Текст книги "Яма"

10

Градский намеренно громко хлопнул входной дверью, оповещая родню о своем прибытии домой. Навстречу они не выбежали. Предположительно, готовились к его появлению, штудируя заготовленные речи.

Войдя в большую гостиную, Серега невольно нахмурился.

Могучее племя. Все в сборе. Бабушка, отец, мать, Леська и даже некровный Славик.

Остановился перед родней, ожидая, когда отец на правах вождя стартует со своими наездами.

Если мыслить, как нормальный человек, Сергей своим яростным поступком все, к чертям, завалил. В юридической плоскости, избиение человека – это уголовная статья. В его случае ситуация усугублялась еще и тем, что преступление совершено на территории университета.

Ждал, когда начнет приваливать.

Но ничего не происходило. Все молчали. Уставились на него, как на случайного незнакомца, который за каким-то чертом пробрался в их казематы. Рассматривали. Изучали. Выискивали, не пойми что.

Крутанул бейсболку козырьком назад.

– Могу я ознакомиться со сценарием текущего представления? Знаете же, что мне, как бесчувственному чурбану, трудно предполагать, что вы от меня ожидаете.

– Цыганочку с выходом, – затребовала Леська с ухмылкой.

И так как «старшие» продолжали молча таращиться, Серега, подыгрывая, отбил сестре поклон.

Выпрямился и замер.

– Чёт я очкую… – подмигнул. – Для цыганочки.

Улыбка Леськи стала шире. Минуло больше двух месяцев с ее выписки из больницы. В последнее время Град несколько раз пытался описать состояние сестры, но слов не хватало. Ни строчки. Как будто заклинило. А может, проблема состояла в том, что все рифмы уходили в направлении Кузи. Подсознательно он ее – и грубо, и ласково, и даже матом… Но тетрадь так и лежала нетронутой.

Вернулся к мысли, что доволен увидеть Леську улыбающейся. И если уж ему все равно прилетит…

– Я у мамы один сын, сразу после дочки, – зачитал слегка охрипшим голосом первое, что пришло в голову.

Алеся прыснула смехом, закатила глаза и тряхнула светловолосой головой. Слава посмотрел, как на долбо*ба. Что, конечно же, не ускользало далеко от реальности. Его, Града, внутри все еще колбасило. Радость, восторг, нервное возбуждение, эйфория – не находил точной формулировки. Если свериться с толковым словарем, вряд ли эти ощущения назывались каким-то одним единственным определением.

Очень сильно хотелось быстрее оказаться одному, чтобы мысленно пережить и понять все моменты уходящего дня. Круг за кругом.

Игнорируя неизгладимое презрение к собственной жалкой персоне, Серега неосознанно усмехнулся.

Рассчитывал, что отец прервет его скотское позерство гневной тирадой. Да он его после всего раскатать должен!  Но тот продолжал молчать, будто дар речи утратил.

– Раунд[1], – выдал, настойчиво полагая, что родне стоит срочно подключаться к диалогу.

– Не имею ничего против цыганочки и стихов, но мне больше нравилось, когда ты танцевал сальсу. Раз-два-три-четыре… – виляя бедрами, выдала бабушка Сергея, Стефания Митрофановна. – Пять-шесть-семь-восемь.

Отец оценил абсолютно несмешную шутку матери, издавая непонятный крякающий звук.

– Ни слова больше об этом, – предупредил Град с чувством легкого раздражения.

Да, его вдруг пристыдило упоминание о занятиях бальными танцами. Видимо, нервная система пребывала в неком разболтанном состоянии после всего случившегося и реагировала на всякую ерунду. Следовало отдохнуть, чтобы прийти в норму.

– Ладно, раз твое собственное лицо цело и невредимо, я намерена выпить бокал вина и отправиться спать, – произнесла бабушка.

– У меня тоже с утра важная встреча. Так что… Всем спокойной ночи, – заложив руки за спину, отец с гордо поднятой головой следом покинул гостиную.

«Что за нах???»

«Он что, объелся грибов?»

Серега буквально окаменел, изумленно глядя перед собой.

– Собрание завтра после четвертой пары, – сообщила мать, поднимаясь с дивана.

Моргнул, на повторе прокручивая ее слова только затем, чтобы осмыслить.

