Текст книги "Когда умирает король"

Саана шарит по карманам, но, как назло, именно сегодня наличных там нет.

– Это мой вам подарок, – говорит экскурсовод, – как красивой женщине, – он улыбается.

Саана смущенно благодарит. Он что, флиртует? В приподнятом настроении Саана вновь оказывается под палящими солнечными лучами. На обратном пути она уже решает, что предпримет дальше, и формулирует новые вопросы. Кем был этот барон? Кого пригласили на Венецианский карнавал в 1989 году? Была ли среди тайных гостей праздника несовершеннолетняя Хелена?

ЛЕТО 1989, ХАРТОЛА

Хелена разглядывала мужчину, смотревшего на нее в ожидании ответа. Он только что спросил, может ли Хелена раз в неделю привозить пять килограммов клубники в Ванха-Коскипяя.

– И сколько же будет таких недель? – Хелена хотела внести ясность в это деловое предложение.

– Пока будет хватать клубники, – ответил мужчина. – За доставку я, конечно, тоже заплачу, – добавил он, схватил одну ягоду, не спрашивая разрешения, и отправил ее в рот. Свежую клубнику он желал бы видеть по четвергам, и лучше бы ее привозила сама Хелена, одаривая всех вокруг взглядом своих восхитительных глаз.

Хелена зарделась от комплимента и не знала, как быть. Робко улыбаясь, она опустила взгляд на корзиночки с клубникой. И вспомнила о груди. Пока мужчина разглядывал ягоды, Хелена заметно приосанилась, однако очень скоро поняла: он смотрит ей прямо в глаза.

Неделю спустя Хелена нагрузила корзинку велосипеда пятью килограммами свежей клубники и отправилась в путь. Ехала она чуть медленнее и осторожнее обычного: не хотела, чтобы ягоды помялись от ударов. Клубника для поместья должна быть идеальной.

Вынужденная неторопливость поездки позволила Хелене вдоволь насмотреться на густой ельник. Деревья стояли так близко друг к другу, что между ними жила только тьма. И это в разгар дня. Хелена размышляла о том, что там, за этой тьмой. Широкие владения ельника? Или посреди древесной тиши затаилась полянка, какие бывают в сказках? Где-то раздался треск. Хелена вздрогнула и решила поднажать. Она всегда верила в необъяснимые, сверхъестественные вещи, в лесных духов, хотя отлично осознавала, что все это напридумывала себе сама.

Прямо перед Хеленой промелькнула траурница. Главное – не видеть в ней зловещего предзнаменования. Хелена переключила внимание на солнечный свет, мерцающий и переливающийся в сочной листве. Она подумала о мужчине, который был так красив и внушителен, когда стоял у ее ларечка и вынуждал Хелену мысленно отвечать на странные, волнующие, новые для нее вопросы. Должно быть, мужчина – ровесник ее отца. Или старше. Однако он будто светился изнутри, горел огнем, какой в отце не зажигался даже по молодости.

Все знали, что в поместье живет какой-то аристократ. Его ни разу не видели в компании простых жителей, он постоянно бывал в разъездах, подолгу жил в Германии – так рассказывали. В Хартоле появлялся лишь на пару летних месяцев.

Хелена свернула на приусадебный двор. Сердце бешено билось, мысли спутались. Ее настолько интересовал этот незнакомый иностранец, что ради простой доставки ягод пришлось прямо-таки вырядиться. И ослушаться маминого наказа, запрещавшего любой макияж.

В дверь усадьбы Хелена постучала совсем несмело, затем заправила за ухо непослушный локон и замерла в ожидании. Но никто не открывал. Она постучала снова – ничего. Простояв так какое-то время, Хелена начала склоняться к тому, что дом пуст. Такого поворота она не предусмотрела. Вот, о всяком успела подумать, но не об этом.

Где-то в отдалении послышалось жужжание газонокосилки. Хелена развернулась и, раздосадованная, отправилась искать косильщика – ну или кого угодно. Кому-то же нужно оставить эти тупые ягоды. Она знала, что у барона есть смотритель поместья и личный водитель. И что все эти обязанности выполняет один и тот же мужчина, живущий со своей семьей в одном из приусадебных домиков. Завидев активно жестикулирующую Хелену, работник выключил газонокосилку и посмотрел на девушку, склонив голову набок. Он представился смотрителем усадьбы.

