Текст книги "Быть избранным. Сборник историй"

Быть избранным

В лесу росло одно Дерево. То есть оно росло не одно. Вокруг ведь был целый лес деревьев. Но это Дерево было особенное. Оно было очень гордое.

Когда оно стало таким, никто уже и не мог вспомнить. В детские свои годы Дерево росло под сенью огромной Березы. Она была щедрой, не забирала себе из почвы много питания, делилась с малышом. Береза пила много воды, но маленькому Деревцу тоже оставляла. Она заслоняла его от ветра, качаясь и размахивая плетистыми ветвями. Она уберегала его от жгучих лучей солнца, способных загубить и опалить неокрепшие ростки. О Березу чесали спины лоси, ее кору грызли зайцы. А Дерево при этом оставалось невредимым, росло и крепло, наливаясь силой.

И вот однажды зимой Березу спилили. Дерево очень переживало. Конечно, за себя. Боялось, чтобы его не затоптали, не сломали, и чтобы ствол Березы ненароком не упал на него и не придавил. Но люди все сделали аккуратно. Вообще в тот раз спилили много берез. Выбирали их по размеру и толщине. Говорили между собой, что на дрова. Отлично, мол, береза горит в камине и в печи.

Когда люди, погрузив свою добычу на специальные машины, уехали, Деревце долго не могло оправиться от испуга. Успокоившись же, сказало: «А так им и надо, этим березам! Сами виноваты, что из них такие хорошие дрова получаются. Раз ни на что больше не годны, то пусть горят».

Рябинка, услышав его слова, покраснела всеми своими ягодами от негодования.

– Как тебе не стыдно? – возмутилась она. – Ведь Береза же тебя вырастила! И такова твоя благодарность?

– Меня? Береза? Еще чего придумала? Никто меня не выращивал, – запищало Дерево, – я само росло, само старалось. А Береза эта мне только мешала, и солнце закрывала. Теперь хоть заживу свободно, веточки расправлю!

Елка грустно вздохнула, насупилась и отвернулась. Сосна не услышала его слов. Ее голова была высоко, и мысли тоже. А Дуб неодобрительно промолчал. Он пребывал в зимней полудреме, и ему не хотелось ни с кем разговаривать. Тем более с таким заносчивым и себялюбивым юнцом.

К тому моменту, когда в лесу снова зазвучали пилы и топоры, Дерево стало подростком. Уже не ребенок, но еще и не взрослый. Сил и высоты у него заметно прибавилось. Прибавилось и гонору. Оно ни с кем не дружило, ни за кого не радовалось, никому не сочувствовало, никому не помогало. Окружающие его растения тоже не стремились к общению с ним. Дерево в каждом находило изъян и недостаток и принималось их высмеивать. Ему было приятно обижать и печалить других. Это его развлекало.

В тот раз рубили деревья больные, кривые и старые. У людей это называлось «санитарная вырубка». Дерево по этому поводу не преминуло позлорадствовать:

– И очень даже правильно! Сами виноваты! Нечего таким калекам тут расти, лес засорять. Из-за них нам, нормальным деревьям скоро воды и питания не останется. Про солнце я уж вообще молчу. Его в наших широтах ведь и так кот наплакал. А от этих уродцев все одно толку ноль.

Его соседи стали возмущаться:

– Что же ты за дубина бессердечная такая? – взволнованно воскликнула Рябина. – Ни слезинки, ни росинки не обронишь!

– Что б тебя зайцы обглодали! – пасмурно пожелала Ель и, как обычно, отвернулась.

Дуб зарычал и грозно затряс косматой гривой. А Сосна, как и прежде, ничего не услышала. Высокая она была очень.

Шли годы. Дерево росло, хорошело, корнями теснило окружающих, захватывая себе лучшие куски. Рябинка приуныла, осунулась, стала покашливать. Дерево, когда было не в настроении, перекрывало ей солнце и воду. А поскольку настроение у него довольно часто было отвратительным, то несколько рябиновых веток стали усыхать. Ель опасливо косилась в сторону крепчавшего на глазах соседа, не зная, чего от него ждать. И на всякий случай старалась особенно не распространяться в его сторону. Даже Сосна обеспокоилась и стала временами поглядывать вниз. Все более неуютно ей становилось рядом с таким компаньоном. Только могучий Дуб пока не тревожился на свой счет. Его корни уходили на такую глубину, куда Дереву даже не снилось добраться.

