Текст книги "Последний танец"

– Интрижка? – изумилась Алекс. – Да ведь твои родители развелись из-за этой интрижки!

Лианн поморщилась и отставила чашку.

– Тогда я была совсем маленькой, но потом поняла, что их брак с самого начала неудачен. Мама изменяла отцу, потому что была несчастна с ним.

– Итак, давайте подытожим. – Дафна задумчиво потерла виски. – Тридцать с лишним лет назад твоя мать и наш отец тайно встречались. Берил скрывала это от своей лучшей подруги Лидии много лет. Почему же она вдруг решила признаться? И почему это так подействовало на маму?

Лианн покачала головой. Вокруг беседовали посетители, сновали официанты – жизнь шла своим чередом, и окружающие наивно полагали, что их никогда не коснутся несчастья, о которых сообщают в вечерних новостях.

– Прости, Алекс, я напрасно скрывала это от тебя, – снова заговорила Лианн. – Я слышала от одного практиканта, что ваша мама принимает антидепрессанты.

– Даже если это правда, ее все равно нельзя назвать безумной, – возразила Дафна. Но сомнение зародилось в ней – Алекс видела это по глазам сестры.

– Я и не говорю, что она безумная, – согласилась Лианн. – Я бы и не упомянула об этом, если бы… – Она беспомощно развела руками и печально добавила: – Вернон был выдающимся человеком, несмотря на все свои недостатки. – Лианн обратилась к Дафне: – Ты, наверное, понятия не имела, что именно твой отец добился разрешения на использование донорских органов в нашей больнице. Он говорил, что это позволит безутешным родственникам, потерявшим близких, примириться с трагедией, поскольку смерть дорогих им людей может спасти чью-то жизнь. И Вернон оказался прав. Вскоре поступления донорских органов увеличились на тридцать процентов.

– Я ничего об этом не знала, – смущенно проговорила Дафна.

Алекс вдруг поняла, что не только для нее отец был кем-то вроде сказочного героя.

– Но мы до сих пор не знаем, почему его убили, – с горечью заключила она. Злоба на мать, будоражившая ее последние несколько дней и отвлекавшая от мрачных предчувствий, понемногу утихла. Отодвинув нетронутый кофе, Алекс откинулась на спинку кресла.

– И неизвестно, узнаем ли вообще. – Вздохнув, Дафна достала кошелек. – Я смертельно устала и хочу спать. Сейчас мне не отгадать даже простейший кроссворд. Давайте вернемся к этому разговору после похорон.

Но Алекс понимала, что другого такого случая может не представиться. Лианн снова замкнулась и ушла в себя. Из нее теперь и слова не вытянешь.

А у Алекс уже не было сил думать о том, что Лианн солгала ей в день убийства отца, и раньше тоже лгала… После всего этого Лианн вряд ли можно назвать подругой.

Алекс подъехала к дому, когда совсем стемнело. Она перебралась в этот район в прошлом году, продав дом, в котором они с Джимом жили до развода. Им пришлось ко многому привыкнуть: Джима больше не было рядом, да и девочки не сразу освоились на новом месте и в новой школе. Возможно, ей придется продать и этот дом и купить совсем дешевый коттедж-развалюху по соседству с Лианн.

При мысли об этом у Алекс снова заболела голова. Она вспомнила, как Берил застыла над гробом отца, словно кобра, готовая к броску. Вспомнила и Лианн, прячущую глаза. Что же это все значит?

Предположим, подруга знает гораздо больше, чем говорит. Но это еще ничего не доказывает. Даже если у отца был роман, и Берил выбрала не самый удачный момент, чтобы раскрыть глаза своей лучшей подруге, все равно непонятно, как мама, всю жизнь избегавшая ссор и споров, взяла пистолет и…

Алекс постаралась отогнать эти мысли. Голова у нее раскалывается, а дома ждут дочери. Надо забыть обо всем и дать волю слезам. Нет, нельзя позволить себе такую роскошь.

Заметив во дворе «ауди» серо-голубого цвета, принадлежащую экс-супругу, Алекс вскипела. Джим летает в Гонконг бизнесс-классом и отдыхает на курортах с подружкой – он понятия не имеет, что значит экономить каждый цент.