– Скорее всего, барон сейчас спит, – сказал мужчина, протирая очки. – Вчера здесь до поздней ночи принимали гостей, – он неопределенным жестом указал на особняк.

Хелена разочарованно вздохнула. Так и швырнула бы ягоды куда подальше – пускай себе гниют! – и пошла бы домой. Сейчас она казалась себе какой-то опустошенной и обманутой.

– Ладно, тогда отвезу их обратно и продам, – сказала Хелена предательски дрожащим голосом. Если кому захочется ягод Тойвио, пусть сам приходит и забирает, добавила она мысленно. Мужчина окинул Хелену долгим взглядом и пожал плечами. Звуки работающей газонокосилки вновь заполнили весь двор.

Стоило Хелене надежно закрепить ящичек с клубникой на багажнике велосипеда, распахнулась входная дверь. На улицу с уткой под мышкой вышел барон. Сонный, в семейных трусах и шелковом халате.

Увидев Хелену, барон вздрогнул. Он бережно опустил на землю белую утку, и та флегматично поковыляла по газону. По мере оглядывания Хелены лицо барона менялось: усталость сменило удивление, а потом и неприкрытая радость.

– Покорнейше прошу меня простить. Не думал, что ты придешь в такую рань, – сказал барон.

Шокированная, Хелена уставилась на мужчину. Он ее запомнил.

– Ты завтракала? Непременно составь мне компанию за завтраком, раз уж ты здесь, – с очаровательным акцентом произнес барон и расплылся в такой улыбке, какая тронула бы любого.

Хелена моментально забыла все обиды, сбросила с себя злость и разочарование и робко проследовала в большой зал усадьбы за полуодетым бароном. Вообще говоря, Хелена скорее опоздала, нежели приехала «в такую рань». Уже перевалило за полдень. Внутри дома было прохладно и царила полутьма. Будто это было пространство какого-то иного мира. Мира усадьбы Коскипяя и его огромных залов. А снаружи ждал неприметный хартольский мирок, с его постылыми домишками и пыльными тропками. Ступив внутрь, навстречу неизвестности, за этим мужчиной, Хелена почему-то вспомнила об одной старой сказке. В ней говорилось о том, как в логово льва тянулись следы мелких наивных зверьков. И не было ни одного следа из логова.

Часть III

1 ИЮЛЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК, ХЕЛЬСИНКИ

– Что это с тобой? – вырывается у Яна при виде Хейди. Они вместе садятся в машину, чтобы еще раз съездить в Суоменлинну.

– Ничего, – говорит Хейди, перепрыгивая с первой передачи сразу на третью. Отголоски застарелых алкогольных паров вылетают изо рта Хейди вместе с ответом.

– Ладно, просто ты выглядишь так, будто всю ночь бухала и трахалась, – сообщает Ян и ухмыляется. Это первое подобие улыбки на его лице за очень долгое время.

Бестактность Яна оправдывалась тем, что в любой момент она могла бы вернуться к нему же самому. Между ним и Хейди с самого начала установились теплые дружеские отношения, частью которых были шуточки на грани фола. К удивлению Яна, комментарий повис в воздухе, как бы ожидая в ответ шпильку от Хейди. После долгой паузы раздается ворчание:

– Да серьезно, ничего такого. Так, слегка развезло.

Однако крошечный, почти незаметный прищур в уголке Хейдиного глаза выдает ее с головой, и Ян ясно видит, что она лукавит.

У Королевских ворот Хейди сообщает, что остро нуждается в пицце или гамбургере. Ян тут же сворачивает эту тему: еда не первая на повестке дня. По текущему делу до сих пор всего ничего информации. В Суоменлинне около 350 квартир и 800 жильцов, однако лишь один из них рассказал о лодке. Да и то – лишь о лодке. И ни слова, ни намека о том, кто в этой лодке был.

Ян наблюдает за Хейди, которая буквально порхает по ступенькам, несмотря на похмелье. Хейди по жизни прохладно относится к спорту, хотя для боевых искусств делает исключение. Ян в курсе, что сейчас она ходит в тренажерный зал и время от времени боксирует. Глядя на легкую женскую поступь, Ян вдруг осознает, что не имеет ровным счетом никакого представления о жизни Хейди. Она виртуозно владеет умением отмалчиваться и уводить разговор от обсуждения своей персоны.