– Постарайся выражаться без матов. Никаких бейсболок. Требуется пристойный внешний вид, я тебе рубашку и брюки приготовила. Хотя, кто тебя не знает… – улыбнулась чересчур довольно, учитывая случившееся.

– Это все?

– А что еще?

– Не хочешь спросить, почему я его избил?

– Я уже знаю, почему. Алина Кузнецова к нам на кафедру заходила.

– И что? Все? Ты не собираешься выписать мне пиз… – не хватило выдержки, чтобы замыливать свое удивление приличными словами. – И что случилось с отцом? Он «дал борща» с корвалолом?

– А что не так с отцом?

– Да он меня за меньшее в бараний рог скручивал!

– Перегорело, видимо, пока ты изволил явиться.

– Да ни в жизнь!

«Это нахр*н невозможно!»

– Папа очень удивился тому, что ты защитил эту девушку. Не просто же подрался… Она тебе нравится?

– Не надо пороть чушь, – яростно возмутился, натыкаясь взглядом на странную улыбку матери.

Перевел взгляд на Леську, та тоже светила зубами во всю свою физическую возможность. Дальше по кадру вообще все плачевно: у Славы то ли предобморочное состояние, то ли запор, то ли первые признаки более серьезной болячки.

Порывало напомнить им всем, что у него-то, в отличие от них, железный иммунитет. Хотя они и без дополнительных уведомлений должны знать.

– Бл*дь… Напридумывали уже, да? Не надо, ладно? Она… Кузя – просто мой друг. Ничего такого… особенного, – самому же не понравились заминки и паузы между словами.

В обычном человеческом понимании они указывали на нечто большее. То, что человек либо пытается укрыть, либо по каким-то тщедушным причинам не может озвучить.

Алеся кивнула. Двинувшись к выходу, за каким-то чертом притормозила около него. Тронула рукой предплечье.

– Любая страсть толкает на ошибки, на самые глупые толкает любовь[2].

– И к чему сейчас эта декламация? Вообще мимо. Прекращай лыбиться.

Леська с неким гребаным снисхождением, которое выказывала к Сергею лишь пару раз за всю жизнь, похлопала его по плечу.

– Зайду к тебе попозже.

– Не утруждайся. Ничего нового не раскопаешь. Ничего нет.

– Угу.

– Своему Славе будешь «угукать».

– Угу.

– Мам? Скажи ей что-то.

– Алеся, оставь брата, – вмешалась мать.

И тут же рассмеялась вместе с Леськой.

– Да идите вы…

***

В комнату, после тихого четырехтактного стука, вошла Леська. Град поморщился и отложил на край стола тетрадь, которую до этого бездумно вертел в руках. Не прятал. Знал, что сестра без спросу не возьмет.

Наблюдал за тем, как Алеся прошла к большому аквариуму. Заглянула через стекло, отыскивая расположение одной единственной черепахи.

Серега тихо, практически беззвучно, вздохнул. Его беспокоило то, что у сестры все еще сохранилось это механическое касание рукой к животу.

– Помнишь, какой она была, когда я ее принесла? – это уже шло, как чертова риторика. Задавала этот вопрос едва не в каждый свой приход. – Со спичечный коробок. А теперь…

– А теперь она на пенсии. Оставь животное, Буффало не любит внимание.

– Какая пенсия? Не сочиняй. Черепахи живут до восьмидесяти лет.

– Моя заслужила очень длинную мирную старость. Ей нравятся тишина и покой.

– Да, конечно, – склоняясь над аквариумом, постучала по стеклу, чтобы привлечь внимание животного.

Буфа даже глаза не открыла. Еще тот пофигист – любила «динамить» непрошеных гостей, и хозяина в том числе.

– Можно я ее покормлю?

– Грязный прием. Буффало уже ела. Не надо ее перекармливать. Она все-таки женщина.

– Бу-бу-бу. Женщина-черепаха с мужским именем.

– Когда вы уезжаете?

– Послезавтра.

– Слава как? Доволен?

– Почему ты у него не спросишь?

– Он умеет разговаривать?

– Серый!

– Так доволен?

– Да.

– Счастливый мужик. Ему вот много для жизни не надо. Уже вижу, как ты открываешь дверь «Крузера», а он с радостным лаем запрыгивает на пассажирское сидение.