И вот Джим явился, не думая о том, что ей сейчас не до него. У Алекс и так хватает неприятностей.

Остановившись у тротуара, она попыталась овладеть собой, потом выбралась из автомобиля и направилась к дому по мощенной гравием дорожке.

Войдя, Алекс услышала из кухни веселый смех. Нина и Лори на седьмом небе – приехал их любимый папочка. О том, что привело его сюда, они, вероятно, уже забыли.

Алекс трясло от бешенства. Да как ему не совестно! Воспользовался ее горем, чтобы повеселиться с обожающими его дочерьми! О, она прекрасно изучила Джима, и сама не раз прибегала к тем же приемам.

«Я готова ради него на все… но не намерена закрывать глаза на его измены, как это делала мама». Алекс не давала Джиму ни малейшего повода для измены.

Швырнув сумочку на скамейку в холле, заваленную рюкзачками, учебниками и мятыми футболками, она вошла в кухню, где ее дочери, склонившись над столом, читали инструкцию к новенькой машине по изготовлению попкорна, пока Джим собирал агрегат. Три пары глаз уставились на Алекс с удивлением, тут же сменившимся тревогой.

Она похолодела. Неужели у нее такой грозный вид? Дочки смотрят на мать почти с ужасом. Еще немного, и они начнут ходить на цыпочках и говорить шепотом…

«Как это делала ты, когда кое-кто возвращался домой не в духе».

Алекс захотелось обнять их, прижать к себе – темноволосую смуглянку Нину, копию Джима… и Лори с ангельским личиком и длинными белокурыми волосами. Им обеим уже по пятнадцать: у Нины фигурка почти оформилась, а Лори все такая же худышка.

Лори первая нарушила молчание:

– Привет, мам. Мы тебя не ждали так рано.

Алекс хотела сказать, как она рада, что снова дома, но, поймав на себе сочувственный взгляд бывшего мужа, прикусила язык. Ей не нужна его жалость. Ей нужен он сам.

– Вижу, что не ждали. – Она скрестила руки на груди и смерила Джима ледяным взглядом. – А ты как здесь очутился? У твоей подружки изменились планы на вечер?

Он покраснел, чему Алекс сначала обрадовалась, но тут же устыдилась своих слов. Румянец ему к лицу… Ну почему он так хорош собой? Даже красивее, чем в колледже – курчавые черные волосы и глаза, как у Майкла Корлеоне из «Крестного отца», только в волосах появилась седина.

– Мы с девочками готовили поп-крон, – спокойно сообщил Джим.

– Старый агрегат сломался, – объяснила Лори, – и нам пришлось купить новый. – Она робко улыбнулась матери. – Классный агрегат – нам и масло не понадобится, он будет поджаривать кукурузу так, на одном воздухе.

Нина ткнула сестру ложкой в бок.

– Дура! Не видишь, что мама расстроена? Дедушка умер, а ты все о своем попкорне! – Она заискивающе взглянула на Алекс. – Не сердись, мам. Мы не хотели тебя обидеть, просто папа решил…

– Что надо передохнуть. – Джим обнял Нину за плечи. – Я уйду, если ты хочешь. Но не лучше ли сесть и спокойно все обсудить? Может, я чем-то помогу.

Алекс презрительно хмыкнула.

– Ты уже достаточно натворил дел. – Она подошла к раковине с горой грязной посуды. – Если бы ты действительно был способен помочь мне, я бы не отказалась. Но вряд ли это возможно. Мой отец мертв, а мать проведет остаток жизни в тюрьме, если ее не спасет чудо.

– Зря ты так говоришь, – заметил Джим.

– Она убила его! И заплатит за это! Лори зашмыгала носом.

– Девочки, идите наверх, – мягко, но твердо сказал Джим, и Алекс почувствовала, что ненавидит этого человека, умеющего быть нежным и любящим отцом, тогда как ей не по силам проявить чувства к детям. Когда дочери ушли, Джим сказал: – Ситуация сложная, но не безнадежная. Китти сообщила мне, что адвокат твоей матери намерен добиваться смягчения приговора и собрать свидетельства в ее защиту.

– Я уже наслышана об этом. Тем более что мамочка, кажется, не раскаивается в содеянном. – Алекс вылила в воду средство для мытья посуды.

– По-твоему, она испытывает удовлетворение?

