Текст книги "Е. П. Дурново (Эфрон). История и мифы"

Глава 4
Г. Н. Преображенский, Е. П. Дурново и Я. К. Эфрон

Современники называли Г. Н. Преображенского (наряду с А. И. Желябовым, Л. Г. Дейчем, Н. А. Морозовым, Г. В. Плехановым, Л. Н. Гартманом, А. Д. Михайловым, Я. В. Стефановичем, В. Н. Фигнер и другими) «генералом» от революции, одним из учредителей и наиболее видных членов «Земли и воли».

Среди людей «в революционном смысле очень полезных», организовавших «могущественный кружок «Земля и воля», который для 1876–1877 гг. был тем же, чем для 1872–1873 гг. был кружок чайковцев», Л. Тихомиров называет Преображенского. «Очень умным и начитанным казался Преображенский, который и прекрасно говорил. Но это был чистый народник, отрицатель всякой «конституции» и государственности, в сущности, не революционер»[119]119
  Воспоминания Льва Тихомирова. М.-Л., 1927. С. 86–89.


[Закрыть].

Зимой 1877–1878 гг. он вел «деятельную пропаганду и агитацию» в Петербургском университете и других высших учебных заведениях «со своим кружком «молодых». Он вошел в состав временного Большого совета, образованного группой землевольцев, вернувшихся в Петербург зимой 1877–1878 гг. из поселений. На Большом совете обсуждали различные вопросы:

«1) пересмотр программы и устава,

2) окончательное создание типографской группы (типография уже действовала под названием “Вольная русская типография”),

3) организация литературного фонда “Земли и воли”,

4) привлечение новых членов в общество,

5) приведение в порядок фонда Лизогуба и приискание новых источников дохода.

Программа обсуждалась каждый вечер на квартире Квятковского. На собрание приходил и Преображенский»[120]120
  Аптекман О.В. «Земля и воля» 70-х гг. Ростов-на-Дону, б/г., С. 133.


[Закрыть].

Необходимость обсуждения этих вопросов вызывалась расхождением во взглядах ее членов, которые становились все более непримиримыми. В январе 1878 г. землеволец Осинский «от имени киевского депутата предложил напечатать в типографии «Земли и воли» прокламацию, гвоздем которой была, помнится, Конституция или Земский Собор. Правоверные народники – Преображенский, «Родионыч» (М. Р. Попов), Мощенко и Аптекман были безусловно против»[121]121
  Аптекман О.В. «Земля и воля» 70-х гг. Ростов-на-Дону, б/г… С. 130.


[Закрыть].

На Воронежском съезде землевольцев 18–21 июня 1879 г., где они попытались сгладить все эти разногласия, «прямолинейный народник» и «деревенщик» Г. Н. Преображенский заочно был избран в состав редакции «Земли и воли». Он и Аптекман от «деревенщиков», Морозов и Тихомиров от «политиков» должны были «решить вопрос о том, чтобы печатаный орган «Земли и воли» был единым»[122]122
  «Народная воля» и «Черный передел». Воспоминания участников революционного движения в Петербурге в 1879–1882 гг. Л., 1989. С. 92, 95.


[Закрыть].

Для раздела имущества окончательно распавшейся 15–18 августа 1879 г. «Земли и воли» была создана комиссия.

В нее, по воспоминаниям А. Зунделевича, Л. Дейча[123]123
  Группа «Освобождение труда». Сб. № 3. М.-Л., 1925. С. 208.


[Закрыть], Н. Сергиевского, Е. Ковальской, кроме Я. Стефановича и М. Потапова, от «Черного передела» избрали Г. Преображенского, потому что он «знал, что делать и как по справедливости надо было разделить его»[124]124
  Сергиевский Н.Л. Е.П. Дурново и денежные средства «Черного пере дела» // Каторга и ссылка. М., 1927. Кн. 35(6). С. 91.


[Закрыть].