Временами Дерево принималось мечтать о своей судьбе и судьбах других. Мозгов у него прибавилось, знаний тоже, но не душевной теплоты. Поэтому все его рассуждения были как ядовитые шипы: больно кололи и раны от них долго не заживали.

– Давайте смотреть правде в глаза. Кто вы – и кто я? Вы все плебеи в сравнении со мной. Мое предназначение настолько выше, что я даже не хочу тратить время на обсуждение наших различий. Вот что из Рябины выйдет? Да ничего! Тем более в ее нынешнем состоянии. Две ветки слева засохли, а справа ее ест какая-то гадость. Противно смотреть, честное слово. Тьфу-

тьфу-тьфу, хоть бы не подцепить от нее заразу. И ведь еще не старая же вроде, а гляди-ка… надо же так себя запустить…

– Не старая я, – всхлипнула Рябина, – да вот угораздило меня рядом с тобой вырасти. Душишь ведь ты меня, бессовестный… что я тебе плохого сделала? Посмотри, сколько деревьев вокруг растет и всем всего хватает, никто не отнимает у других еду. Одному тебе все мало, душегуб. Смерти моей хочешь…

– Ой, да ладно тебе, старуха, не хнычь. Сделают из тебя напоследок рябиновые бусики. И довольно с тебя. На что ты еще годна-то. Ха-ха. Думаешь, рябиновый паркет лучше? Постоянно чувствовать, как по тебе кто-то топчется, давит башмаками. А начнешь скрипеть и расшатываться, отправят следом за березами – в топку. Такая вот перспектива. Как тебе, а?

– Хам! – не сдержалась всегда осторожная Ель. – Ты как со старшими разговариваешь? Да еще с женщиной! Что тебе за радость над ней издеваться?

– Ой-ой-ой! Как хочу, так и разговариваю. Угрожать взялась? А что мне за это будет? Ты меня уколешь? Прямо смотрите как страшно. Ха-ха-ха! Смотри, договоришься ты, вот покончу с Рябиной, и за тебя примусь, еловая душа. Эй, народ, а из ели что делают, кто знает? Говорят, у нее древесина вся в сучках и низкого качества. Так что обшивку сделают из тебя какую-нибудь, и то второго сорта. Да-а, не повезло тебе, смотрю я, ох, не повезло, ёлкой-то уродиться.

В этот раз Сосна все слышала. Дерево ведь уже высокое выросло. От испуга и переживаний она с хрустом уронила вниз небольшую ветку.

– Эй, ты! Как тебя там, Сосна! Чего ты тут свой мусор разбрасываешь? Держи его при себе! – заорало Дерево. – И без тебя всякого барахла полно! Поняла меня?!

– Да, конечно, простите, – испуганно прошептала Сосна, – я больше не буду. Это случайно вышло.

– Простите… ага, случайно… а убирать этот хлам кто будет, я что ли? Кстати сказать, сосна от ели немногим отличается по качеству древесины. Получше, конечно, не стану врать, но тоже не эксклюзив. Мебелишку какую-никакую сделают, наверное. Шкатулки простенькие из обрезков настрогают. Если вообще повезет, то останешься целой и станешь мачтой на паруснике. Только какие сейчас парусники? 21 век же на дворе. Да и потом, быть мачтой тоже сомнительное счастье. Болтаться по морям, по волнам, да солеными ветрами обдуваться. Бррр… жуть! Как представлю, аж мороз по веткам. Не позавидуешь тебе, не позавидуешь.

– Отстань от них, негодяй! – загрохотал Дуб, треща ветвями. – Чего тебе надо? Растешь себе и расти. Чего ты к слабым прицепился? Чего изгаляешься? Ты-то сам, что из себя представляешь, скажи на милость?