– Да неужели это и правда настолько просто, – вслух размышляет Ян и щурится, глядя на солнце.

– Что именно? – спрашивает Хейди и достает из кармана баночку снюса. Привычным жестом табак проскальзывает в ложбинку между десной и нижней губой.

– Убить человека посреди большого города и оставить для полиции труп у всех на виду.

– Большого города! – Хейди заливается смехом. – Серьезно? Это Хельсинки-то?

Яну не смешно. Он чувствует соленое море на своем лице и дает порывам ветра освежить разум.

– По количеству убийств Хельсинки уже давно наравне с большими городами, – говорит Ян, игнорируя смех коллеги. Большой и серый город смерти.

После обеда Ян едет в Вантаа, где находится главный офис ЦКП, обсудить с руководством дальнейший ход расследования и количество ресурсов, которыми их группа располагает, занимаясь этим убийством. Прокурор, Мертанен и Ян выбрали для разговора небольшой конференц-зал. Кофе в стаканчиках подходит к концу, когда телефон Яна начинает вибрировать. Звонит отец.

– Извините, это срочно, – говорит Ян, хватает телефон со стола и выходит в коридор. Мертанен наблюдает за ним исподлобья.

Отец здоровается и тут же замолкает. Ян сообщает, что у него прямо сейчас идет важное совещание. Что-то срочное? Отец говорит, мол, нет, ничего такого. Просто до него внезапно дошло, что есть птички, по названию которых сразу понятно, какие звуки они издают при пении. Потрясающе удобно, подумать только.

– Ну… да, – говорит Ян. Ему не хочется подгонять отца, но сейчас все эти милые байки действительно не ко времени.

Глава пресс-службы полиции приветствует Яна, проходя мимо по коридору с встревоженным видом. Ян напряженно кивает в ответ.

– Ну, там, курица или цыпленок, сова-сплюшка, – продолжает отец. – Вот они такие.

Ян слушает отца вполуха, посматривая через стекло в конференц-зал, где продолжается совещание. Прокурор и Мертанен предельно серьезны.

– В английском языке такой птичкой будет, допустим, кроншнеп. Curlew, ке-лю. Но нет, кроншнеп.

– Точно, – говорит Ян.

– Почему бы не келюн, к примеру? Было бы намного легче распознавать звуки. Логичнее было бы, – рассуждает отец и опять смолкает. – Келюн пополнил бы компанию курицы и совы-сплюшки. – Опять пауза.

– Ну, а так-то все в порядке? – решается спросить Ян, когда пауза затягивается. По какой-то причине ему всегда тяжело и неловко спрашивать отца о том, как тот себя чувствует. Отец всегда держался молодцом – или делал вид, по крайней мере. Всегда был весь в работе, и отцовский мир в глазах Яна зиждился на вполне конкретных идеях и проектах. Яну приходит в голову мысль о том, что у отца сегодня выходной.

– Все в порядке, – отрезает отец. Слишком быстро. И снова молчание. – Говорят, с-сегодня ночью ей стало хуже, – сообщает он, слегка заикаясь.

– Мгм, – сразу реагирует Ян. – Приеду, как только смогу.

– Хорошо, – говорит отец и кладет трубку.

В полной задумчивости Ян возвращается в конференц-зал. Остаток совещания превращается в некое подобие щебета, который он, конечно, слышит, но не до конца разбирает. У них остались сутки до того, как пресса обнародует сведения об убийце с клеймом. А вот о том, сколько осталось маме, не знает никто.

Хейди внимательно и долго смотрит на Яна по возвращении того с совещания. Ян понимает, что от проницательной женщины не укрылась его грусть, но говорить об этом именно сейчас – выше его сил. Хейди явно спешит, и ему не хочется утомлять ее всем этим. Яна гложет ощущение того, что расследование зашло в тупик. У них труп Ларса Сундина, выжженное на теле клеймо и… все. Больше ничего, по сути-то. На горячую линию звонки, конечно, поступают, но содержание сообщений, мягко говоря, сомнительно. Психи и товарищи, которым нечем заняться, названивают с поразительным упорством. Понятно, что их фантазии только мешают расследованию. Территорию вокруг дома Ларса еще раз прочесали, но опять вернулись ни с чем.

