хорошо, правда. Ты замечательный, но пора уходить. Прости.

– Йоль, я всё равно буду рядом. Может, когда-нибудь поймёшь, почему или соизволишь просто выслушать меня.

– Тебе пора. Ещё раз, огромное спасибо и прощай. Вельден, уходи, пожалуйста. Мне и так неловко перед тобой.

– Запомни, я никогда не отвечу тебе «прощай», только «до свидания». Если нужно будет подбросить до травмпункта, привезти лекарства или лекции, или поставить чайник на огонь, или любую мелочь – только скажи. Я сделаю для тебя всё, что пожелаешь, чего бы мне это ни стоило. – Вельден наклонился и легонько коснулся её губ. – Звони в любое время дня и ночи. Я буду ждать.

Смотрел на неё ещё некоторое время, потом поцеловал уже по-настоящему и очень жарко. Йоле еле сумела отпихнуть его.

– Йоль, можно я ещё останусь? Буду смирно сидеть в углу или на кухне. Вдруг температура поднимется или нога сильно болеть будет, я боюсь тебя одну оставить. Пожалуйста. И я должен тебе кое в чём признаться. Я…

– Нет! Уходи немедленно. Тебе нельзя здесь оставаться. Спасибо за заботу, помощь и уходи! Обещаю, что позвоню, если будет совсем плохо.

– Пожалуйста, позвони, даже просто так. Я буду ждать.

Он ушёл, оставив на столе визитку, ключи от квартиры и захлопнув дверь, а глупая девчонка очень хотела его вернуть, но гордость не позволила, пропади она пропадом. А потом, если сказала «нет», так и держи слово, чем бы ни пришлось пожертвовать. Такой вот ужасный характер, но если ещё идти на сделки со своей совестью, со своими убеждениями, то зачем их вообще иметь?

Нога болела и нещадно чесалась, резко ограничивая в делах и конечно же в передвижении. Йоле старалась как можно меньше принимать обезболивающих, но к вечеру третьих суток выпила последнюю таблетку кеторола. Очень хотелось позвонить Эрику и не только из-за лекарств, но так и не решилась. Она была уверена, что он примчится тут же, но не знала, как быть дальше, ведь уже давно поняла, что небезразлична к нему, впрочем, как и он к ней. Йоле совершенно не знала, как себя с ним вести, о чём разговаривать. Но так хотелось, чтобы он оказался рядом. Однако боялась остаться с ним наедине, слишком уж озадачили его слова и поцелуй. В итоге порвала визитку на крошечные кусочки, чтобы случайно не поддаться искушению, и выбросила в окно, выходящее на проспект. Отец должен вернуться завтра, решила, что как-нибудь перетерпит.

Около восьми вечера в дверь позвонили. Йоле доковыляла, принципиально не пользуясь костылями, открыла – на пороге стояли Лиза и Валерка. Лизка весьма в раздражённом, не сказать злобном настроении.

– Ленка, ты чего творишь? – Лизка влетела в квартиру, втащив замявшегося Королёва и свалив стоявшие в углу костыли. Споткнулась, чуть не грохнулась и вообще остервенела: – Вообще в стерлядь превратилась?! Ну что у вас опять произошло? Ты соображаешь, что делаешь?!

– Во-первых, не ори, у меня со слухом пока проблем не было. Во-вторых, у кого у нас? Если не заметила, то я здесь наедине со сломанной ногой и у нас полное взаимопонимание, иногда, когда эта сволочь перестаёт чесаться и болеть.

– Ты не ногу, ты себе мозги сломала, а совесть вообще уничтожила! Сидишь тут, как сова в дупле, и жертву обклёвываешь!

– Если пришла ругаться, то дверь вон там. – Йоле повернулась и пошла к себе в комнату, оставив друзей на пороге. – Какую ещё жертву? Что за чушь?

