Текст книги "Лестница Ангела"

Глава 18

За три месяца и 3 дня до конца

– Привет! Как сегодня себя чувствуешь? – спросил Сергей бледного, худого парнишку лет семнадцати, лежавшего на больничной койке.

Дима отложил книгу с красочной обложкой. Сергей заметил, что это был путеводитель по Индии.

– Как обычно, – ответил Дима.

Его бескровные губы слабо зашевелись. Он был похож на воздушный шарик, закатившийся за диван и всеми забытый, наполовину сдутый и не способный оторваться от пола.

Сергей приложил ко лбу Димы электронный градусник. Градусник запищал. Сергей едва заметно скривился. Показатели ему не особенно нравились. Он послушал дыхание парнишки и померил пульс.

– Что читаешь? – спросил Сергей, изучая графики и цифры на экранах приборов, подключенных к грудной клетке пациента.

– Путеводитель, – без энтузиазма ответил тот и слабым движением отодвинул книгу.

– Хочешь в Индию?

– Давно уже. Все думал, когда-нибудь позже. Окончу школу, университет, начну работать… Мечтал увидеть джунгли, всякие там древности, пожить в ашраме, научиться медитировать…

Говоря это, Дима смотрел в серое больничное окно, где видно было лишь набухшее перед дождем небо.

– Молодец, что решил готовиться, – похвалил Сергей, продолжая изучать показатели приборов.

Позади Сергея появилась фигура. Это была Лиза. Одетая в черный костюм с узким воротником. Она положила руку на плечо доктора и закрыла глаза.

Сейчас она прочтет его. Увидит картинки его подсознания.

Еще мгновение.

Однако темнота перед глазами так и не рассеялась.

Вообще ни единого образа.

Лиза нахмурилась.

– Я не готовлюсь, – вздохнул Дима. – Просто хочу успеть посмотреть на мир хотя бы на картинках.

Сергей отвернулся от приборов и встал перед Димой.

– Посмотри на меня.

Парнишка продолжал глядеть на серое нависшее небо.

Лиза решила попытаться снова. Она дотронулась до руки Сергея и сосредоточилась еще старательнее.

Снова ничего.

– Посмотри на меня, – повторил Сергей.

Иногда он умел говорить так, что сопротивляться было невозможно.

Парнишка наконец повернулся и посмотрел доктору в глаза.

– Твое сердце скоро к тебе придет, – уже намного мягче проговорил Сергей, беря Диму за руку. – Ты долго ждал своей очереди, и теперь осталось недолго.

Дима опустил глаза.

– Знаешь что, – сказал Сергей. – В следующий раз я принесу блокнот, чтобы ты выписывал маршрут, по которому поедешь. И не буду тебя лечить, пока не увижу его, ты понял?

Дима продолжал молчать, но поднял глаза на доктора.

– И пришлешь мне открытку из своей Индии. Понял? – добавил Сергей, направляясь к двери.

Едва заметная улыбка тронула губы парнишки.

– Понял.

Сергей вышел из палаты.

Лиза обернулась на Диму. Тот, поколебавшись, снова взялся за путеводитель.

Лиза положила руку на его лоб и закрыла глаза.

Картинки хлынули потоком.

Первый приступ почти отказавшего сердца. Чьи-то слезы, страх, кто-то бледный, похожий на восковую куклу, бездыханный, лежал в абсолютно красной ванне. Нет, это не ванна была красной, а вода в ней.

Вдруг в поток чужих образов вклинилась картинка из памяти самой Лизы, которая терзала ее столько лет: младенец, захлебывающийся на дне ванны.

Лиза резко открыла глаза и отшатнулась.

Она сделала глубокий вдох.

Что ж… По крайней мере, она не разучилась проникать в сознание живых.

Значит, причина неудачи в чем-то другом.

– Не переживай. Умереть рано – не так уж и плохо. Меньше успеешь натворить дел, – сказала она Диме, листавшему путеводитель, и исчезла из кабинета.

