Текст книги "Мышка Йоле. Книга первая"

– Что было ночью?

– Ничего, просто плохой сон приснился.

– Где болело? Ты упокоилась после укола обезболивающего. – Вельден повернул её к себе лицом.

– Везде. Валид сказал, что из-за тебя и Ланского он был в тюрьме. Ничего не хочешь рассказать?

– Не сейчас. Это неинтересно и было давно.

– Как сказать. А ещё он говорил, что до этого чуть не лишился ноги из-за моего отца, перед тем как попасть к вам. Я уже ничего не понимаю. Как такое могло быть?

– Это не совсем так. И что схватили его при помощи Яна Владиленовича, я не знал. Там мы с ним не встречались. Твой отец уже был на пенсии, и жили вы уже здесь. Это было пять лет назад.

– Где там? Я ничего не понимаю, я совсем запуталась. Валид что-то говорил о Ближнем Востоке. Ты что, тоже там был? Воевал вместе с Ланским? Почему он сказал, что придёт ваше с Кириллом время? Я боюсь за тебя и Кирилла. Валид расспрашивал меня, а тот снайпер слушал, возможно, не он один. Для кого это делалось?

– Йоле, не надо пока ворошить прошлое. В нём боли через край. Потом когда-нибудь с Кириллом мы сможем кое-что рассказать. Многого не обещаю, гриф секретности ещё никто не отменял. А во всём остальном пусть профессионалы разбираются.

– Так ты на самом деле воевал? С Кириллом вместе? И хорошо знаком с моим папой? – Йоле никак не могла уговорить мысли не душить полученную информацию, а запомнить, потом переварить. Кое-что начало становиться на свои места и на горизонте непонятного появился лучик света. – Среди бандитов из подвала нашли врача? Я уверена, что там был медик, женщина.

– Мышка, не заморачивайся. Тебе сейчас нужны только покой и положительные эмоции. Оставь это всё. Ты довольно уверенными шагами идёшь на поправку и не только физически, так что не сбавляй темпа.

Вскоре пришлось опять давиться чудо-чаем, который со второго раза показался ещё противнее. Эрик же, убедившись, что его пациентка достаточно согрелась, оделся и опять закутал её в одеяло до самого носа:

– Поспи, тебе нужно.

– Я не хочу спать.

– Йолька, не вредничай. Доктор сказал спать, значит – спать.

– Я боюсь засыпать.

– Не надо бояться, нужно пересилить страх. Я буду всё время рядом. Закрывай глазки и думай о чём-нибудь приятном, можешь даже обо мне. А я пока пойду, распоряжусь насчёт обеда. Что ты хочешь?

– Жареной хрустящей картошечки с зелёным лучком, сосиску, как тогда, давно, и стакан молока. Вкуснее жареной тобой картошки никогда не ела, я её всё время помнила.

– Картошку обеспечу, сам пожарю. Доставлю даже с солёным огурчиком и сосиской. А вот на счёт молока – это проверка или изощрённая попытка самоубийства? Для тебя же молоко яд, я всё помню.

– Коровье.

– Хорошо, сейчас пошлю кого-нибудь за козой.

Йоле грустно улыбнулась:

– Извини, я пошутила неудачно. А почему Лиза тебя бароном обозвала?

– Потому что это мой родовой титул. Барон фон Вельден, подданный государств Австрия, Германия и Россия, к вашим услугам, сударыня!

– Офигеть! Ещё и это…

ГЛАВА 13

The art of medicine consists in amusing the patient while nature cures the disease.

(Voltaire)

Искусство медицины заключается в том, чтобы развлекать пациента, пока природа занимается лечением болезни.

(Вольтер)

Эрнст Генрихович оказался действительно очень строгим и заботливым доктором. Не оставлял Йоле одну в бодрствующем состоянии ни на минуту. То ли боялся, что она сбежит, то ли ещё чего. Перевязки, приём лекарств и пищи строго по расписанию, сидеть не более часа в день, ходить как можно больше и ещё больше спать. Ходить разрешалось только по спальне и холлу, обязательно под надзором и при поддержке доктора. Кошмар какой-то! Йоле начала себя чувствовать немощной бабушкой в доме престарелых. Но поделать ничего не могла, Вельден был твёрдо убеждён, что, как только он отвернётся, то пациентка грохнется и сломает себе что-нибудь.

