Текст книги "До Бейкер-стрит и обратно"

24 декабря 2009 года

Был канун Рождества. Точнее, утро кануна Рождества. В распоряжении графини имелось около часа, чтобы успеть вернуться к дом B. для рождественских приготовлений. И графиня отправились на кладбище в надежде успеть хоть что-нибудь. Потому что именно здесь будет главное место действия в последней части, а на рождественские праздники кладбище – увы! – закрывается, а потом я уеду.

В этот раз графине ловко удалось попасть на территорию кладбища как леди, через ворота главного входа.

Но едва ее сиятельство вошли в ворота, как с правой стороны кладбища подъехал не очень чистый джип. Из джипа вылез небритый турок лет, может быть, сорока пяти-пятидесяти. В спортивных штанах.

– Заблудились? – спросил он со страшным акцентом.

– Нет-нет, спасибо, – тоже со страшным акцентом поторопилась отделаться графиня. – Хотела бы прогуляться здесь. Это можно сегодня?

– Можно, – подумав, ответил турок. – Но только фотографировать запрещено.

(«Еще чего», – подумала графиня.)

– Хорошо. – сказала она вслух. – Спасибо.

И собралась было идти искать то место, которым в прошлый раз закончила прогулку.

– Хотите карту? – предложил турок.

– Да, спасибо.

Он полез куда-то в недра джипа, достал карту и открыл ее.

– Какая часть кладбища вас интересует?

– Та, что более всего развалилась.

Турок сильно задумался. Потом посмотрел на графиню немножко странно.

– Это довольно далеко, – сказал он. – Понимаете?

– Да, – просто ответила графиня.

– Это в самом деле далеко, – упорствовал турок. – Уверены, что хотите идти пешком?

Графиня осознала, что перед ней какая-то местная администрация.

– У меня есть время прогуляться, – попробовала отбиться она. – Здесь очень хорошо.

– Да, здесь очень хорошо, – согласился турок. – Очень spiritual.

– Beautiful!

– Very beautiful! – Но вы, видимо, не понимаете, оно очень большое.

– Это ничего, – графиня была полна решимости отстоять свой кусок кладбища.

– Сто сорок акров, – уточнил турок и почесал небритый подбородок.

Дальше он сказал длинную фразу, которая ускользнула от понимания ее сиятельства. Но графиня вежливо улыбнулась и ответила: «yes».

И увидела приветливо открытую дверцу машины.

Что бы сказал его сиятельство, если бы ему сообщили, что его лучшая половина села в машину к небритому турку в спортивных штанах, на кладбище, не поняв даже, что он нее хотят? Смутно думалось, что вероятнее всего, речь идет о небольшой обзорной экскурсии. Но если нет? «То ли ему по дороге, то ли денег хочет, – с прибалтийской подозрительностью подумала графиня. – А, может быть, он маньяк?» И села в машину.

– Посмотрите, какие скульптуры! – восклицал турок по мере того, как джип подскакивал на пригорках. – А надгробия! А мавзолеи! О да, это прекрасное, spiritual место, настоящий праздник для души!

– О да, фантастическое! – откликались ее сиятельство, не отводя глаз от окна и на всякий случай все же оживляя в памяти несколько приемов самообороны для дам, освоенные в юности. – А что это за такой забор из… о, а как же по-английски будет «из березовых бревен»? Ну, все равно, из вот этих деревьев. Он такой странный…

Забор из бревен по своей форме в точности напоминал свирель. За ним, сквозь чащу погруженных в тяжелый сон деревьев, сквозь спутанные гривы веток и клоки мха, сквозь рыжую сухую траву мрачнел уже настоящий лес.

– Они выгуливали здесь собак, – сказал турок горько. – Мы отгородили. Можете вы вообразить: выгуливать собак на кладбище? А?

– Нет, – призналась графиня, глядя на скорбного гранитного ангела в потемневшем от сырости балахоне.

И подумала вслух:

– Знаете, никак не могу… э-э-э-… воспринять…осознать… м-м-м… ах да: почувствовать. Не могу почувствовать это место как грустное. Оно слишком красиво.

– Да, оно скорее спокойное, – согласился турок. – Но кое-где и грустно тоже. Довольно-таки грустно.