– Серый!

– Не превышай скорость слишком сильно и следи, чтобы окно было закрыто, – продолжал с абсолютной серьезностью. – Если Слава выставит голову, заработает конъюнктивит.

– Серый!

– Ладно-ладно. Перегнул. Отломалось. Выбрасываю, – поднял руки в знак капитуляции. – Чего пришла?

– Расспросить о той светловолосой девочке, которую ты называешь подругой.

– Откуда ты знаешь, какого цвета ее волосы?

– Мне мама сказала. Говорит, она миленькая.

– Нихр*на подобного. У мамы все милые и красивые.

– Так она еще и красивая?

– Я этого не говорил.

– Ну как же? Сказал.

– Я предположил, что мама так говорила.

– Она не говорила, – засмеялась Леська. – А вот ты – да.

– Просто заткнись.

Сестра еще сильнее захохотала.

А потом полезла к нему со своими дурацкими «обнимашками». Прижалась головой к груди, совсем как Ника днем. Вздохнула глубоко. Помолчала. Видимо, это чисто девчачья фишка – успокаиваться подобным пассивным способом.

– Я тебе ключи от квартиры оставлю. Если вдруг понадобится, ну знаешь, тихое место. Приводи свою подругу.

– Ты дурная, что ли? – глянул соответственно, как на полоумную. – Она не такая.

– Вот! А «таких» я бы тебе в свой дом не разрешила водить.

– Харэ, ладно? Не хочу о ней говорить.

– В таком ключе? – подняла к брату лицо. – Или вообще?

В душе ликовала, подметив Серегино сердитое «не такая». Не продолжил ведь настаивать, что Кузнецова – только друг.

«Очень хороший знак», – решила Леська.

– И так, и так.

– Окей, – кивнула. – Не хочешь, не будем.

Снова прижалась щекой к груди.

– Что я буду делать без тебя в Киеве?

– Жить.

– Приедешь ко мне? В гости?

– Приеду.

***

Он стоял один посреди огромной сцены актового зала. Сначала его выдрючил декан, следом – замдекана. И, конечно, особо активные члены педколлектива, имена и должности которых Град либо не помнил, либо просто не знал. Студпрофком от моральных порицаний удержался, только по их небезразличным взглядам и так стало понятно – они его ментально поддерживают. В конце главная из них, в лице Русланы Кузнецовой, с коротким сухим суммированием фактов попросила скостить для Сереги наказание.

Представители милиции и вовсе не распинались. Зачитали только какое-то административное распоряжение, которое касалось, в принципе, всех учащихся. Особых претензий к Граду у них не было, так как Закревич не пожелал писать заявление. Видимо, побоялся того, что его после такого социально сожрут и выср*т.

Остальных заинтересованных, как всегда, заткнули деньги отца.

Настоящее напряжение Сергей испытал, только когда пожелала выступить Кузя. Он был чертовски, мать вашу, против. Но не спихнешь же ее со сцены, в конце концов. Пришлось сжать волю в кулаки и молча терпеть ее воодушевленный рассказ о том, какой он, Сережа, прекрасный человек и друг. Приписала ему все, что можно… Нет, он, конечно, поддался эмоциям и вышел из себя именно потому, что ее обидели, но нахр*на об этом разжевывать тысячам любопытных и не очень людей?

Когда он смирился с мыслью, что спихивать ее со сцены недопустимо, некое чувство, привитое ему явно не воспитанием, оформилось в требовательное желание прикрыть Нику. Чтобы все эти придурки и дуры, мудаки и шлюхи, моралисты и заучки, ну и остальная масса в меру нормальных людей, перестали пялились на нее с такой интенсивностью.

Свой рассказ Ника приправила решительными акцентами, сохраняя впечатляющий апломб. Это притом, что вчера с Градом она позволила себе быть размазней. Сегодня, он чувствовал, внутри нее тоже все дрожало, но в своем вербальном обращении она неслась, как локомотив, за права женщин и человечества в целом.

Серега охр*нел еще в процессе, но в конце она его морально буквально добила, озвучив чертову просьбу: назначить им двоим одинаковое наказание.