Дерево с ухмылкой отвечало:

– А я, к вашему сведению, отношусь к особо ценным породам дерева, и не вам всем чета. Вот ты, Дуб, чем можешь гордиться? Ну, предположим, возрастом, ну, еще размером. И все? А на что годишься? Кем ты стать сможешь? Шкафом? Буфетом? Или паркетом! Или дверью, к примеру. Ха-ха. Вот это карьера! И ради этого расти 200 лет? Да просто курам на смех! Ой-ой, не могу, как смешно!

– Да, могу стать и паркетом. И буфетом. И что с того? – с достоинством сказал Дуб. – Я живу сотни лет. И вещи, сделанные из моего дерева руками мастера, будут служить не одному поколению людей. Они надежные и крепкие. Им доверяют и их любят. А из Сосны и Ели люди строят дома. Они защищают их от холода зимой, и от зноя летом. В них хорошо дышится и пахнет лесом. А Рябина кормит ягодами птиц и лесных зверушек. И человека лечит. И ее дерево очень красиво, а древесина с интересным рисунком. Из него делают не только паркет, но и инкрустацию.

– Ох, какие же вы все жалкие, – досадливо поморщилось Дерево. – Стать паркетиной или частью стены – ваш предел мечтаний. Ужас! Прямо тошно слушать, честное слово. И среди таких плебеев мне приходится жить! Какая жестокая несправедливость! О, Создатель, за что же мне посланы такие мучения?! Почему я не расту среди равных мне прекрасных Деревьев?

– Простите меня, пожалуйста, уважаемое Дерево, – вежливо сказал молодой куст Орешника, внимательно слушавший разговор и осмелившийся в него вмешаться. – А кем станете вы? Каково ваше предназначение в будущем?

Дерево надменно повернулось к Орешнику и прежде всего отчитало его за дерзость:

– Во-первых, кто тебе позволил вмешиваться в наш разговор? А во-вторых, с какой стати я стану отвечать на вопросы столь незначительного растения, как ты?

– Я снова прошу у Вас прощения, – сказал Орешник, деликатно не обращая внимания на высокомерный и агрессивный тон Дерева. – Но все же позвольте мне, обычному кусту-простолюдину, узнать это. Мне не повторить вашей судьбы. Хоть за вас порадуюсь.

– Хм… порадуешься?., ну да, что тебе еще остается? Конечно же, куда вам всем даже мечтать о моем пути?.. Что тебе сказать? Современные технологии таковы, что всего и не предскажешь, но нет сомнений, что из меня сделают нечто уникальное. Слишком я совершенный и редкий экземпляр. Думаю, что проведу свою следующую часть жизни в музее или во дворце. Во всяком случае, я этого достойно! И на меньшее не согласно!

– Не согласно? А кто же тебя спросит-то? – удивилась Рябина. – Разве люди нас спрашивают?

– Вот еще! Кто такие люди? Я само решаю, кем мне быть! Не позволю делать из меня, что попало! Не дам себя унизить!

– Поживем – увидим, – с усмешкой сказал Дуб. – Я много всего повидал за свой век. Если дерево не достаточно покладисто, оно мало на что годится и люди с ним не церемонятся. Советую тебе не ерепениться, а соглашаться на то, что предложат.

– А я разве сказало, что нуждаюсь в чьих-либо советах? – высокомерно сказало Дерево. – Обойдусь как-нибудь без ваших подсказок, не сомневайтесь.

– Ну как знаешь, – не стал настаивать Дуб. – Я просто из добрых побуждений, а ты уж само решай.

– Вот и решу! Своего ума хватит!

На том разговор и завершился.

Прошло несколько лет. Рябина почти засохла, но бодрилась, все еще завязывала ягоды на живых ветвях. Куст Орешника разросся и окреп. В его зарослях кормились и прятались разные птицы, скакали белки. Высокая, стройная Сосна стала корабельной мачтой и путешествует теперь по разным странам. Не раз перелетные птицы передавали от нее лесным обитателям привет. Ель осторожно выкопали огромным ковшом, пересадили на церковный двор и она красуется на каждое Рождество в гирляндах и мишуре. Дуб оброс новыми могучими ветками, корнями еще углубился в землю. Под ним бывает полным полно желудей и дикие кабаны приходят ими лакомиться. Они роют землю своими копытцами и клыкастыми мордами, но Дубу от этого только щекотно и смешно. Никакого вреда животные ему причинить не могут.

