Текст книги "Душа моя – Эвридика. Почти подлинная история"

О ВЕРЕ И ДОВЕРИИ

Свет полной луны лился на полянку. Медленно стихали вдали голоса, всё слышнее становились журчание воды и шорохи в прибрежном тростнике. Мерно шелестели кроны буков над головой Эвридики, в них пересвистывались и перещелкивались ночные птахи. Незнакомец не шевелился, так и сидел, держа на коленях оружие. Наверное, он не хотел спугнуть её резким движением или словом, но Дики была до того измучена, что не могла даже бояться. Ей просто хотелось как можно дольше сидеть, замерев, потому что тогда она будет в безопасности, и никто не сможет ее увидеть её, пока она закутана в плотную ткань плаща. Эвридика вздрогнула. Плащ не принадлежал ей, он принадлежал ему. Сейчас он подойдет и отнимет его. Но ведь он сам его отдал. Конечно, но не насовсем же. Он только хотел помочь ей, укрыть – чтобы преследователи не нашли ее. Нужно отдать ему плащ. Но тогда она останется совсем без защиты. И еще она замерзнет. И её найдут. И убьют. Она тихонько всхлипнула. Услышал ли незнакомец этот звук, или ему просто надоело ждать, пока она подаст хоть какой-нибудь признак жизни, но он заговорил, голосом тихим и властным. Он не был злым, этот голос, просто ему было привычнее отдавать команды на поле боя, нежели вести светские беседы.

– С тобой все в порядке? Ты не ранена?

Эвридика снова всхлипнула. Теперь не от страха, а от признательности. Незнакомец чуть повернул голову в её сторону.

– Я раздую костер. Тебе нужно согреться. И поесть. Ты поможешь мне или посидишь пока там, подождешь, когда всё будет готово?

Эвридике стало стыдно. Он помог ей, он спас её. Нужно, по крайней мере, подойти к костру и отдать плащ. Даже если он окажется насильником и убийцей – всё равно, сейчас нужно подойти, отдать плащ и поблагодарить. Он спас ей жизнь – это главное. Кое-как, путаясь в длинных полах, Эвридика выбралась из тростника и подошла поближе к огню. Костер горел неярким, неспешным пламенем, похожим на цветок, раскинувший вокруг себя ореолом свои лепестки, плотно прижимая их к земле, чтобы не увидели чужие, любопытные глаза. Незнакомец рылся в походной суме. Достал хлеб и тонко нарезанные куски вяленого мяса.

– Садись. Так будет спокойнее. И тебе, и мне.

Эвридика протянула ему плащ.

– Я благодарю тебя, странник.

– Пусть пока будет у тебя. Ты устала и продрогла, да и платье у тебя слишком приметное.

Эвридика вновь завернулась в плотную, теплую ткань и присела рядом с костром.

– Мне повезло, что ты спал именно на этой полянке. Я хотела перебраться вплавь, но в последний момент ноги сами свернули сюда.

– Тебе повезло, что ты не бросилась в воду. Нам обоим повезло.

В голосе неизвестного прозвучали странные нотки – будто ему на ум пришло что-то давнее и больное, то о чем стараются не вспоминать лишний раз.

– Почему ты так говоришь?

Эвридика не хотела спрашивать – и все же спросила. Ей показалось, что так нужно. Именно из-за этих ноток.

– Переправляться вплавь ночью можно, только если ты плаваешь, как рыба. Или если ты солдат в строю, там всегда рядом чья-нибудь рука. И совершенно точно это нельзя делать в платье. Ты что, хорошо плаваешь?

– Не очень.

– Тогда ты погибла бы. Либо платье утянуло на дно, либо они тебя достали бы.

– Да – если б я была одна.

– Но ты одна. Или с тобой кто-то был, но потом бросил на верную смерть?

– Я имела в виду тебя.

Незнакомец рассмеялся. Эвридика напряженно всматривалась в его лицо, окаймленное кудрявой бородкой. В отсветах пламени было не разглядеть выражения глаз, но в его смехе не было ничего оскорбительного, он звучал так, как будто воин смеялся сам над собой. Горьким был этот смех. У Эвридики сжалось сердце. «С ним это уже было» – мелькнуло у неё.

– Ты не стал бы вмешиваться?

– Если бы я бросился спасать тебя – мы могли бы погибнуть вместе.

На последних словах голос воина дрогнул и сорвался.

Эвридика задала вопрос – как в омут бросилась:

– Это уже было, да?