– Йоль, погоди. – Валера мягко придержал её за локоть. – Просто два дня назад Вельден приехал домой, сказал, что ты сломала ногу, и он возил тебя в травмпункт, а потом ночевал у тебя. И всё! Больше я от него ни слова не слышал. Лежит, смотрит в потолок или на телефон и молчит. Сначала рожица такая счастливо-мечтательная была, но теперь совсем наоборот.

– Валера, мне жаль, что на него так подействовала возня с моей ногой. Он мне очень помог, буквально спас вот эту самую ногу и меня от голода. Я ему несколько раз спасибо сказала и от меня, и от ноги. Что ещё?

– Не тупи, не в ноге дело. Неужели ты до сих пор так ничего не поняла? Не верю, ты же умная, хоть и мелкая.

– Леночка, нельзя с людьми настолько бесчеловечно обращаться! – Лизка виновато посмотрела на неё. – Поедем с нами, поговори с ним, пожалуйста. Эрик как с креста снятый, не видела его ещё таким раздавленным.

– Я сразу на заводе поняла, что ты с ним заодно. Он очень хороший парень, заботливый, надёжный, наверное, но не для меня. Вокруг него такие девчонки толпами вьются! Я зачем ему сдалась? Эрик слишком взрослый… и не для меня, короче. Я устала уже ему об этом говорить, и не уверена, что в сто первый раз он поймёт, если сто раз не понял.

– Йоль, поехали, я тебя очень прошу. – Валерка протянул ей руку и жалобно посмотрел. – Эрик мой единственный друг и я за него переживаю. Он вчера и сегодня даже на работу не пошёл, мне пришлось за себя отработать, а потом его отмазывать. Пожалуйста, я устал и хочу есть, а завтра операционный день. Поехали, быстренько смотаемся и все будем отдыхать спокойно.

Йоле поняла, что они не намерены отступать, да и Валерку жалко, ни за что ведь страдает. Вздохнула и согласилась с условием заехать в аптеку за лекарством. Королёв бережно донёс её до машины под весьма ревнивыми взглядами Лизки.

– Не злись, только поговори, и я отвезу тебя обратно с тем же комфортом.

До квартиры Вельдена ехали в каком-то удручённом и напряжённом молчании, как будто собирались навестить умирающего родственника. Йоле упорно молчала, боясь выдать себя. Она усердно изображала задумчивость, отрешённость, а самой хотелось бежать впереди машины. Хотелось, чтобы Эрик обнял и снова поцеловал. Она уже решила больше не прогонять его и даже согласиться на общение, а там видно будет. Всё-таки, наверное, не сумела скрыть полностью свои мысли, поймала на себе удивлённый и довольный взгляд Королёва. Он подмигнул, улыбнулся и украдкой пожал ей руку.

До двери Йоле добралась сама с небольшой помощью Королёва на лестнице, так как квартира оказалась на первом этаже и преодолеть нужно всего шесть ступеней. Валерка почему-то долго не мог открыть замок, а оказалось незаперто. Вошли и остолбенели все, и довольно надолго. Затем началось нечто. Лизка орала, как пилорама, заглушая включённый на полную мощность музыкальный центр. Валерка стал очень похожим на варёного рака с выпученными глазами, а Йоле просто стояла, опершись на косяк двери, и грустно улыбаясь, смотрела.

Вселенская тоска Вельдена выглядела как две голые, пьяные мисс с роскошными формами в постели с очень нетрезвым страдающим от неразделённой любви. Он даже не сразу их всех заметил. Неимоверным усилием сфокусировал взгляд на вопящей Лизке и бросил в неё подушку, потом – на бордовом Королёве, перевёл взгляд на Йоле и моментально протрезвел. А она, не дожидаясь глупых слов или уже ненужных ей оправданий, дёрнула Валеру за руку:

– Ты обещал отвезти меня домой после разговора. Пожалуйста, отвези сейчас, разговор в ближайшее время вряд ли состоится. – И, опираясь на стену, попрыгала к двери.