Г. Преображенскому «была обязана своим возникновением организация «Черный передел». В деле создания «Черного передела» современники ставили его имя рядом с именами М. Р. Попова и Г. В. Плеханова[125]125
  Автобиографии революционных деятелей русского социалистического движения 70–80-х годов с примечаниями В.Н. Фигнер (приложение к статье «Развитие социалистической мысли в России»). Энциклопедический словарь русского библиографического общества Гранат. 7-е изд. Т. 40. С. 10.


[Закрыть] Исследователь С. С. Волк, на основе показаний во время допросов в Петербургском ГЖУ в июле 1880 г. Лизы Дурново[126]126
  ГАРФ. Ф. 109, 1881. 3 эксп. Д. 578. Ч. 1. Л. 153 (С.С. Волк ошибочно назвал номер листа не 134, как у него, а 153).


[Закрыть], предполагает, что Преображенский принимал деятельное участие в выработке программы «Черного передела» и называет его «видным организатором чернопередельческого дела»[127]127
  Революционное народничество 70-х годов XIX в. Т. II. 1876–1882. М. – Л., 1965. С. 16–17.


[Закрыть].

«Г. Преображенский («Юрист») плодотворно поработал в Москве … Благодаря его энергии возникало несколько кружков в Петровско-Разумовской академии, в Техническом училище, в университете. Мы усилили пропаганду и агитацию. Некоторые стали работать с рабочими», – вспоминает Е. Игнатова[128]128
  Игнатова Е. Московские народники конца 70-х годов // Группа «Освобождение труда». Сб. № 5. М.-Л., 1925. С. 48, 51.


[Закрыть].

«Худой, выше среднего роста, с небольшой окладистой бородкой, глубокими синесерыми глазами, мягким голосом, тонкими чертами лица и несколько мешковатыми манерами, он не походил на обычное представление о заговорщике, а скорее напоминал степенного учителя гимназии или профессора.

Говорил он плавно, спокойно, красиво, искренне, логично, всегда с большим знанием вопроса, которого касался, и той проникновенной убежденностью, которая действует неотразимо. Природная скромность и простота в общении, полное отсутствие заносчивости и тона “воспитателя” и “наставника” подкупали даже его политических противников. Он завоевывал слушателей исподволь, спокойно и прочно, не прибегая ни к каким эффектам или ораторским приемам. Преображенский мог одинаково хорошо говорить с учащейся молодежью, рабочими и крестьянами и всем нравился.

Он не рисковал зря, берег себя как вождь и революционер, чтобы принести больше пользы крестьянству, которое любил больше всего на свете. С тюрьмой и ссылкой он примирился, видел в них этап жизни – отдых от нервной напряженной работы, в которой он сгорал, зажигая других. Искренность, знание, выдержка, редкая доброта, наблюдательность, несокрушимая вера, чтобы царствие божье свести на землю – у него. При этих данных он выдерживал сравнение даже с Желябовым и спокойно ограждал его кипучие натиски», – таким запомнился Преображенский московскому студенту В. А. Анзимирову. Результатом той нервной, кипучей жизни, которой он жил много лет без отдыха, была скоротечная чахотка, от которой «он медленно, как чистая снежинка, упавшая с небес, растаял», не прожив и 30 лет[129]129
  Анзимиров В. А. Указ. соч. С. 125–127.


[Закрыть].

Все поколения семьи Эфронов помнили, что Г. Преображенский «был женихом Лизы Дурново» и что ее будущий муж, Яков Константинович Эфрон, «пытался освободить его из тюрьмы» («Крепко это сидело в голове», – говорил внук Я. К., К. М. Эфрон). «Моя мать и он полюбили друг друга. Он говорил Лиле о большом чувстве к ней», – читаем в воспоминаниях А. Я. Трупчинской.

Семейные предания, как уж упоминалось, «перекочевали» в литературу. «Елизавета Петровна встретила человека, которого полюбила на всю жизнь. Это был Григорий Преображенский… Я. К. принимал участие в организации побега Григория Преображенского из ссылки за границу, не увенчавшегося успехом»[130]130
  Цветаева М. Поэт и врем. С. 191.


[Закрыть].