Алекс быстро обернулась к Джиму, и хлопья пены упали на кафельный пол.

– Понятия не имею! Я знаю только то, что мой отец убит, и застрелила его она!

Джим стоял посреди кухни и смотрел на Алекс. Его присутствие напомнило ей о том, что было у нее когда-то и что она потеряла. Из ее жизни ушли тепло и любовь.

– Когда же это кончится, Алекс? – грустно проронил Джим. – Когда ты наконец перестанешь оправдывать его? Твоего отца больше нет – пора взглянуть правде в глаза.

– Не смей меня поучать! Сам-то ты хорош! Или мне следовало закрывать глаза на твои интрижки?

– Давай не будем об этом.

– Почему? Запретная тема?

– Нет, но все не так, как ты себе представляешь.

– По крайней мере я никогда не изменяла тебе!

– Физически – нет.

Алекс оторопела. Понятно, кого он имеет в виду. Ее отца. Она стряхнула с рук пену и ударила его по щеке. Звук пощечины прозвучал в тишине резко, как выстрел.

На мгновение Алекс показалось, что Джим сейчас ударит ее. Черт подери, ей хотелось, чтобы он сделал это! Но за шестнадцать лет совместной жизни Джим ни разу не поднял руку на Алекс и не собирался сейчас изменять своим правилам. Он молча повернулся и взял со стула куртку. Она следила за каждым его движением, и сердце ее разрывалось от обиды и любви.

– Попрощайся за меня с девочками, – спокойно сказал Джим. – И чаще о них вспоминай. – Остановившись в дверях, Джим смерил Алекс тяжелым взглядом. – Старик всегда был для тебя на первом месте, и они это чувствовали. Но он их дедушка.

И Джим ушел. Алекс застыла как статуя. Ей казалось, что если она сейчас пошевелится, то разобьется на тысячу мелких осколков, как фарфоровая ваза.

Очнувшись, Алекс с глухим стоном опустилась на стул. Сзади нее шумела вода – она забыла закрыть кран, и теперь мыльная пена перелилась через край раковины и стекала на пол. Но Алекс впервые в жизни не бросилась за тряпкой. Ее туфли намокли, а инструкция к попкорну, которую она случайно смахнула со стола, набухла и покоробилась от влаги.

Глава 7

– Не сможешь приехать на похороны? Что это значит? – Дафна прикрыла трубку ладонью, хотя Китти была внизу, на кухне.

Последовало молчание, затем донесся тяжелый вздох Роджера.

– Мне очень жаль, радость моя, но я не оставлю Дженни. У нее температура и кашель.

Дафна встревожилась: дочка больна!

– Я думала, у нее обычная простуда.

– Надеюсь, ничего серьезного, но лучше проявить осторожность.

Дафну одолевали сомнения. Материнский инстинкт требовал, чтобы она немедленно летела домой. Однако что-то в голосе Роджера насторожило Дафну – шестое чувство подсказывало ей, что Дженни не так уж серьезно больна. Насморк – не более того. Дафна знала это почти наверняка.

Трагические события последних дней стерли из ее памяти сцену в книжном магазине: Роджер, флиртующий с блондинкой. Да-да, именно флиртующий. Тогда Дафна даже не допускала мысли о том, что Роджер изменяет ей. Но теперь, после того, что Китти рассказала ей об их отце, после безобразного поведения Берил у его гроба, она готова была в это поверить.

– А твоя мама? – Дафна стиснула телефонную трубку. – Она наверняка согласится посидеть с детьми несколько дней.

– Мама и папа в Лондоне, – ответил Роджер так, будто повторял это в сотый раз, хотя Дафна слышала об этом впервые. – Я не хочу оставлять моих детей без присмотра. Они очень расстроены. – И тоном, взбесившим ее, добавил: – Мне очень жаль, что ты там одна, но надо думать в первую очередь о Кайле и Дженни.

«Мои» дети! Как будто только Роджер в ответе за них и ставит интересы детей выше собственных. А его жена не понимает этого, и ему приходится терпеть придирки Дафны, поскольку он несет ответственность и за нее тоже.

Да, на это трудно что-либо возразить. Если Дафна скажет, что нуждается в его поддержке, какая же она после этого мать? Предположим, Дженни серьезно больна. Значит, Роджер правильно сделал, что остался с детьми.