Валерка догнал, обнял за талию, помогая идти. Когда отъезжали от дома, из подъезда выскочил полуодетый Эрик, но Йоле попросила не останавливаться. А зачем? Всё и так предельно ясно, даже для Валерки. По дороге домой купили лекарство и немного фруктов. О происшествии оба молчали, не хотелось вспоминать неприятную для обеих сторон откровенную картину. Йоле украдкой вытирала мокрые глаза, чтобы Валерка случайно не заметил. Ей почему-то вспомнились Эриковы слова и тот настоящий, взрослый и первый в её жизни поцелуй. От этого стало ещё хуже на душе.

– Лен, прости. Я тебя не обманывал, просто, когда уезжал на работу, всё было, как я тебе и говорил. Блин! Как глупо всё вышло! Если бы только мог предположить нечто подобное, то ни за что бы ни повёз тебя туда. Придурок, дебил! Опять всё испортил. Ну, я ему мозги прочищу, обещаю!

– Всё нормально. Валера, ты не виноват и Лиза тоже. Надеюсь, теперь сможешь понять мою позицию? Не надо больше просить даже просто поговорить с ним, что бы ни случилось, договорились? И мозги прочищать, пожалуй, ни к чему уже.

– «Die Liebe macht die Frau scharfsinnig und den Mann konfus». Женщина от любви умнеет, а мужчина теряет голову, – процитировал Эриха Ремарка Королёв, вздохнул и помог Йоле добраться до квартиры. – Очень надеюсь на лучший исход, но не представляю его форму. Звони, не забывай, я твой друг.

В течение всей следующей недели Йоле заваливали цветами, фруктами, шоколадом и мягкими игрушками курьеры. Вельден звонил по сто раз в день. Приносили, вручали и быстренько исчезали. Отцу сказала, что это, наверное, одногруппники и Лиза с Валеркой. Он сделал вид, что поверил, хотя сам уже догадался кто. Наконец Йоле пересилила себя и позвонила Эрнсту с требованием немедленно прекратить эти подношения. Он извинялся, просил о встрече, но Йоле была неумолима. Поток подарков стал гораздо меньше, но явно дороже и их стали приносить одногруппники. Все полученные подношения сразу же оказывались в мусорном контейнере, даже нераспечатанные, радуя бомжей. Йоле была в бешенстве, а Димка прощён только через месяц, когда начались занятия и ей понадобилась помощь в передвижении. Эгоистично, но что делать?

Борьба с собой шла до шестого курса. Ленка загрузила себя до предела учёбой, добилась разрешения министерства образования и руководства академии экстерном пройти пятый и шестой курсы за год. Отцу становилось всё хуже, и ей нужно было спешить. Конечно, Йоле не смогла бы сама оперировать, но вращаясь во врачебных кругах, уже знала к кому можно обратиться за помощью. Нужно было быстрее закончить учёбу, потому что госпиталь, где оперировали именно такие запущенные последствия ранений, находился в Москве. Папа ни за что не согласился бы оставить её здесь одну, поэтому она должна ехать с ним. Как-то заикнулась про академический отпуск и получила гипертонический криз у отца. Так что был единственный выход – поскорее закончить академию, поступить в ординатуру, а там уже всё проще и решаемо с минимальными потерями.

Эрик, закончив ординатуру, работал в кардиоцентре, а Йоле подрабатывала и набиралась опыта в городской больнице в отделении полостной хирургии. Там же работал и Валера. Вельден частенько заглядывал к нему, стараясь улучить момент и остаться с Йоле наедине, а она, едва завидев его, пряталась или сбегала в другие отделения по «срочным и важным делам», сверкнув зелёными молниями в его сторону, пригвождая к месту. Даже Валерка пару раз «играл» в непонятно кого, сбегая при виде Ленки и выпихивая Эрика из-за угла. Бесполезно, не прокатывало. Наконец у него получилось. Йоле вышла раньше всех из операционной, почувствовав себя совершенно разбитой и опасаясь уснуть прямо на операционном поле. Просто зачёты, учёба и третье ночное дежурство подряд – вымоталась до полного беспредела. Зато от усталости переставали посещать мысли об Эрике и, возможно, не совсем оправданном своём категоричном поведении. Она переоделась и отправилась в свободную палату немного поспать. Только прилегла, как в палату бесшумно и бесцеремонно вторгся Эрнст. Присел на край кровати:

– Лен, очень нужно серьёзно поговорить и немедленно. Я понимаю, что ты устала, но это нужно сделать сейчас, пожалуйста. Тебя слишком сложно застать одну, а разговор касается только нас двоих.