Человеку, который только что понял, где Джонатанн Смолл спрятал сокровища Агры, оно грустным не казалось. Ни в каких местах. Даже в том, где лежит Харольд Хью Хикст, лейтенант Манчестерского полка, рожденный в 1893 м и умерший в 1919 в возрасте… посчитали? Ну вот.

– Они бросали здесь мусор, – жаловался турок. – Бумагу, пластиковые бутылки, все эти пакеты. Это ужасно, я не понимаю, как такое можно делать.

– Мусор? – в ужасе переспросила графиня, глядя на устланную дубовой листвой дорожку и на мелькающий между мраморными и гранитными плитами хвост зайца.

– Да, мусор.

– Невозможно представить.

– Да, и не говорите.

Склеп. Мне нужен склеп. Мне даже нужно внутрь этого склепа. Как мне найти подходящий? Вернуться завтра, поискать? Но завтра будет нельзя. Надо быстро спрашивать обо всем, что может понадобиться. Желательно так, чтобы меня поняли. Значит, у меня порядка получаса (наверное), чтобы сформулировать ход сюжета… Э-э-э… так. С чего бы начать?

– Я целыми днями езжу по кладбищу, – сообщил турок. – Смотрю, чтобы все было в порядке.

(«Это вы, конечно, хорошо делаете, но… впрочем, я везучая, должно пронести….»)

– Откуда вы? – поинтересовался мой провожатый через две минуты, пока графиня огромными от восторга глазами обозревала вид за окном.

– Из Латвии, – не очень охотно отозвалась графиня.

– О, Латвия! – обрадовался турок и ткнул пальцем в карту:

– Вот тут у нас латвийская часть. На нашем кладбище много стран, много разных культур. Это прекрасно. А где Латвия?

– Довольно близко к России, – сказала графиня привычно.

– О, Россия! – восхитился турок. – Вот тут у нас российская часть, там и батюшка есть, и вообще целое братство. Русские очень приятные люди.

Графиня вежливо согласилась и вежливо спросила:

– А вы откуда?

– Моя семья из…

– Oh?

– From…(нрзбрч)

– Oh, sorry, I don't know, where it is.

– Это рядом с Турцией и…(нрзбрч).

– Турция! – обрадовалась графиня, услышав знакомое слово.

– Но сам я не турок! – сказал провожатый.

– А я не латышка, – улыбнулась графиня. – Я русская, но родилась и всю жизнь жила в Латвии.

Не-турок опять сказал про русских и спросил:

– Как вас зовут?

Графиня, которая так и не сумела приучить англичан ни к паспортному Jelena, ни к сокращенному Lena, запнулась.

– Helene, – ответила она, подумав. – А вас?

– Erkin, – ответил не-турок и произнес что-то такое, что, по-видимому, означало его полное имя.

– Nice to meet you, – не покривила душой графиня, понявшая, что ее часа хватит куда на большее, чем планировалось. – Можем мы немного постоять здесь? Я хочу взглянуть поближе на этот маленький мавзолей.

– О, конечно! – согласился Эркин с большой охотой, и заглушил мотор.

Мы оба вылезли из машины и обошли кругом мавзолея.

Графине очень хотелось спросить насчет склепов, но она забыла это слово по-английски, и не знала, как объяснить по-другому.

– Мы заделали вход, – продолжал Эркин, показывая на грубую кирпичную кладку между гранитных колонн, – чтобы посетители, эти вандалы, не лезли внутрь. Вы не поверите, но они постоянно это делали.

Графиня быстро сделали возможно более невинный вид.

– Я, однако, их понимаю, – ляпнула она нечаянно.

Эркин посмотрел подозрительно, но графиня уже сидела в машине.

– Послушайте, здесь невозможно прекрасно, это фантастически!

Из рабочего блокнота графини:

«Потом часовня. Желтая штукатурка, скорбные фигуры святых и ангелов, заделанный вход. Пять провалившихся в мох надгробий. Глухая, глухая болотистая местность кругом.»

– О, – Эркин заглушил мотор снова. – Ну, мисс, сейчас вы увидите нечто неожиданное. Я покажу вам фокус.

Он вынул из кармана куртки маленький фотоаппарат и быстро пошел за часовню.

– Тысяча восемьсот одиннадцатый год… – прошептала графиня, склонившись к ближайшему надгробью.