Можно было бы уговорить выйти на балкон, но погода стояла холодная и ветреная, всё равно бы не разрешил. Но Йоле нашла способ быть не очень послушной. В пять утра Эрик уходил на пробежку и в тренажёрный зал в общей сложности на час. Он сам проболтался. Йоле стала делать вид, что крепко спит в это время и, как только он оставлял её одну, закутывалась в плед и крадучись выбиралась на запретный балкон. Очень уж хотелось подышать вне помещения и хоть немного осмотреть окрестности. Главное, чтобы хозяин не засёк. Постояв минут пять-десять, иногда больше, возвращалась обратно в кровать. Рассмотреть мало что удавалось, ещё было темно. Была ещё одна проблема. Обманывать нехорошо, но как только она заикнулась о желании попасть в душ, Эрик категорично заявил, что не позволит без посторонней помощи. Этого ещё не хватало! И что подразумевается под посторонней помощью? Его помощь или медперсонала, или ещё кого? Это уже ни в какие рамки не влезало! Что она королева на пенсии и с запущенным маразмом? Вот и пришлось партизанить, заменяя дважды вылазку на балкон походом в душ, быстрой стиркой белья и ускоренной сушкой феном волос и того же белья. Скорее всего, он догадывался, но молчал – и отлично! Пусть знает, что хоть она и не спорит, а сделает всё равно, как сама считает нужным.

В десять часов утра приезжал господин Чжоу, и целый час выделялся на массаж и лечение ноги, и полчаса на спину. Сначала было неловко и очень больно. Но потом стало ощутимо легче дышать, ноги перестали подгибаться и слабеть после нескольких шагов. Вывихнутый сустав господин Чжоу массажировал тёплыми и холодными гладкими камнями поочерёдно, а потом ещё и руками. Через пять дней такого лечения, Йоле уже перестала сниться боль. Вельден всегда сидел рядом и следил за тем, как она переносит процедуру, беседуя с мастером в одностороннем порядке. По всем правилам современной медицины массаж был ей в данное время категорически противопоказан, но она уже поняла, что у Эрика во всём есть своё мнение, оправданное опытом.

На третий день его срочно вызвали в клинику на экстренную операцию. Тогда, чтобы подстраховаться, Вельден попросил присмотреть за ней Ланского. Йоле аж подбрасывало от возмущения! Что за чёрти что?! Неужели настолько можно не доверять, чтобы няньку приставлять?! Эрик долго хохотал над её возмущением. А потом заявил, что он не доверяет ни ей, а обстоятельствам, которые могут Мышку сподвигнуть на подвиги.

Кирилл принёс ноутбук и записи отца Йоле. Вместе обосновались на диване у огромного окна.

– Ну, давай с тобой вместе попробуем открыть этот ящичек Пандоры. – Майор потёр руки, подмигнул Йоле и включил компьютер.

Сначала ей было очень тоскливо смотреть на записи, которых касалась рука папы, а теперь их бесцеремонно, но аккуратно листал Кирилл, которого она видела всего третий или четвёртый раз в жизни. Но поймала себя на мысли, что он её даже не настораживает. А когда заметила, что Ланской, как и папа в минуты напряжённой работы жуёт спичку и ерошит волосы левой рукой, то стала внимательнее вглядываться в его лицо. Такие же тёмно-русые коротко стриженые волосы, серые тёплого тона глаза, мощная шея и очень крупные сильные руки с длинными пальцами, аккуратными ногтями.

– Ну и чего ты так на меня уставилась? – улыбнулся Кирилл.

– Ой, прости. – Йоле покраснела и потупилась. – Ты очень на моего папу похож.

– Лестно. Но если Вельден заметит такой взгляд, то меня уже даже Валерка не сошьёт. – Ланской снова улыбнулся. – Однако время идёт. Мне через пару часов нужно в управлении быть. Давай, Мышонок, помогай. Я с этим вашим семейным замороченным шифром скоро полысею.

– Да ладно?! Всё очень просто. Вот этот знак обозначает мягкие гласные, идущие после непарных согласных. – Йоле ткнула пальцем в закорючку, напоминающую морковку с ручками. – А вот этот…

В итоге Кирилл позвонил в управление и остался до позднего вечера. Но не зря, расшифровать получилось все заголовки папок, отдельных документов и записей на полях блокнота.

