Текст книги "До Бейкер-стрит и обратно"

12 декабря 2009 года

Вы знаете, леди и джентльмены, я вот думаю. Ведь я пишу роман. Беспощадно издеваясь (как положено) над героями. И вот если бы я, в конце концов, затруднилась с дальнейшими событиями, и кто-нибудь посоветовал бы:

– А теперь пусть придет какой-нибудь ангел с золотым сердцем и приютит их, голодных, холодных и финансово несостоятельных! После чего им резко ка-ак начнет везти!

Я ответила бы вот что:

– Невозможно. Во-первых, предсказуемо. Во-вторых, слишком невероятно, в жизни так не бывает. А в литературе этот прием избит так, что ей-Богу, становится стыдно. Так делали Шарлотта Бронте, и Чарльз Диккенс, и вообще все. Это, если хотите, составляющая жанра. Формат, как говорят издатели. Банальное, избитое, бесконечно повторяемое всеми везде. Поэтому ваше предложение решительно не годится.

Да-да, я бы так и сказала. Но жизнь, леди и джентльмены, прекрасна в своей непредсказуемости. Графине внезапно стало везти. Причем, совершенно не там, где ждали. Жалко, конечно, что, решив так пошутить, жизнь не отвалила внезапные миллионы британских фунтов (ну или хотя бы тысячи), но… не вдаваясь в долгие разговоры, B. предложили как можно скорее забрать из резиденции «этот твой ридикюль» и жить у них. Теперь наступила моя очередь сделать сюрприз Полу.

Южный мужчина отказался возвращать графине депозит за две недели (130 фунтов). И еще прибавил:

– Вот зачем, зачем тебе переезжать? У нас все хорошие люди, мы с компаньоном даже позаботились, чтобы ты жила не с кем попало, а с соотечественником! Объясни ты мне, пожалуйста, зачем тебе уезжать?

Графиня подняли ироническую бровь. Управляющему были перечислены:

а) отсутствующая с наружной стороны комнаты дверная ручка, благодаря чему нет никакой возможности запереть дверь, покидая квартиру;

б) с великим трудом запирающаяся оконная рама;

(За незнанием слова «рама» по-английски графиня просто ткнули пальцем и обозначили объект сначала «this», потом «this thing», и, наконец, проявив чудеса догадливости, просто сказали, что невозможно нормально закрыть окно, и всю ночь дует), а также Интернет, пять дней подряд пропадавший с девятнадцати часов вечера и до часу ночи.)

г) собственно соседство с мужчиной, вне зависимости от его гражданства;

На это Пол дернул серьгой в брови и выложил:

а) что за глупые фантазии – запирать дверь? Тут все прекрасные люди, очень порядочные;

б) окно ведет себя плохо уже давно, и графиня первая жалуется на это пустячное обстоятельство. И, собственно, запереть окно можно, надо только приложить немного усилий;

в) отсутствие интернета по вечерам не входило в планы управляющего, виноват провайдер или климат, или даже они оба. Что касается ущерба, сам управляющий страдал тоже, и ничего, не жалуется.

г) графиня его подставили, облапошили, обжулили и разочаровали в жизни.

Графиня на чистом русском сказали на это: «Ха-ха-ха!» и продолжили, что тоже весьма сильно подставлены, облапошены, обжулены и разочарованы. Только не в жизни, а в неком управляющем некоего дома. И что от несостоявшегося приезда донны Елены пострадали еще хуже.

Пол вздохнул и сделал вид, что его нет в комнате.

Графиня подумали, что бы прибавить еще, не нашли, постояли, изящно уронили на стол ключи и покинули Рамсфорт без депозита.

Конец первой части.

Часть вторая

В среду его сиятельство объявили, что приобретут для меня ближайший после Нового Года не слишком дорогой билет на самолет. Теперь в моем распоряжении что-то около трех недель и проездной на весь лондонский транспорт до 15го числа: подарок миссис B. За это время я намерена обшарить весь Лондон в поисках не только впечатлений, но и материалов для последней части романа – той, где речь пойдет о Конан Дойле, сумасшедших домах и сокровищах Агры.