Буквы осыпались и почти совсем сгладились на сыром сером камне.

Тем временем Эркин обошел часовню кругом и присел на корточки. Перед ним было узкий лаз в самом низу стены, такой, что протиснуться внутрь сможет разве что худая кошка.

Полыхнула вспышка.

– Вот это, – Эркин ткнул пальцем в изображение на экране, – гроб.

Графиня увидели край затопленного темной водой гранитного гроба. Кругом вода, каменные обломки, мох и буйная темная растительность.

– Гробов пятнадцать, – продолжал объяснять Эркин, – один на другом. Они все затоплены водой.

Графиня оторвались, наконец, от созерцания гробов и подняли на него глаза.

– Я, может быть, выгляжу не вполне нормальным, – смутился Эркин. – Но я люблю это место. Я живу им. Видите ли…

– Эркин, – голос графини звучал тоже не очень нормально, – Эркин, подождите.

– Я понимаю, что могу показаться безумным, – продолжал оправдываться не-турок, – но…

Графиня перевели дух.

– Я писатель. – Ужасную правду нужно было сказать быстро, четко и коротко.

– А, да? – в голосе не-турка звучало нескрываемое облегчение. – И что, современная проза или…?

– Да какой там «современная»! &mdsh; махнула рукой графиня. – Слушайте. 1922 год. Клуб шерлоки… м-м-м…

На нервной почве к слову «шерлокианцы» никак не приделывалось окончание.

– В общем, такие люди, которые…

Эркин выслушал и сказал:

– Да, да! Любой сюжет based на каких-то реальных событиях! И знаете, что еще…

Он опять побежал к машине.

– Сейчас, – сказал он, заводя мотор, – сейчас я покажу вам secret-place. Надо знать его, чтобы найти. И никто…

Джип рванул с места.

Действительно, никто бы не нашел это место, не зная, что оно здесь. Посреди пригнутых ветром к земле, сломанных тонких деревьев, почти совсем погруженное в гнилую траву и листья – сломанное, провалившееся надгробие. Под которым из темноты выглядывал край чего-то каменного, потерявшего всякий цвет.

– Это гроб, – пояснил Эркин.

Да, гроб. Со сдвинутой крышкой. С пустым пространством внизу, достаточным, чтобы…

– Послушайте, а дата? Как же дата? – вскричала графиня.

В каком состоянии было это место в 1922 году? Имело ли хоть приблизительное сходство с теперешним пейзажем? Кто здесь похоронен?

– Это неизвестно, – Эркин покачал головой. – Все стерлось, смылось дождями. Да еще эти археологи рыскали в поисках артефактов. Но я могу узнать. Здесь ведь в самом деле искали сокровища. Здесь и…

Он с улыбкой посмотрел на онемевшую графиню.

– …и в нескольких других местах. Я знаю много историй об этом, мисс. И…

Тут он махнул рукой, чтобы его не перебивали.

– И у меня есть друг. Историк.

Графиня судорожно сцепили пальцы, чтобы не схватить его за рукав.

Ангелы могут принимать разный вид, вы знаете. Они так ловко маскируются. То примут наружность британского ученого, доктора философии, матери троих детей. То занудного консультанта. То, наконец, вашего собственного мужа. Так что кладбищенский смотритель – даже как-то не оригинально. Классика жанра, леди и джентльмены. И что же это будет, если все начнут хватать ангелов за рукава?

– Эркин, – эта фраза была чистой данью вежливости, ответ я знала и так. – Могу я написать вам?

Ангел улыбнулся лукаво, и в руках графини (а руки эти за время беготни в холодную погоду с блокнотом огорчительно огрубели, покраснели, покрылись цыпками) оказалась визитная карточка:

Erkin R. Guney

Managing Director

– Мы, – ангельский палец (похожий на волосатую сосиску, но все же без всякого сомнения ангельский) ткнул в карту, – находимся здесь.

Правый нижний угол, сантиметров пять-семь от конца карты.

– Я напишу своему другу, он поможет вам с изображениями. С историческими фактами. Только изложите мне вопросы.

Эркин посмотрел мне в лицо и засмеялся.

– Я – ваш рождественский подарок, мисс.

На прощанье он подставил щеку. Как я могла ему отказать?