Вопросы вырывались из нее, как искры из костра. Эвридика не хотела спрашивать, боялась, и – делала это, словно понуждаемая посторонней, не зависящей от нее самой, силой.

Незнакомец скрипнул зубами и уткнулся лбом в сжатые кулаки:

– Да.

– Ты не смог спасти кого-то?

Он поднял голову, опустил руки на колени, и медленно заговорил, глядя перед собой в одну точку:

– Это было давно. Очень давно. Я был ещё совсем юнцом. Мы рассчитывали переправиться через реку, она была неглубокой, но быстрой, мы рассчитывали, что преследователи оставят нас в покое. У них не было луков, они были в доспехах и хорошо вооружены. В воду они не сунулись бы, их утащило бы на дно. И главное – их было немного, не больше десятка. Но она плохо плавала. И тоже была в платье, вот как ты. Она стала тонуть, я подхватил её, но переплыть реку с ней, уже почти захлебнувшейся, я бы не смог. Нужно было выплыть к броду, там была пара больших плоских валунов – остатки скалы, рухнувшей некогда и перегородившей реку. Со временем вода пробила себе дорогу, но вокруг камней течение нанесло песок и ил, и образовался брод. Там я мог бы уложить её на один из камней, и попробовать отбиться, дав ей время прийти в себя. Наши поимщики поняли мой замысел, едва я успел забросить её на один из камней, они уже были тут как тут. Началась драка. Скорее всего, мне удалось бы одержать верх, но пока я отбивался, охраняя её, она бросилась обратно в воду, она хотела попробовать ещё раз переплыть реку, от отчаяния она уже не понимала, что делает, наглотавшаяся воды, полуослепшая от страха и слез, изнемогающая от усталости…. Понимала ли она, что не сможет плыть? Может быть, она надеялась, что я поплыву за ней, и тогда смогу спастись сам? Было ли это внезапное безумие или жертва?…. Не знаю. Её предсмертный крик парализовал их на несколько мгновений, ведь у них был приказ доставить её обратно, целую и невредимую, это со мной им было велено не церемониться. Короче, мне удалось уйти. Я добежал до края брода, где он обрывался в глубину, и нырнул. Они не смогли меня догнать. Я выжил, но она – погибла. Мне кажется, она знала, что не выплывет. Этот её крик! Это было как последний, предсмертный удар воина в сражении, она знала, что сейчас утонет и кричала именно для того, чтобы на неё обратили внимание, чтобы дать мне шанс. Я был готов пожертвовать собой ради неё, а в результате она пожертвовала собой ради меня. Все эти годы я жил с мыслью о том, что я у неё в долгу.

– Ты очень-очень любил её?

Он ответил резко, отрывисто:

– Я любил её.

– Прости. Прости меня, пожалуйста!

– За что?

– Я заставила тебя вспомнить об этом.

– Это не ты. Это Боги и Судьба. Моя вина грызла мне сердце все эти долгие годы. Сегодня мне дали шанс закрыть счет.

– Боги привели тебя на мою дорогу…

– Точнее, подложили… – Эвридика прыснула со смеху, воин, чуть помедлив, рассмеялся тоже. Вышло звонко и раскатисто – Эвридика испуганно ойкнула и прикрыла рот ладошкой. Неизвестный махнул рукой.

– Если бы они были поблизости, уже вышли бы к костру, поговорить. Или ещё раз попробовали бы напасть. Так что, забудем. Теперь до утра нам грозят только дикие звери, если конечно мы их заинтересуем.

Они жевали мясо и хлеб, запивая водой из ручья. Неспешно разговаривали – как будто ничего особенного не случилось. Так иногда бывает с теми, кто только что пережил несчастье или потрясение, они ведут себя, словно бы ничего и не было, и с ними самими лучше всего обращаться так же. Нужно дать время телу и душе успокоиться. Однако Эвридику мучила невысказанная до конца благодарность, и она попыталась вновь вернуться к этой теме.

– Ты спас мне жизнь, незнакомец.

– На данный момент – да. Но ведь эта ночь кончится, и мне нужно будет идти дальше. Ты не хочешь рассказать мне свою историю?

– Это долго, а до утра осталось не так уж много времени. И зачем тебе это?

– Чтобы решить, забрать тебя с собой или уйти одному. Мне хочется знать, что заставило этих людей так обойтись с тобой. Глупо спасти жизнь человеку, а потом уйти и оставить его только для того, чтобы вторая попытка его врагов расквитаться с ним, оказалась успешнее первой.