Так почему же образ заботливого отца, укладывающего детишек спать и читающего им на ночь книжки, не приносит ей утешения?

«Да потому, что ты не веришь ему…»

Роджер всегда делал вид, что заботится о других, а на самом деле заботился только о себе. Позапрошлой зимой Дафна подхватила грипп и просила мужа прийти с работы пораньше, и он пришел пораньше – всего лишь на полчаса. Или их поездка в Санибел в феврале – сбой в компьютере стоил Дафне обратного билета… и Роджер вылетел без нее, оправдываясь тем, что ему, видите ли, необходимо присутствовать на операции, и он не имеет права опаздывать.

– Так когда же ты приедешь? – спросила она.

– Не знаю. Но как только представится возможность, я сразу же прилечу, Даф. А пока я тут позвонил кое-кому, связался с нужными людьми.

– С нужными людьми?

– А ты не считаешь, что твоей матери не обойтись без хорошего адвоката? Давай без обиняков.

Дафна чувствовала, что теряет контроль над собой.

– Насколько мне известно, Том Кэткарт прекрасный адвокат.

– Да – для такого маленького городишки, как Мирамонте, – хмыкнул Роджер. – А я хочу нанять знатока своего дела.

Неделю назад Дафна не стала бы спорить с мужем, ведь у него железная логика, и он старается ради ее матери. Но за последние несколько дней что-то изменилось и в Дафне, и в ее отношении к Роджеру – так маленькая, незаметная глазу поломка мешает колесам вращаться.

– Жить в большом городе – еще не значит быть семи пядей во лбу, – парировала она. – Если помнишь, я тоже уроженка Мирамонте, однако же это не помешало мне выйти за тебя замуж.

Роджер умолк. По его неровному дыханию Дафна поняла, что он вне себя. Но вместо того чтобы извиниться, Дафна молча села на кровать. Она смотрела, как ветерок колышет кружевной тюль на окнах, за которыми виднеется искрящаяся полоска океана, словно далекая несбыточная мечта. Роджер первый нарушил молчание:

– Видимо, я ошибался, полагая, что тебе нужна моя помощь. – В его голосе прозвучала обида.

– Мне нужно, чтобы ты вел себя как подобает мужу.

– А как же я веду себя, по-твоему?

Дафна представила, как Роджер недоуменно вскинул брови, удивляясь, что на нее нашло.

«А ты ведешь себя, как снисходительный папаша», – подумала она, но вслух заявила:

– Роджер, хотя бы сейчас оставь свои рациональные доводы – меня тошнит от них.

– Ты хочешь, чтобы я кричал и топал ногами? – Он произнес это так, словно ему и в самом деле хотелось прикрикнуть на нее. Но не таков был Роджер. Наверное, поэтому Дафна и вышла за него замуж. Тогда ей был нужен именно такой человек – рассудительный и уравновешенный, с кем она чувствовала бы себя как в тихой гавани. – Скажу тебе как врач: ты сейчас сама не своя, Дафна, тебе следует отдохнуть. Если ты не сделаешь этого, то заболеешь.

Дафна понимала, что Роджер прав. Она падала с ног от усталости и мечтала только о том, чтобы прилечь на диване и накрыться пледом. Окинув взглядом уютную, со вкусом обставленную комнатку Китти, Дафна заметила на стене одну из маминых акварелей – прелестный пейзаж, изображавший берег океана и скалистый утес, на котором стоял их дом.

Любуясь нежными цветовыми нюансами, как известно, достигающимися особой техникой живописи, Дафна размышляла о том, можно ли узнать наверняка, что творится в душе того, кого любишь… или это всего лишь иллюзия знания, которая поддерживает тебя до поры до времени.

– Да, у меня был тяжелый день, – устало промолвила она. – Поцелуй Дженни и Кайла. Скажи им, что я скучаю по ним и вернусь… – «Когда? Судебный процесс может затянуться на месяцы». – Как только все кончится.

На следующее утро, в десять часов, церковь на кладбище Эвергрин-Мемориал была переполнена. «Алекс собрала достойную аудиторию», – подумала Дафна, расположившись с сестрами в первом ряду. Все скамейки и кресла были заняты, у входа толпились опоздавшие, более сотни пар глаз устремились на дочерей Вернона Сигрейва, склонивших головы в глубокой скорби.