P.S. Вы знаете, леди и джентльмены, что я скажу. Я не полезу в склеп и не приведу на кладбище никого с фотоапппаратом. Жанр авантюры требует нарушить запрет. (Тем более, что англичане нарушают его сплошь и рядом), аудача, говорят, любит наглых. Но она не любит невежливых…

24 декабря 2009 года. Вечер

Представьте себе маленький кирпичный дом с колокольчиком над входом. Небольшой двор окружает изгородь из остролиста. Через белые решетчатые окна видна гостиная с пианино в углу, с камином и детскими рисунками на стенах.

В гостиной стоит огромная нарядная елка, под которую последние несколько дней клали подарки, и к Рождеству их накопилось уже изрядное количество. Все ходят и косятся под елку, но раньше завтрашнего утра – ни-ни, никаких подарков. Ребенок Саша, пяти лет, часов с двенадцати требует уложить себя спать, чтобы скорее настало утро. Несчастное дитя с трудом доживает до десяти часов вечера и галопом несется в постель.

Свет погасили, теперь горят только свечи в бутылках. Первое, что мы делаем – конечно, сразу после того, как разлит по бокалам глинтвейн, – взрываем Christmas crackers – рождественские хлопушки. Это совершенно не те тусклые бумажные штучки с вылетающими конфетти, которые взрываем мы на балконе или на улице. Это сияющие, разноцветные хлопушки, завернутые наподобие гигантских конфет. Согласно традиции, вы берете за хвост хлопушку вашего соседа (тот в это время крепко держит ее за второй) и дергаете, что есть силы. Вместо ожидаемых конфетти на пол падает фальшивый бриллиант, маленький волчок или еще какое-нибудь сокровище. Но это, леди и джентльмены, еще не все. Вам полагается также бумажная (золотая, серебряная или разноцветная) корона и глупая (это традиция) загадка, ответ к которой прилагает тут же. У меня, например, была такая:

«Что бы вы назвали бумерангом, который не возвращается?»

Ответ «палку» ввел графиню в некоторое изумление. Ее сиятельство боялась прочесть «себя».

Забавнее всего было, конечно, достать бриллиант из хлопушки: что же еще может получить графиня в поисках сокровищ Агры?

Чем заняты англичане в вечер кануна Рождества, я, признаться честно, не знаю. Ах нет, не совсем: про Рождественские carols мне все же известно. Так вот, их поют. И делают это очень красиво. И тем более красиво поют в семье B., где Света играет на пианино, а Даша – на флейте. Имеется еще бас-гитара, на которой учится играть Даша, и скрипка, которую этой музыкальной барышне как раз положили под елку. Ну, а дальше мы играли в «крокодила» – те, кто никогда не играл в эту игру, наверняка знают ее под названием «немое шоу». Играли на обоих языках, и графине было не каждый раз легко, но ни секунды не было скучно. Если вы хотите представить себе, как это было, более детально, попробуйте загадать самое простое слово и показать его жестами, без слов. Старший сын B., Андрей, гениально показавший «экзистенциализм» (в доме доктора философии вполне простое слово), коварно загадал мне слово «пляж». Можете себе представить. «Экзистенциализм» он показал, приняв задумчивый вид и куря в потолок.

На следующий день было Рождество. С утра мы совершили небольшую экскурсию на еще одно старое кладбище (гораздо более похожее на кладбище, чем Бруквудское, и Бруквудское по душе мне больше), но ровно к трем были дома, на рождественский обед. Почему, спросите вы, именно к трем? Потому, леди и джентльмены, что именно в это время Ее Величество произносит свою рождественскую речь. Обыкновенно она говорит о вечных ценностях – семье, взаимоподдержке и так далее. О чем же еще говорить королеве в Рождество? Не скажу, что слушала, затаив дыхание, потому, что в этот раз речь была об Афганистане, но королева непременно присутствует в каждом доме на рождественском обеде и выслушивается со всей почтительностью. Старенькая, седая, безупречная, со своей всегдашней сумкой (в которой Ее Величество держит расческу и горсть мелочи), и тихим четким голосом.

На этом изящная часть моего повествования кончается. К вечеру приехали друзья B. в количестве примерно десяти человек и мы предались обжорству.