Пришло время и для Дерева. В лес приехал мастер с двумя рабочими. Он ходил среди стволов, высматривал, выбирал, цокал языком или качал головой. Возле Дерева он в восхищении замер.

– Какой дивный экземпляр! – сказал он радостно. – Это просто находка! В наших широтах такое редкое Дерево! Откуда же? Это невероятно! Просто чудо!

Дерево от этих слов еще выше вздернуло голову.

– Ну что, слышали? – закричало оно на весь лес. – Что я вам всегда говорило? Я – уникум! Я – чудо! Меня ждет что-то великое! Можете все засохнуть от зависти!

– Да, – согласился с мастером один из рабочих, – это Дерево стоящее. И дорогое.

– Но очень капризное, – сказал второй рабочий. – Если его поведет, то уже ничего не сделаешь.

– Не поведет, – убежденно сказал мастер. – Я этого не допущу. С нашими возможностями и технологиями из него можно сделать все, что угодно. Я сделаю из него замечательный шкаф! Просто уникальный.

– Из меня – шкаф?! – взвизгнуло Дерево. – Вы в своем ли уме? Мастер называется! Я не дамся!

Но рабочие уже завели пилу и приступили к его стволу, поэтому возмущенных криков Дерева никто не слышал.

В мастерской толстый прочный ствол аккуратно распустили на доски и засунули их в специальную сушильную машину. Мастер сам, никому не доверив, выставил кнопочками температуру и время сушки.

Дерево было вне себя от возмущения. Каждая его досочка изгибалась и коробилась, сопротивляясь своей участи быть шкафом. Когда мастер увидел то, что получилось, он был очень расстроен.

– Ничего не понимаю, – сказал он растерянно, – неужели я где-то ошибся? Неужели пересушил…

– Ты ошибся, когда собрался сделать из меня какой-то дурацкий шкаф! Не царский трон и не стол в королевском дворце. Не секретер или бюро, где бы хранились важнейшие государственные бумаги. А банальный шкаф, где будут висеть чьи-то пальто и лежать исподнее и носки… стыд и срам… не позволю! Не бывать этому!

Мастер сдался не сразу. Он обрабатывал Дерево паром, смачивал разными составами, снова запускал сушку, вытягивал его в разных станках, засовывал под пресс. Но все усилия были тщетны. И мастер совсем поник. Через несколько дней он пришел в мастерскую с незнакомым человеком.

– Вот, смотрите сами, прекрасная древесина. Для вас отлично подойдет. Великолепный рисунок спила, отлично полируется, шикарно выглядит. С дорогими бронзовыми ручками будет смотреться просто изумительно. Несмотря на высокую стоимость, покупателя вы легко найдете. Богатые люди ведь тоже умирают.

Дерево настороженно прислушивалось к разговору: о чем это он?

– Умирают, не сомневайтесь, – усмехнулся незнакомец. – А почему же вы готовы расстаться с таким красавцем? Ведь это редкость.

– Не расстался бы, но по моей части из него ничего не получается. Все же мебель есть мебель. Она у всех на виду. Должна служить долго и быть надежной и красивой. А его выворачивает и так и сяк, и наперекосяк. Какой уж тут шкаф… сами понимаете… поэтому и цена такая невысокая. Выгодное предложение для вас, согласитесь?

– Не спорю, выгода несомненная. И гроб из такого дерева получится отличный. У нас не такие жесткие требования. Поэтому я справлюсь с теми недостатками, что вам мешают.

– Гроб?., из меня – гроб! Это что, шутка такая? Вы меня запугать хотите, да? Не выйдет у вас ничего! Ничегошеньки не выйдет! – закричало Дерево.

Но его, конечно же, никто не услышал. Люди не умеют слышать голоса деревьев. А между тем, уже другие рабочие уложили драгоценные доски в грузовую машину и отвезли в новую мастерскую.