– Кому нужно? Мне не нужно, так что понимай как хочешь, – не открывая глаз, сказала Йоле и, сладко зевнув, сложила ладошки под щекой.

Вельден вздохнул, собрался с духом:

– Уже четвёртый год ты не выходишь у меня из головы. Может, всё-таки дашь возможность себе узнать меня поближе? Не знаю, как вести себя с тобой. Вижу тебя и каменею или несу чушь всякую, глупости делаю. Я очень хочу, чтобы ты мне хотя бы сейчас поверила и была со мной. Пожалуйста, ты меня совсем измучила. Не выдержу больше, не могу ни спать, ни работать нормально. Я люблю тебя, очень, слышишь? Люблю, так как никого и никогда.

От такого признания Йоле подскочила, в миг проснувшись:

– Я не давала тебе повода думать, что между нами что-то может быть. Мы слишком разные, прости. А сейчас уходи, я хочу спать, мне через пять часов на зачёт.

– Погоди, мы не договорили. Йоле, пожалуйста, ответь мне. Йоле, я не уйду без ответа.

– Ты хотел поговорить, а я нет. Ты поговорил, я выслушала. А ответ и сам знаешь. Прощай. – И отвернулась к стенке.

Вельден за плечи рывком повернув её к себе, впился в губы, прижав страшно горячим и тяжёлым телом к кровати. Он реально обезумел, целовал и целовал, не давая вдохнуть и сам едва дыша. Пуговицы с её халата посыпались горохом на пол, а его рука сжала грудь, другая крепко держала голову. Йоле со всех силёнок пыталась вырваться, уперевшись руками в него, но легче сдвинуть набитый книгами шкаф. А потом изловчилась и сильно укусила его за губу. Эрик ослабил хватку и тут же получил чуть отрезвившую его пощёчину. У Ленки онемела ладошка, а глаза пылали зелёным огнём и заполнялись слезами. А он целовал руки, поджатые к груди колени и то шептал, то почти кричал:

– Йоле, прости меня, я совсем потерял голову. Я не должен был так делать никогда и ни за что. Сорвался, умоляю, прости! Перед глазами только ты, в мыслях – опять ты, везде только ты. С ума схожу! Люблю тебя больше всего на свете! Прости! Йоле, пожалуйста, не гони меня, я готов убить и воскресить ради тебя! Не могу без тебя! Йоле, выходи за меня замуж. Я сделаю тебя самой счастливой на свете. Любое твоё желание, только скажи!

– Не смей больше появляться в моей жизни, никогда.

– Йолечка, ведь ты тоже ко мне небезразлична, я чувствую это. Давай попробуем? Ты полюбишь меня, я уверен!

– Ты ошибаешься. Уходи. Нам не о чем больше говорить.

Эрнст посидел некоторое время, а потом ушёл, тихо прикрыв дверь. А Йоле проплакала всё время, отведённое для сна.

Es ist leichter, ohne Liebe allein zu sein.

(Erich Maria Remarque)

Одной быть легко, только когда не любишь.