Если попробовать описать вкус рождественского пудинга, то представьте себе столетний дубовый сундук с изюмом, ромом и взбитыми сливками.

Я понимаю, что мои слова не вызывают доверия, но это невероятно вкусно.

Как жаль, что меня зовут не Алиса! Но пудинг-то по-прежнему пудинг. И манеры у него куда как получше кэрролловского пудинга. По крайней мере, он не хамил, не обижался по пустякам и вообще вел себя крайне скромно. До тех пор, пока к вечеру следующего дня от него не осталось только крошек.

Покойся с миром, прекрасный, воспитанный пудинг.

Еще одно традиционное блюдо: mince pies – такие штуки, похожие с виду на кексы, заполненные внутри вареньем. Графиня ели и плакали: есть было уже некуда, а не есть невозможно.

Это почти вся история о Англии, леди и джентльмены, осталась мелочь: просмотр нового фильма о Холмсе в первый день открытого показа, в кинотеатре «Амбассадор» в Вокинге и прогулка графини по берегу Кнэпхиллского канала (ибо какая же Англия без английских пейзажей?) и письмо.

Письмо пришло за два дня до моего отъезда. Было оно от одной из лондонского журнала. Журналу, как несложно догадаться, требовался автор, и нравилась идея дневника русского человека, осваивающегося в Англии.

Так могла бы начаться моя лондонская карьера. На двух условиях: если бы у меня были хоть какие-нибудь деньги для ее продолжения, и если бы я собиралась остаться здесь навсегда.

Но почему так?

28 декабря 2009 года

Мой one-way в аэропорт Стэнстед был самый дешевый, после его покупки осталось пенсов десять. Это означает не только 28 фунтов 50 пенсов (билет на пятнадцать минут раньше был 29 фунтов). Это еще означает, что в каждый из указанных пунктов надо прибыть вовремя. One way включает и метро, и железную дорогу. Но представьте: часа три пути. Четыре пересадки, между которыми минут по пятнадцать. А если я не найду? Если заблужусь? Сяду не в тот поезд?

Вы удивитесь, но добралась графиня без приключений. Точно в срок.

Вот и Стэнстед. Вот и нужная очередь.

Боже, какой ужас. Я хочу домой. Я не хочу домой. Я хочу к мужу и сыну. Я не хочу в эту страну. Мое сердце разбито!

Ну, дальше понятно. Из воздуха материализовались двое мужчин.

– Спокойно, графиня! – блеснул глазами Д.Э. Саммерс. – Все будет так, как должно быть. Алекс, простите, я, кажется, перехватил у вас реплику.

– Нахватались! – буркнул Фокс. – Дорогая графиня, природа приключений загадочна и непредсказуема. Мы не можем знать, когда и как именно они случаются.

– А главное, каждый должен заниматься тем, что он любит, – добавил Д.Э. Саммерс.

– Но, – беспомощно спросила графиня, – а как же деньги? Ведь у меня ничего не получилось!

Самолет поднялся в воздух.

Эпилог

Мое возвращение домой оказалось совсем не таким, как представлялось. Это было ужасно. Утешало – и абсолютно всерьез – только одно: все живы. Долги графа, оставленный бабушке с дедушкой сын и полное безденежье – все смешалось с один бесконечный кошмар. Потом в доме отключили воду и электричество, и сиятельная, но совершенно бестолковая чета вернулась в родовой замок графини, 46 кв. м., где к тому времени уже жила мать графа. Ободранная ванна, тоскливые обои, в которые въелся запах кухни – и полная невозможность хоть на минуту остаться одной. Графиня сцепила зубы и продолжала писать. «У меня есть граф, – думала она, – и Светозар Чернов. Как сказал бы Остап Бендер: сальдо в мою пользу.» Часть дня только уходила теперь на переписку с редакциями и еще больше – на некий смутный нахальный план, который бы позволил жить в любимом времени, заниматься любимым делом и этим, по возможности, зарабатывать.

Это было нагло, тяжело и безденежно, но меньше графиня не могла.

Скоро граф отбыл в Петербург, из Петербурга в Белгород, из Белгорода – в Москву.

– Пан Поберовски, планы меняются. Мы не едем в Германию. Мы едем в Россию.