Глава 19

Прямо сейчас

Сизиф поправляет фото Лизы, криво лежащее на столе, и замечает жирный след прямо на ее лице. Странно, что мертвые пальцы Тощего оставляют отпечатки. Чья это проекция? Здесь их слишком много, чтобы разобраться.

Может, и жизнь на Земле была одной гигантской проекцией всех умов сразу? Такое чертово уравнение, вычислившее среднее арифметическое и по нему выстроившее весь их мир?

Сизиф стирает пальцем жирный след с фото. Он делает это незаметно.

– Вы сказали вашей подопечной, почему это дело настолько важно?

– Да, но не сразу. Раньше времени ей этого знать было не нужно.

Повисает пауза.

– Тот парень, Дима, был последней душой, которую требовалось спасти нашему доктору, – снова начинает говорить Сизиф, глядя на застывший экран.

Со стены смотрит сосредоточенное лицо доктора. Карие, с медовым отливом глаза.

Сизиф изучает рисунок радужки. Сколько жизней этот узор не менялся? Неповторимый код души, втиснутой в тело.

Сизиф задумчиво продолжает:

– Последний… Подумать только. Один поступок, одно последнее сопротивление соблазну – и праведник. Он мог бы заставить меня поверить, что моя работа была…

Сизиф моргает – старая привычка. Тоже проекция. Его глазам уже не нужно моргать, им даже не нужны веки.

Он слишком увлекся.

Сизиф хмурится и отворачивается от экрана. Кидает взгляд на начальство.

– …что наша работа была не зря, но… Человеку всегда не хватает самой малости. Перед самым финалом он сворачивает не туда. Я наблюдал это миллионы раз.

Сизиф потягивается и нажимает кнопку на планшете. Стены снова оживают.

За три месяца и два дня до конца

– Моему сыну всего семнадцать. Он играет на пианино с трех лет, поступил в престижный университет в Европе. Собирается изучать юриспруденцию. Людей защищать хочет. Этот парень достоин того, чтобы жить.

Дородный лысеющий мужчина под шестьдесят сидел, откинувшись на спинку кресла и расставив ноги, будто хотел занять как можно больше места.

Кирилл Леонидович в своей дорогой одежде смотрелся нелепо в маленьком кабинете, где не было ничего, кроме самого необходимого.

– Все достойны того, чтобы жить, – возразил Сергей. – Ситуация вашего сына не патовая. Он может ждать. В отличие от других.

– Как успехи? – тихо спросил Сизиф прямо над ухом Лизы.

Она не заметила, как он появился.

– Вынюхиваю, как ты и велел, – ответила Лиза.

– Хорошая собачка, – съязвил Сизиф.

Лиза презрительно поморщилась.

– Не могу пробиться к нему. Я его не чувствую. Это странно.

– Да? А мне казалось, еще недавно странным для тебя было как раз обратное. Кстати, костюмчик тебе идет. Как дышится? Шею не давит?

Лиза проигнорировала вопрос и подошла к Сергею. Она села на край стола, прямо перед ним, и заглянула ему в глаза. Потом снова дотронулась до него. На ее лице отобразилось разочарование.

– Есть идеи, почему так происходит? – спросил Сизиф.

– Да, – огрызнулась Лиза. – Думаю, ты нарочно подсунул мне какого-то нечитабельного шизофреника, чтобы поиздеваться.

Сизиф усмехнулся.

– Тогда подумай еще немного. Но помни: это твое первое дело, и если ты его завалишь, с вероятностью девяносто процентов другого тебе не дадут. И паралитичка Софи станет пределом твоих мечтаний.

Тем временем дородный мужчина подался вперед, вальяжно положив локти на стол Сергея.

– Я слышал, вы в Бога верите, доктор? Это странно. При вашей-то профессии. Тогда, если вы такой верующий, гляньте на дело парнишки, которого хотите спасать.