Теперь уже гробовщик занялся усмирением Дерева, но и его ожидало фиаско. Доски выгибались и корежились в разные стороны. Все ухищрения оказались напрасны, и Дерево отвезли в цех, где под высоким давлением прессовали из разных досок будущие стены деревянных домов. Из него пытались сделать клееный брус. Возмущенное Дерево сопротивлялось изо всех сил, доказывая свою особенность и уникальность. В итоге мастер без лишних сантиментов забраковал испорченные заготовки и отправил ее в другой цех…на опилки. Потом опилки смешали с клеем и мощными прессами раскатали из этой массы древесно-стружечные листы. Сил воспротивиться этому процессу у Дерева уже не осталось. Оно превратилось в дешевую имитацию древесины. Из чего-то сделали книжную полку, из чего-то тумбочку, из чего-то подставку для обуви. Что-то просто ушло в утиль.

Так бесславно закончилось существование редкого по дарованиям, но горделивого и строптивого Дерева. Его таланты обещали блестящее будущее, но гордыня не позволила ему стать реальностью. За свою долгую жизнь оно не сказало никому даже доброго слова. Никого оно не любило, и никто не любил его. Поэтому никто о нем не вспомнил и не пожалел.

Куст Орешника вскоре разросся так, что закрыл собой его засохший пень. Словно Дерева никогда и не было.

Гость

Их семья была не совсем типичной. Хотя кого теперь этим удивишь? В наши времена мало ли кого именуют семьей.

Ну, да, под венец не ходили, и печатей не ставили. Так и что с того? Зато был сын, Димка. А это тебе не пустячок. Пятилетний человечек, со своими особенностями, характером. Опять же, и они с Лизой столько лет вместе, что как-то вполне логично им считаться без всяких формальностей мужем и женой.

График у них выработался своеобразный. Они проводили вместе выходные и праздники. А в остальное время жили порознь. И это оказалось вроде как удобно для обоих. Егору не пришлось себя приспосабливать к чужому быту, к другому человеку, а Лиза не была обременена заботами о мужчине в доме. Стать его женой она не рвалась. Замужем уже побывала. Развелась. Егор не уточнял причины. Кому надо, тот пусть и лезет, спрашивает, а ему это было не интересно. Чего вникать в чужие проблемы? Своих что ли не достает?

Месяца три всего-то и прошло от начала их отношений, как Лизка забеременела. Егор присел. Ну, все, теперь не отвертеться. Хомут готов – подставляй шею. И он уже думал, как бы завести речь об аборте. Но Лиза повела себя так, словно ничего и не происходило. Ни в чем не упрекала, ни на что не намекала, не давила, не просила… Егор все ждал и ждал подвоха, а его все не было.

Беременность Лиза переносила легко, никаких недомоганий не испытывала. Наоборот – расцвела просто. С Егором была ласкова и весела, а он все подозрительно прислушивался к ее интонациям, боясь неприятного разговора. Но напрасно он волновался. Как-то Лиза воодушевленно поделилась с ним своими мыслями, что это, мол, хорошо, что они не расписаны. Ей вот на работе знающие люди подсказали, что у нее, как у матери-одиночки, гораздо больше выгод. Льготы разные, и пособия от государства. Может, даже на новую квартиру поставят в очередь. Короче, одни сплошные плюсы. Лиза была бесхитростная и расчетливо-сметливая одновременно.

Егор послушал ее щебетание, и у него отлегло от сердца. Кольца на безымянный палец и марша Мендельсона от него никто не добивался, и на свободу никто не покушался. Все осталось как было. На радостях Егор стал любить и желать Лизу с еще большей силой, а ее соблазнительно округлившиеся формы этому только способствовали.

Ближе к родам Лиза отяжелела, погрузнела, стала неповоротливая и капризная. Он терпел недолго. Потом наплел про командировку и появился на горизонте снова, когда пришло время забирать их с Димкой из роддома.

Лиза встретила его радостно, с гордостью показывая краснолицего сморщенного старичка в красивом одеяльце с голубым бантом. Краснолицый сопел, пищал, кряхтел и тужился, портя воздух, а она смотрела на него с умилением и обожанием. И Егор с обидой отметил, что на него так никогда не смотрела.