Ян смотрит на телефон. Очередной звонок. Номер не определен. Ян думает на многочисленных журналистов с чрезмерно пытливыми умами. Присутствие прессы создаст дополнительное давление на полицию, хотя в ход расследования репортеры вмешаться и не смогут – было бы во что вмешиваться. Яна подтачивает необъяснимый страх, предчувствие того, что некто играет с их временем: сейчас великодушно позволяет вот так прохлаждаться, а потом вдруг решит подкинуть улик. Ну а им остается лишь надеяться, что подкинутые улики не окажутся трупами.

3 ИЮЛЯ, СРЕДА, ХАРТОЛА

Саана прячет мобильник в карман. Она стоит в очереди на кассу в S-Market. Несмотря на то что людей перед ней всего ничего, никакого движения не происходит. Саана вытягивает шею, чтобы глянуть поверх пожилой женщины на то, кто там притормаживает на кассе. Оказывается, дело еще и в кассирше, вовсю любезничающей с покупателями. Саана тут же вспоминает, где находится: в Хартоле, в месте, где никто никуда не спешит. Кассирша с удовольствием обменивается новостями с клиентами – почему бы и нет? И хотя Саана и сама не особо торопится, от чужой неспешности ее все же слегка потряхивает. В очередях у нее всегда активизируется встроенный механизм беспричинного беспокойства.

На сей раз в корзине Сааны лишь картофель, лакричные конфетки и ванильное мороженое. Тетя пообещала приготовить знаменитую уху. Волшебный бульон уже варится, а вот молодая картошка не подоспела, пришлось докупать. На десерт будет мороженое с клубникой.

Саана косится на очередь в соседнюю кассу. Кажется, будто та рыжеволосая кассирша как-то порасторопнее. Саана меняет очередь, подспудно понимая, что это мало чем поможет. Она собирает волосы в конский хвост и мысленно посмеивается над собой, наблюдая за тем, как покинутая ею очередь внезапно приходит в движение. Потому что нечего было перебегать. Вот и пускай стоит теперь, вкушает местную неторопливость. Саана разглядывает пачки жевательной резинки и шоколадные батончики, разложенные около кассы, и старается придать своему лицу доброжелательное выражение.

– Вам нужен пакет для замороженных ягод? – спрашивает кассирша, глядя на Саану.

– Нет, спасибо, – быстро отвечает та. Уму непостижимо, как за какие-то пару лет все кассирши в Финляндии выучились на автомате спрашивать про эти дурацкие пакеты.

Саана сгребает покупки в холщовую сумку, оставляя при себе только пачечку лакричных конфет. Она обожает лакрицу. Конечно, лучшую лакрицу до сих пор делают в Коуволе, но ее еще поди найди. Остается довольствоваться конфетками «Панда» – этого добра везде полным-полно. Саана вспоминает, как в детстве ездила из Хартолы на завод фирмы «Панда» в Вааякоски. Она запихивает в рот целую горсть мягких, скользких конфеток и с наслаждением смакует получившийся лакричный комок на пути к велосипеду. В паре метров от своего железного коня Саана замечает прикрепленную к корзинке багажника бумажку. Она может поклясться, что до похода в магазин никаких бумажек там не было.

«Не вмешивайся не в свое дело. Дай Хелене покоиться с миром». Такое вот послание.

– Какого хрена? – бормочет Саана с набитым ртом.

В расстроенных чувствах Саана въезжает на тетин двор и пристраивает велосипед к красноватой стене амбара. Она аккуратно снимает пакет с рогов на руле и в задумчивости шагает к веранде. Записка прожигает карман джинсов. В голову лезут мысли об угрозе, прикрепленной к багажнику. Что она означает? Что Хартола исподтишка наблюдает за ходом ее расследования? Да кому это может так сильно мешать?

Саана входит в дом, и ноздри начинает щекотать восхитительный аромат ухи. Она проносит свои покупки на кухню – Инкери хлопочет у плиты. Враждебность хартольцев так и крутится на языке, и Саана, не выдержав, начинает жаловаться тете.

– Что стряслось? – интересуется тетя.