Дафна кивнула бывшему мужу Алекс и поцеловалась с племянницами, сидевшими с ним рядом. Джим пожал Дафне руку. Ее зять. По-прежнему считая Джима родственником, она была рада его приходу. В строгом темно-синем костюме и галстуке он выглядел солидно – отец остался бы доволен. Чуть ранее Джим встречал приглашенных у входа в церковь, пока сестры договаривались со священником о порядке проведения церемонии.

Сейчас он сосредоточил внимание на Алекс, опасаясь какой-нибудь эксцентричной выходки. «И в самом деле, – подумала Дафна, – сестра сама на себя не похожа». Широкие поля черной соломенной шляпки отбрасывали сероватые тени на ее бледное лицо. Она посмотрела на гроб невидящими глазами и вдруг негромко пробормотала:

– Не правда ли, цветы великолепны? Я выбирала их вместе с мамой.

Китти, сидевшая справа от Дафны, пришла в ужас.

– Только не говори, что это те самые цветы, которые ты заказывала к празднику.

– Зачем же им пропадать? – Алекс окинула взглядом роскошные цветы, покрывавшие полированный гроб пышным ковром.

Дафна боролась со слезами. Цветы и в самом деле великолепны – еще одно доказательство маминого безупречного вкуса. Диссонировали с ними лишь оранжевые тигровые лилии, выглядевшие несколько вульгарно. Но кто знал, что им предназначено украшать гроб, а не праздничный стол?

Преподобный Томас Бакхорст прочел псалом, затем поднялся дядя Спенс, самый нелюбимый из двух папиных братьев, чтобы произнести панегирик усопшему. Глядя, как он выходит на подиум, Дафна ощутила всю несправедливость судьбы: эта бледная копия отца, высокомерный, ничем не примечательный человек пережил своего выдающегося брата.

Она слушала слезливо-сентиментальные воспоминания Спенса об их детстве, о ее дедушке, умершем до рождения Дафны. Сейчас дядя Спенс говорил о нем почти благоговейным тоном. Между тем Дафна знала от матери, что дед был скуп и недалек. Послушать дядю, так в доме Сигрейвов редко повышали голос, а их отец поднимал руку только для благословения.

Последовали и другие панегирики: молодой врач, работавший у отца, друг детства. Последним вышел человек, которого Дафна не сразу узнала. Высокий, слегка сутулый пожилой лысеющий мужчина. На нем был плохо подогнанный костюм, из слишком коротких рукавов пиджака торчали костлявые запястья, что придавало ему сходство с деревенским проповедником на воскресном гулянье.

– Я не знал доктора Сигрейва лично, – робко начал он тихим голосом, – но двадцать пять лет назад он спас жизнь моему сыну…

И память Дафны мгновенно воскресила тот забытый вечер. Они возвращались домой от дяди Дейва и тети Джуны. Шел второй день пути, выехали они рано утром. Темнота навалилась внезапно, как всегда бывает за городом – словно кто-то задернул небо черной шторой. Вокруг только фермы да маленькие городишки.

Отец заехал в один из таких поселков. До Фрости-Фриза, где сестрам были обещаны гамбургеры и картошка-фри, оставалось совсем немного, как вдруг Дафна заметила небольшой пикап, свалившийся в придорожную канаву. Рядом стоял мужчина и отчаянно размахивал руками, призывая на помощь. Как выяснилось впоследствии, у него было сломано ребро. Но срочная помощь требовалась не ему, а его сыну – светловолосый мальчик неподвижно лежал рядом с пикапом, и луна освещала его худенькую фигурку.

Остановившись у обочины, отец выскочил из машины.

– Мой сын Бенджи, – выдохнул мужчина. – С ним беда – ему плохо.

– Я врач, – сказал ему отец. – Позвольте, я осмотрю его. Мальчику на вид было лет шесть или семь. Он был без сознания, и Дафна, ее сестры и мама смотрели со страхом и восхищением, как отец ловко поднял его на руки и понес к их автомобилю. Расстелив на капоте простыню, он соорудил таким образом нечто вроде смотрового стола. Мама светила ему фонариком, пока он осматривал маленького пациента.