Приехал Эрик, развозмущался, что у Йоле нарушился весь распорядок дня, а это непорядок. Выставил Ланского, а провинившуюся Мышку загнал в постель после совместного ужина на троих, сервированного экстренно на журнальном столике, не переставая ругаться и ворчать.

На следующий день он перетащил в спальню кипу бумаг, доставленных из клиники для изучения и ноутбук. Обосновался за столом возле большого окна и пытался работать, когда Йоле засыпала. Она начала подозревать, что Эрик что-то подсыпает ей в питьё или колет снотворное, потому что никогда в жизни столько не спала. Раньше для полноценного отдыха ей достаточно было четырёх-пяти часов сна в сутки. Но выяснить и отвертеться не получалось, пришлось смириться. А может, организм так восстанавливался, ведь сон – это лучшее лекарство. Вельден тихо разговаривал с кем-то по телефону на разных языках, отдавал распоряжения прислуге по дому и подчинённым в клинике. Он знал гораздо больше языков, чем она. Интересно, а кому можно давать распоряжения на французском, английском, чешском, иврите, арабском, финском языках в приказном тоне? Подчинённым? У него что, по всему миру есть подчинённые? Если так, то кто же ты такой, барон фон Вельден? Мозги закипали, но ответов пока не было. А если открыто спросить, то, скорее всего, скажет, чтобы не заморачивалась, потому как это неинтересно, а ей нужен полный покой. Ладно, будет ещё лучик света во мраке оврага, а уж она его использует, чтобы добыть интересующую информацию. Ленка иногда притворялась, что спит, а сама наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц, пока действительно сон не побеждал. Из-за снотворного или ещё чего, но ей сны перестали сниться вообще, чему она оказалась несказанно рада.

И ещё он приручал её. Во всяком случае у Йоле сложилось такое впечатление. Целовал слишком часто, иногда слишком горячо. Она почти всё время просыпалась в его объятиях и постепенно перестала шарахаться от прикосновений. Эрнст тупо укрощал её, а она к своему удивлению была не против. Даже стала находить приятными его прикосновения и поцелуи. Вечерами он читал стихи по памяти, а Йоле только и оставалось, что изумляться. Хотя тоже вспомнила своё любимое стихотворение Генриха Гейне «Золотые ножки звёзд», заслужив похвалу за чистое берлинское произношение.

 
Stern mit den goldenen Füßchen
Wandeln droben bang und sacht,
Daß sie nicht die Erde wecken,
Die da schläft Schoß der Nacht.
Horchend stehen die stummen Wälder,
Jedes Blatt ein grünes Ohr!
Und der Berg, wie träumend streckt er
Seinen Schattenarm hervor.
Doch was rief dort? In mein Herz
Dringt der Töne Widerhall.
Was es der Geliebten Stimme,
Oder nur Nachtigall?
 

 
Чтобы спящих не встревожить,
Не вспугнуть примолкших гнёзд,
Тихо по небу ступают
Золотые ножки звёзд.
Каждый лист насторожился,
Как зелёное ушко.
Тень руки своей вершина
Протянула далеко.
Но вдали я слышу голос —
И дрожит душа моя.
Это зов моей любимой
Или песня соловья?
 

Но тут же парировал одним из своих любимых стихотворений Фридриха Шиллера «Театр жизни».

 
Wollt ihr meinen Kasten sehn?
Des Lebens Spiel, die Welt im Kleinen,
Gleich soll sich Aug' erscheinen;
Nur müsst ihr nicht zu nahe stehn,
Ihr müsst sie bei der Liebe Kerzen
Und nur bei Amors Fackel sehn.
 
 
Schaut her! Nie wird die Bühne leer:
Dort bringen sie das Kind getragen,
Der Knabe hüpft, der Jüngling stürmt einher
Es kämpft der Mann, und alles will
er wagen.
 
 
Ein jeglicher versucht sein Glück.
Doch schmal nur ist die Bahn zum Rennen:
Der Wagen rollt, die Achsen brennen,
Der Held dringt kühn voran, der
Schwächling bleibt zurück,
Der Stolze fällt mit lächerlichem Falle,
Der Kluge überholt sie alle.
Der Frauen seht ihr an den Schranken stehn,
Mit holdem Blick, mit schönen Händen
Den Dank dem Sieger auszuapernden.
 