(Эрих Мария Ремарк)

Валера с Лизой поженились. Лиза пошла в ординатуру по гинекологии и вскоре родила дочку. Когда Йоле смотрела, как они вдвоём воркуют над крохой, то радовалась за них и грустила, что у неё так уже никогда не будет. Поняла, что однолюбка, а с Вельденом покончено навсегда. Он исчез. Ни разу больше не появился в поле её зрения, ни разу ни попытался больше поговорить, увидеться, объясниться. Мышка должна была бы радоваться этому, но не получалось. Только Валера пытался поговорить об Эрике. От него она узнала, что тот собирается уехать из страны, возможно, навсегда. Потом Королёв оставил свои попытки вывести её на откровенный разговор о друге, постоянно натыкаясь на ледяной взгляд, а вскоре перешёл работать в недавно открывшуюся частную клинику. Туда хотели попасть практически все знакомые её медики, но, увы, попадали единицы. Как-то Йоле получила письмо из этой клиники с приглашением на должность полостного хирурга после получения диплома с прохождением интернатуры или ординатуры на рабочем месте. Немного подумала и выбросила письмо в мусорку: там работает Королёв, а значит, и Эрик может появиться. Но думала о нём постоянно, он стал её навязчивой идеей, призраком, появляющимся и днём, и ночью. Убеждала себя, что поступила правильно, но при этом хотелось реветь и выть в голос.

Пути её друзей тоже разошлись. Колосовский после пятого курса перевёлся в другой город в военно-медицинскую академию, а Али, получив от Йоле отказ от руки и сердца, уехал доучиваться в Англию. Йоле осталась почти одна. Только папа был с ней. И письма. Почти каждый день приходили письма от Вельдена без печати почтового отделения. Сначала она хотела их выбросить, потом почему-то стала складывать в коробку из-под ноутбука. Но читать их её не смогли бы заставить даже под прицелом гаубицы. А вскоре и писем не стало.

Закончив академию с красным дипломом и поступив в ординатуру, Йоле стала работать врачом в хирургическом отделении больницы «Скорой помощи», оборвав все контакты и сменив номер телефона. В больнице неотложки была кафедра, которой руководил профессор Арсений Павлович Мурашевский. Сначала он в очень резкой форме отказался брать ординатором девчонку, которую из-за стола едва видно, и вообще Арсений Павлович ещё ни разу не брал на обучение представительниц женского пола. Но Суходольская сумела доказать, что он неправ. Вскоре профессор сдался, но весьма скептически следил за успехами своего маленького ординатора, придираясь по каждому поводу и получая достойный отпор. Спустя полгода Мурашевский понял свою неправоту и с радостью окончательно капитулировал. Йоле он теперь считал своей находкой, любимицей. Они вместе оперировали самые сложные и интересные случаи. Йоле была очень благодарна профессору за бесценный опыт, которым он уже запросто делился с ней. Потом Мурашевский перенёс инсульт, благо практически без непоправимых последствий, но сын забрал его к себе в Израиль. А Йоле осталась работать в его отделении.

Но самой страшной потерей стала гибель отца. За пару дней до трагедии папа наконец-то согласился лечь на лечение в ведомственный госпиталь в Москве, даже согласился поехать туда сам, без неё. Лена не могла уговорить его много лет. Ян Владиленович отговаривался тем, что она без него и кушать перестанет, и из операционной будет выскакивать только в туалет, пока на памперсы не перейдёт. Но боли становились практически невыносимыми и полковник сдался.

Йоле отсыпалась дома после трудного суточного дежурства, когда позвонили из её больницы и сказали, что папу сбила машина и он в критическом состоянии. Как она добралась до неотложки и никого не задавила – было чудом. Влетев в реанимацию, Йоле увидела тело на каталке в коридоре, укрытое полностью простынёй. Они не успели даже проститься, он умер за десять минут до её приезда. Йоле окаменела, умерла вместе с ним. Плакать не могла, не было слёз, а сердце и душа покрылись толстым ледяным панцирем. Стояла рядом, держа за уже холодеющую руку, и даже ни о чём не думала. Потом уже она догадалась, почему отец вдруг согласился лечиться. Он не собирался этого делать, а обманул в первый и последний раз в своей жизни. Папа явно знал, что скоро умрёт, и предпочёл погибнуть так, от руки убийцы, чем на больничной койке. Незадолго до смерти прошёл полное обследование в госпитале, а результаты дочери не показал и не рассказал о самом обследовании. После вскрытия знакомый судмедэксперт сказал, что лечение уже не могло даже облегчить состояние его здоровья. Скорее всего, он умер бы на операционном столе, если бы его вообще взяли на операцию. Кроме осколков, обнаружилась аневризма артерии головного мозга, и её оперировать уже было поздно. Ян Владиленович мог умереть в любую секунду от разрыва аневризмы или остаться прикованным к постели из-за подошедшего вплотную к спинному мозгу осколка снаряда, который ещё давно побоялись удалять из-за опасного расположения. Только сейчас Йоле поняла, что папа рассчитывал своей смертью выманить из логова давнего врага и указать на него. Отец погиб в бою, выиграв войну, как настоящий боевой офицер.