Кроме шишки на лбу, у мальчика не обнаружилось никаких повреждений, но лицо его опухло, и дышал он с трудом. Отец взглянул на фермера, тот стоял рядом, жалкий и растерянный; сделав шаг к отцу, он протянул руки так, словно призывал его сотворить чудо. И отец действительно оказался волшебником.

– У вашего сына нет аллергии на пчелиные укусы? – спросил он фермера.

Мужчина бросил на него тревожный взгляд и покачал головой:

– Нет, как-то не замечал.

– Похоже, у мальчика острый приступ аллергии, вызванный проникновением в кровь пчелиного яда.

Испуганный взгляд мужчины прояснился.

– В кабину залетела оса, и я все махал, махал руками и, видно, выпустил руль. Так мы и очутились в канаве. С Бенджи все обойдется?

– Да, как только я сделаю ему укол. – Из черного докторского саквояжа отец достал шприц для подкожных инъекций. Буквально через минуту после укола дыхание мальчика выровнялось, а опухоль спала с лица.

Они подвезли фермера и его сына в ближайшую больницу. Мужчина стал совать отцу помятые банкноты, смущенно бормоча, что это деньги за бензин, но тот сказал:

– Пришлите нам открытку к Рождеству, – и дал ему адрес. – Напишите, как поживаете вы и ваш сынишка. Другой благодарности мне не нужно.

И фермер, которого звали Доусон, с тех пор аккуратно присылал им поздравления каждое Рождество в течение двадцати пяти лет.

Сидя в переполненной церкви и слушая рассказ Доусона, Дафна чувствовала, что его слова залечивают раны в ее душе. Отец не был идеальным человеком, но он был прекрасным врачом. И любил свою семью – она это точно знала.

И пусть отец не нравился Джонни… Дафна долго не могла ему этого простить. Но теперь былые обиды позабылись, и сладостные слезы прощения и любви потекли по ее щекам.

Час спустя, когда выступили все желающие, мистер Бакхорст, тучный священник с растрепанной редеющей шевелюрой, придававшей ему сходство с огромным пухлым младенцем, снова взял микрофон.

– В таком маленьком городке, как наш, не трудно выделиться, – начал он. – Гораздо сложнее заслужить уважение и любовь окружающих скромным каждодневным трудом. И жизнь доктора Вернона Сигрейва – яркое тому подтверждение…

Далее последовали слова благодарности: отец добыл деньги для реконструкции больницы и оснащения ее новейшим диагностическим оборудованием; ревностно защищал исторические памятники Мирамонте. Упомянули даже уроки по оказанию первой помощи, которые он проводил в начальной и старшей школах.

Но, слушая все это, Дафна представляла себе отца, склонившегося над маленьким мальчиком, лежавшим на капоте автомобиля.

«Сейчас я не буду думать о другой стороне его личности. Пока не буду. Сегодня я вспоминаю того, кем всегда гордилась и чья преждевременная смерть стала для всех горькой утратой. За шестьдесят семь лет жизни отец сделал гораздо больше добра, чем зла».

Заканчивая свою речь, священник снял очки, протер их большим носовым платком и сказал:

– Я призываю всех вас помолиться за его жену Лидию. Ибо, как не дано нам постичь всего величия Господа нашего и Его творения, так не дано нам и судить деяния наших братьев и сестер. Помните о том, что Господь не только знает все, но и все прощает. И мы тоже должны научиться прощать. – Он опустил голову и торжественно произнес: – Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Дафна огляделась вокруг. На заплаканных лицах друзей и родственников – удивление, замешательство, смущение. Младшая сестра мамы, тетя Джинни, тихо плачет, уткнувшись в платочек. Рядом с ней – тетя Роза, бледная как смерть, с маленькой кислородной подушкой, которую она принесла на церемонию. Вторая жена дяди Спенса, по возрасту годившаяся ему в дочери, с притворным благочестием держит его под руку. А старушка Эдит, мамина кузина, нахмурясь, нервно теребит в руках слуховой аппарат. Все они сейчас мысленно спрашивают себя: «Зачем она это сделала?»