– Только что я получила записку, в которой меня просят прекратить копаться в деле Хелены, – отвечает Саана и аккуратно кладет овощи на большую деревянную разделочную доску: их нужно очистить и порезать. Инкери хмурится, однако удивленной не выглядит.

Через полчаса уха уже готова, а стол накрыт. Саана намазывает масло на тетину фирменную картофельную лепешку.

– На самом деле в истории этой девочки и правда есть белые пятна. Но хартольцы – темноватый народ, который ощутимо тушуется в ответ на малейшее вмешательство со стороны. Слова приходится клещами вытягивать, – рассуждает Саана, жадно глотая лепешку. В сочетании с теплым, подтаявшим маслом каждый кусок кажется пищей небожителей.

– Ну… не думаю, что кто-то из местных горит желанием помогать какому-то чужаку, мутящему воду по поводу старых дел, – смеется Инкери и берет себе кусочек.

– Мне нужна помощь того, кто был бы в курсе всех здешних событий, – говорит Саана и с энтузиазмом наливает в тарелку половник ароматной многообещающей ухи.

Какое-то время тетя размышляет над подходящей кандидатурой, а потом начинает посмеиваться.

– Тогда тебе прямая дорога в парикмахерскую «Салон Эйлы». Запишись к Эйле, – говорит она, с аппетитом жуя. Сколько Саана помнит тетю, та по жизни любительница поговорить с набитым ртом. – Уж кто-кто, а Эйла тут прямо всевидящее око, ничто от нее не укроется: знает о прошлом, настоящем и будущем, – сообщает тетя, гордясь собственной идеей, и Саана с воодушевлением кивает. Ей нужно больше историй. Рассказов, в которых могут притаиться важные кусочки мозаики Хелениной жизни.

Уговорив две лепешки и две плошки ухи, Саана душевно благодарит тетю за угощение и ищет контакты «Салона Эйлы». Она хочет записаться на подравнивание кончиков прямо на завтрашний вечер, если получится.

– Особенность таких вот деревушек – немыслимое количество историй. Они передаются из уст в уста и постоянно меняются: приукрашиваются, обрастают деталями. Каждый год условный сборник деревенских баек пополняется новыми сюжетами и теориями, потому как здесь, на отшибе, ничегошеньки не происходит. И кое-что тебе стоит знать заранее, дабы потом не обижаться на местных, – говорит тетя и начинает убирать со стола. – Много кто верил в то, что тогда произошло нечто очень плохое, подозрительное, однако со временем все эти подозревающие оказались в опале. И я в том числе. В кругу своих до сих пор любят посплетничать, но, сама понимаешь, мало у кого вызывает восторг любопытная девица из Хельсинки, которая своими расспросами грозит пошатнуть величие королевской общины, – она смеется.

Сквозь тетин смех Саана чувствует едва уловимую горечь.

4 ИЮЛЯ, ЧЕТВЕРГ, ХАРТОЛА

Следующим утром Саана чувствует себя необыкновенно бодрой и встает без привычной ленивой дремы. На сегодня запланированы три важных дела. Навестить отца того экскурсовода в доме престарелых, зайти к пожилой учительнице Хелены и Эйла в 16 часов. Давно у нее не было таких насыщенных событиями дней. На часах всего 09:05, а Саана уже верхом на велосипеде направляется в «Икипихлая», самый большой дом престарелых в Хартоле.

Долго искать не приходится. Саана решительно погружается в мир ходунков, больничных коридоров, кружевных скатертей и антисептиков для рук. В окошке регистратуры ее приветствует дружелюбная брюнетка. Саана рассказывает о цели своего визита, и женщина бросает на нее слегка настороженный взгляд.

– То есть вы хотите повидаться с Ээро Фальком? И его сын Лео знает о том, что вы здесь? – уточняет женщина, на лице которой крупными буквами написано: «Зачем?». – Как вы сказали, вас зовут? – еще раз спрашивает она.

– Саана Хавас, – отвечает Саана, намеренно глядя женщине прямо в лицо, подернутое нескрываемым подозрением.

– Комната 33.

Саана замечает, как женщина постепенно проникается к ней любопытством. Вероятно, такие неожиданные чужаки в доме престарелых – явление из ряда вон выходящее. Бейджик на груди женщины сообщает: «Катя». Проходя через стеклянные двери и продолжая путь по линолеуму томатного цвета, Саана затылком чувствует взгляд женщины.