Лизина мать, его условная теща, недобро косилась в его сторону, с неприязнью поджимая губы. Егор про себя мстительно радовался, что официально она ему никто, и поэтому все ее взгляды на него действия не имели.

Сына общим решением назвали Дмитрием. Имя красивое и благозвучное. И с отчеством вполне гармонировало. У Егора теплело на душе при мысли, что у него теперь есть сын. Все ж таки своя кровь, продолжение рода.

Он хотел и своим родителям сказать про внука, познакомить их, но как-то все тянул с этим. Знал, что они, люди старой закалки, потребуют от него то, чего не требовала Лиза. Сразу начнется: как же так, вы до сих пор не расписаны, мальчик при живом отце – безотцовщина, ты нас позоришь…

Егор терпеть не мог подобные разговоры. У них и так все было хорошо, без постороннего вмешательства. Поэтому бабушка и дедушка все пять лет и оставались в неведении, что у них есть внук.

Лиза оказалась прекрасной матерью. А вот Егору стало доставаться меньше внимания. Секс у них случался гораздо реже. Частенько она накануне выходных звонила и просила не приезжать к ним, мол, у Димочки похоже, животик болит. То у Димочки зубки режутся, то грипп ходит, «а ты нам из своего офиса инфекцию притащишь. Ну и что, что у вас сейчас никто не болеет? Это просто скрытый период. А потом разом все и слягут».

Или, подозрительно прислушиваясь к его голосу в трубке, спрашивала с тревогой: «А ты чего это гундосишь? Заболел что ли?» «Да ничего я не заболел! Вечно тебе всякая зараза мерещится», – зло огрызался Егор, уже зная, что любые его аргументы бессильны, и к телу его не допустят.

Несколько раз он срывался, и из вредности «сходил налево», благо с этим проблем нету, охочих до секса женщин хоть пруд пруди. Но вскоре затосковал по Лизе, ее мягким грудям и привычному запаху, по своим тапочкам под кроватью, по сыну, наконец… И Егор снова вернулся в стойло.

Сын подрастал, из пищащего младенца превратился в щекастого карапуза, стал смешным и интересным. Егор с радостью с ним возился, и млел, когда малыш обхватывал его ручонками и, прижимаясь слюнявым личиком, шептал ему в ухо: «Ига каёси, Ига каёси»… Что на его детском языке означало «Егор хороший».

– Лиз, может, пусть он меня лучше папой зовет? – однажды сказал Егор неуверенно. – А то как-то это вроде не по-русски отца по имени называть…

– Ах, ерунда, – отмахнулась Лиза, – какая разница? Ребенок ведь слышит, как я тебя зову, вот и повторяет. Оставь, он уже привык.

В три годика Димку определили в хороший садик, а Лиза, скрепя сердце и, убеждая себя, что ребенка нужно приучать к социуму, вышла на работу.

Собственно там они и познакомились. Егору, чрезвычайно щепетильному в коммунальных платежах, по ошибке отключили домашний телефон. И он, прихватив из дома пачку оплаченных квитанций, поехал ругаться на телефонный узел. А за стеклом, в окошке сидела Лиза. Она была такая милая, такая славная, и так искренне в знак сочувствия и признания своей вины прижимала пухлую ладошку к отделанному кружевом декольте, что Егор ругаться раздумал. А вместо этого спросил: «Девушка, а можно вас вечером проводить домой?» Она не стала ломаться, широко улыбнулась в ответ и согласилась. Так все и началось.

Егор поймал себя на мысли, что теперь ревнует. Он не доверял Лизе. После рождения ребенка она стала еще привлекательнее. И декольте любила по-прежнему глубокие. Мало ли кто там шастает на этот телефонный узел. Пока Егор в офисе штаны протирает, Лиза, может, уже роман с кем-нибудь крутит.

Вслух он ничего не говорил, но его внутренние подозрения выливались несколько раз в какие-то совершенно дурацкие ссоры на пустом месте, чего прежде у них никогда не бывало.