Неужели мама и впрямь сошла с ума? Дафна с семьей была у нее несколько месяцев назад и ничего такого не заметила. Но после того, что ей сказала Лианн, Дафну охватили сомнения. То, что мама принимала лекарства, свидетельствует о депрессии. Но что, если за этим крылось серьезное психическое расстройство? Что-то угнетало и тревожило ее задолго до того, как Берил Чапмен добавила свою каплю яда.

Вспомнив о Берил, Дафна поежилась. После той безобразной сцены у гроба она боялась, что старая кобра появится на похоронах. Но если она и пришла, ее не было видно. Через несколько рядов от них сидели дочери Берил: Лианн со своим несчастным мальчиком, полулежавшим у нее на коленях, и ее старшая сестра Бет, рыжеволосая толстушка. Бет ловко вытирала платком слюни с подбородка племянника – по всему видно, ей приходилось проделывать это так часто, что движения ее были почти машинальными.

Окинув взглядом церковь, Дафна заметила знакомое лицо. Джонни.

Но что он-то здесь делает?

«Разве не понятно? – откликнулся внутренний голос. – Он здесь ради тебя. Старый король умер, и нищий, на самом деле оказавшийся принцем в изгнании, пришел за своей возлюбленной». Дафна чуть не рассмеялась – придет же такое в голову! Какая чепуха! Будто у Джонни нет других дел, как только пожирать глазами свою постаревшую Джульетту.

«Все, кто знал отца, пришли отдать ему последний долг, – рассуждала она. – Так почему бы и Джонни не прийти? Другом он не был, но с отцом знаком не понаслышке. Даже слишком близко».

Но сердце ее заколотилось так, будто он совсем рядом, а не в дальнем углу церкви. В темно-сером костюме с синим галстуком, Джонни стоял, скрестив руки на груди. Увидев Дафну, он снял темные очки, и она сразу же поняла, что не ошиблась: Джонни действительно пришел ради нее. Его пристальный взгляд выразительнее всяких слов говорил о том, что Джонни не забыл их разговор в офисе, и он на стороне Дафны и ее матери. Да, это похоже на него. Он все такой же бесстрашный и прислушивается к своему сердцу больше, чем к голосу рассудка.

Дафна отвернулась, пытаясь справиться с волнением. Джонни… Встретившись с ним взглядом, она вспомнила то, что хотела бы забыть, и увидела отца его же глазами – не как филантропа и доброго самаритянина, а как жестокого деспота и сноба. Если бы не отец, они с Джонни сейчас были бы мужем и женой.

Впрочем, кто знает? Четыре года в колледже – срок не малый. Дафна вполне могла бы охладеть к нему. «Предположим, – рассуждала она, – отец не стал бы препятствовать нашей дружбе. Что тогда? А тогда я мчалась бы на встречу с Джонни при первой же возможности. Разлука только сильнее разожгла бы огонь».

Дафна вдруг вспомнила вечер после школьных танцев. Она немного захмелела после коктейля, и Джонни отвез ее домой. Остановившись у ворот, он вызвался, как истинный джентльмен, проводить Дафну до дверей… хотя и заметил темный силуэт ее отца у окна. Как только она вошла в холл, отец окинул взглядом растрепанные волосы Дафны, мутные глаза, туфли на шпильках, которые она сбросила, поднимаясь по лестнице, и кинулся вслед за Джонни. Дафна приросла к месту, онемев от неожиданности. Отец догнал его у ворот и рывком повернул к себе. Схватив Джонни за лацканы смокинга, он начал трясти его что есть силы и выкрикивать оскорбительные слова, которых Дафна ни разу от него не слышала. Джонни стоял белый как мел, в полуразорванном смокинге, взятом напрокат (на новый не было денег), и Дафна видела, что он неимоверным усилием воли сдерживает себя. Вот тогда она поняла, что он любит ее по-настоящему – не как другие парни. Он любит ее так, как Ромео любил Джульетту. Если бы его схватил не ее отец, а кто-то другой, он давно уже валялся бы в пыли, отведав кулаков Джонни.

Может, именно это мужественное противостояние Джонни и стало последней каплей. Дафна отшвырнула туфли и в одних чулках выскочила на газон. Подняв с земли садовые грабли, она сделала то, чего никогда не позволила бы себе даже в страшном сне, – ударила отца сзади под колено.