В коридоре пахнет каким-то дезинфицирующим средством. Неуверенно и неловко Саана стучит в дверь. Из комнаты, к ее удивлению, доносится довольно бодрое приветствие, и Саана с облегчением улыбается. Возможно, этот визит будет приятен обеим сторонам. Ээро Фальк – сутуловатый пожилой мужчина в очках. Саана пытается разглядеть в нем черты Лео Фалька, но, похоже, этих двоих роднят только очки и рост. Старик жестом приглашает Саану расположиться на деревянном стуле у окна.

– Фон Райхманн? – лицо старика вдруг оживает, губы трогает усмешка, когда Саана объясняет, что ее привело. – Да, весьма любопытная персона, – говорит старик, и Саане кажется, что само воспоминание о бароне трогает его до сентиментальных слезинок в уголках глаз.

Разговор не продлился и часа. Саана закрывает за собой ворота дома престарелых. Ээро Фальк оказался весьма приятным человеком, однако сразу после короткого знакомства выяснилось, что он живет в каком-то своем мире и имеет расплывчатое представление даже о текущем моменте – о прошлом нечего и заикаться. Фон Райхманн и время, проведенное в Коскипяя, превратились для старика в пучок разрозненных фраз и ассоциаций, из которых Саана мало что почерпнула. Венецианские карнавалы в Коскипяя, уход за усадьбой и долгие-долгие рабочие отношения, отложившиеся в памяти старика как дружеские… Фон Райхманна он рисовал широкими мазками, добавляя красок во все: и павлины с цесарками, гуляющие по двору, и лучшие в Финляндии орхидеи, выращенные руками барона, и дорогущие шелка хозяйских облачений (которым барон, впрочем, предпочитал какое-то тряпье).

О Хелене Ээро Фальк так и не смог рассказать ничего вразумительного. Однако с пустыми руками Саана все-таки не ушла: она заполучила адрес в Потсдаме.

– Осенью 1989-го фон Райхманн внезапно уехал сразу же по окончании праздника, – сообщил Ээро Фальк. – Просто взял и исчез, мы даже попрощаться не успели. Позже мне пришла открытка из Германии, и на этом все.

Саана изучает пожелтевший уголок открытки, где извилистой, старомодной каллиграфией написан адрес. Это самая настоящая ниточка, единственная зацепка в Германии, все, что у Ээро Фалька осталось от фон Райхманна. Кто знает, вдруг этот адрес куда-нибудь приведет? Если удастся переговорить с бароном, расследование сдвинется с мертвой точки. Саана зевает и отчаянно желает оказаться в полной тишине, даже вздремнуть. Все-таки активная социальная жизнь берет свое, и батарейка нуждается в подзарядке.

– Стучался кто или нет, не пойму, – слегка удивленно произносит пожилая дама с белоснежной сединой, открывая Саане дверь. Через какое-то время становится ясно, что хрупкая на вид рассеянная старушка еще и глуховата. Леена Лехтонен, бывшая учительница Хелены и директриса школы. Объект номер два.

Саану тут же гостеприимно усаживают в гостиной на диван в цветочек. Пока старушка, кряхтя и запинаясь, шерстит полки в поисках старых папок, Саана оглядывается по сторонам. Простенько, чистенько. В глаза разве что бросается темный домотканый коврик. Комнату заполняет громкое тиканье настенных часов. Саана завороженно следит за стрелками на циферблате. Лехтонен движется так, будто ее кто-то поставил на режим замедленного воспроизведения, но Саана согласна подождать.

– В восьмидесятых школьный участок был огорожен двухметровым проволочным забором, такой сеткой, у некоторых все это ассоциировалось с концлагерем, – развеселившись, сообщает старушка и подходит к дивану. – Сейчас на месте школы центр занятости населения.

Саана вежливо кивает, ни на секунду не забывая о необходимости сохранять на лице легкую улыбку.

– В то время молодежь развлекалась в основном на пляже. Звенел школьный звонок – и всех как ветром туда сдувало, там же и выпивали частенько, – продолжает женщина и игриво подмигивает, намекая на то, что годы, проведенные в компании подростков, до сих пор держат в тонусе ее мозг. И даже очень. – Ну а зимой, или еще когда, им нравилось собираться в баре Unioni. Раньше со школьниками как-то проще было, – говорит учительница, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям.