 
Вот ящик мой! Открылся он!
Марионетки, балагуря,
Представят жизнь в миниатюре.
Театрик ярко освещён.
Но пусть любовь зажжёт вам свечи,
Пусть факел держит Купидон.
 
 
Смотрите! Сцена не пустует!
Вот мать ребёнка привела с собой,
Вот мальчик скачет, вот юнец
бушует,
Вот зрелый муж идёт отважно в бой.
 
 
Гремя, в пыли несутся колесницы.
К удаче каждый здесь влеком,
Но слишком тесен ипподром.
Вот трус героя обойти стремится,
Гордец упал под общий смех,
А умный обгоняет всех.
 
 
И женщины теснятся у барьера.
Блестящ и томен их прекрасный взгляд,
Они героя лаврами дарят.
 

Конечно, у немца по рождению, выросшего в окружении германоговорящих людей, выходило естественнее и душевнее, да ещё и на австрийском немецком. Йоле смогла выяснить, что постоянно он живёт в России с восемнадцати лет. Хотя для человека, ездившего по делам по всему миру, «постоянно» весьма абстрактное определение. Уже что-то. Решила не гнать коней, а выяснять всё постепенно. Вообще Эрик оказался замечательным рассказчиком, хотя о себе рассказывал в основном смешные эпизоды из своего и Валеркиного детства. Друзья оказались ещё теми проказниками. Эрик был отчаянным сорвиголовой, постоянно куда-то встревал, а получал за это гораздо чаще Королёв, как оказалось. Йоле впервые за долгое время искренне засмеялась, она уже и сама не помнила, когда смеялась последний раз. С Эриком ей было легко. Они могли разговаривать на любые темы, часами спорить о философии, об эстетических моментах пластической хирургии и вместе смеяться, смотря старые советские комедии. Слушали Виктора Цоя и «Аквариум». У них было столько общего, но и много отличий в восприятии мира и своей роли в нём. С ним было действительно легко, весело и интересно, как когда-то и обещал. Почему она раньше этого не замечала? Почему шарахалась от него как от прокажённого или как будто сама была прокажённой? Загадка. Или просто всему своё время и место. «Kommt Zeit, kommt Rat» – как говорят немцы. Наверное, она была на самом деле слишком ребёнком, тогда, десять лет назад.

Но вот лечение и бездействие стало конкретно бесить. Йоле имела крайне неприятную для себя черту – она вообще не умела отдыхать. Наверное, раньше умела, потому что помнила что-то подобное и приятное, но много лет подряд намеренно лишала себя отдыха. Она не была трудоголиком, просто привыкла занимать руки, чтобы в голову меньше глупых мыслей лезло. В основном по поводу отношений с Вельденом. Сейчас необходимость в этом почти пропала, но легче не стало.

Другое мешало привыкать к вынужденному отдыху и безделью – нужно было всё вспомнить до мельчайших подробностей. Не хотелось, но лучше сейчас, чем потом. Но пока вспомнить всё не получалось. Если бы попасть в место, где это происходило, то, вероятнее всего, вспомнила бы всё и сразу. Но в данный момент даже заикнуться о такой мысли, значит надолго шокировать доктора, пытающегося сделать максимум для того, чтобы она забыла, а не вспоминала. Использовать пока можно только свой мозг и тишину, когда оставалась в относительном одиночестве. Йоле настойчиво складывала у себя в голове обрывки, но склеить их воедино не могла – слишком много пробелов. Она иногда задумывалась, не сразу реагируя на окликающего её Эрика. Это явно ему не нравилось и сильно тревожило. Ленка не стала скрывать, а рассказала всё, что удалось вспомнить, повергнув его в нервозное и подавленное состояние. Но пообещать не вспоминать не сумела.