Кирилл Леонидович достал из приятно пахнувшего кожей портфеля папку с бумагами и небрежно бросил на стол перед Сергеем.

– А пока будете смотреть, подумайте о том, что за ваше благое дело не лишним будет и получить хорошее вознаграждение. Вы поможете мне, а я – вам. В Библии сказано: дающий – угоден Богу.

– Во гонит, – присвистнула Лиза.

Сизиф усмехнулся и процитировал:

– «Благотворящий бедному дает взаймы Господу, и Он воздаст ему за благодеяние его».

Лиза покосилась на Сизифа:

– Только не говори, что знаешь Библию наизусть.

– У меня было достаточно времени, чтобы выучить все священные книги. А заодно понять, что сколько ни давай людям Знание – все бесполезно. Всегда найдется какой-нибудь толстый хряк вроде этого, который будет использовать священный текст, чтобы подсунуть взятку. Таков человек.

Сергей молча смотрел на Кирилла Леонидовича. Он смотрел так долго, что самодовольная улыбка на губах того слегка дрогнула. Затем Сергей отодвинул папку. Кирилл Леонидович едва мог скрыть злость.

– Я не сужу тех, кого оперирую. И не я определяю очередность.

Кирилл Леонидович выпрямился.

– Но вы можете повлиять. Я могу купить своему сыну все. Я мог бы отвезти его в любую клинику мира, но он не вынесет перелет. К тому же ваши руки – единственные, под которыми никто не умирал. Вы мне нужны, и я не позволю ставить жизнь моего сына под удар из-за какой-то чертовой очереди. Его жизнь – не игра в рулетку!

Сергей встал из-за стола.

– Как и любая другая. Проводить вас до двери?

Кирилл Леонидович замер на несколько мгновений, внимательно вглядываясь в лицо доктора. В любой другой ситуации он бы знал, что сказать, чтобы размазать человека, посмевшего так с ним разговаривать. Но не сейчас. Этот врач был нужен ему в здравии и в спокойствии. Слишком многое поставлено на кон.

– Что же… Я не сдамся. И вы не святой. Вам тоже может понадобиться моя помощь, – мужчина встал, оставив папку на столе. – Уж я постараюсь.

Кирилл Леонидович вышел из кабинета, хлопнув дверью.

Сергей кинул папку в мусорное ведро.

Сперва она летела точно – все студенческие годы Сергей играл в баскетбол. Однако под конец папка неожиданно изменила траекторию и упала между ведром и шкафом.

– Почему я не могу проникнуть в него? – повторила Лиза, наблюдая за тем, как Сизиф держит руку над папкой.

– Думай.

– Слишком хороший?

– Нет никого слишком хорошего. У всех есть слабости. Найди ее.

Сизиф исчез.

Вскоре Сергей тоже вышел из кабинета – наступило время обхода. Он прихватил с собой записи о пациентах, которые делал от руки и только позже, ночью, вносил в компьютер, коротая темные часы бессонницы.

Лиза шла за ним, наблюдая.

«У всех есть слабость».

Что ж, она найдет слабость Сергея.

Она хочет снова жить, жить по-человечески. Хватит с нее страданий. Она заслужит эту возможность. Она справится.

Теперь, зная то, что знает, она проживет отличную жизнь. Уж постарается. Только пусть ей выпадет шанс. Она все сделает ради этого.

Лиза заприметила уборщика, который мыл окно. Ведро с водой стояло тут же, на подоконнике. Маленького сгорбленного уборщика Лиза прочла почти мгновенно. Он был погружен в мысли о своей матери. Снова и снова прокручивал в воображении диалог, в котором убедит мать не унижать его перед женой, перестать называть неудачником и сравнивать со старшим братом. Снова и снова. По кругу. Лиза чувствовала, как у него сдавливает горло и сосет под ложечкой, когда он только представляет себе, как открывает рот перед своей сухой старушенцией матерью. Как он скукоживается под ее строгим взглядом. Он никогда не произнесет ни одной фразы из тех, что так старательно заготавливает, елозя по подоконнику плохо отжатой тряпкой.