Он ей утром в холле сказал «Привет» и намеревался после собрания бросить «Пока». Ну, на крайняк, еще, возможно, что-то типа «Пересечемся». На этом – пока все. После вчерашнего еще не отошел. Хотел просто остыть, постепенно к ней привыкнуть. Иначе, было ощущение – взлетит, как ракета.

Хоть и злился, поедал ее глазами.

Плюшка – вся такая хорошая девочка. Юбка в складку, свитерок под горло, теплые колготки, хвостик на макушке.

Сладкая хорошая девочка.

А он – полная ей противоположность.

Мысли – грязные, желания – непристойные, взгляд – наглый. В остальном, конечно, сохранял невозмутимый вид. И это он сегодня еще выглядел по-божески, как выразилась мать. Грудь и плечи сковала белая рубашка. Бедра и ноги – темные брюки с идеальными стрелками. Только на макушке неуместный, как и его мысли, аксессуар – бейсболка козырьком назад. Натянул машинально, без этого из дома бы не вышел. Крышу рвало, поспать удалось совсем считанные часы. Белки глаз все еще воспаленные, как после перепоя, хотя накануне не пил.

Когда услышал наказание, которое им с Кузей на двоих вменили, понял, что стоило напиться в хлам. Официально, под личную расписку: оказывать любую требуемую помощь в Спасо-Преображенском соборе, с 16:00 до 18:00 по четвергам до конца учебного года.

Без пособничества отца, черт подери, не обошлось! Это же он всячески стремился, чтобы сын церковь посещал.

«Приплыли, короче…»

Подозрения возникли еще на собрании, а в первый же «святой четверг» Серега убедился: ни о какой практической помощи речи не шло. В небольшом домике за церковью отец Святослав усадил их с Никой за стол и растянутым монотонным тоном начал впаривать им религиозные догмы. По ходу задавать вопросы и критиковать все, что он, Сергей, скажет.

Гнев – порок. Прелюбодеяние – порок. Возлияние – порок. Злословие – порок. Гордыня – порок. Не верить в Бога – самый больший грех.

Принял решение не высказывать никаких мыслей, даже если чертов иудей снова насядет на него с вопросами. Зато Ника с азартом входила в обсуждения и дискуссии со священником, чем, порой, крайне бесила Сергея. В груди все зудело, а язык жгли слова – так и подмывало ей возразить или просто заткнуть.

– Я много читала о религии. Но для меня некоторые вещи остаются неоднозначными, хотя я из верующей семьи и сама верую. В Библии пишут, миром правит Бог, но, на самом деле, мир неуправляем. То, что происходит, часто не имеет ни логических, ни физических обоснований. Люди – неконтролируемая энергия, и когда они сталкиваются, никто не может предугадать, какой из этого будет исходная масса. Народы воюют, убивают друг друга… Почему Бог это не контролирует? Почему позволяет болеть и умирать хорошим людям? А плохим, напротив, оставаться здоровыми и благополучными до глубокой старости?

Градский поразился тому, какими мыслями забита ее голова. О религии она читает… Думает, верует… В его семье, к счастью, только мать любила разбрасываться умными тезисами, закрученными предложениями и неожиданными выводами. Отец, с верой по-старинке, придерживался более очевидных и реальных вещей.

– С позиции духовных писаний, плохой человек тем или иным образом будет расплачивается за свои грехи в своей следующей жизни. И соответственно, проблемы в этой жизни у человека имеют непосредственную связь с его плохими поступками в его прошлой жизни, – ответил Нике священник. – «И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! Кто согрешил, он или родители его, что родился слепым[3]?» Возникает закономерный вопрос: когда он мог согрешить до того, как родился слепым? Ответ однозначен: только в прошлой своей жизни.

– Простите, батюшка, но мне эта теория кажется очень шаткой, – упрямо заявила Кузя.

– Ошибка в том, что это не теория. А священное писание, ему следует верить беспрекословно.

– Нет, я не согласна.

Шумный выдох качнул бороду отца Святослава.

– Тогда я приведу тебе еще примеры.

– Примеры, которым нет доказательств?

– Есть. Библия.

– Может, завтра я изменю свое мнение. Такое случается… Но сегодня утром я наткнулась на один пост в своей ленте… Меня пригрузило, я так разочарована и так расстроена… Не хочу даже спорить, – и с искренним энтузиазмом продолжала спорить, потряхивая из стороны в сторону своими светлыми волосами.