Сведения о Г. Преображенском в научной литературе крайне скудны. В СИЭ он даже не назван в числе членов «Земли и воли» и «Черного передела». Все еще остается в силе мнение историков о том, что организации «Черный передел», которая, по словам О. Аптекмана, «не в добрый час родилась, не дал Бог жизни ей», не повезло не только в жизни, но и в истории. «Черный передел» с самого начала пребывал в тени всероссийской и даже европейской славы исполнительного комитета «Народной воли», заявлявшего о себе громкими террористическими актами. В отличие от «Народной воли», книги о «Черном переделе» все еще нет, хотя эта организация заслуживает монографического исследования и сохранившиеся в архивах документы позволяют это сделать. Вот что говорят они об одном из ее членов – Г. Преображенском[131]131
  Сохранилось «Дознание, произведенное по поводу обвинения Г. Преображенского в преступлениях…» за 1880–81 гг., содержащее материалы следствия (протоколы допроса его и свидетелей, переписка между различными правительственными ведомствами, постановления, весьма интересная пояснительная записка самого Г. Преображенского и пр.) ЦГИАМ. Ф. 131. Оп.36. Д. 295, 296. Материалы об аресте Г.Н. Преображенского и следствии над ним см. также: ГАРФ. Ф. 109, 1879. 3 эксп. Д. 174.


[Закрыть].

Георгий (не Григорий!) Николаевич Преображенский (подпольная кличка «Юрист») родился в 1854 г. (в протоколе допроса 17 марта 1880 г. он сам записал: «… от роду имею 26 лет», в увольнительном билете, выданном ему 31 мая 1880 г. записано: возраст 25 лет»)[132]132
  ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 295. Л. 23, 55.


[Закрыть] в с. Гремячке (Гремячем) Щигровского уезда Курской губернии. Отец его был священником местной, а после перевода его в с. Крупец Путивльского уезда той же губернии «состоял до 1875 г. священником при Покровской церкви». Дядя Георгия, родной брат его матери, Александр Орлов, был протоиреем в с. Гремячем. Мать Ольга Константиновна, после смерти мужа осталась с детьми жить в с. Крупец[133]133
  Там же. Л. 23, 34, 35.


[Закрыть].

Учебу Георгий начал в Харьковской духовной семинарии, откуда 27 июня 1873 г. «по собственному прошению был уволен для поступления в Харьковский университет», где учился «по медицинскому факультету». С 9 декабря 1874 г. Преображенский – уже студент С.-Петербургского университета «по юридическому факультету, административному отделу». 28 сентября 1878 г. опять, «согласно его прошению, уволен из ведомства сего университета».

За четыре года пребывания в столице Георгий не раз привлекал внимание Петербургского ГЖУ. В Харькове у студента университета Василия Титова, «подозреваемого в соучастии революционной пропаганде», нашли письма Преображенского. В них он писал своему приятелю, «что погряз в чтении по социальному вопросу» и «выражал сочувствие о каком-то их деле». 1 декабря 1874 г. по просьбе харьковских жандармов у Преображенского произвели обыск, но «ничего преступного или компрометирующего его в политическом отношении» найдено не было, потому дело ограничилось лишь взятием с него подписки «о неотлучке с места жительства».

После того, как 19 февраля 1876 г. было обнародовано «повеление императора» (по докладу министра юстиции «обстоятельств дела о преступной пропаганде»), Преображенский был отдан под особый надзор полиции. III отделение отметило в «досье Георгия и то, что он был «спрошен в качестве свидетеля» во время дознания «по делу о преступных беспорядках, бывших 6 декабря 1876 г. на площади Казанского собора». Основанием «для спроса» послужило то, что он был знаком «с обвиняющимся тогда по этому делу Боголюбовым и Сергеевым». К 11 апреля 1880 г., как о том писал начальник С.-ПГЖУ Комаров начальнику Московского управления

И. Слёзкину, «других сведений о преступной деятельности Преображенского с 1874 г. и по нынешний день в управлении нет, как и у градоначальника»[134]134
  ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 295. Л. 36, 37.


