Текст книги "Лестница Ангела"

Глава 15

Прямо сейчас

– Не рано ли было давать ей такие кейсы? – спрашивает Начальник в Белом.

Он раскрывает папку с делом Лизы и раскладывает ее фотографии перед собой. Верхнее фото оказывается совсем близко к Сизифу. Лиза смотрит оттуда верх тормашками.

– Мы знаем, сколько уходит психологического времени на то, чтобы расширить сознание.

Сизиф отодвигает от себя снимок Лизы. Там она смеется. Жизнерадостная, открытая.

– Требовалось сломать ее уверенность в том, что она хоть что-то понимает в этом мире, – отвечает Сизиф. – Тот момент был точкой невозврата: либо так, либо обратно на землю. Ждать дольше было бессмысленно.

За три месяца и 10 дней до конца

Лиза сидела, обняв колени.

Знакомая кровать, знакомая крохотная комнатка; знакомые подтеки под потолком.

Она и забыла, какой здесь всегда царил беспорядок. Раньше ее никогда это не волновало.

Она сидела на кровати, которая еще совсем недавно ей и принадлежала.

Рабочие выносили из квартирки мебель.

Угол тумбочки выскользнул из потных пальцев грузчика. Тумбочка упала, нараспашку раскрыв пасть. Выпали на пол какие-то безделушки и стопка фотографий, которые Лиза не выкинула при прошлом переезде. Тумбочка ударила рабочего по стопе. Тот начал чертыхаться, прыгая на здоровой ноге, а ушибленную крепко сжал обеими ладонями.

Второй рабочий поставил торшер и, отряхнув руки, присел возле тумбочки. Чавкая жвачкой, он стал с интересом разглядывать вещи Лизы, видимо, в надежде найти что-нибудь ценное, что можно было бы незаметно положить в карман. Не обнаружив ничего интересного, он взялся за фото и стал рассматривать их, будто свои:

– А с этим что делать? – спросил он первого рабочего, который уже начал успокаиваться.

Тот наконец отпустил ногу и взял одну из фотокарточек.

– Положите на место, уроды! Сожгите вместе со всем, что было моей жизнью, – рявкнула Лиза.

Ее никто не слышал.

На первом снимке была взрослая Лиза. Она улыбалась, одетая в нелепый яркий костюм. На втором – потертом и пожелтевшем – Лизе было шесть лет. Она сидела у матери на коленях. На голове – смешные хвостики, туго перевязанные полосатыми резинками.

– Смотри-ка, молодая совсем, – сказал первый рабочий.

– Вот как из детей такие сволочи вырастают, а? – спросил его второй.

– Да что б ты подавился! – крикнула Лиза. – Пошли вы все!

Второй рабочий поперхнулся жвачкой. Глаза стали испуганными, жестами он показывал замешкавшемуся первому, что надо похлопать его по спине. Наконец до первого дошло, и он со всей силы ударил второго.

– Пошли вы все, – тихо повторила Лиза, уткнувшись лицом в колени.

– Однажды все пойдут по одному адресу, – раздался у нее над ухом голос, который теперь преследовал ее повсюду.

Она отвернулась от Сизифа, но тот сделал вид, что не понял намека.

– Тебя легко найти. Предсказуемая.

– Исчезни, а… – не поднимая головы, сказала Лиза.

Сизиф не обратил внимания.

Он сел возле Лизы.

По запаху Лиза поняла: снова притащил с собой эту свою потрескавшуюся чашку с кофейной бурдой. А судя по звуку – только что сделал глоток и поставил кружку на прикроватный столик.

Проекция… Никакая чашка ни на каком столике, конечно же, не стояла.

Проекции – это все, что у нее осталось.

– Они правы, – тихо сказал Лиза, по-прежнему не глядя на Сизифа. – Я ведь убила того старика. Могла не убивать…

– Придет время – и ты забудешь, кем была и что сделала. Будешь умной: перейдешь выше и никогда больше не вернешься в это бессмысленное болото.