Лизе этого было достаточно.

Она наклонилась и зашептала…

Неуклюжий уборщик задел ведро локтем как раз в тот момент, когда мимо проходил Сергей. Грязная вода выплеснулась прямо на врачебные записи, превратив их в чернильное месиво.

Лиза тут же дотронулась до Сергея, стараясь попасть в зазор между естественной реакцией гнева и попыткой взять себя в руки. У некоторых этот зазор таков, что можно раз десять войти и выйти из их подсознания. Но тут…

– Доктор, простите ради Бога, – запричитал уборщик, бросая тряпку.

Лиза опять не смогла.

Темнота.

Тишина.

– Ничего, Ваня, ничего. Бывает. Никто не умер – это главное.

– Твою же мать! – выругалась Лиза. – Он еще и имя этого лоха знает!

Что-то внутри нее неприятно сжалось и похолодело.

«Это твое первое дело, и если ты его завалишь, другого тебе не дадут…»

Глава 20

Прямо сейчас

– Вы сообщили ей, что ждет предполагаемого праведника, если он не пройдет последнее испытание? – спрашивает Начальник в белом.

– Я выдавал информацию порциями. Этот ваш милый закон о повышенной ответственности. Такими штуками вы последних праведников распугали.

Один из Начальников в черном делает такую мину, будто съел лимон. Он недовольно поглядывает на Начальника в белом:

– Оставьте эти неуместные шуточки. Кажется, ваша подопечная плохо на вас влияет.

Сизиф усмехается и бросает взгляд на один из снимков Лизы, лежащий на столе. Тут же, среди прочих бумаг, лежат и фото Сергея:

– Да, наверное, – произносит Сизиф задумчиво, беря изображение доктора. – Я сказал ей, что от нее требуется сделать всего две вещи.

Начальник в черном – тот, тощий – подается вперед:

– Какие?

Сизиф откладывает фото Сергея. Причем кладет его «лицом» вниз, что явно не ускользает от внимания начальства.

Затем Сизиф откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди, и улыбается:

– Сейчас я должен сделать вид, что вы не знаете, верно?

Тощий начальник собирается что-то сказать, но Сизиф перебивает, выставив вперед руку:

– Не беспокойтесь. Притворяться я умею. Для начала она должна была собрать информацию о докторе, найти это чертово…

На слове «чертово» Сизиф осекается, но улыбка не сходит с его губ. Начальники в черном переглядываются. Пальцы Тощего нервно стучат по столешнице.

– Ох, прощу прощения, это не повторится. Итак, она должна была найти слабое место, через которое можно просочиться в его разум.

– Она справилась? – спрашивает Начальник в белом.

– О, да. Без нареканий.

За три месяца до конца

В больничной палате было светло. На стенах висели фотографии. На одной Сергей обнимал за плечи светловолосую кудрявую женщину. На другой та же женщина улыбалась в камеру, на третьей – смеялась с подругами. Рядом висело фото двух стариков, в чьих морщинистых лицах тоже угадывались черты женщины, которая лежала в коме тут же, на узкой больничной койке.

В палату зашел Сергей. Он вынул из вазы поникшие розы и поставил туда свежие – нежные, розовые и почти без запаха.

– Привет, – Сергей присел на край кровати и взял женщину за руку.

Рука была едва теплой. Кожа – сухой.

Он достал из кармана тюбик с кремом.

– Твой любимый. Наконец-то нашел. Продается в одном-единственном магазинчике.

Сергей открыл тюбик, выдавил розоватый крем на ладонь и принялся нежно втирать в кожу рук женщины. По палате поплыл запах роз. Наконец-то. Выжатый из сотни лепестков, разбавленный химией и консервантами, вмешанный в жирную субстанцию – только так он и мог появиться в этой палате, где настоящие розы совсем не пахли, а жизнь только теплилась и казалась ненастоящей, ускользающей, почти пластиковой.