Эвридика пустилась рассказывать, начав со слов «мой муж вынужден был уехать по делам….». Она тщательно избегала называть имена, и не касалась деталей. Когда она умолкла, незнакомец поморщился, и начал в задумчивости ворошить угли в костре.

– Тебе лучше уйти отсюда.

– Уйти? Куда?

– Пойдешь со мной. В ближайшем городке купим тебе одежду и обувь, но задерживаться в нем не будем. Если твои бывшие соседи заглядывают туда по делам или в гости – тебя могут обнаружить. Лучше отойти подальше. Но, по крайней мере, ты будешь идти не одна и не босиком.

– А что потом?

– Потом я пристрою тебя к кому-нибудь из своих знакомцев, они найдут тебе работу и жилье – на первое время.

– Где?

Он хитро улыбнулся.

– У меня друзья чуть ли не в каждом городе. Найдем тот, что тебе понравится, и будет как можно дальше отсюда.

– Я должна подумать.

– Тогда первая стража – твоя. А я посплю. Заметишь что-нибудь подозрительное – буди сразу.

Он улегся на землю у костра, и почти мгновенно заснул. Эвридика пригляделась – глаза закрыты, грудь вздымается ровно. Она не хотела принимать его предложение. Она хотела вернуться домой, ухаживать за садом и ждать Орфея. Она должна была вернуться. Ведь если до него дойдет слух, что она ушла – он не вернется. А если он вернется и не найдет её дома, вряд ли он отправится её искать. Решит, что она нашла себе другого мужа и другой дом. Нет, ей нужно просто где-то пересидеть. Переждать, пока сельчане успокоятся, ведь то, что произошло – скорее всего, просто временное помрачение ума, вызванное слишком большим количеством вина. И потом, если и вправду уходить – так не с пустыми руками же, и не в этом драном платьишке. Тогда тем более нужно в дом, в подвал, где за одним из камней, в кладке стены, припрятаны золотые украшения и деньги. Орфей никогда не интересовался хозяйственными вопросами, и понятия не имел о захоронке, а Эвридика никогда не рассказывала ему об этом. Каждому – свое. У него были друзья, песни, и в последнее время – выпивка, а у неё – цветы красоты невероятной, за которые щедро платили, потому что питомцы из её сада легко приживались в чужих краях, и цвели и плодоносили даже у самых ленивых и забывчивых хозяев. А советы Эвридики были и вовсе бесценны, особенно, если кто-то приходился ей по душе. Этих она учила говорить с цветами. За это готовы были платить золотом, но она отказывалась. Говорила, что это только игра, баловство, и смеялась. Но смех смехом, а заговоренные цветы росли именно как заговоренные, и весь сад становился потом таким же. В нем было прохладно в жару, и тепло в холод, в нем легко дышалось и мечталось, в нем хорошо думалось и спалось. Она уверяла, что это всего лишь видимость, от большой, дескать, любви и живого воображения, но общее мнение было единодушно: «тайное слово знает». Эвридике вдруг пришло на ум, что у сельчан действительно были причины бояться и ненавидеть ее. Раньше она не придавала этому значения, считала, что это из-за её отношений с мужем, но вот сейчас все повернулось совсем другой стороной. Пришел день, когда то, что льстило и смешило – чуть не погубило её. Да, прямо сейчас, в эту минуту – она была в безопасности, но смертельная угроза по-прежнему черной тучей висела у неё над головой. Иметь деньги на дорогу и на обустройство на новом месте было важным, но не самым главным. Путешествия были опасны; в одиночку ходили только на очень короткие расстояния, в дорогу от одного села до другого – собирались по несколько человек, а чтобы отправиться на ярмарку в соседний город, нужно было не только составить караван, но и нанять для него охрану. Умелые бойцы всегда были желанными гостями, а их услуги щедро оплачивались. Но и охрану нужно было тщательно выбирать, иначе ты рисковал остаться без груза, а то и без головы – и все по милости своих же телохранителей. Тонкостей в этом деле было много, но все они были предметом исключительно мужской заботы. Да и сами путешествия были, в основном, для мужчин, женщины редко выходили за границу поселения, и почти никогда – одни. Исключением были разве что дети – что с них взять грабителям, но и они далеко не убегали. Вокруг было столько опасностей, что теряя место в общине, человек терял почти всё. Для женщин такая потеря была и вовсе равносильна смерти. Если уж действительно необходимо уйти куда-то в другое место, надо сначала найти того, кому можно доверять.