Лиза резко подняла голову, откинув назад упавшие на лицо волосы:

– Но мы… Мы творим зло!

– Зла не существует, – устало ответил Сизиф. – Есть только отсутствие добра. И это всегда их выбор. Мы полностью зависим от их выбора.

– Да что ты говоришь, умник? Ты вообще был человеком? Тебе что, никогда не бывает их жалко? Хотя о чем я спрашиваю – конечно нет.

Лиза со всей силой ударила про проекции чашки. Ее проекция слилась с проекцией Сизифа, а потому, согласно законам физики, которые помнили они оба, кружка упала. Кофе разлился.

Сизиф, не обратив внимания на кружку, наклонился ближе к Лизе и сказал, направив указательный палец наверх:

– Он с невероятной щедростью дает им попытки, снова и снова, из жизни в жизнь. У них одна задача: избавиться от злобы или предательства, от пренебрежения к чужим жизням или ревности и гордыни. Почти все они не могут решить эту задачу десятки, а то и сотни жизней, наступая и наступая на одни и те же грабли, в точности повторяя одну и ту же ошибку. Они не хотят меняться, не хотят учиться, снова и снова ненавидят, насилуют, убивают или предают друг друга или себя. И только мы можем заставить их… хотя бы дать им шанс… Пройдя через боль, через реинкарнации одна хуже другой, они могут наконец задуматься.

Сизиф снова замолчал, опустил голову и продолжил:

– Хотя и этого для них слишком много. Бессмысленная возня. Но только это дает нам шанс вырваться из круга и больше никогда не спускаться на эту… вонючую Землю.

Сизиф отстранился от Лизы, и она увидела, что кружка снова стоит на тумбочке. Как ни в чем не бывало. Кофейной лужи на полу не было, коричневатая бурда дымилась в кружке.

– Да вы хуже фашистов! – крикнула Лиза. – Может, если бы ко мне проявили немного доброты, тогда…

– В твоей жизни была доброта, – перебил Сизиф. – У многих ее было и того меньше, но они не стали убийцами.

– Ты просто бессердечный ублюдок!

– Ты не сможешь меня оскорбить. Не трать силы.

Сизиф медленно отпил кофе. На его лице отразилось удовольствие. Поставив кружку на столик и вытерев губы, он произнес:

– Запомни главное: нельзя привязываться к объектам. Никогда! Если ты проявишь свободу воли ради них, то нарушишь равновесие. И тогда французская паралитичка покажется тебе праздником, – Сизиф посмотрел Лизе в глаза. – И я не приду тебе на помощь. Таковы правила.

– Чертовы правила!

– Уж какие есть – тебя не спросили.

Сизиф встал и оправил костюм, показывая, что разговор окончен.

– Найди символ, только твой, который будет напоминать тебе о том, зачем ты тут, и удержит от глупостей. И носи с собой. Всегда.

Лиза хмыкнула:

– Ну тебе-то уж никакой символ не нужен. Ты и так прирожденный козлина.

Сизиф усмехнулся, погладив нагрудный карман.

– Представь себе, и у меня есть символ, и он всегда со мной.

– Покажи, – буркнула Лиза, вытерев нос рукавом робы.

– Нет. Но я покажу тебе кое-что другое.

Сизиф вышел из комнаты не оглянувшись.

Лиза поджала губы, поколебавшись, а потом злобно треснула кулаком свою старую кровать, поднялась и вышла следом.

Рабочие продолжали выносить мебель из ее бывшей квартиры.

Глава 16

XVI век. Нидерланды

Горящий факел вот-вот должны были поднести к бревнам, на которые опирались ее голые оцарапанные ступни. Бечевка стискивала запястья, стирая нежную кожу в кровь.

Все эти лица вокруг, знакомые и незнакомые. Они пришли посмотреть на ее страдания.

Мария стояла на площади, привязанная к столбу.