Запаха Лиза не почувствовала.

Она сидела на неудобном больничном стуле и вбивала наблюдения в планшет.

Закончив, подошла к женщине и коснулась ее лба…

Тоже ничего, темнота. Но совсем другая. Такая же, какой была бы, коснись Лиза стула или стола. Разница заключалась лишь в том, что эта пустота пульсировала. Лиза не ощущала ни души, ни воспоминаний, ни образов. Какие-то очень далекие искры. Неразличимые, совсем выцветшие картины, почти распавшиеся на воображаемые пиксели – вот и все, что она уловила.

Лиза занесла результат в планшет.

Прямо сейчас

Сергей продолжает втирать крем в безжизненные бледные руки женщины, что-то ей рассказывая.

Сизиф и начальство внимательно смотрят на изображение на стенах-экранах.

– У него была жена, – говорит Сизиф, разминая шею.

Еще одна старая проекция, от которой он никак не мог избавиться: в своей последней жизни Сизиф страдал от болей в шее. От них он в конечном счете и умер. Ну, можно так сказать.

– Лежала в коме уже четыре года.

Сергей на экране достает еще одну баночку и принимается смазывать жене пролежни на ногах.

– Он ухаживал за ней. Каждый день. Все эти годы.

– Любовь? – спрашивает Начальник в белом.

Сизиф усмехается, снова по привычке отодвинув от шеи и без того расстегнутый воротничок костюма.

– Лиза тоже так решила… Жене доктора нельзя было беременеть. Но она знала, что он всегда хотел сына. Тайком от него она забеременела. Ну знаете, сейчас у женщин масса вариантов, чтобы не иметь детей, и они могут…

Тощий начальник в черном поднимает бровь и бросает быстрый взгляд на соседа. Тот отводит глаза. Об этих «вариантах» он тоже слышит впервые. В Библии ни о чем таком не упоминалось.

Сизиф усмехается. Похоже, эти ребята в черном совсем не интересуются тем, что произошло внизу за последнюю пару тысяч лет. Однако продолжают судить и следить за исполнением приказов.

Сизиф хмурится. Эта мысль слишком смахивает на то, что твердила ему Лиза.

К черту.

Он продолжает:

– Одним словом, по мне, так типичное чувство вины. Подсознательное. Но люди предпочитают думать, будто делают что-то из любви, а не из вины. Им так легче.

– Вы не верите в любовь, не так ли? – спрашивает Начальник в белом, глядя на Сизифа с прищуром.

Тощий снова нервно ерзает на своем кожаном стуле. По рангу он не имеет права перебивать тех, кто в белом, но все же не удерживается.

Ожидаемо.

На это Сизиф и рассчитывал, затянув паузу.

– Давайте вернемся к делу. Вы ведь торопитесь, Сизиф? – спрашивает Тощий.

– Очень, – отвечает тот, закидывая ногу на ногу. – Причем уже давно.

На экране возникает движение. Лиза подходит к Сергею, садится на корточки прямо перед ним. Какое-то время она разглядывает его лицо, потом говорит довольно громко:

– А ты ничего. И на кой черт она тебе, а? Была бы я живая…

Начальники переглядываются, затем вопросительно смотрят на Сизифа. Тот пожимает плечами:

– Я же говорил, что выдавал ей информацию постепенно.

– То есть она не знала, что вы обязаны вести запись? – спрашивает Начальник в черном.

– Да. Я подумал, зачем смущать девушку…

Тощий закатывает глаза и качает головой.

Тем временем Лиза на экране продолжает:

– Небось, баб вокруг хоть отвешивай. Эй, ты меня слышишь?

Она проводит рукой прямо перед глазами доктора, но тот не реагирует ни на движение, ни на слова.