Теперь по Лондону бродит графиня с блокнотом, бормоча себе под нос, озираясь и неожиданно останавливаясь, чтобы записать пару строк ужасным почерком, который от холода стал еще ужасней.

Неделю ее сиятельство прикладывали все усилия, чтобы потерять перчатки, и вот удалось, наконец, ловко забыть их в поезде из Уокинга. Это было горько, потому что перчатки – подарок графа. И потому, что писать негнущимися от мороза пальцами тяжело крайне, а писать нужно много.

Ее сиятельство грустно сделали примерно десять шагов и моментально нашли чужие. На полу вокзала Ватерлоо. Чужие, тоже черные, аккуратно сложенные, перчатки. Только более поношенные.

Рабочий блокнот графини:

«Серпентайн из Гайд-парка ведет в двух направлениях: налево и прямо, через мостик. Это весьма узкий канал, не больше 10–12 метров в ширину.

Налево:

Берег низкий, топкий, ровный, поросший деревьями и кустами. Чтобы к нему пробраться, нужно перелезть через чугунную ограду. Деревья на берегу похожи на ивы, только очень большие, и я отношу период, когда они были стройными, как барышни, как раз к нашему времени, а это значит, что в тексте они есть. Ближе к выходу (опять налево), в сторону Пиккадилли – сосны, но они слишком тонкие, так что, полагаю, в тексте их нет.

Прямо:

Чем ближе к мосту, тем деревья гуще. Ели, и как будто ивы с очень кривыми ветвями. Они есть.

В сторону Пиккадилли, к мосту: тоненькая березка сразу за оградой, и вазон с вьющимися растениями на постаменте. Гигантские клены. Ограда плавно перетекает с парковых дорожек на мост и тянется вдоль. За оградой густые кусты и березы. Здесь берег склоняется вниз. Между двумя рукавами Серпентайна – большое расстояние, что-то около 100 м. Промежуток этот представляет собой склон, переходящий затем в ровную площадку. В глубине площадки тускло (как везде в Лондоне) светит фонарь. Подходим к самому мосту. Низкое (мне до бедра) каменное ограждение с широким плоским верхом, можно присесть. Рядом крашеная зеленой краской скамейка с витыми чугунными поручнями. Скамейки расставлены через каждые 20 метров… Вокруг густо ивы, березы, еще деревья и кусты. Фонари обросли доверху вьющимися растениями с высокими и широкими листьями. Здесь за оградой густая зелень, до воды далеко.

Учесть в случаях: бегства, убийства, потасовки.

Справа чайные палатки, очень открытое и людное место. Берег тоже открытый, до воды метров 10–15. Здесь еще памятник королеве Caroline, жене Георга II, по повелению которого между 1727 и 1731 были построены Long Water и Serpentine. Памятник этот выглядит так: постамент, а на нем нечто наподобие вазы, верх которой напоминает стилизованное пламя свечи или луковицу церкви.

N.B.: С левой стороны от Пиккадилли мы в воду никого столкнуть не можем.

Повернула направо, в темноте врезалась в стадо гусей».

На Нортумберленд-авеню графиня поняли, что заблудились и припустили за проезжавшим велосипедистом, делая, однако, вид, что никуда не спешат. Велосипедист привел графиню к выходу из парка. Но это был не тот выход. Это был выход на пустынную, совершенно темную Пиккадилли. За спиной сверкали огнями аттракционы и слышалась музыка. Прямо через улицу виднелись освещенные магазины, сияющие предпразничными витринами. Лондонцы спешили купить рождественские подарки: в магазинах начался сезон скидок. А графиня…

Графиня, собственно, извела свои нищие средства на сувениры родным и сладости сыну.

– Графиня, опомнитесь. Графиня, что вы делаете? Ваше сиятельство!

– Отстаньте, Фокс. Женщина я или нет?

– Да, но деньги…

– У меня есть шесть фунтов!

– Ваши шесть фунтов – два ролла в японском заведении, где дают суши на вынос, и кстати, ваш обед на ближайшие два дня!

Но графиня бросилась в штормовые волны покупателей.

Когда ее сиятельство покинули магазин, шести фунтов больше не было, а было десять пенсов и пара чулок со швом.