Но больше всего Града подрывало, когда Кузя бессознательно ловила руками тонкую прядь и в процессе разговора вертела ее или накручивала на пальцы.

Он не верил в Бога. Но находиться на территории церкви, перед лицом священника, с эрекцией – кощунство даже для него.

А потом, по дороге домой, Ника еще умудрялась предъявлять Сергею претензии, мол, ей одной приходится за двоих отдуваться.

– Мог бы хоть что-то сказать…

Да не мог, бл*дь. В том-то и дело, что не мог.

Почему-то реакция на нее не утихала. Становилось только хуже, хотя он упорно возобновлял эмоциональные блоки.

Это просто случилось, без какого-либо решения со стороны Градского. Он, бл*дь, стал таскаться за Кузей, как дворовой пес. Она постоянно была чем-то занята, он же, на фоне нее, вроде как, х*рней страдал. Не подходил слишком часто, но везде вылавливал ее глазами. Она даже не замечала, погрязнув в книге или конспекте. В столовой, на подоконнике, прямо на полу под аудиторией – непрерывно что-то читала. У нее то репетиция, то заданий много, то текст учить нужно. А Град не знал, куда себя деть. К ней, сука, тянуло. Хоть увидеть… Бывало, даже в общагу приезжал, хотя все там ему претило. Все, кроме нее. Звал ее к себе домой. Точнее  – предложил один раз, не подумав. Так она округлила глаза и заворчала, что ей нужно учиться. И он вдруг разозлился, вместо того, чтобы выдохнуть с облегчением.

Хотел ее внимания.

И все же старался сохранить дистанцию, все еще не понимая, чего, в конечном итоге, стремился от Ники добиться.

Пришел на концерт. Офигел, конечно. Дышал с трудом, когда она на сцену выходила. Через тело будто ток пустили – все горело и кололо. Взгляд оторвать не мог: следил за малейшим движением, ловил каждую улыбку… Только почти все время с Кузей в паре выступал какой-то обсосок. И смотрел на нее слишком заинтересованно, слишком откровенно… А она ведь уже была его!

Она была его.

Когда бухал, тогда от Ники держался на особом расстоянии. Даже телефон дома оставлял, чтобы не возникало соблазна позвонить или написать. К причинному месту впору лед прикладывать, а кровь все гудела по венам. Перетр*хал  всех мало-мальски симпатичных, со светлыми волосами. И все – не то.

У Карпа с Веркой проблемы затянулись, а он его слушал вполуха, потому что со своих переключиться не получалось.

Хотел Кузнецову.

После, как протрезвеет, первым делом мчался домой к телефону. Проверить, не писала ли?

Не писала плюшка.

Первой – никогда.

Хотел ее нестерпимо. Уже просто до боли.

Но какое-то чувство сидело внутри и не давало ее трогать. Не прикасался к ней даже. Только взглядом и мыслями – все границы нарушил. А она – смотрела доверчиво. Брала его за руку, пока шагали вместе из университета в церковь, из церкви в общежитие. Обнимала, когда чему-то радовалась или шутила.

Трещала, трещала без умолку. Обо всем на свете: что в книжке прочла, какое кино смотрела, как их группу шпилит препод по вышке.

– Я говорю, зачем он тебе? А Катька надулась. Сереж, вот если он мне не нравится, разве я должна притворяться? Разве друзья так делают? Вот ты бы мне сказал, если бы меня пригласил парень, а ты знаешь, что он козел? Ты бы сказал?

Тугая судорога рванула вверх по груди Сергея и закружила там, превращаясь в непонятный сумасшедший вихрь.

Нахр*на, она это сказала? Нахр*на, он это представил?

– Сказал бы.

И не только. Никуда бы она не пошла.

[1] Раунд – кричат рэперы во время рэп-батлов, передавая слово оппоненту.

[2] Франсуа де Ларошфуко

[3] Новый завет, Евангелие от Иоанна 9:1-3

11

Настал этот унылый день, когда ему – двадцать один. Декабрь разбрасывался снегом: сначала ронял на землю, а после, подрывая ветром, таскал по пространству. Дышалось тяжело, воздух был сухим и морозным. Но не любил Град декабрь по иной причине. За череду ненавистных праздников с массой посторонних людей.