Лиза вздыхает, отходит к пластиковому стулу, плюхается на него и продолжает делать пометки.

– Жена – это первое звено, на которое я обратил внимание, – говорит Сизиф, посерьезнев. – Было еще кое-что…

Он берет планшет и переключает программу. Картинка на экране меняется.

Теперь начальство видит небольшое застолье в маленькой, просто обставленной гостиной. За празднично накрытым столом сидят мужчина, на вид лет сорока пяти, с родимым пятном на щеке, его поплывшая в фигуре жена и Сергей. За спиной доктора маячит Лиза.

– Черт подери, сорок один! Пятый десяток пошел, – говорит мужчина. – Веришь, нет, жизнь пролетела – не успел глазом моргнуть.

Егор хватается за бутылку и наливает полную стопку. Содержимое чуть не выплескивается через край. Егор аккуратно, сосредоточенно, пододвигает стопку Сергею.

– А я вот считаю, через сколько лет ты ко мне на стол попадешь, если не станешь меньше пить, – говорит Сергей, отодвигая стопку.

Водка проливается. Егор выглядит таким разочарованным и расстроенным, будто бы пролились последние капли воды в пустыне.

– Ну ты зануда, Серега, – говорит он. – Да расслабься же ты хоть раз! Или на операцию с утра?

Егор снова пытается пододвинуть стопку Сергею.

– Сердце может появиться в любую минуту, – отвечает тот, отставляя подальше от Егора всю бутылку.

– У доктора был брат, – комментирует Сизиф. – Лиза его быстро раскусила: человек слабый, зависимый. Его я тоже собирался использовать.

Женщина толкает Егора локтем в бок.

– Отстань. Ты же его знаешь.

Затем она широко улыбается, наклоняется через столик к Сергею и говорит тихим игривым голосом:

– У меня тут подруга есть, Сереж. Хорошая женщина, вдова. Хотела вот на прием к тебе сходить…

– Требуется пересадка сердца? – перебивает Сергей.

– Типун тебе на язык!

– Ну, вот потребуется – тогда и познакомимся.

Лиза, сидящая позади со своим планшетом, прыскает со смеху. На этот звук оглядывается Егор, но тут же отворачивается, решив, что ему показалось.

Заметив это, Лиза меняется в лице. Она откладывает планшет и подходит к Егору:

– Ты меня слышишь? Слышишь, да?

Егор хмурится на мгновение, а затем берет отодвинутую Сергеем бутылку и наливает себе еще полстопки, стараясь не встречаться взглядом с женой, которая смотрит на него с укором.

Лиза закрывает глаза и кладет руку на Егора.

Вот где он – открытый поток мыслей, образов, страхов, воспоминаний.

Лиза берет планшет и делает записи.

Марина, обиженная реакцией Сергея, недовольно цокает языком и отворачивается, скрестив руки на груди.

Разговор не клеится.

– Что было дальше? – спрашивает Тощий.

– Лиза проделала хорошую работу, – серьезно, без тени сарказма, говорит Сизиф. – Лучше, чем я ожидал. Сразу обрисовались его защиты и слабые места. Было ясно: дело сложное. Но оно и не бывает легким, когда речь идет о праведниках. И все же ничего не предвещало проблем…

Глава 21

За два месяца и 29 дней до конца

Значимые воспоминания.

Здесь оказалось не менее сотни закладок.

Лизу позабавили названия:

«Кармическое и судьбоносное»,

«Уроки»,

«Счастье».

Были и другие, но эти показались ей самыми важными.

Лиза скользнула пальцем по экрану, листая файлы из последней группы. Моменты радости, пережитые Сергеем. На всех присутствовала жена. Она улыбалась, танцевала, целовала доктора.

Некоторые моменты, такие искренние, заставили Лизу остановиться на них чуть дольше.

Она не помнила минут любви между отцом и матерью.

Не видела искренности между мачехой и отцом.