[Закрыть]. Полиция была в полном неведении о подпольной революционной деятельности Георгия.

Осенью 1878 г. Преображенский «вышел из института и поступил для отбывания воинской повинности вольноопределяющимся в 91-й пехотный резервный кадровый батальон, расположенный в Саратове».

Едва ли случайно им было выбрано место службы. Надеясь, что в Поволжье, где «гулял Степан Разин и Пугачев», все еще живы «революционные традиции, «ушкуйники» и вольные казаки», землевольцы создали там свои поселения. «В начале июля 1877 г., – пишет О. Аптекман, – меня просили оставить Тамбовскую губернию и переехать в Саратовскую … Я застал в Саратове группу землевольцев: Александра Михайлова, Плеханова, Мощенко, «Егорыча» (Леонида Буланова), потом вошла М. А. Брещинская». Большинство поселенцев были «нелегалами». «Мы фабриковали паспорта и другие документы – шедевры». В Саратовской губернии довольно легко было жить по фальшивым паспортам: документы в селах проверяли редко.

К концу 1877 г. Саратовский «центр» был арестован, так что «поселения оказались без головы – они были разбросаны по губерниям – саратовское поселение распалось, не просуществовав и года как единое целое».

В начале 1878 г., вспоминает Аптекман, В. Н. Фигнер предприняла попытку возродить его, для чего перебралась туда со своими друзьями Ю. Богдановичем и А. Соловьевым. Сама она стала работать фельдшерицей в Вольском уезде. И эта попытка не увенчалась успехом. К концу 1878 г. «Земля и воля» была слаба, сил было мало, «молодежь в село не шла, она хотела схватки с правительством». После выстрела В. Засулич (21 января 1878 г.) и ее оправдания судом присяжных (31 марта 1878 г.) «дезорганизаторская группа» «Земли и воли», по словам О. Аптекмана, «твердо становится на ноги и фактически обособляется от общества как новая организация, известная под именем «Исполнительного комитета». Душа ее – Валериан Котляревский». После покушения А. Соловьева на Александра II (2 апреля 1879 г.) поселение в Саратовской губернии распалось окончательно[135]135
  Аптекман О. В. «Земля и воля» 70-х годов. Ростов-на-Дону, б/г. С. 109, 110, 120, 157, 159, 169.


[Закрыть].

Увольнительный билет Г. Н. Преображенского свидетельствует, что «на службу он принят 26 ноября 1878 г., начало службы считается с 1878 г. декабря 1 дня», что в походах не был, знаков отличия не имеет, никакого мастерства не знает, возраст имеет 25 лет, вероисповеданья православного, холост, уволен в запас армии мая 31 дня 1879 г.»[136]136
  ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 295. Л. 53–74.


[Закрыть]

На другой же день Георгий явился в управление Саратовского воинского начальника, где выданный ему увольнительный билет «был записан в алфавите запасных чинов», 6 июня он «был записан» в полицейском управлении. Почти два месяца прожил в Саратове на «вольной квартире», иногда занимаясь в конторе нотариуса Василия Ивановича Праотцева, а 28 июля, получив от полицмейстера проходное свидетельство, в котором ему разрешалось переехать на постоянное жительство в Санкт-Петербург», уехал в столицу. В Саратове он говорил, что едет туда «навестить мать», а на допросе в Москве – «продолжить образование». «Увольнильный билет в Саратове у него, как и положено, отобрали и отправили петербургскому градоначальнику (во время следствия над Георгием его переслали в Москву).

В начале августа 1879 г. «под своей фамилией» Преображенский прибыл в Петербург. Снял «у старшего дворника дома на углу Троицкого переулка и Щербакова» квартиру, затем отправился «в солдатский стол петербургского градоначальника» на Садовой улице за получением увольнительного билета. Взамен предъявленного и оставленного там проходного свидетельства ему выдали квитанцию, где было указано, что за увольнительным билетом он должен прийти 12 августа. (Эти показания Георгия во время допроса находят документальное подтверждение: в его билете есть отметка о том, что 8 августа 1879 г. он, действительно, был в канцелярии градоначальника, где «был записан в алфавите нижних чинов»).