Отец долго шел к этому дню, раз за разом перманентно оказывая давление предложениями и предупреждениями. Ничего не добился, но разочарованным не выглядел. После избиения Закревича просто, в один момент, отстал. Утром пятнадцатого поздравил Сергея.

– Двадцать один – это уже серьезно. Ты – мужчина, – произнес важным тоном, презентуя баснословно дорогие наручные часы.

Серега едва удержался от дурной грязной шутки, что мужчиной он стал гораздо-гораздо раньше. Вовремя одумался. Не хватало только активировать у отца режим «дятла».

Если бы не грядущее торжественное сборище, все остальное являлось терпимым.

Леська со Славой уехали.

У матери на первый план вышла работа: настырные первокурсники умудрялись гоняться за ней по всему университету. Находили едва ли не в туалете. А она носилась с их примитивными рефератами, как с ценными рукописями. Консультировала вне учебных часов и просила сделать доработки, если там оказывалась полнейшая туфта.

Сергей, пока ждал мать в кабинете, по привычке, несколько работ от скуки сам пролистал. Твердой рукой вывел тройку Зиньковой Марине за слизанный из сети реферат по Канту и единицу за параноидальный бред некого Саида Кенджаева. Последнему он бы еще направление к психиатру выписал, да не успел – мать появилась.

– Сережик, спасибо, что подождал. У Игоря дочка болеет, знаешь… Бронхит, – утром она об этом не менее трех раз сообщила. И вот опять… Как будто Сергея должна волновать еще и семья ее водителя. – Надеюсь, что не испортила тебе планы. Все-таки день рождения, – посмотрела многозначительно.

– Нет.

– Ладно. Помоги мне взять стопку этих работ и… вот этих, – запнулась. – Это… что? – в голосе проскользнуло возмущение. – Ты опять за старое? О чем думаешь? Хочешь, чтобы меня уволили со скандалом?

– Было скучно. А подпись экспертиза не отличит. Согласись, я достиг совершенства.

– Перестань портить средний балл моим первокурсникам, – не унималась мать.

– Эти работы бездарны, – отреагировал Град вяло. – Уровень пятого класса. Даже хуже. Саид считает, что сансара – песня Басты.

– Это я предложила упомянуть понятия и определения из заданной темы, которые встречаются в нашей современности. Чтобы разобрать, правильно ли они использованы.

– Хр*новый подход. Саид ни черта не понял.

– Он иностранец. У него проблемы с построением предложений.

– Ну, он должен что-то с этим делать, раз уж намерился учиться в ВУЗе. Ты слишком либеральна. Есть моменты, где надо не упустить время и прессануть.

– Займись-ка лучше своим курсовым, – строгим тоном проговорила мать.

– С курсовиком все путем. На финише.

– Это значит, что ты пишешь список литературы?

– Это значит, я заканчиваю второй раздел и в деталях представляю, как должен выглядеть третий.

– Сережик! Защита меньше, чем через две недели. На проверку нужно сдать уже во вторник.

– Не беспокойся обо мне. Все будет нормально, – отмахнулся он. – Там, для Саида, я оставил вопросы, в которых он должен сделать уточнения.

– Ты поставил ему единицу, – глаза матери сощурились. – Обычно после такой оценки работу нужно выбросить или сжечь, а не дорабатывать.

– Не вздумай облегчать его участь и давать новую тему. Пусть разбирается с той, которую завалил.

– Получишь докторскую степень, будешь командовать.

Сергей засмеялся.

– Да ни в жизнь! Мне ваша наука – уже по горло. Защита «бакалавра», и ариведерчи.

***

По правде, не собирался в тот день ехать к Нике. Уже темнело, когда садился в машину. Рассчитывал с Карпом немного посидеть. Движение на дорогах, как обычно под вечер, было загруженным.

Мысли всякие, глупые и ненормальные, крутились в голове. Сознание толкало на какие-то немыслимые поступки. Приходилось постоянно себя же одергивать. Держать на привязи того пса, который исходил по Плюшке слюнями.