«Ведьма! Еретичка!» – вопили горожане.

Выглядели они отвратительно. У женщин из-под чепцов торчали сальные волосы, выбившиеся из кос. Носатые мужики скалили кривые зубы, которых у многих не хватало.

Вот кто проводит ее в последний путь.

– Что за жуткое местечко? – озираясь, спросила Лиза.

– Нидерланды. Шестнадцатый век, – ответил Сизиф, ступая своими начищенными ботинками по грязному болоту дороги. – Скажи спасибо, что не можешь чувствовать запахи. Поверь, они бы тебе не понравились.

В тот же миг какая-то женщина вылила помои в сточную канаву под окнами. По брюхо утопая в грязи, прошмыгнула толстая, плешивая крыса.

Лиза отвернулась от крысы и вгляделась в испуганное лицо Марии. Она озиралась по сторонам, лихорадочно ища кого-то. Ей было от силы лет двадцать пять.

– Иов! – кричала она, но вопли толпы заглушали ее голос. – Иов!

Кто-то кинул в Марию ком грязи. Жижа растеклась по волосам, испачкав щеку и уголок губ.

– Иов!

Лиза заметила молодого мужчину, пытавшегося пробиться через толпу. Люди не спешили пропускать его вперед: каждый хотел видеть сегодняшнее шоу без лишних помех.

Мужчина на вид был немного младше Марии.

«Иов», – подумала Лиза.

– Пропустите! Мария! Мария! Пропустите же! – кричал он.

Его голос тоже тонул в гуле толпы, но все же был громче.

Если прислушаться, можно было различить.

Тем временем человек в смешной черной шапке, прикрывавшей уши, и черном бесформенном балахоне поднес факел к поленьям. Секунда – и пламя накинется на свою новую жертву.

Лиза отчетливо видела, как слезы покатились по щекам молодой женщины. Она зажмурилась, ее губы двигались.

– Она молится! – почти радостно воскликнула Лиза.

– Нет, – ответил Сизиф.

В первые ряды наконец пробился Иов.

– Мария!

Он упал на колени и потянул к ней дрожащие руки. Он рыдал.

– Она шепчет проклятия, – договорил Сизиф.

Спустя мгновение Лиза и Сизиф очутились уже в другом месте: кабинете грузного чиновника хорошо за сорок.

Обрюзгший мужчина отвернулся от окна, из которого была видна площадь и столб с привязанной к нему женщиной.

– Ну, есть идеи, кто это? – спросил Сизиф.

Чиновник, не моргая и почти не дыша, глядел на пол.

Лиза закрыла глаза, сосредоточилась.

– Иов… – неуверенно предположила она. – Он знает ее. Причем близко.

Она увидела темный коридор и пошла по нему, прислушиваясь к шепоту. Он доносился из комнаты, похожей на столовую. Там, в дрожащем свете свечи, обнимались двое: Мария и тот самый молодой мужчина, пробивавшийся через толпу. А на стене висел парадный портрет грузного чиновника. Подписанный. На табличке было отпечатано его имя. Теперь Лиза знала как его зовут. Йохан. Ее потянуло куда-то дальше, но там было столько темноты и неизвестности, что она не решалась идти.

Лиза не успела досмотреть свои видения: ее прервал стук в дверь.

В кабинет вошел прыщавый, кривозубый помощник:

– Прикажете начинать?

Йохан отступил от окна.

– Мой сын там, да? – спросил он сокрушенно.

– Да, – ответил помощник. – Он узнал о дне казни.

Йохан обреченно уронил голову на грудь и глубоко, прерывисто вздохнул. Он достал из кармана кружевной платочек с вышитой буквой «М», поднес к лицу и медленно втянул запах.

Мутная слеза покатилась по дряблой щеке.

Кто-то обошел Лизу.

– Уведи меня отсюда, – сказала она Сизифу.

Но это был не Сизиф, а тот самый, так похожий на них, безликий. Опять он.