Путешествие в неизвестность, с человеком, о котором она совсем ничего не знает, которого до сего дня и в глаза не видела – было бы полным безумием. И хотя он не дотронулся до неё даже пальцем, и ни словом, ни взглядом не дал ей понять, что она разбудила в нем какие-то другие чувства, помимо сострадания и дружеского участия – она все равно боялась. Боялась его домогательств, и хотела остаться одна – как можно скорее. Именно от этого она была так сдержана в своем повествовании – она инстинктивно держала дистанцию, холодность и сухость рассказа были своего рода защитой, барьером. Она не боялась надругательства прямого и откровенного – если б им руководила похоть, он бы уже получил её, ведь она все равно не смогла бы отстоять себя. Она боялась другого – если его забота и внимание продиктованы не только добротой и участием, то он, может быть, не хочет брать ее силой, а хочет, чтобы она привыкла к нему, или даже полюбила. А почему бы и нет? Благодарность за спасение жизни – вполне достойное начало любви. Для Эвридики эта мысль была хуже смерти, в сделанном ей предложении она увидела лишь подтверждение своим страхам, и поэтому твердо решила не говорить ему, что ей некуда идти. Он так и не спросил её имени. Рассчитывал ли он таким образом завоевать её симпатию, и было ли это своего рода проявлением доверия и предложением довериться в ответ – в любом случае, у неё была полная возможность придумать себе и имя, и кучу родственников в округе, которые примут её с распростертыми объятиями.

Небо начало медленно сереть. Скоро начнет светать, а она ещё глаз не смыкала. Она тоже хочет спать. Эвридика приподнялась с места, хотела передвинуться поближе к неизвестному, разбудить, но он опередил её.

– Скоро рассвет. Почему не разбудила?

– Не знаю. Задумалась.

– Все тихо?

– Все тихо.

– Ложись, спи.

Эвридика медлила. Незнакомец хмыкнул.

– Не бойся. Я не насилую спящих девочек, тем более вот так, сразу после того как спас им жизнь. Есть в этом некая ненужная торопливость. Неаккуратность, я бы сказал. Спи.

Если бы он стал горячо убеждать её в своей порядочности, и восклицать «да как ты могла так подумать» – она бы не поверила ни на секунду. Но в его словах прозвучала такая откровенная насмешка над её страхами, такое явное снисхождение к ней, меряющей всех на один и тот же дурацкий, дешевый аршин, что она опустила голову на свернутый край плаща, завернулась в другой, как в одеяло, и тут же заснула.

У КАЖДОГО СВОЯ ДОРОГА

Разбудило её яркое, горячее солнце и оглушительный птичий перезвон. Эвридика открыла глаза. Незнакомец сидел у потухшего костерка, прилежно выстругивая палочку, рядом с ним лежал кусок хлеба и два ломтя сыра.

– Ты проспала завтрак, но я оставил тебе немножко. Иди, поешь, умойся и пойдем. Или что ты там вчера себе надумала?

Оба старательно вели себя как люди, которые знают друг друга так давно, что им даже и разговаривать необязательно, так как могли бы вести себя супруги, прожившие не одну, а целую тысячу жизней вместе. Эвридика – потому что так было легче говорить неправду, точнее – не говорить правды, а он, он просто видел, что она лжет, но допуская, что для этого есть причины, он в свою очередь, тоже не стремился быть откровенным. Око за око – хочешь молчать, пожалуйста, но тогда и я оставлю за собой право вести себя, как мне заблагорассудится.

Эвридика спустилась к воде, умылась, пальцами расчесала косы, кое-как поправила одежду, и вновь завернулась в плащ. В нем было жарко, солнце уже пекло вовсю, но прорехи на ткани платья были настолько велики, что в данном случае разница между понятиями «полностью одетая» и «полностью обнаженная» была не так уж и велика. Она вернулась на полянку, незнакомец поднял глаза от лезвия короткого меча, которое он тщательно полировал тряпицей, и проговорил:

– Мне нужно уходить. Я тороплюсь. Ты идешь?

Она покачала головой.

– Спасибо тебе, друг мой. Я останусь. Мне только нужно пару дней переждать, пока все успокоится, а потом я отправлюсь к тетке. Она живет немножко дальше, вверх по горе. Там небольшая деревушка, там мало кто бывает.