– Но Хелена была еще такой юной, боже, никто бы из них не смог, нет, хотя компания была еще та. А Хелена, такая милая и прилежная девочка… Ее подруга, Йоханна, вот та была бунтаркой. Не любила слушаться. Но обе были все же классными девчонками. Кстати, я ее тогда видела.

– Тогда – это когда? Извините, я не совсем понимаю, – Саана резко выныривает из своих размышлений и подается вперед, задавая вопрос громче, чем стоило бы, почти кричит.

– Тем вечером, перед ее смертью. Видела Хелену у заправки Kesoil. Она сидела там, будто ожидая чего-то, и выглядела такой радостной, ведь вся жизнь была впереди. Кто ж знал… – произносит старушка, ее голос дрожит. – В жизни ничего не можешь знать наверняка.

– Может, вы помните, с кем была Хелена? Или одна? В какое время вы ее видели?

– Перед походом в сауну, в субботу – это я хорошо помню. Где-то пять вечера было. Хелена просто сидела там и чего-то ждала.

Саана чувствует, как внутри просыпается жгучее любопытство, однако женщина начинает явно уставать от разговора. Цепь событий уводит их все дальше в прошлое, переставая виться исключительно вокруг Хелены. Саана записывает: «Йоханна» и «17 часов вечера». Начинают вырисовываться последние часы девочки: карнавал, сидение около заправки. Кого именно она там ждала?

После обеда Саана уже стоит в дверях парикмахерской, и колокольчик звонко возвещает о ее приходе.

– Проходите, проходите, – доносится из подсобки чей-то каркающий голос. – Я сейчас!

В крошечный зал крошечной парикмахерской вплывает Эйла, и Саана будто оказывается в одном из фильмов Альмодовара[43]43
  Педро Альмодовар Кабальеро (р. 1949) – испанский кинорежиссер, кинопродюсер и сценарист. В его картинах много внимания уделяется внешнему виду героев, которые зачастую выглядят вызывающе.


[Закрыть] прямо посреди Хартолы. На голове Эйлы замысловатый начес из угольно-черных волос, на глазах – синие тени, на ушах – кислотно-желтые пластмассовые клипсы.

– Эйла, – представляется дама и протягивает морщинистую руку.

– Саана, – отвечает Саана, разглядывая яркий маникюр Эйлы.

– На лето к нам приехала, да? – спрашивает Эйла, не особенно нуждаясь в ответе. Она усаживает Саану в парикмахерское кресло и ловко набрасывает на нее защитную накидку. Указательным пальцем приподнимает Саанин подбородок и проводит расческой по волосам, рисуя ровный пробор посередине. – Как будем стричься?

– Просто кончики подстригите, сантиметров пять максимум, – говорит Саана. Не для того она с потом и кровью отращивала длинные волосы, чтобы вот так взять и доверить их своенравному мастеру старой закалки.

– Ну, рассказывай, что привело тебя в Хартолу. Захотелось подышать деревенским воздухом или все же есть что-то интересненькое на уме? – скрипуче произносит Эйла.

Саана выдавливает из себя широкую улыбку.

– Я племянница Инкери, сюда приехала просто отдохнуть на лето, – отвечает она доброжелательно. – Дух перевести. Хотя, если честно, меня уволили, – признается Саана. Вероятно, собеседников типа Эйлы нужно брать искренностью.

– Вон оно что, – говорит Эйла и ровнехонько подстригает светлые, почти белоснежные волосы Сааны.

– Меня тут всерьез заинтересовало одно старое дело, и тетя Инкери намекнула, что вы знаете обо всем, что творится в Хартоле.

Эйла останавливается и смотрит на Саану в зеркало.

– В смысле, наша Инкери? Ее племяннице помочь – дело, конечно, святое, и я буду рада подсобить, но понятия не имею, чем именно. Толку-то от меня! – смеется Эйла, всем своим видом отрицая эту ложную скромность.

Саана рассказывает об истории, услышанной от Инкери, мол, пару десятков лет назад из пороговых вод выловили тело девочки, и тайна этой смерти до сих пор не раскрыта. Ведь не факт, что это было самоубийство или несчастный случай, как тогда говорили.