Лиза обернулась: Сизиф стоял позади и безынициативно наблюдал за происходящим.

Он видел это столько раз. Он знал наизусть каждое слово, каждый жест.

На то были причины. Были причины и на то, чтобы тренировать на этих людях Лизу.

Безликий подошел к Йохану и зашептал ему на ухо:

– Она дала тебе клятву верности перед Господом. Она была твоей женой…

Лиза усмехнулась: пазл сложился.

Из окна доносилось: «Ведьма! Сжечь ведьму!»

Лиза порывисто шагнула к Безликому и ударила его в затертое лицо. Тот лишь пошел помехами.

– Останови это! Я не хочу тут быть! – закричала Лиза.

– Нет, еще рано, – отрезал Сизиф.

Тем временем Безликий продолжал:

– Ты вытащил ее из греха, и что взамен? Грех всегда носит милые личики и сладко пахнет. Взамен она только распахнула дверь твоего дома для еще большего греха.

Йохан смял в кулаке нежный платок:

– Начинайте, – выпалил он торопливо, будто бы боясь передумать.

Помощник коротко кивнул и закрыл за собой дверь.

Йохан с трудом стащил с расплывшегося пальца обручальное кольцо и кинул его в горящий камин.

Спустя мгновение с улицы донесся истошный крик Марии, затрещали поленья. В воздух поднялись клубы дыма, и комната потихоньку начала заполняться запахом костра.

Йохан подошел к окну, закрыл ставни и плотно зажал ладонями уши:

– Ради тебя, Господи! Ради твоей души, Мария! – прошептал он.

Лиза скривилась:

– Говнюк.

– Не думал, что когда-нибудь скажу это, но в данном случае я с тобой согласен: говнюк, – отозвался Сизиф. – Как и все они.

Тем временем Безликий бросил взгляд на часы, где отображались его баллы – он сделал свое дело.

Лиза резко повернулась к Сизифу.

– Ну и к чему все это было? Еще одна гаденькая история из твоей коллекции? Так я работать должна или смотреть второсортные киношки?

– Второсортной киношкой была вся твоя жизнь. Причем короткометражной версией. Так что особо-то не выпендривайся.

Лиза фыркнула и отвернулась.

Она не хотела, чтобы Сизиф увидел, что его слова ранили ее.

Каждую ночь она и сама думала об этом. Второсортная коротенькая киношка без смысла и цели.

Но когда она услышала те же слова от Сизифа, ей стало невыносимо больно.

– Смотри, как бы твое жалкое существование не превратилось в мыльную оперу, – буркнула она, набрав в легкие побольше воздуха. Так голос звучал ровнее.

Наконец, Лиза нашла в себе силы повернуться к Сизифу.

– Сеанс окончен? – с вызовом спросила она, шагнув к двери.

– До сих пор не видишь связи? – усмехнулся он.

– Связи с чем? – огрызнулась Лиза. – Обычный ревнивый гаденыш. Наверняка уже давно еле мочится от простатита и на жену не может даже…

– Думай лучше, – оборвал Сизиф.

Тогда же: за три месяца и 10 дней до конца

Средневековые Нидерланды свернулись в точку, и Лиза с Сизифом снова оказались в белом боксе.

Сизиф нажал что-то на планшете, и на экранах замелькали вперемежку кадры из жизни расстрелянной Анны и сожженной Марии. Проклятия, слетавшие с губ обеих женщин в последние мгновения их жизни. Предательство любящего и тонущего в ревности мужчины, другой мужчина, который так и не смог спасти ни ту, ни другую.

В голове Лизы будто что-то звякнуло.

– Ты хочешь сказать, они – это те же, что и…

– Аллилуйя! – воскликнул Сизиф. – Иногда ты все-таки можешь сложить два и два. Поздравляю.

– Но как? Почему? – спросила Лиза, рассматривая такие разные лица.