Даже сейчас, вспоминая об этом, Дафна вздрогнула. И вместе с тем легкая торжествующая улыбка промелькнула на ее губах.

Зазвучал орган, исполнявший кантату Баха – изысканную, величественную и бесстрастную. «Отцу понравилось бы», – подумала она. Два брата отца, дядя Нед – мамин брат, Уилл Хардинг и Джим, бывший муж Алекс, подняли гроб и понесли к выходу из церкви.

К горлу Дафны подступил комок – как она могла так думать об отце в день похорон? Чувство вины сменилось печалью. Всхлипнув, она прижала ладонь к губам. Все встали и двинулись к выходу. Дафна тоже поднялась, и у нее чуть не подкосились ноги. Подождав, пока дрожь в ногах пройдет, она последовала за сестрами к лимузину, который ждал их, чтобы отвезти на кладбище.

Когда Дафна дошла до стоянки, Китти и Алекс уже сели в автомобиль. Другие тоже рассаживались по машинам. Кто-то осторожно тронул ее за локоть. Она обернулась и увидела Джонни.

– Прими мои соболезнования. – Он смотрел на нее с искренним сочувствием.

Признательная ему за поддержку, Дафна залилась краской от его взгляда.

– Хорошо, что ты пришел, – сказала она.

– Слово «хорошо» твой отец никогда не употреблял, говоря обо мне, – заметил Джонни. – Но мы с ним похожи: каждый из нас готов был ради тебя на все.

Она усмехнулась.

– Как видишь, я прекрасно справляюсь без вашей помощи. – Подумав о Роджере, Дафна ощутила смутное беспокойство.

Джонни окинул ее восхищенным взглядом.

– Кто бы сомневался. Дафна начинала нервничать: к чему он клонит?

– Зачем ты здесь, Джонни? У тебя были все основания ненавидеть моего отца. А теперь ты и твои коллеги намерены посадить мою мать за решетку. Разве не странно, что мы с тобой стоим тут и мило беседуем, как старые друзья?

– Об этом я и хотел поговорить с тобой – о предстоящем суде. Но не здесь. – Джонни сжал ее локоть. – Может, встретимся позже? Как насчет Планкеттс-Лагун? Мы там раньше часто бывали вместе, помнишь?

Дафна уставилась на него во все глаза. Помнит ли она? Да ведь там они впервые были близки – костер, звезды на черном небе, искры пламени, озаряющие их нагие тела. Иногда по ночам она вспоминала нежные осторожные прикосновения Джонни, запах дыма в его волосах и песок, шуршащий под покрывалом. Господи, ей бы не помнить, а забыть все это – вот в чем проблема.

– Я буду у Китти, – сказала Дафна. – Там соберутся друзья и родственники после похорон. Но думаю, чуть позже я смогу отлучиться часа на два.

– Я буду ждать тебя. Она покачала головой:

– Не теряй понапрасну время. Я позвоню тебе перед уходом.

Но Джонни упрямо сжал губы – он уже принял решение.

– Я ждал все эти годы. Могу подождать и еще немного.

Грунтовую дорогу к Планкеттс-Лагун из года в год утрамбовывали тысячи автомобилей, и со временем она стала твердой, как асфальтовое покрытие. Сюда приезжали влюбленные подростки – они останавливались у болотистых зарослей, где их никто не мог видеть, и разводили по ночам костры возле песчаных дюн. Родители подростков, предпочитавшие более уютные и защищенные от ветра бухточки, редко бывали в той стороне и не догадывались, что там проделывали их повзрослевшие детки под шерстяными пледами.

Джонни свернул на дорогу, по которой много лет ездил на пикники с женой и сыном, а чаще всего один, и у него появилось странное чувство, что он не был здесь целую вечность.

Джонни вспомнил ту ночь, когда они с Дафной приехали сюда после весеннего школьного бала на его стареньком «понтиаке». Стекла автомобиля запотели изнутри от их дыхания и от тумана снаружи. Как всегда, они проделали все, кроме того, что ему больше всего хотелось… но что он откладывал до того момента, когда Дафна будет готова. И вдруг без всякого предупреждения, как будто этот момент наконец наступил, она сняла платье и бросила его на переднее сиденье с такой непринужденной беззаботностью, словно отдавала ему не девственность, а кусочек торта.