Он убеждал ее сменить работу. Пугал инфекциями, которых она панически боялась. Лиза, любившая стабильность, не уступала. Ей ее работа нравилась и уходить с нее она не собиралась. В ответ Егор, убежденный, что она упорствует не просто так, превращался в капризного и злобного самодура.

Она мстила ему, сокращая время их встреч.

«Я ведь и так мало вижусь с ребенком. Ему надо уделить больше времени в выходные. Так что ты в эту субботу не приезжай. Мы с Димочкой хотим вдвоем побыть», – говорила она медовым голосом. И он слышал насмешку сквозь этот мед. Поэтому молча повесив трубку, метался зверем по своей квартире, швырял об стену вещи, бил посуду и до хрипоты матерился. Он, сам установивший для себя такой гостевой режим, теперь злился, что его в гости не приглашали.

После каждого такого кризиса неизменно наступало потепление. Лиза снова превращалась в лапочку, домашней кошечкой ластилась к нему и он все прощал. Да и было ли что прощать, кроме его маниакальных предположений?

Летом график у них неизменно менялся. Димка с Лизиными родителями переезжал на дачу, в деревню, и Лиза, проводила там большую часть времени. Поэтому Егор приезжал к ней в будни, после работы, и временами даже с ночевками.

Летом-то все и случилось.

Лизе на работе дали путевку на море, и она суетилась, собирала справки, привозила Димку в поликлинику на осмотр и анализы, сама тоже бегала по нужным врачам. Было время летних отпусков и многих специалистов не оказалось на месте. Лиза металась и нервничала, боясь не успеть получить в карту заветные синие штампики.

С Егором они виделись урывками и на ходу, впопыхах. В утешение она обещала ему выходные, и даже дала ключ от квартиры, хотя это ничего и не гарантировало.

Он приехал в субботу пораньше и решил устроить сюрприз. Накупил по дороге разных вкусностей, хорошего вина, роскошный букет и стал готовиться к приезду Лизы. Вообще такое расточительство было не в его духе, но в этот раз он расщедрился. Уж слишком соскучился.

На журнальном столике, где он собирался организовать их романтическую трапезу, лежала серая картонная папка. Видимо, это и были документы для санатория. Егор машинально перекладывал ее с края на край. Потом отбросил на одно из кресел, чтобы не мешала. На ковер выпала и спланировала к его ногам невзрачная черно-белая копия в прозрачном файлике. Он нагнулся, поднял, поднес к глазам и застыл.

«Бураков Дмитрий Сергеевич. Отец – Бураков Сергей Викторович. Мать – Буракова Елизавета Ивановна».

Егор все шарил по строчкам глазами, разглядывая чужие и странные для него имена и фамилии рядом с именем сына. Он осел на диван и опустошенно уставился в одну точку.

Все теперь представилось ему в ином свете. И то, что Лиза не брала у него паспорт, когда оформляла новорожденного, и никогда не просила денег, и не настаивала на браке… и не давала сыну называть его папой… теперь выходило, что папой он зовет кого-то другого…

В дверь позвонили. Егор не сразу и с усилием поднялся. Лиза влетела в квартиру, веселая, бодрая, с хорошо уложенными волосами.

– Ой, как здорово! Молодчинка! Такой шикарный стол накрыл. О! Даже букет купил! Какая прелесть! А как тебе я? – и она покрутилась перед ним, демонстрируя свежую прическу. – Я еще в салон красоты успела забежать. Нравится?

Егор стоял и молча смотрел на нее стеклянным взглядом. Наконец, Лиза заметила, что что-то не так и огляделась. Увидела на диване свидетельство о рождении и тут же все поняла.

– Ну как же ты… нашел таки… – сказала она, слегка нахмуря брови. – Вот ведь я, дурища, совсем забыла, что папку тут оставила. И чего ты туда полез? Это ведь некрасиво, лазить по чужим документам, – попрекнула она, впрочем, совсем беззлобно.

– Я не лазил… Оно выпало… – тускло сказал Егор.

Лиза вздохнула, но не опечалилась. Лицо ее снова

стало безмятежным. Она постояла, раздумывая, потом приблизилась к Егору, взяла его за руку и усадила на диван.