Сизиф пожал плечами. Он сел на тут же появившийся стул и закинул ногу на ногу.

– Одни и те же кармические долги. Одни и те же сценарии: ревность и предательство. Эти двое преследуют друг друга из жизни в жизнь. Кем они только друг другу ни были: друзьями, врагами, детьми, родителями, возлюбленными. И ни тот, ни другой не может перестать проигрывать этот сценарий снова и снова.

– У них что ли есть выбор? – спросила ошеломленная Лиза.

– Выбор есть всегда. Они давно могли бы прекратить все это. Кто-то из них мог бы простить, отпустить другого, повести себя иначе. Но никто этого так и не сделал.

Картинки на экранах застыли. На Лизу теперь смотрели красные пьяные глаза Василия. Застыла и слеза на его щеке.

– А любовь? – тихо спросила Лиза.

– Что любовь? – не понял Сизиф.

– Любовь может быть такой сильной, чтобы переходить из жизни в жизнь?

Сизиф, нахмурившись, бросил быстрый взгляд на Лизу и стряхнул с рукава воображаемую пылинку:

– Мне лично такое не встречалось.

– Я… Я не знаю, что сказать – растерянно произнесла Лиза.

– Да ладно? Ну наконец-то, – усмехнулся Сизиф, вставая со стула. Стул исчез в ту же секунду.

– Они и сейчас где-то… – начала Лиза.

– Радость была недолгой. Я-то надеялся, ты хотя бы пять минут не будешь задавать вопросы.

Лиза не отреагировала на его шутку. Она стояла и смотрела на Сизифа широко открытыми растерянными газами. Это была совершенно искренняя, простая растерянность.

Сизиф вздохнул.

– Уже нет. Но это неважно. Я только хочу, чтобы ты поняла: все это, – он указал на застывших людей, природу, дома, – сменные декорации. Не больше. Неизменно лишь то, ради чего они снова и снова проживают свои глупые никчемные жизни. Твоя задача не жалеть их, а создать возможность разрубить эту чертову петлю. Хоть раз пойти против заезженного сценария. Через боль, через выбор, через соблазн. Когда вздумаешь жалеть их – вспомни эту сгоревшую женщину или слепого мальчика, расстрелянного на глазах у матери. Вспомни, как ты жалела партизана с простреленной ногой. Будь твоя воля, ты бы и ему помогла, да?

Лиза проигнорировала вопрос.

– У тебя получалось? – проговорила она. – Хоть раз? Разрубить эту чертову петлю?

Сизиф отвел глаза.

– Нет. Я думаю, Бог крепко ошибся, дав людям свободу воли. Так что просто выполняй задания и жди освобождения. На, забавляйся.

Он протянул Лизе свой планшет и вышел из бокса.

Она осталась наедине с экранами.

Лиза повернулась к застывшему Василию. Подошла совсем близко, всмотрелась в яркие голубые глаза. Что в них?

Сожаление?

Боль?

Облегчение?

Она медленно провела ладонью по экрану, прямо по этим страшным глазам, в которых смешались все чувства мира. Потом, отдернув руку, нажала на кнопку на планшете.

Глаза исчезли.

Лиза стала смотреть сцены из этих двух жизней, нанизанных на ниточку одних и тех же душ.

Одного урока.

Одной ненависти.

Одной любви.

Лиза отошла на середину комнаты. Здесь ее уже ждал стул.

Проекция.

Она освоила и это.

Уставшая, опустошенная, потерявшаяся в этом сложном узоре судеб и истин, в этой многоликой морали и непостижимых смыслах, она без сил опустилась на твердое сиденье.

Даже ее проекция сейчас выглядела неуютной и холодной.

Сизиф был доволен: теперь он мог приступить к главному.

Глава 17

Прямо сейчас

– По-вашему, она была готова к заданию? – Начальник в черном берет фото Лизы за самый краешек.

Фотография гнется, знакомое лицо искажается. Один глаз теперь как будто бы смотрит на Сизифа.