Он придумал своё решение. Принёс сборник стихов Шиллера и заявил, что просто необходимо разбудить мозг, заучивая стихотворения. Спорить с ним оказалось сложно и Йоле смирилась. Спрашивал урок Эрик строже, чем Ребекка Ильинична оперативную хирургию и профессор Овсяников клиническую фармакологию. Самому ему было достаточно прочесть один раз. Но Йоле не обладала такой феноменальной памятью, и пришлось постараться, но это отнимало много времени и воспоминания пришлось отложить. Шесть дней, и она уже готова была выть, кусаться от этого режима. Еле уговорила врача-надсмотрщика всё-таки разрешить самостоятельно, без привлечения обещанной на такой случай посторонней помощи, принять душ после неудачной декламации для успокоения нервной системы. Голова уже трещала, язык заплетался и настроение портилось. Эрик сдался, улыбнулся и повёл к кабинке:

– Даже, если будешь возмущаться, я здесь, подсматривать не буду. Буду присматривать.

Уселся в кресло, положив ноги на другое, и достал телефон. Йоле потопталась, но, видя, что Вельден основательно устроился и уходить не собирается, вздохнула, стянула одежду и шагнула в кабинку. Вода лилась тёплым, ласковым дождём из большого квадратного рассеивателя сверху. Было так здорово, только никак не удавалось отвязаться от мысли, что за ней именно подглядывают, а не присматривают. Ну, хорошо, господин барон, устроим шоу за стеклом. Сам напросился. Она нанесла побольше геля на губку, повернулась полубоком, начала медленно и осторожно намыливать шею, грудь… Вскоре в запотевшее стекло кабинки постучали. Смыв остатки мыла и выключив воду, бессовестная соблазнительница приоткрыла дверь и обнаружила, что забыла взять хотя бы полотенце, а снятая одежда исчезла. Какая глупость! Но не сидеть же вечно в душе! Она отжала руками волосы и выглянула. Эрнст стоял лицом к окну и разговаривал по телефону. Йоле тихонько вышла и крадучись двинулась к полке с полотенцами возле раковины. Только бы успеть, пока не повернулся, и не грохнуться, поскользнувшись. Успела! Теперь нужно добраться до белья, которое она понятия не имела, где лежит. Не успела.

– Куда, сударыня, сбегаете? Ну-ка давай ложись на стол, а я швы оставшиеся посмотрю и с шеи пора пластырь окончательно снимать.

Йоле с несчастным видом вскарабкалась на массажный стол, легла:

– Почему до сих пор все швы не сняли? Насколько я помню, прошло уже больше двух недель.

– Потому что некоторые никак не хотели соблюдать режим лечения, и пришлось накладывать заново. А как вы помните, коллега, швы при вторичном натяжении затягиваются намного дольше.

– Понятно, сама дура виновата. Я готова к экзекуции, док.

Эрнст вымыл руки и занялся осмотром:

– Всё хорошо. Потерпи, я сниму, – обработал рубец и совершенно не больно убрал нити, смазал чем-то. Пластырь снялся гораздо больнее. – Вставай, потихоньку. Замечательно, на твоей очаровательной шейке через пару недель и следа не останется от пореза, а на другом рубце можно потом пластику сделать. Голова не кружится? А не хотели бы вы, сударыня, надеть на себя что-нибудь, кроме полотенца, хотя мне и так нравится. Всё, не сердись, молчу, – и показал на гору пакетов в углу у окна, которая явно выросла за эти дни.

На стене появилась большущая плазма, а под ней стоял музыкальный центр. Да, спорить с ним сложно и, наверное, невозможно. Но пытаться стоит.

ГЛАВА 14

Manche Männer bemühen sich lebenslang, das Wesen einer Frau zu verstehen. Andere befassen sich mit weniger schwierigen Dingen der Relativitätstheorie.

(Albert Einstein)

Некоторые мужчины на протяжении всей своей жизни пытаются понять натуру женщины. Другие занимаются менее сложными вещами, например, теорией относительности.

(Альберт Эйнштейн)

Йоле заглянула в один пакет, покраснела до корней волос и повернулась к Эрику:

– Это для меня? Скажи мне, что ты не сам это покупал!

– Не скажу. Не всё лично, но всё заказывал и подбирал только я.