Сама она всегда влюблялась не в тех.

Да и влюблялась ли?

Может ли вообще любить человек, которого никогда не любили? Которого не научили любить? Который видел любовь только в глупых фильмах?

Нет, такой человек способен лишь бояться любви, при этом ища ее в каждом. И с каждым заранее знать, что рано или поздно тот предаст, бросит, отвернется.

Три года…

Подумать только! Три года он растирает ее кожу и смазывает пролежни. Разговаривает как с живой.

Каждый день.

Нет, должно быть что-то, чего она просто еще не поняла. Какая-то простая причина.

Лиза закрыла «Моменты счастья» и перешла в папку «Кармическое и судьбоносное».

Нажала на первый файл с надписью «25 ноября 12-го года жизни объекта».

Белые стены маленького бокса засветились и ожили.

Эпизод из детства Сергея.

Лиза опять оказалась в больничной палате.

Почти неотличимой от той, где лежала жена доктора.

Увидев женщину на кровати, Лиза на мгновение даже решила, что произошла ошибка.

Но это была другая. Шатенка с прямыми волосами, идеальным узким носом, таким же, как у Сергея.

Лиза подошла поближе. Женщина лет тридцати пяти, бледная и худая, была без сознания.

Доктор закончил осмотр и безрадостно посмотрел на крупного темноволосого мужчину, стоявшего у кровати. Лиза бросила взгляд на планшет, который по-прежнему держала в руках. И быстро определила, что это отец Сергея. Рядом с ним, поникший и сутулый, топтался парнишка лет четырнадцати. По взъерошенным волосам и родимому пятну на щеке Лиза узнала Егора.

– Мне жаль, – сказал доктор. – Может, еще неделя.

И, словно боясь лишних расспросов, поспешил выйти из палаты.

Только теперь, оглянувшись вслед доктору, Лиза увидела Сергея. Мальчишка с большими грустными глазами стоял в дверях палаты, боясь подойти к матери. Он с надеждой посмотрел на выходящего доктора. Тот взъерошил ему волосы и, поколебавшись, остановился на мгновение.

Лиза подошла ближе.

Доктор вытащил из кармана маленький крестик на цепочке.

Откуда он там?

Может, кто-то из пациентов подарил. Или с кого-то сняли. С того, кому он уже не понадобится?

Доктор протянул крестик Сергею и тихо проговорил:

– Молись за мать, парень. Если ее не спасет Бог, то никто не спасет.

Лиза вернулась к планшету. Хватит с нее больничных палат. Она пролистнула дальше и нажала на следующий файл «26 ноября 12-го года жизни объекта».

Маленькая комната. Стены увешаны детскими рисунками и постерами с какими-то киногероями, которых она смутно узнавала. Ковер на полу, ковер на стене, накрытая пледом кровать.

Лиза обернулась. Сергей сидел в углу, обхватив руками колени. Он достал из кармана крестик и рассматривал его, положив на ладонь. Но вот мальчик поднялся, пододвинул ящик с игрушками, встал на него и снял со стены картину. На освободившийся гвоздь он повесил крестик. Затем маленький Сергей опустился на колени под крестиком и начал что-то бормотать.

Он шептал так тихо, что Лиза не могла ничего разобрать.

Она подошла ближе, и слова мальчика стали отчетливо слышны:

«Дорогой Боженька, я не знаю никаких молитв. Я только очень-очень прошу тебя, оставь мне маму».

Перед глазами Лизы вдруг пронеслась другая сцена.

Мать валяется на кухне. Должно быть, пьяная, как всегда. Маленькая Лиза делает шаг, еще один. Тоненьким голоском зовет мать: в животе урчит, и она больше не может терпеть. Отчима нет с утра, в доме тихо. Ночью она слышала скандал, крики, что-то разбилось, что-то упало. Лиза хотела спать. Она накрылась одеялом, положила подушку на голову.