– В конце концов, вы женщина, – Фокс приводил в порядок растерзанное в толпе пальто. Не хотелось бы напоминать, что эту замечательную покупку вам совершенно не с чем надеть, да к тому же и некуда, но…

– Есть, – хмуро ответила графиня. – Я надену их с черной юбкой на Новый Год. Той, нарядной, помните? Которую еще надевала в Оперу перед отъездом.

– Она основательно велика вам теперь, ваше сиятельство.

– Наплевать. Ушью.

– Вы же не умеете!

– Что вы ко мне прицепились, старый зануда? Не умею – так научусь!

– Руками? Не имея даже швейной машины, которой, впрочем, вы все равно не умеете пользоваться?

– А что, вы можете предложить мне вечернее платье? Ах нет, не можете? Тогда и не выступайте, умник. И если вы собрались на меня обидеться, то делайте это лучше в поезде, пока мы на него не опоздали!

Два дня спустя

Третий раз была в Гайд парке. Заблудилась, заглядевшись на мужские ноги. Это все шотландцы.

Согласно указаниям адского фокусника, мне следует пройтись по маршруту:

Victoria Embankment, потом вниз, до Тауэра, или до моста Blackfriars, оттуда к собору Св. Павла – я так и не поняла, для текста ли, или для общего развития. А еще потом (у меня, вероятно, кончится проездной) графиня, уже в Уокинге, пойдет делать зарисовки с сумасшедшего дома.

Ну, а там посмотрим.

Впереди Рождество. Домой к Новому Году я не успеваю: у графа все еще нет денег.

Но, в конце концов, разве это огорчение по сравнению с тем, что каких-нибудь две-три недели – и мы будем вместе?

16 декабря 2009 года

– Какие планы на сегодня? – бодро поинтересовалась с утра миссис B.

– Найти сокровища Агры, – не менее бодро отозвалась графиня.

«Прямо по Jamaica-road, – писала она в блокнот, сверяясь с присланным Светозаром маршрутом, – пока не свернете на Shad Thames.

Мне нужно куда-то в окрестности дока Сен-Сейверс на южном, суррейском берегу Темзы. Не факт, что сокровища Агры именно там, но факт, что оттуда начнутся поиски. Это – попутный ветер, тысяча чертей! – около четверти часа ходьбы от уже знакомой вам станции метро Bermondsey. Столько же ровно, сколько до моей бывшей резиденции на Roseberry street, только сворачивать не направо, а налево. Курс норд-вест, леди и джентльмены.

Как понять, где находится северо-запад? Достать карту и посмотреть, где находится бывшая резиденция, и в какую сторону от нее пункт назначения? Ничего подобного. Двинуться в нужном направлении, свернуть в задумчивости на один перекресток раньше и, растерявшись, отправиться в сторону прямо противоположную.

Здесь графиню остановил аккуратный молодой человек азиатской наружности. Он искал улицу, название которой разобрать не получилось. Но у меня была карта. И ручка. И блокнот. Мы остановились прямо посреди улицы, и, пока молодой человек искал свою улицу, графиня искала свою.

– Ищете работу? – поинтересовался незнакомый молодой человек.

– Если повезет, – подумав, отозвалась графиня. – А вы?

– Да, – сказал молодой человек и перехватил удобнее красивый черный кейс с лаптопом. – Любую работу в офисе. Вот, иду на собеседование.

Мы посмотрели друг на друга.

– Удачи вам, – сказала графиня, от души желая, чтобы завтра же утром аккуратный молодой человек влился в поток спешащих на работу.

Он бы сиял в метро туфлями и блестел челкой. И на лице была бы вежливая, усталая улыбка. Мне доподлинно известно, что удача приходит к тем, кто уже сделал для своей цели все, что смог. Так где же она?

– И вам, и вам! – горячо пожелал молодой человек. – Приятно было познакомиться!

– И мне, и мне! – горячо отозвалась графиня.

И молодой человек пошел через дорогу. Наверное, правильным путем. А графиня – по Jamaica street, путем ошибочным. Мимо мимо уличных лотков, дешевых магазинов и таких же увеселительный заведений. Мимо таких же социальных домов, как и Ramsfort House, с украшенными висячими цветочными горшками входами, мимо частных домов, красного или серого кирпича, с белыми, опрятными дверьми-окнами, черепичными крышами и двориком-садом.