И зачем все так упорно хотели, чтобы он, Сергей, что-то чувствовал? Нахр*на? Чтобы существовать в постоянном напряжении? Держать себя на цепи?

Плюшке-то абсолютно по фигу было. Она молотила все, что думает. А он, с*ка, фильтровал.

– Что за дуру ты пару дней назад оприходовал? Она решила, будто я тебе запрещаю с ней общаться, и в душевой подкатила ко мне с наездами.

– Кто именно? – за ребрами горячей волной ударило. Разозлился моментально. – Покажи.

– Уже не надо. Сама разобралась, – буркнула Ника, отпихнув его в сторону, чтобы крикнуть уже на ходу: – Просто объясняй им всем заранее, что мы только друзья.

Серега сам удивился, когда за окнами стали мелькать знакомые многоэтажки вместо покатых крыш частного сектора.

Заглушив мотор, вышел возле четвертого корпуса общежития. Уверенно двинулся к входной двери. Вошел в помещение. Теплом не вальнуло, как должно ощущаться с улицы. Свежо было.

– Добрый вечер, – сухо поздоровался на подходе к вахте.

– Добрый вечер, Сережа, – гостеприимно отозвалась старушка с причудливым коконом на голове и книжкой в руках.

Дожился, уже узнают и по имени называют.

Сидящие перед телевизором девицы в плюшевых балахонах о чем-то тихо зашептались. Понятное дело, обсуждали не сюжет фильма. Его, Града, персону.

Радовало, что хоть тут ему по-прежнему по фигу.

Кузя открыла буквально сразу. Вытаращила глаза от удивления. Одним этим Серегу выбила из долбанного равновесия. Как будто он не может прийти без предупреждения! В восьмом часу вечера…

– О, надо же! Привет, Сережа!

– Привет.

Выдохнул чуть более ровно, когда понял, что она все-таки рада его видеть.

– Я чай собиралась пить. Будешь?

«Какой еще, нахр*н, чай?»

Где Град, где чай? С детского сада такого пойла не употреблял.

– Буду.

Шагнув за порог, понял, что Али с Русей в комнате нет. Наедине с Никой они еще не оставались, исключая тот случай, когда он ее утешал.

Встретившись с девушкой взглядом, заметил, как она покраснела. Уже привык к тому, что Кузя часто ни с того ни с сего смущалась. И ему почему-то это очень нравилось…

Уперся спиной и затылком в дверь. Протяжно выдохнул. Окинул Доминику голодным взглядом, с ног до головы. Прикрыл веки. Сделал вдох.

– Ты что, пьян?

– Нет, не пьян.

Настолько аморален, что думал о сексе уже практически с первых секунд встречи.

Резко распахнул глаза, когда понял, что Ника подошла ближе. Принюхалась.

– Хо-ро-шо, – растянула это дурацкое слово. – Хорошо.

Нужно было ехать к Карпу. Но нутро, оно такое дикое. Несло его к ней.

– Проходи. Я быстро бутерброды сделаю.

Знал, что тишина в их случае недопустима – усиливает эмоции. Лучше говорить на нейтральные темы.

– Кузя, где твой реферат по философии? Видел сегодня работы вашей группы, твоей не было, – прозвучал внушительно, практически с наездом.

Она нахмурилась, но подхватила тему мгновенно. Даже о бутербродах забыла.

– Серьезно? Проверять мою успеваемость собираешься? Даже не вздумай.

– Ты пишешь?

– Я пишу.

– Надеюсь, не так же, как я курсовик.

– Тебе-то что?

– Переживаю.

– Заметно. Я смотрю, аж вспотел, – с явным сарказмом. – Не думаю, что тебя, Градский, хоть что-то может заставить волноваться.

– Ты опять судишь обо мне неверно. Поверхностно.

Она открыла рот, чтобы возразить, чисто на механике. Но… Выдохнула захваченный рывком воздух. Поджала губы и, качнув головой, снова взялась за бутерброды.

– Я с Валентиной Алексеевной все моменты обсудила, Сереж. Она знает, что я «в теме» и в какой день сдаюсь.

– Тогда жду, чтобы почитать.

Улыбнулся, когда на ее лице отразилось возмущение.

– Даже не думай!

– Могу, кстати, помочь. Тема у тебя интересная.

– Отвали, ясно? Сама справлюсь.