Его пальцы начинают барабанить по столу. Они бы потянулись сейчас к снимку и положили его на стол.

Искривленное лицо Лизы ему не нравится.

Но это не его дело.

Больше не его.

Он и без того делает очень много.

Слишком много.

Сизиф бросает быстрый взгляд на свои часы.

Все на месте. Каждое заработанное им очко.

Нет причин для тревоги.

– Да, – отвечает Сизиф после долгой паузы. – Она запуталась. И больше не знала, что есть правда. Этого я и добивался.

Начальник в белом наклоняется чуть вперед:

– Вы не испытывали к ней личной привязанности? – спрашивает он тихо, словно стремясь создать иллюзию интимности.

– Нет, – резко отвечает Сизиф. – Не испытывал. Я давно ни к чему не испытываю привязанности.

Начальник в белом многозначительно поднимает бровь и, ухмыльнувшись, снова обращает взгляд к листам бумаги.

– Она успешно справилась с тестовыми заданиями. Все как полагается: сначала ей дали легкие кейсы. Решивший остепениться мужчина за день до свадьбы и похотливая девчонка в баре. Потом сложнее: педофил с солидной должностью и почти беспризорный мальчик из соседнего двора. Муж, выследивший неверную жену и ворвавшийся в номер прямо посреди кульминации. Она справилась со всем. Она говорила, что ей больше никого не жаль, что люди разочаровали ее.

– Ну, допустим, – произносит Начальник в черном, самый тощий из них.

– У вас есть причины мне не доверять? – холодно интересуется Сизиф.

Вмешивается Начальник в белом:

– Расскажите о ее первом объекте.

Один из начальников достает планшет и включает экраны на стенах.

Теперь лицо Лизы оживает.

Оживает и другое лицо.

Лицо, которое лучше было бы забыть…

За три месяца и 5 дней до конца

Сердце покоилось в белых ладонях. Оно не пульсировало. Оно было просто кровавым ошметком.

Шла операция по пересадке.

Руки в белых латексных перчатках вложили небьющееся сердце в раскрытую грудную клетку, походившую на тушку цыпленка, готового к фаршировке. Беспощадный яркий свет освещал каждую деталь.

– Современный праведник, – проговорил Сизиф.

Они с Лизой стояли чуть поодаль, прямо в операционной.

– Праведник? – переспросила Лиза. – Вроде как в Библии?

– Вроде, – кивнул Сизиф. – Насколько, конечно, возможно для этого времени.

Крепкие, уверенные руки в белых перчатках принадлежали Сергею – врачу-кардиологу. Лица его Лиза не могла разглядеть под медицинской маской. Она видела только его теплые медовые глаза и сосредоточенную, глубокую морщину меж бровей.

Руки в белых перчатках стали ритмично сжимать и разжимать сердце, имитируя естественное биение.

Тянулись секунды.

Пальцы снова сжали и разжали безжизненный кусок мяса. И вот наконец тот ответил на усилия врача ответным биением.

Сергей зажмурил глаза и зашептал что-то себе под нос.

Плоть ожила прямо под его руками.

Теперь это было живое, готовое качать чужую кровь сердце.

– Ты ведь меня сюда притащил не серию «Скорой помощи» смотреть, да? Этот тоже собирается кого-то убить? – спросила Лиза, с недоверием глядя на Сергея.

– Пока никого, – ответил Сизиф. – Пока…

Врачи и медсестры переглянулись. Хотя их лица скрывали маски, по глазам было ясно: они улыбались. Только что случилось очередное чудо.

Прямо сейчас

– Не понял. Это кардиолог? – спрашивает тощий Начальник в черном, глядя на экраны.

– Трансплантолог. У них уже есть такая профессия.

Вопрос Тощего выдает, что он на своем посту уже не одну сотню лет… а может, и тысячу. Даже перестал интересоваться тем, что происходит на Земле.

Что могло задержать душу на этом уровне?