На требования дворника предъявить документы Преображенский показал ему квитанцию, «чем тот и удовлетворился». Сняв квартиру на месяц, по словам Георгия, он в ней «не прожил и полмесяца», а «экстренно и внезапно» покинул ее. Причиной тому, как уверял он следователя, было то, что «в Университете мне пришлось услышать кое-какие данные, намекавшие на то, что, быть может, мне грозит за некоторые из университетских историй – административная ссылка. Опасаясь справедливости таких предположений, я и принужден был скрываться, пока не был арестован». Всю осень 1879 г., по его словам, он прожил в Петербурге «у знакомых студентов», не прописываясь, а «с начала января 1880 г. начал именоваться Петерманом», купив документы на это имя «совершенно случайно» у неизвестного ему господина («но примет его подробно указать не могу»), с которым познакомился на Николаевской железной дороге[137]137
  ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 36. Д. 295 Л. 23, 32, 51,74.


[Закрыть].

Едва ли только боязнь высылки заставила Преображенского перейти на нелегальное положение. Во всяком случае, главная причина, видимо, была не в этом. После покушения на императора А. Соловьевым 2 апреля 1879 г. в Московской, Петербургской, Харьковской, Киевской губерниях, в Ростове-на-Дону, Одессе было введено военное положение. Александр II приказал всех подозреваемых судить по законам военного времени. 28 мая 1879 г. в Петербурге был казнен А. Соловьев, 10 августа в Одессе – Д. Лизогуб. Казнь следовала за казнью.

Н. Троицкий считает, что всего за 1879 г. смертный приговор поучили 16 народников. С помощью провокатора Н. Рейнштейна был разгромлен «Северный союз русских рабочих».

«Земля и воля» ответила террором, который все более становился верховным принципом ее тактики. Многие ее члены призывали устранить царизм революционным путем. Те, кто не разделял таких взглядов («деревенщики») и опасались, что уклон организации в сторону политического террора фактически ликвидирует народничество, выступили с инициативой созыва съезда, который бы пересмотрел программу и тактику и тем самым сгладил противоречия между фракциями и сохранил единство партии.

После 5–6 частных совещаний единомышленников по фракциям 9 «политиков» и 10 «деревенщиков» собрались на окраине Воронежа. Было 8–10 заседаний, вспоминал О. Аптекман, больше всего в Ботаническом саду. На дубе, что стоял неподалеку на лужайке, Квятковский вырезал: «Здесь заседал конгресс землевольцев» и поставил дату. Преображенский, который только закончил военную службу, приехать на съезд не успел, хотя Аптекман упоминал, что в Тамбов, где вначале намеревались собраться землевольцы, Георгий приезжал. Тем не менее, его заочно избрали от «деревенщиков» в состав редакционной комиссии «Земли и воли».

На Воронежском съезде была достигнута лишь видимость примирения. Хотя он решил на террор расходовать только 1/3, а на «деревенщину» 3/4 всех денежных средств организации, главное его решение состояло в том, что «террор, политическое убийство – это осуществление революции в настоящем», что и было напечатано в «Земле и воле». Г. Плеханов, категорически не согласившись с этим, покинул съезд.

15 августа 1879 г. в дачном пригороде Петербурга Лесном состоялся последний съезд «Земли и воли» – с этого дня она перестала существовать, распавшись на две самостоятельные партии. «Политики» – «Народная воля» – унаследовали типографию, запас шрифта паспортное бюро; «деревенщики» – «Черный передел» – шрифт, который хранился в Смоленске. Окончательный раздел был осуществлен в конце 1879 г. специальной комиссией, одним из членов которой «деревенщики» избрали Георгия[138]138
  «Народная поля» и «Черный передел». Воспоминания участников революционного движения в Петербурге в 1879–1882 гг. С. 13, 14, 16.


[Закрыть].