Это был риск. Там, вверх по склону горного отрога действительно были деревушки, и если незнакомец знает эти места и бывал здесь – он может начать расспросы. Но боги оказались милостивы – похоже, он впервые был в этих краях, потому что не стал ни о чем спрашивать, только предложил проводить её. Эвридика согласилась – отказаться было бы глупо. Целый день они шли вверх, по ручью, в сторону горы. Всё вокруг было спокойно, и трудно было поверить, что только вчера она неслась по этому лесу как испуганная лань, преследуемая теми, кто жаждал её крови. Только вчера смерть дышала ей в спину. Упади она, её просто забили бы ногами, втоптали в сырой мох, даже крови бы не осталось на зеленом ковре. Ведьма не могла рассчитывать на достойную смерть, только на нечеловеческую жестокость – как справедливое воздаяние за совершенное ею зло.

Эвридика шла к укромной пещере, о существовании которой знала, кажется, она одна, во всяком случае, около этого тайного убежища за все годы своих прогулок в окрестных лесах, она ни разу никого не встретила и ни разу не находила в пещере следов чужого присутствия. Там она планировала переждать несколько дней. В пещере были и хворост, и кремни для высекания огня, в последний раз, когда она там побывала, она оставила немного припасов и пару одеял. Из них теперь можно было бы сделать накидку. Припасы наверное, испортились, но можно собрать ягод, наловить рыбы. Но это всё потом, сейчас нужно избавиться от спутника. Они почти не разговаривали, идти было непросто, густой подлесок, бурелом, приходилось внимательно смотреть – и под ноги и по сторонам, чтобы острый, хорошо высушенный сучок не вонзился в глаз. Постепенно темнело, идти стало совсем невмоготу. Незнакомец свернул на прогалину, потопал ногами, прогоняя обитателей моховых кочек, и объявил привал. Развели огонь, поели. Незнакомец подстрелил какую-то птицу, ощипал её, и зажарил, насадив на толстый прут. На её плечи легла сервировка стола – она разделила готовую тушку на кусочки, нарезала хлеб. Последний кусок сыра настругала тоненькими-тоненькими, почти прозрачными ломтиками. Незнакомец дал ей острый нож из хорошо закаленной стали. Нож был невелик, и удобно лег в руку. Она воткнула его в землю около себя. Видел это её спутник или нет, неизвестно, но он не стал напоминать ей, чтобы она вернула нож. Эвридика вызвалась дежурить первой. Убедившись, что он крепко заснул, она тихо поднялась, вытащила нож из земли и, ступая легче тополиного пуха, исчезла среди деревьев.

Когда она ушла, он открыл глаза и глубоко вздохнул. Ну, вот и всё. Теперь можно отправляться туда, куда шел до встречи с этой странной девушкой, похожей на испуганного олененка. Она украла у него нож. Он заметил её маневр, но не стал ничего говорить. Невелика потеря. В ближайшей деревне можно купить другой, а ей он нужнее, чем ему. Именно в тот момент, когда она воткнула нож рядом со своим бедром, почти вплотную, он понял, что она никуда с ним не пойдет и постарается сбежать, как только он заснет. Спать он не стал – мало ли что ей в голову придет, да еще когда нож в руке, лежал тихо-тихо и ждал, пока она исчезнет в лесу. Глупая девочка, пропадет ни за грош. Но спасать того, кто не хочет быть спасенным – бессмысленно. Тем более, что она действительно лгала ему, теперь это было совершенно очевидно, и вполне возможно, что она солгала ему и в главном – может быть, она действительно вредит людям и односельчане совсем не случайно ополчились на неё. Он усмехнулся. Ты сделала свой выбор, малышка. Кем бы ты ни была, я не помчусь искать тебя и помогать насильно. Я вообще не люблю насилия. Ни в чем. Но если в сражении без него никак, то в мирной жизни – оно ни к чему. И особенно ни к чему оно в людских отношениях. Так что, как решила – так пусть и будет. В конце концов, смерть – вполне рядовое событие, и всё в руках богов. Если ты умер именно сейчас – значит, ровно столько тебе отпустили всемогущие Парки и великий Зевс-громовержец. Да, папа, я помню. Помню, что нужно идти. Прости. Ухожу.

Неизвестный поднялся с земли, потянулся, раскидал ногами уже почти полностью потухший хворост, затоптал искры, – чтобы не случилось пожара, – и широким шагом пошел вниз по склону. Палицу из дикой оливы он нес в руке. Плащ Эвридика не взяла, но – вот странность – ему тоже не хотелось брать этот плащ, словно это была уже не его вещь. Он так и оставил его лежать на прогалине, а из объемистого мешка достал тяжелую львиную шкуру и набросил её на плечи. Пожалуй, хватит приключений, нужно торопиться, дела не ждут – и его собственные, и великое дело отца его, Зевса. Удачи тебе, девочка, свидимся – хорошо, а нет – значит, не судьба.