Похоронив отца, взяла отпуск за свой счёт на три недели и просидела весь дома. Никого не хотелось видеть, слышать. Она даже отключила телефоны, домофон и дверной звонок. Кто-то приходил, стучал в дверь – Йоле в довольно грубой форме подавала признаки жизни через закрытую дверь, чтобы хоть не выломали. Просто сидела в тишине и листала папины записи, которые вернули ей после изъятия вместе с её ноутбуком, взятым вместо папиного, надёжно перепрятанного Йоле.

Отец был офицером контрразведки и всё хранил в голове. Но после контузии память была не та и он начал записывать. Не прямым текстом, а шифром, о котором проболтался ещё давно двенадцатилетней девчонке дядя Пьеро. Основу она запомнила, но ни разу до этого не использовала, поэтому смотрела на записи как на инопланетную клинопись.

Йоле ни минуты не сомневалась, что отца убили. Пусть он был болен, но инстинкты не могли его подвести, у него реакция на опасность была на подсознании. Последнее время папа часто засиживался в своей комнате, а когда дочь заходила, отворачивал ноутбук или закрывал свои записи. Рядом с ним в зоне досягаемости находился заряженный пистолет постоянно. И Йоле он тоже выдал оружие, требуя, чтобы она всегда имела его под рукой. На вопросы «зачем и почему», отвечал, что так надо и скоро она сама всё поймёт. И что лучше перестраховаться, хотя может быть это первые признаки паранойи или старческого маразма. Тогда она насторожилась, но никаких подтверждений отцовских опасений не было. Йоле расслабилась и не придала особого значения, зато теперь всё становилось на свои места, как папа и говорил. И не мог человек с подготовкой отца просто попасть под машину за пятьдесят метров от дома и на не оживлённой трассе. Всё не так! Работа шла с большим напрягом, но и к обязанностям врача-ординатора неотложки нужно возвращаться.

Почти полгода Йоле потратила на распутывание клубка, слишком мало свободного времени оставляли работа и учёба, поэтому она написала заявление и ушла из ординатуры, не доучившись полгода. Дядя Пьеро мог бы помочь, но она так и не смогла найти его после похорон, да и тогда заметила мельком на кладбище. Наверное, работал под прикрытием или как это ещё называется. Наконец в начале весны Йоле удалось взломать шифр файла в ноутбуке отца, и её старания были вознаграждены по усилиям. Открылось множество загадочных папок странно неупорядоченно пронумерованных и закодированных. В папках, которые сумела открыть, содержались фотографии людей, за которыми наблюдал отец с краткими записями. Лицо одного из них Йоле узнала. До гибели отца и несколько раз потом она видела этого человека вблизи их дома. Пояснений к фото не было, как его искать она не имела ни малейшего представления. Шансов на то, что он ещё в городе – ноль целых хрен тысячных. Решила пока разобрать имеющиеся данные и подождать. А в том, что она его отыщет, сомнений не было вообще потому, что ей нужны ответы или смерть этого человека. Оставалась и минимальная надежда, что дядя Пьеро объявится, прочитав-таки её сообщения, посланные на номер, существующий именно для таких случаев. Нашла номер случайно на полях отцовой записной книжки с припиской: «Только экстренные сообщения, запомни и уничтожь. Ты у меня умница, поймёшь кому». Отец всё знал! Но как он мог бросить её одну?!