Эйла кивает и задевает расческой уши Сааны, перебирая пряди волос.

– Трагическая смерть Хелены стала одним из самых громких событий из всех, что происходили тут за время существования усадьбы, – сообщает Эйла. – Вот ты знала, что тогда этот случай привлек в наши края журналистку из одной крупной газеты?

Саана отрицательно трясет головой.

– Да, и ходила эта женщина тут, вынюхивала все и в итоге написала статью на два разворота о загадочной смерти в маленьком городке.

– А нет ли у вас этой газетки, случайно? – с надеждой спрашивает Саана.

– Да нет, конечно, я такое не храню, хотя по натуре страстный коллекционер, – усмехается Эйла. – «О чем молчит городок: Тайная жизнь девушки». Ну или как-то так, – припоминает Эйла, рукой рисуя в воздухе, прямо перед носом Сааны, огромный газетный заголовок.

– Хартольцы сначала обрадовались: надо же, приковали к себе внимание всей страны! Но радость быстро схлынула, когда они прочли статью, – продолжает Эйла. Берет с полочки пульверизатор и опрыскивает водой волосы Сааны. – Статья прямо вывела их из себя.

– А что это была за газета, не помните?

– Как ее там… «Хюмю»[44]44
  «Хюмю» (Hymy) – основанный в 1959 г. финский ежемесячный журнал, который изначально являлся образцовым молодежным изданием, поднимающим важные общественно-политические темы. С течением времени в журнале стало больше новостей-однодневок и «сенсаций».


[Закрыть] или «Сэура»[45]45
  «Сэура» (Seura) – основанный в 1934 г. финский журнал, публикующий журналистские расследования о жизни финнов, а также статьи на злобу дня: о здоровье, культуре, питании, природе и т. п.


[Закрыть], это журнал, – отвечает Эйла, попеременно брызгая водой на волосы и расчесывая их.

Саана клянется себе во что бы то ни стало добыть нужный номер журнала.

– От статьи-то все слухи и пошли. В журнале были истории и других девушек, судьбы которых оставили после себя большой вопросительный знак. За два года до смерти Хелены без вести пропала некая Лаура. Вполне возможно, она просто сбежала, но журналисты намеренно сгустили краски.

– Лаура? – уточняет Саана, Эйла кивает.

– Лаура Мальм. Ее мать регулярно ходила ко мне, пока они не переехали в Йоутса.

Саана бормочет себе под нос это имя.

– Вот вы обычно в курсе всего, – продолжает Саана, понимая, что эта женщина просто кладезь информации, – расскажите о Хелене. Какой она была?

Эйла хитро рассматривает Саану. Она чувствует заискивание, однако на вопрос отвечает более чем охотно.

– Хелена была порядочной девочкой из порядочной семьи. Вся такая правильная и воспитанная. Готовая прийти на помощь в любую минуту, – говорит Эйла, широко улыбаясь Сааниному отражению в зеркале. Она пинает табуретку и оказывается перед Сааной: будет подравнивать передние пряди.

– Единственный ребенок в чопорной религиозной семье, добрая и вежливая девчушка, – тихо бормочет Эйла. – Ну, была. До того самого лета. Тогда в ней что-то изменилось. Прикрой рот, если не собираешься ужинать волосней.

Саана с любопытством пялится на Эйлу и смыкает губы. Она кивает, прося женщину продолжать.

– Хелена стала скрытничать. В ней появилось что-то новое, чего раньше точно не было. Увереннее стала, что ли, самолюбивее. Будто ей доверили тайное знание, ей одной – и больше никому.

– Когда вы видели ее в последний раз? – спрашивает Саана и быстро захлопывает рот, чтобы волоски с челки не попали на язык.

– В начале августа. Она пришла сюда и пожелала чего-то особенного. Хотела сменить стиль, начать носить другую прическу, – вспоминает Эйла. – Никогда этого не забуду. Она ушла, а я потом обо всем этом думала. Но буквально сразу поняла, что именно так меня озадачило: из Хелены прямо перла энергия, причем энергия не простая – такая появляется лишь в одном случае, – Эйла заговорщицки ухмыляется и вновь принимается за дело. – Когда кто-то не на шутку влюбляется.