– И ты рассчитываешь, что я буду это носить? Господи, стыд какой! Мужчина покупает мне бельё! И, по всей видимости, страшно дорогое. Ты точно потратил стоимость моей машины на это. Я так не могу, это слишком, да и не нужно столько всего. – Йоле поставила пакет на место и виновато посмотрела на Эрика. – Давай лучше съездим ко мне домой. Не привыкла я к таким вещам. Они слишком шикарные для серой мышки. Даже если надену, то буду чувствовать себя не очень, примерно, как корова в золочёном седле. Может, ещё не поздно вернуть всё в магазин?

– Тебе не понравилось? Я старался выбирать лучшее и то, что подойдёт к такой белой нежной коже, к твоим глазам, к твоему характеру. Мне очень приятно покупать для тебя и делать это буду постоянно. Не спорь и, пожалуйста, не думай о деньгах. Я могу себе позволить купить для тебя всё что угодно. Абсолютно никаких ограничений для твоих пожеланий и твоего благополучия нет и не нужно их придумывать. Йоль, пожалуйста, не заморачивайся. Я чувствую реальность происходящего, покупая вещи тебе, принося еду, целуя и обнимая. Не лишай меня этого, пожалуйста. И ничего мы возвращать не будем, тем более основную часть доставили из-за границы спецрейсом и это дизайнерские эксклюзивные вещи в единственном экземпляре.

– Я привыкла жить по средствам врача из бюджетного учреждения. Но и обижать тебя не хочу, хоть и чувствую себя при этом черепахой без панциря. Выберу что-нибудь, но столько лифчиков явно зря накупил. Я же их не ношу.

– Как, вообще? – Он, обалдевши, смотрел на неё, потом на грудь, обтянутую тонким полотенцем, и непроизвольно облизнулся. Хорошо хоть Йоле не заметила. – Все носят и не жалуются. А почему? Протест?

– А ты сам попробуй в этой сбруе походить! В ней же дышать невозможно! И я не все!

– Но это же комплект из итальянского кружева, сказали, что самый цимес. А размер на глазок, я же не измерял пока ещё пристально и основательно… – Теперь пришла его очередь краснеть. – А Лизку придушу на фиг, консультант хренов!

– А она здесь причём? Ты ж сказал, что сам выбирал! Ах ты обормот такой! – Йоле запустила в него попавшейся в руку кружевной интимной вещицей.

Эрик увернулся, и лифчик очень эффектно приземлился на макушку невесть откуда взявшегося Королёва.

– Привет, я звонил, потом стучался, никто не ответил. Поэтому пошёл на ваши громкие и такие родные голоса. А этот цвет явно мне к лицу. – Валерка взял лифчик двумя пальцами. – Классная вещица. У вас уже делёж имущества или просто заняться нечем перед обедом?

– Валера, рада тебя видеть, и ты очень кстати. Лови Вельдена и держи этого нахала, пока я его пинать буду! В сбрую решил меня впихнуть, а я против! Что за дискриминация такая везде! Я тебя сейчас самого запакую, феодал, дискриминатор!

– Мышка, вспомни, ты же добрая, милая и пушистая! Не надо меня пинать, я тебе снова пригожусь, вот увидишь! Да что ж ты делаешь, хулиганка мелкая!

Эрик снова увернулся от очередного летающего интимного предмета женского гардероба, потом поймал саму забияку и, не обращая внимания на хитро и довольно ухмыляющегося друга, долго и непередаваемо нежно поцеловал.

– Кх, кх-кх. Я рад, что у вас всё хорошо и пока все живы, но меня послала моя дражайшая супруга забрать пакет, который она забыла у тебя, шеф, в машине. Думаю, эта деталь из него. Лиза любит кружева, а итальянские – вообще её слабость. А в какую сбрую, простите, кто кого запихивает, я уже запутался?

– Валерка, не встревай! – пригрозила ему Йоле, освободившись. – В лифчик! Представляешь?!

– А?..

– Ага! Ты мне виски проспорил, помнишь? Восемь лет назад поспорили, а я не забыл. – Вельден расхохотался, а Йоле, осознав окончательно произошедшее, побагровела от стыда.

– Так вы ещё и спорили на меня?!

– Не на тебя, а на виски. Разницу улавливаешь? И я выиграл! – продолжал веселиться Эрик.