В ушах нежился венский вальс, мелькали улицы, и вот перед глазами – Southwark Park.

– Стоп, – спросит изумленный читатель. – Причем тут парк?

Ну, просто Shad Thames нанесена на карту маленькими буковками, и еще дважды переносится. Пока графиня разыскивала продолжение своего пути, как раз и обнаружился не указанный в плане Southwark park. А он же не дешевый магазин, в который не хочется заходить! Вдруг так надо?

Однако, похоже, единственная польза от этого места состояла в том, чтобы вновь почувствовать себя Алисой.

Графиня брели по дорожкам с круглыми прудами, заросшими по берегам соснами, пихтами и пальмами. Под ногами суетились толстые гуси. На клумбах росли цветы – желтые, синие и белые. Удивительно, как англичане умудряются быть недовольными своей погодой. Это они в Риге не были. Посмотрели бы на голые кусты, торчащие из-под снежной слякоти, тогда бы и…Кусты цвели белым, розовым, красными и синими ягодами неизвестно чего, оранжевыми гроздьями облепихи и барбариса. Страшные и прекрасные дубы вздымали в небо кривые ветви.

Графиня, которую Бог не обидел ни ростом, ни телосложением, ощущала себя так, словно воспользовалась содержимым пузырька «Выпей меня».

Почему штиль? Что теперь выдуманное, а что – настоящее? Как случилось, что я ввязалась в эту странную историю и куда, черт возьми, она ведет?

Но особенно предаваться размышлениям было некогда. Указатели «Surrey's docks» дважды неопределенно махнули по диагонали и исчезли. Они были не нужны.

А графиня осталась посреди Raymouth Road.

Тут я поняла, что пора прекращать романтично прогуливаться. Бермондси – примерно то же самое, что Московский форштадт в Риге: рабочий район и не особенно рекомендованное для прогулок место. За первым же углом началась другая красота: на London Bridge ведутся работы, территория моста в нескольких местах огорожена, мост стар, неряшлив и угрюм. Графиня было вознамерилась попасть к Shad Thames, идя вдоль него, но очень скоро юркий человек с рюкзаком, шедший впереди, перемахнул через вставшие на пути железные ворота и скрылся из вида, а графиня опять осталась. Дальше был тупик.

– Тьфу, – пробормотали ее сиятельство и вытащилт карту.

Что, интересно, сказал бы граф, узнай он, что графиня по доброй воле совершает прогулки по глухим, безлюдным, грязным закоулкам? Но это, в общем, уже не очень важно. Пока закоулки в самом деле безлюдны, ничего страшного. Зато здесь можно ознакомиться с замечательными образчиками лондонского граффитти. Вы бы видели эту группу аниме-детей с неприятным выражением блестящих глаз и подозрительно бледными лицами! Вы бы видели этих ящероподобных уродцев на фоне урбанистических пейзажей! Шарман, леди и джентльмены! В общем, графиня быстро и без приключений вышли обратно на Jamaica Road и пошли вперед, каждые десять шагов заглядывая в карту. И не успели даже перевести дух, как широкая, прямая и понятная во всех отношениях улица сделалась узкой, тесной, извилистой. И, словно и не прошло сто с лишним лет, прямо перед изумленным взором ее сиятельства возникла надпись белой краской на коричневой кирпичной кладке: St. Saviour's Dock.

Спустя примерно два часа

«…плавный поворот на Curlew Street, писала графиня. – На углу через дорогу – китайский ресторан. По правую сторону четырехэтажное здание, красн…»

Чей то палец, затянутый в перчатку, осторожно прикоснулся к плечу графини. Это не был лондонский полицейский, настороженный топчущейся с блокнотом и сосредоточенно что-то записывающей особой. Это не были Фокс или Д.Э. Саммерс (хотя вот уж кому бы я не удивилась совершенно!). Это был простой французский парень со своей подругой. Очень замерзшая и усталая пара искала метро.

– Не знаю, – рассеянно ответила графиня по привычке, – но у меня есть карта.