К «Черному переделу», по словам мемуаристов, после раздела примкнули 24 человека. Наиболее известными были: Г. В. Плеханов, О. В. Аптекман, В. И. Засулич, М. Р. Попов, П. Б. Аксерольд, Л. Г. Дейч, Г. Н. Преображенский, Л. Н. Гартман, Я. В. Стефанович, Г. М. Тищенко, Е. Н. Ковальская и другие. В числе членов петербургского кружка (позднее он насчитывал до 40 чел.) мемуаристы называют Е. Козлова, Е. Рубанчик, Е. Шевыреву, М. Крылову, Н. Щедрина, П. Приходько, Переплётчикова, И. Пьянкова, В. Игнатова, «Егорыча», (Л. Буланова) и 2-х его сестер; А. Ульянова, Н. Ульянову, Тисленко и других.

Свою типографию «Черный передел» организовал, как считают исследователи, в ноябре 1879 г.[139]139
  «Народная поля» и «Черный передел». Воспоминания участников революционного движения в Петербурге в 1879–1882 гг. С. 47, 44.


[Закрыть] Объявление об издании своего печатного органа, – газеты «Черный передел» – появилось гораздо раньше, 5 октября 1879 г. Оно было отпечатано в «Петербургской Вольной Типографии», о которой следует сказать особо.

По воспоминаниям О. Аптекмана, типографию «Земли и воли», или «Вольную российскую типографию», «устроил Зунделевич Аарон. Он поборол недоверие товарищей, получил на свою затею около 4 000 рублей, закупил за границей все необходимое, научился сам набирать и еще четверых научил, и в 1877 г. устроил в Петербурге тайную типографию, первую, она выпускала брошюрки и газету. Типография 4 года существовала, была открыта из-за глупости».

В состав редакции «Земли и воли» в разное время входили: Д. Клеменц, Л. Тихомиров, Н. Морозов, Г. Преображенский, Г. Плеханов. О том, где находилась типография, по словам Аптекмана, знали только три человека: О. Натансон, Оболешев и Зунделевич[140]140
  Аптекман О. «Земля и воля 70-х годов. С. 205.


[Закрыть]. За ее обнаружение III отделение обещало провокатору Николаю Рейнштейну, как говорил В. Анзимиров, 10 тыс. рублей, но тот не успел найти типографию.

Петербургская полиция разгромила «Вольную русскую типографию», располагавшуюся на квартире Луки Лысенко в Снайперском переулке, доме 10, кв. 9, в ночь с 17 на 18 февраля 1880 г. Жандармы сообщали в III отделение, что находившиеся в квартире «защищали ее от обыска выстрелами». Полиция заняла помещение силой, «захватила несколько станков и все приспособления для печатания, рукописи (из них письма «из деревни», писанные, несомненно, почерком Иванчина-Писарева), весь отпечатанный недавно № 3 газеты «Народная воля» и почти все издания «Вольной русской типографии». Отобраны: земляной бурав, подложные документы, более 150 поддельных печатей, рассортированных по отдельным коробкам: «Печати полицейских управлений», «волостных правлений» и пр.; планы различных казначейств с описанием окружающей их местности, огнестрельное и холодное оружие, динамит, трубки для его взрыва с фитилями, план взрыва поезда на полном ходу с помощью динамита, подробное описание приготовления динамита». Найден был отчет «о наблюдении за домом и выездом генерал-губернатора С.-Петербурга Гурко».

Один из находившихся в квартире застрелился («личность не обнаружена»), второй – «еврей, называл себя “NN”»; Лысенко оказался бывшим студентом Медико-хирургической академии Бухом, а жена его – дочерью майора Софьей Андреевной Ивановой, осужденной по делу о демонстрации на Казанской площади 6 декабря 1876 г.[141]141
  23 ГАРФ. Ф. 109, 1879. 3 эксп. Д. 623. Л. 39; ЦГИАМ. Ф. 131. Оп. 60. Д. 512. Л. 6.


[Закрыть]

В. А. Анзимиров писал, что при разгроме типографии «Земли и воли» «захватили из приезжих москвичку Е. П. Дурново, привезшую деньги и рукописи, южан – Козловскую и Рубанчик, попавших в засаду». Это полнейшая фантазия автора.