Спустя полчаса бельевое недоразумение было разрешено. Йоле выставила обоих за дверь, разложила покупки на массажном столе, полу. Пришла в полное уныние. Вкус у Эрнста даже на неискушённый в таких вещах взгляд Ленки был исключительный. Все вещи, скорее всего, невероятно дорогие, отличного качества, из натуральных волокон и шерсти, шёлка и кашемира. По размеру подходили почти идеально, но… Пеньюар, кружевное белье и все лифчики сразу отправились обратно в пакеты. Следом пошли коктейльное платье, юбка-футляр, шубка из белого пушистого неизвестного ей зверя, чулки и колготки. Не то чтобы это всё ей не понравилось, просто Йоле чувствовала себя неловко, даже разглядывая эти вещи. Да и похудела очень сильно, платье висело бы на вешалке более элегантно, чем на ней, даже в лучшие времена. С детства привыкла к вещам практичным, а не ко всяким чулкам и пеньюарам. Да и куда в нём ходить? Оставила лыжный костюм, джинсы и ещё мелочи. Отнесла вещи в шкаф. Из обуви выбрала кроссовки, ботинки и тёплые сапоги без каблука. Довольно долго провозилась, пристраивая их на пустых полках, вешалках. Места много, и куда ни положи, всё равно выглядят одиноко.

Эрик прав – на первое время более чем достаточно, а потом съездит к себе домой. Не будет же он её вечно тут держать? А может, просто дома останется. Хотя вряд ли он это позволит, да и ей как-то не очень хотелось снова рушить только начавшие строиться такие классные отношения. Но Йоле чувствовала себя и так обязанной ему, а он ещё и столько денег тратит на ненужное барахло. Стало вообще стыдно, когда представила, как он выбирал бельё, наверняка рисуя себе её в нём. Надо взрослеть, но как? Горько вздохнула – никак серая мышка не может гармонировать со львом. У неё не было любящей мамы, которая могла бы научить быть женщиной, а только отец – боец невидимого фронта, пребывающий больше в командировках, чем дома. И не привыкла Йоле к подаркам, особенно от мужчины, да ещё и от которого столько времени отворачивалась, столько раз прогоняла и говорила «прощай». Настроение окончательно испортилось, и она разревелась. Что-то часто стало это с ней случаться. Не порядок… А тут ещё случайно взглянула на себя в зеркало и слёзы полились, как вода из крана. И так не красавица, а с синими кругами под глазами, бледной и какой-то неживой кожей, обтягивающей кости, – ужас! Чего он в ней нашёл?!

Эрнст неслышно вошёл, присел рядом, взял в ладони мокрое от слёз лицо.

– Ну что стряслось, Мышка-малышка? Чем я тебя так расстроил? Хочешь, я всё выброшу? Вместе подберём другие вещи? – От его слов слёзы вообще образовали водопад. Он прижал к груди: – Тихо, маленькая моя. Не надо плакать, всё будет хорошо. Мы теперь вместе, я помогу тебе во всём. Пора выбираться из своей серенькой норки.

– Эрик, я не подхожу тебе совершенно! И не в вещах дело! Ты такой! А я? Кошмар ползучий! Королева бледных тварей!

– Неправда, ты моя половинка. Я докажу тебе, но не за один день, это было бы сложно. – Эрик рассмеялся. – И откормлю, и бледность ликвидируем. Глупенькая, ты самая красивая, самая лучшая, самая желанная. Ты единственная. Лучше тебя нет никого, поверь, я знаю.

– А потом что? Я не умею ничего, ничего не знаю, кроме того, что тебе может быть стыдно за меня. Ты король, а я… Разве у нас может быть общее будущее? Если я потом тебе надоем? Может, не зря я от тебя убегала? А быть рядом из чувства долга невыносимая пытка, наверное. И мне всё равно неловко, что ты покупаешь мне вещи, да ещё и такие дорогие.