Как-то кстати пришло в голову, что уже совсем темно, добираться до Уокинга – порядочно, да к тому же, в темноте плохо видно. Строго говоря, мне самой интересно насчет ближайшей станции метро. Графиня полезла в сумку и тут поняла, что пальцы не гнутся. Как такими руками удавалось записывать – непонятно совершенно. Не гнулись они и в метро. И даже в доме B., уже в тепле, и после горячего душа, все еще трудновато было печатать. В Лондон пришла зима. B. купили елку – большую и прекрасную, вечером будут наряжать.

Но, в конце концов, три недели – и я дома. А Рождество в Англии есть Рождество в Англии, и вообще, я еще не была ни в сумасшедшем доме, ни на кладбище.

18 декабря 2009 года

– Видите? – говорил Светозар Чернов, разумея только что присланную карту. – Это и есть Basingstoke Canal.

– Вижу, – серьезно ответила графиня.

Она не подозревала, что как раз в эту минуту ее обозвали рижским луноходом. Это был, конечно, г. Владимиров – вторая половина Светозара Чернова. Он пришел к соавтору, чтобы писать роман, и обнаружил, что соавтор занят: провожает ее сиятельство в сумасшедший дом.

– Прекрасно, – сказал Светозар Чернов. – А Knaphill по карте выше Першерона. Першерон – его окраина, и Вам туда не нужно.

– Так, – сказала графиня и закрыла карту. – По-моему, можно выходить.

Вчерашняя буря с мокрым снегом, в которую коварно превратилось ласковое утреннее солнышко, выгнала графиню с территории бывшего приюта для скорбных духом. Перестала писать ручка и ничего не стало видно, кроме мокрого снега, который швырял в лицо ветер. Графиня продолжали писать.

«Ну, Степан Анатольевич, как твой луноход?»

– Пришла, – написал луноход тем временем. – Сумасшедший дом оказался в двух шагах. Там, правда, сильно застроено. Угадайте, что на месте приюта для скорбных духом.

– Что же?

– Мечеть. Сейчас согрею руки и буду разбирать свои каракули.

«Перед ним было здание из кирпича того странного рыжего оттенка, который только в Лондоне и увидишь. Здание было новым, но выстроенным в любимом англичанами готическом стиле: высокие башни, островерхие башенки, длинные узкие окна и обязательное круглое окно – розетка – на главной башне. Левое крыло имело окна во всю стену, выступавшую полукругом, отчего гостиные на обоих этажах имели не квадратную форму, как все другие комнаты, а странную, вытянутую в одну сторону.

Какая часть сумасшедшего дома могла здесь находиться?»

С чего бы грусть? Ах да: домой, домой. Это противоречие, с которым невозможно справиться: одной рукой безумно жаль расставаться с этой страной, и этим домом, людьми, детьми, котами и даже мышами, которые с недавних пор живут наверху, в клетке. С другой – чего бы я сейчас не дала, чтобы только оказаться в нашей бессмысленно огромной квартире, меблированной двумя громадными письменными столами, камином и террариумом с игуаной. Чтобы, сидя в халате графа и грызя карандаш, бормотать себе под нос. Встречать из школы отрока Александра. Отказываться выйти на улицу. А выйдя по необходимости… Как же я теперь буду привыкать обратно? А без метро? А без комфортабельной железной дороги с мягкими сиденьями, веселым, невозможно вежливым кондуктором, и с туалетом? А «London Evening Standard»? А проводники на станции? Я им так нравлюсь… А вокзал Ватерлоо? А цены в парикмахерских, от которых хочется бежать пешком до Риги или хотя бы до аэропорта Stansted?

Материализовался Фокс и говорит, что если я буду жаловаться, ветер может измениться с попутного на какой-нибудь другой. Ой. Не надо. Это было не всерьез.

23 декабря 2009 г

Переселившись в Уокинг, графиня преисполнились уверенности, что теперь ритм повествования станет более размеренным. Конец лондонским трущобам. Мелодия замедляется, приобретает размеренность. Рэгтайм кончился, и следующая мелодия, скорее, фокстрот. Перед читателями расстелится милый пригород Лондона: старинные башни, дивные пейзажи и размышления об английской погоде. Что это, мне скучно? Не хватает приключений? Тогда мне, очевидно, место в здании неподалеку. Жаль, что там мечеть.