Без желания подняться наверх и узнать главное: на кой черт Бог сотворил всю эту мясорубку?

Без желания подняться так далеко от нее, как это только возможно.

– Странное время, – задумчиво говорит Тощий. – А до этих штук, дающих общее сознание, они уже дошли?

Сизиф на мгновение задумывается, вспоминая вероятное будущее, о котором рассказывал ему наставник.

– Нет. До этих штук еще не дошли. Но близки.

Начальник в белом возвращает экраны к жизни. Руки кардиолога продолжают операцию.

– Так значит, он был праведником? Продолжайте.

– Да что тут продолжать. Вы и сами знаете, как обстоят дела с праведниками. У них наиболее сложные истории, они всегда требуют самой жесткой проверки. И мы ее обеспечили, – отвечает Сизиф.

– О том, как вы ее обеспечили, мы уж наслышаны, – перебивает Тощий. – До этого еще доберемся. Рассказывайте по порядку.

Сизиф вздыхает.

– Я могу выпить кофе? – интересуется он.

– Сейчас не время для ваших примитивных проекций, – огрызается Тощий.

Сизиф пожимает плечами.

– Что еще вы хотите знать? Разве вам не известны подробности? Хотите услышать их от меня? Что ж, мне жаль мое время, но я расскажу. Он был лучшим в своем деле. Но важнее всего то, что он мог повлиять на очередь на пересадку сердец.

За три месяца и 5 дней до конца

Белые руки зашивали бледное волосатое тело. Теперь внутри этого тела билось здоровое сердце, чье биение запустили руки Сергея.

Второй доктор похлопал его по плечу.

Глядя на происходящее, Лиза машинально прижала руки к своему собственному сердцу, которого не было и которое не билось. Но она его чувствовала, и плевать на все заумные объяснения Сизифа.

– Что я должна сделать? – спросила она.

– Для начала невозможное: послушать не перебивая. Так вот, доктора – это не простые люди. Они получили великую возможность искупить свою карму.

– Спасением чужих жизней? – спросила Лиза, неотрывно глядя на врача.

– В первую очередь спасением очень конкретных жизней. Несколько рождений назад он был солдатом и порубил на куски немало людей.

Лиза отвернулась от врача и посмотрела на Сизифа.

– Ни фига себе! То есть все его пациенты – это души тех, кого он когда-то убил?

– Именно. Ладно, пойдем отсюда. Со времен своей последней жизни ненавижу больницы.

Они вышли из операционной и зашагали по коридору, лавируя между врачами и каталками с пациентами. Кого-то везли на операцию, кого-то – в палату. Лиза видела и таких же, как они – в черных костюмах с узкими воротниками. Один шел возле врача, везущего пациента в операционную, и что-то нашептывал ему. Человек в черном проводил Лизу долгим, изучающим взглядом. Лиза нахмурилась. Она так отвыкла от того, что ее замечает кто-то, кроме Сизифа, что содрогнулась.

– И теперь он уже вторую жизнь врач. Штопает тех, кого убил. А ты говоришь у Него, – Сизиф ткнул пальцем в потолок, – плохо с фантазией. Карма объекта близка к обнулению. Он почти праведник. Осталась всего одна душа, кармический долг которой он еще не выплатил. Всего одна.

– Ух ты, – вырвалось у Лизы.

Она тут же насупилась, так как не любила, когда Сизиф видел, что ему удалось ее впечатлить.

– Не знала, что такое возможно.

– Возможно. Один шанс на миллиард. И это тот самый шанс.

Сизиф помолчал. Слова давались ему тяжело. В кои-то веки.

– Каждая такая душа значит для мира очень много. Поэтому требует жесточайшей проверки.

Он снова сделал паузу.

– Чую подвох, – осторожно заметила Лиза.

– Никакого подвоха. Так, мелочь. Просто эта работа, выпадающая один раз на миллиард случаев, досталась нам с тобой. Пошли.