– Ну, и чего ты так скис? – сказала она мягко. – Он ведь все равно твой сын, только вот фамилия не твоя… ну так что ж…

– …Кто…кто такой этот Сергей Викторович Бураков?

– Мой муж.

– Но ты ведь разведена?

– Ну, это я тебе так сказала… прости… конечно, нехорошо с моей стороны…

– Нехорошо?.. Ты это так называешь?.. Но почему? Почему… зачем? Я не понимаю… если есть муж, то зачем ты… со мной, зачем ребенок…

– Так ради ребенка же… Сережа согласился ради ребенка. Он сам тебя и предложил. Сказал, что ты – лучший кандидат. Жениться не захочешь. А детей иметь можешь. Сам среди ребят в офисе хвастал, что два раза тебя пытались захомутать через беременность, но ты оба раза соскочил. А Сережка после спортивной травмы бесплоден. Вот и вышло так…

– Хвастал в офисе… откуда он про меня знает?

– Так он вместе с тобой работает, в соседнем отделе.

– …Бур… Серега Бур… айтишник…

– Точно…

– Это выходит, что с телефоном домашним тогда не ошибка была?.. Мы не случайно познакомились.

– Нет, не ошибка. Сережка придумал.

Егор потерянно помотал головой из стороны в сторону.

– Господи! Что со мной?.. Мне кажется, что я схожу с ума… может, я сплю… ущипни меня…

– Не буду… Ты не спишь. Это все правда. – Лиза провела легкой ладонью по его бледному лицу. – Я даже рада, что так вышло… честно… Может, и нарочно папка эта тут… сама не знаю… Устала я… Прости, я сто раз могла тебя бросить… но не смогла, понимаешь?.. Мне тебя жалко было. И скандалы эти твои… видно было, что ты одинок, что мы тебе нужны.

– Вы меня использовали… мерзавцы… – задыхаясь от кипящего в нем гнева и обиды, глухо произнес Егор. – Вы меня унизили!.. Да я вас… засужу!

– Ха! Вот те раз! Использовали?! Унизили!.. А ты? Ты не использовал? Приходил, когда было удобно, ел, пил, чужую жену употреблял… Ты ведь даже никогда не поинтересовался, на что мы с Димкой живем. Подарка сыну путного не купил… Ты хоть представление имеешь, сколько стоит растить ребенка? Все эти коляски, кроватки, памперсы, комбинезоны, сапожки… Это нам с неба падало?., использовали его, понимаешь ли…

– Ты никогда не просила денег! И ничего не просила! Могла бы сказать!

– И что? А если б просила? Если бы сказала? Ты бы дал? Или, женился бы на мне? – презрительно прищурила глаза Лиза.

– Почему ты не просила?! Почему?..

Она промолчала, лишь с усмешкой хмыкнула в ответ.

– Как так? Шесть лет… я был здесь целых шесть лет!., как это возможно? Где же был твой муж? Прятался в шкафу? Или за шторой?

– Не волнуйся, не прятался. Не такие уж мы извращенцы… Был ты здесь… да как ты был-то? Придешь-уйдешь. Как гость. Дай Бог, если когда ребенку чего принесешь. А так тебя ведь только секс интересовал… Вон стол какой накрыл. Не пожадничал, – Лиза кивнула головой в сторону тарелочек с деликатесами. – Уж сколько раз я тебя прогнать думала? А потом послушаю, как ты скулишь в трубке и не могу… Сережка бесился, конечно… Но он Димульку обожает и ради него терпел… Тем более, что мы еще ребеночка хотели, а все не получалось у нас с тобой никак. Видно, ты же тоже не молодеешь. Под сороковник дело подходит. А теперь, представь, стала вот обследования проходить, оказалось, что беременна! Так что на море Димуля с бабушкой поедет, а мне нельзя на солнце. Дома останусь… буду ему братика или сестричку носить.

Лиза бесхитростно улыбнулась, показав молодые крепкие зубы.

Егор при виде этой улыбки, отшатнулся. Он встал и, нетвердо ступая, пошел к двери.

Она его не остановила. Не окликнула. Сидела и радостно смотрела в окно.

Высокое летнее небо предвещало длинный и солнечный день.