Е. П. Дурново приехала в Петербург 5 июля 1880 г. Козлова – Рубанчик – одно лицо, а фамилии Козловской среди членов землевольцев и чернопередельцев Петербурга не было вообще.

Вернемся к объявлению о выходе в свет газеты «Черный передел». К 5 октября 1879 г. (дата ее опубликования) у нее уже была сформирована редакция. О. Аптекман говорил, что в нее «вошли Плеханов и я, позже – П. Б. Аксерольд». В другой раз он добавляет еще В. Засулич. Все изложенное в объявлении, или декларации, шло от имени редакции издания.

Констатировалось, что с приостановлением издания «Земли и воли» «положение дел в Социально-Революционной Партии России усложнилось весьма значительно», что «усилившийся до небывалых размеров правительственный гнет должен был вызвать новую дифференциацию» в деятельности и во взглядах революционеров «на практические дела партии». Признавалось наличие разногласий между революционными фракциями и их право «обеспечить себе возможность излагать свои взгляды и обсуждать потребности партии в печати».

Редакция заявляла, что их издание «будет выражать мнение одной из этих фракций» и раскрывала суть его: «… предостережение народа от излишнего увлечения задачами чисто политического характера, могущего отвлечь партию от единственно возможного для нее пути – агитации на почве требований народа, выражаемых лозунгом «Земля и воля» – будет составлять нашу задачу».

Поскольку такие взгляды сначала разделяла и «Земля и воля» (до тех пор, пока «не ударилась исключительно в террор», как говорил О. Аптекман), редакция будущего издания заявляла «полную солидарность» со взглядами, выраженными в передовых статьях 1–5 номеров «Земли и воли» (подчеркнуто в тексте. – Е. Ж.).

«Мы считаем в числе сотрудников Плеханова, Стефановича, Дейча и надеемся, что Кропоткин и некоторые из коммунаров тоже не откажут нам в своем литературном содействии», – говорилось в декларации. Тех, кто сочувствовал и мог помочь «как корреспонденциями, так и теоретической разработкой различных вопросов», просили обращаться «только к лицам, стоящим в сношениях с редакцией, известных в революционных кругах». От их участия, считала редакция, «зависит успех нашего «дела»[142]142
  ГАРФ. Ф. 109, 1879. 3 эксп. Д. 623. Л. 2.


[Закрыть].

В типографскую группу «Черного передела», по словам Аптекмана, входили: опытная наборщица М. Крылова, перешедшая из «Земли и воли», рабочий наборщик из саратовской рабочей группы А. Жарков, принятый в «Черный передел» по рекомендации Г. Преображенского и Г. Плеханова, «оказавшийся предателем и шпионом»; П. Приходько, И. Пьянков, Е. Шевырева.

О том, что Преображенский был «лицом, стоящим в сношениях с редакцией», видно из слов О. Аптекмана о том, что Георгий рассказывал ему содержание письма москвичей-чернопередельцев, которые просили, «чтобы мы поторопились изданием нашего органа, что он поднимет наш престиж в глазах молодежи, были озабочены составом нашей редакции. Из нашей декларации они узнали, что нашими постоянными сотрудниками были Стефанович и Дейч, были против них: они больше практики, а не литераторы. Другое дело – Плеханов и Аксельрод. Я почти буквально со слов Преображенского передаю содержание этого письма», – вспоминал О. Аптекман[143]143
  Аптекман О. «Земля и воля» 70-х годов. С. 205.


[Закрыть].

Петербургское ГЖУ узнало о скором выходе новой подпольной газеты 25 октября 1879 г. из той же декларации: один экземпляр ее был найден вечером этого дня у входа в Императорскую публичную библиотеку. А через два дня в здании библиотеки был «взят указом полиции читатель, при котором найдено несколько экземпляров журнала «Народная воля» и другие подозрительные бумаги». Швейцар библиотеки «заметил 5 экземпляров журнала в кармане пальто одного из посетителей», а служитель «указал на этого человека, как на лицо, которое он подозревает в подбрасывании указанного объявления».