Однако, дальше было вот что.

Бруквудское кладбище

Из рабочего блокнота:

«Частые звенья высокого деревянного забора. Над ними нависают кроны деревьев, набрякшие под тяжестью подтаявшего снега: сосна, пихта, что-то лиственное, плющ. Снег кое-где висит на ограде кладбища. Ограда сделана из цемента или другой массы, с замешанной туда мелкой галькой. За оградой прямо передо мной – араукария, или, как ее тут называют, monkey puzzle. Это удивительное дерево, напоминающее по виду нечто среднее между сосной и пальмо, ствол которого обвивает омела со своими белыми ягодами.

Вдруг – а это, вероятно, самое верное слово для английской погоды – начинает светить солнце. Сначала робко, потом ярче, заливая все кругом радостным светом. (Даже ржавые грабли возле двери чьего-то кирпичного дома выглядят в этот момент произведением искусства, можете мне поверить.) В глубине кладбища поднимается туман, солнечные лучи золотят верхушки кустов.

Между тем, никаким входом в этот прекрасный приют умиротворения по-прежнему не пахнет, а мне необходимо попасть внутрь!

Но тут кладбищенская ограда кончается. Впереди лес. Примерно в полуметре от ограды – вонючая канава с низеньким пологим берегом, заросшим ежевикой. С этой стороны кладбище огораживает проволочная сетка, но в ней, к счастью, есть дыра.

Земля устлана гнилой хвоей, ветками и листьями. Кое-где почва подозрительно мягкая, неприятно пружинит под ногами. В эту минуту у графини коварно съехал чулок и пришлось скрыться в маленькой березовой роще.

…Ann Wood….18… Loving memory

John Covard Died Jan 13th 1919 Aged 57 years

Also of Richard Son of the above

Died in France Nov. 29th 1918

Aged 24 years

In domino memory Ada Elizabethe Daile Died April, 15th, 1918 Aged 17 years

Пробую стереть снег с надгробного камня, который кажется достаточно старым, но растаявший снег замерз опять, затвердел и царапает руки.

Time passes

Memories live on…

Надо бежать, подменять ребенка B.: Дашу, которая присматривает за ребенком Сашей. И, так как я по-прежнему не имею понятия, где здесь выход, то наскоро поднимаю с земли несколько дивных шишек monkey puzzle, доходящих мне до подмышек и нисколько не смущаясь, что с кладбища, и резво несусь вперед. Добираюсь до первого же места, где ограда пониже, сбрасываю на тротуар свои трофеи, и сигаю через ограду. Отряхиваюсь, как ни в чем ни бывало, поправляю задравшийся шлейф, то есть, простите, пальто, оцениваю испачканные чужие перчатки (те, с вокзала Ватерлоо) и удовлетворенно направляюсь в сторону дома.

Узнав про странные шишки, пан Поберовски предположил влияние соседства с сумасшедшим домом.

– Да, но как же на кладбище попадают нормальные, приличные люди?

– Наверное, – предположил редактор, – они все делают это через ту же дырку в заборе. Иначе зачем бы она была нужна? А гроб через забор передают тем, кто уже пролез.

– И вся похоронная процессия, – подхватила графиня, – со скорбными лицами лезет в дырку в заборе. Дамы придерживают юбки. Джентльмены поддерживают дам под руку. А обратно через забор. Скорбящих родственников под мышки поддерживают друзья. Джентльмены подсаживают дам.

– У них все очень благородно, – согласился редактор.

– Англичане… – прошептала графиня.

Но самое интересное выяснилось сегодня. Признаюсь Свете:

– Ты знаешь, не понимаю вообще ничего из того, что говорит твой сын. Общаемся больше жестами и угадываем по контексту.

– Ах, это чепуха, – отвечает мне британский ученый, работающий в местном университете. – Я и сама понимаю его не каждый раз.

И графиня поняла вдруг то, что давно надо было: три четверти англичан не всегда понимают друг друга, но совершенно этим не смущаются.

Рабочий блокнот кончился. Его хватило меньше, чем на месяц. К счастью, у меня припасен новый. Роскошный блокнот, купленный на вокзале Ватерлоо вместо обеда.