– Посмотрим.

Прошагав вглубь комнаты, Сергей опустился на кровать и откинул голову на подушку, которая хранила божественный аромат Кузи. Прикрыл веки.

– Мне, честно говоря, не до реферата было. Я чертову физкультуру не могу сдать! Препод попался какой-то ненормальный просто… Ему по барабану, что у меня по всем зачетам пятерки. Нет, говорит, и точка. Пока нормативы не сдашь, «отлично» не получишь, – жаловалась, попеременно чем-то шурша и тарабаня. – С бегом и прессом я еще как-то отделалась. Но, блин, отжимания и подтягивания? Серьезно? Я и спорт несовместимы!

– У тебя же третий дан по дзюдо.

Приподнимая веки, увидел, как Ника состроила раздраженную мину.

– Кому ты веришь? Я наврала.

– Я сразу понял.

– Зачем тогда насмехаешься?

– Потому что ты смешная.

– Я не смешная.

– Смешная.

– Короче… Я вот целый вечер на Ютубе технику смотрела. К сожалению, за три дня научиться невозможно. Даже за два, – прикидывая в уме сроки, серьезно расстроилась.

Тут Град рассмеялся.

– О, спасибо за поддержку, друг! – нахлобучилась Кузя.

– Ну, хочешь, я тебя научу? Хочешь? Не за два дня, конечно. За месяц-два, перекроешь оценку в конце года.

– Сережа! Он же поставит мне в зачетку эту четверку. Даже если перекрою, не хочу! Нет-нет-нет… Надо что-то придумать… И придумать быстро.

– Я могу договориться? Цаплин у тебя?

– Какой «договориться»? – возмутилась Ника еще больше. Казалось, даже испугалась такой возможности. – Так тоже нельзя.

Поставив разнос с чашками и бутербродами на письменный стол, застыла у кровати.

В лице изменилась. Стала вдруг нерешительной и крайне смущенной.

– Сережа… – выдохнула как-то странно.

Подошла совсем близко к кровати. И он онемел, делая лихорадочные предположения, что она пытается сказать или сделать.

– Сереж… – еще один прерывистый вздох.

Уперлась коленом в матрас около его ноги. Наклонилась и стянула с полки какой-то сверток. Взгляд Града неосознанно сместился на ее приоткрытые губы. Сердце разогналось на максимум. Выдох застрял в глотке.

Он все забыл. Все забыл.

Что она говорила. Что он хотел ответить. Все.

Пустота. Вакуум в голове.

– С днем рождения! – звонко пропела Ника. – С днем рождения, Сережа! С днем рождения тебя!

Видел, как ее губы двигались, как растягивались в улыбке, как радостно сверкали глаза… Заморгал, глядя на выставленную перед ним большую плоскую коробку с фиолетовым бантом.

Сел прямо.

– Откуда узнала?

Да, он немного расстроился из-за того, что, как оказалось, она не собиралась делать ему непристойных предложений. И в то же время испытал шок и удовольствие из-за подарка, хотя еще даже не подозревал, что обнаружит в коробке.

– Видела твои водительские права, когда ты оставлял их на вахте вместо студенческого. Только… Думала, ты мне как-то сам сообщишь…

Кузе то ли обидно, то ли снова неловко сделалось.

– Я просто не особо праздную. Предки в субботу пир закатывают. Но мне, честно говоря, пох*р.

Ее глаза чуть расширились, но она оставила его слова без комментариев.

– Я… могу открыть сейчас? – спросил, в замешательстве таращась на неожиданный презент.

– Да, конечно.

Снял крышку.

В груди возникло напряжение, а по спине озноб прошел.

– Ни хр*на себе, – выдохнул тихо.

А Ника захлопала в ладоши.

– Тебе нравится?

– Да.

– Тебе, правда, нравится?

– Да, черт возьми. Но откуда ты узнала?

– От верблюда! – хохотала, словно выиграла в лотерею.

– Откуда?

– Видела сохраненки в твоем профиле на пинтересте.

– У меня нет профиля на пинтересте.

– Шутка-минутка! Я детально изучила все, что было в моем распоряжении. Социальные сети, репосты, музыку… И когда мы говорили по скайпу, отметила, что твоей комнате чего-то не хватает…