Он отодвинул её от себя, ласково посмотрел в глаза:

– Йоле, я очень люблю тебя. Разве все эти годы не доказательство? Поверь, девочка моя любимая, я не охотник, которого интересует только процесс. Не удивляйся, просто все твои слова намертво врезались в память. Не секрет, что я не вёл затворническую жизнь. Но нужна была только ты. Я понял это сразу, как только получил первую затрещину. Вот смотри, что у меня есть. – Эрнст достал из кармана серебряную немного потёртую коробочку с дыркой в крышке, аккуратно открыл. – Это кольцо я заказал через полгода после нашего знакомства, и оно всегда было со мной. Пуля должна была в сердце попасть, но застряла в крышке. На следующий день я вернулся в Россию. Не потому, что испугался, а потому что понял, что должен прекратить валять дурака и искать смерти. Должен сделать хоть что-то, чтобы завоевать тебя. Слишком долго думал, слишком долго не решался – недавно понял это. Насильно удерживать тебя сам не буду и никому не позволю. Если решишь, что не сможешь быть со мной рядом, – я приму и это. Не представляю, как, но приму. Если же у меня есть хоть полшанса, что ты полюбишь меня, то прими кольцо, и я сделаю возможное и невозможное для твоего счастья. – Вельден встал, положил коробочку на кофейный столик и пошёл к двери. – Думать можешь сколько угодно, я не тороплю.

Платиновое изумительной работы кольцо осуждающе смотрело на неё небольшим овальным изумрудным глазком. Надо же, он не забыл и про то, что у неё своеобразная аллергия на золото – чернеет и отекает кожа в месте длительного соприкосновения. У Йоле сердце рвалось на части. Всё, хватит предрассудков и размышлений! Она догнала его у двери, обхватила за талию и прижалась к спине. Он остановился, но не обернулся.

– Я очень закомплексованная и глупая. Прости меня. Я люблю тебя давно, наверное, тоже с той первой затрещины. Нет, с чёртового колеса, точно! Но кольцо носить не смогу.

– Почему? – удивился Эрик.

Йоле опустила руку вниз и колечко скатилось с пальца на пол, задорно звякнув.

– Наверное, нужно немного поправиться?

Он наконец-то обернулся:

– Ты искренне ответила?

– Что я закомплексованная и глупая? Абсолютно!

– Нет, что любишь меня? Йоле, повтори, пожалуйста, умоляю тебя. Йоль, я должен это ещё хоть раз услышать.

– Такие слова не смогла бы сказать неискренне. Ты единственный любимый для меня. – Ленка наклонилась, подняла кольцо с пола и опять надела на палец, сжав кулачок.

Такой реакции от Эрика она явно не ожидала. Он спиной сполз по стене, сел на пол, закрыв глаза и улыбаясь. Йоле бросилась к нему, упала на колени и стала трясти за плечи. А этот симулянт вдруг подскочил, схватил её в охапку и начал кружить, чуть не разбив зеркала.

– Эрик, стой, сумасшедший, остановись!

– Ни за что! Я самый счастливый сумасшедший в этой Вселенной! Всего треть жизни и я любим самой лучшей и непокорной женщиной на планете! Йолька, я безумно и безудержно влюблён!

– Остановись, у меня слабый вестибуль-булярный аппарат. Мне плохо.

Он остановился и довольно долго просто смотрел в глаза. Потом целовал, что-то шепча, похоже, на немецком, всё ещё держа на руках. Наконец опустил на пол:

– Давай помогу одеться. Уже время обеда. А потом тебя ждёт сюрприз.

– Не надо помогать, я сама, только посижу немножко.

– Жду за дверью. Через пять минут войду без стука. И я соврал тебе, что смогу отпустить тебя. Не смогу, но отпущу, если так решишь.

Натянув майку, джинсы и лёгкий свитер, Йоле обрела хотя бы немного уверенности. Эрнст ждал возле входа.

– Я попроси накрыть стол на кухне, там уютнее, чем в столовой. Пошли вкушать нормальную пищу и в более удобном, чем спальня месте.

Йоле кивнула и уцепилась за его руку. Голова ещё покруживалась, а ступени она всегда недолюбливала. Эрик расценил по-своему:

– Не бойся, повариха тётя Зоя и управляющий здешними апартаментами Карл Теодорович замечательные люди. Они тебе обязательно понравятся.

Йоле улыбнулась и сильнее вцепилась в него одной рукой, а другой в перила. Она понимала, что такой огромный дом нуждается в прислуге, но не была готова к встрече с ними.

– А сколько вообще людей здесь работает? – спросила, она внутренне съёживаясь.

– Достаточное количество, чтобы содержать дом и усадьбу в надлежащем порядке. Около тридцати человек.

– И ты меня со всеми будешь знакомить?