Со дня на день ее сиятельство ждала сигнала собирать вещи, и только это придавало ей сил. Тем временем попутный ветер принес идею, людей, согласных помочь, и возможности: печать по требованию. Нужное время, нужное место – все, как положено ловцу удачи. Атеистка-графиня осенила себя трусливым крестом и объявила в своем блоге подписку на первую часть романа. Заваленный работой пан Поберовски писал бесконечные извинения: графинюшка, простите, я опять не успел. «Подите к бесу, – бормотала графиня, всеми силами стараясь не приставать с глупостями, – Вы и так сделали столько, сколько не сделать никому!»

Текст уже ушел в верстку, а он все сокрушался:

– Я иногда чувствую себя виноватым, графиня. Честное слово. У меня возникает ощущение, что я, вмешавшись полгода назад в Ваш творческий процесс, в значительной мере задавил своей пристрастностью ко всяким историческим мелочам Вашу склонность к импровизации.

– Немножко, пан Поберовски. Я в самом деле увлеклась. От новизны ощущений и еще потому, что бытие определяет сознание. Так получается достовернее. А что равновесие временно пропадет – Вы сами предупреждали, и я согласилась. И, по-моему, как раз сейчас все начинает становиться на свои места – по крайней мере, мне уже вторые сутки выдумывается.

– Я не люблю Питера Акройда, но он как-то очень хорошо выразился: “я теперь знаю так много, что могу выдумывать правду”. Мы с соавтором с какого-то момента стали именно так ощущать себя. И я очень хочу, чтобы Вы освободились от прямой зависимости от рекламы (в первую очередь) и от моего занудства – и смогли писать в полную силу.

– Пойду, подергаю белые нитки, пан Поберовски.

– Подергайте, Ваше Сиятельство, а я спать пойду.

Спустя минуту графиня, вычищавшая из текста лишнюю рекламу, не выдержала:

– «Лед прекрасного размера» покорил мое сердце, – написала она, уговаривая себя, что консультант все равно увидит сообщение только завтра.

– Какой лед? – немедленно появился Светозар Чернов.

Того же 30-го марта, спустя полчаса, он написал:

– Все графиня, подсчет стульев, на которых надо одновременно сидеть, вывел меня из равновесия. Пойду я лягу, так хоть меньше вероятности, что упаду.

– Не падайте, пан Поберовски, нельзя. Сколько же у Вас стульев?

– Я насчитал восемь на текущий момент. Где найти такую жопу, чтобы все эти стулья заняла? И ведь ни от одного не откажешься по разным причинам. Хотя вроде даже от переиздания книжки отказался…

– Как отказались, зачем?

– А зачем мне переиздание «Бейкер-стрит»? Разве Вы сейчас согласились бы на издание Вашего романа по состоянию, скажем, на июнь прошлого года? Даже если бы Вам заплатили за это достаточно денег, чтобы тезис «любимое занятие должно приносить доход» оправдался?

– Да вот еще!

– Я не хочу переиздания. Я хочу новую книжку. «Энциклопедию викторианства» с огромным количеством картинок. Я ее готовлю по мере возможности. А «Бейкер-стрит» мне не интересна.

В уже готовую верстку отсылались десятки страниц правок. Уж не знаю, как, но верстальщик Оля, героический человек, терпела все это, невзирая на отсутствие платы за работу.

– Посвящение-то, – поинтересовалась она, – будет?

Тут графиня растерялась и попросила время подумать. От нее только что дым не шел. Она вносила правки, занималась бухгалтерией и по ходу дела писала лихорадочные письма адскому фокуснику. Тот накануне как раз сделал графине предложение:

– Деготь, – сказал он со вкусом, – можно заменить говном.

– Пан Поберовски.

– Или навозом, – поправился Светозар Чернов.

– Мнэ-э-э… – задумалась графиня. – Ну, тогда уточните мне, пожалуйста, каким.

– Коровьим.

Дальше возникали вопросы чисто практические: Как мажут навозом? Если яма, то какова в ней температура? Что находится вокруг? Как выбираться из этой ямы?

Фокусник не отвечал. Графиня решила не беспокоить.

Прошло два дня, три – а он все не появлялся. Стесняясь своей навязчивости, ее сиятельство отправила sms. «Пан Поберовски, – написала она робко, – с Вами все в порядке?» Ответа не было, и если бы не работа… но работы было много, ужасно много.