В доме сейчас глухая тишина. Глухая, как в могиле.

Еще шаг. Маленькая Лиза видит странную темную лужу вокруг матери.

– Мама… Мама! Мама…

– Серый, идем обедать, – детский голос вернул Лизу в комнату Сергея.

Она увидела веснушчатое лицо Егора, просунувшееся в щель приоткрытой двери.

Маленький Сергей молчал. Он продолжал молиться.

– Эй, ты слышишь меня, мелкий? – снова позвал брат.

Сергей продолжал молиться, сложив ладони. Весь мир для него как будто бы исчез.

Егор пожал плечами и закрыл дверь.

Потянулись минуты.

Красные лучи заходящего солнца осветили стену неестественным, странно радостным для умирающего солнца светом. Тени стали полупрозрачными и удлинились. Они лежали на полу косыми полосами.

Спустя полчаса в комнату зашел отец. Опухший, какой-то потерянный.

– Сережа, ужинать.

Мальчик продолжал молиться.

Отец, поколебавшись, закрыл дверь.

Косые тени потонули в вечернем сумраке.

Лиза потянулась, встала с кровати и пересела поближе к мальчику, прямо на пол.

– И долго ты так будешь? – спросила она без надежды быть услышанной.

Затем Лиза изменила скорость воспроизведения картинки. Стрелки на часах поползли в два раза быстрее.

Вечер сменился ночью.

Тьма потихоньку начала редеть и разжижаться предрассветной серостью.

Мальчик по-прежнему стоял на коленях и молился.

Несмотря на увеличенную скорость воспроизведения, губы его стали двигаться медленнее, иногда он клевал носом, но специально не опускался на пол, чтобы не заснуть. Когда сон наползал на него, тело тут же теряло равновесие, и он просыпался.

Лиза внимательно рассматривала мальчика. Она вдруг впервые с момента смерти пожалела, что не может закурить по-настоящему. Ощущения от сигарет уже начали выветриваться из ее памяти.

– Знаешь, мелкий, – произнесла она, – я тоже в детстве молилась. А потом перестала. Наверное, не помешало бы.

Лиза вздохнула и прибавила скорости. Все вокруг стало быстро меняться. Рассвет сменился полуднем, день растворился в закате. В комнату мальчика дважды заходил отец и, не зная, что делать с сыном, уходил. Он что-то говорил, но Лиза выключила звук. Она хотела ощутить ту же тишину, в которой сейчас находился Сергей. Зайдя в третий раз, отец попытался увести мальчика из комнаты. Тот сопротивлялся как мог: отбивался руками и ногами, заваливался на пол – лишь бы его не трогали, не мешали спасать мать.

– Отчаль от пацана, папаша, – невольно крикнула Лиза.

Мальчишка вырвался из волосатых отцовских рук и снова подбежал к кресту. Он упал на колени и продолжил молиться.

Раскрасневшийся отец покачал головой и ушел из комнаты.

Следующим в комнату вошел брат. У него в руках была дымящаяся тарелка с ужином. Егор что-то говорил. Потом толкнул Сергея в плечо – никакой реакции. Покрутив пальцем у виска, Егор ушел, поставив тарелку на пол.

Еда за считанные секунды ускоренного воспроизведения остыла, опала и потемнела. На планшете высветилось предупреждение: до конца сцены осталось две минуты. Лиза спешно вернулась к нормальной скорости.

– Будет, – услышала она. – Будет…

Лиза вздрогнула, не поняв, кто говорит.

Это не был голос Сергея или кого-то из домашних.

Это был голос, пробравший до мурашек.

Показалось?

Она бы так и решила, но маленький Сережа тоже вздрогнул.

Губы его замерли, он оглянулся в пустоту комнаты и уперся взглядом прямо в Лизу, как если бы мог видеть или чувствовать ее.

Лиза затаила несуществующее дыхание, будто ее поймали на месте преступления.

Из ступора вывел неожиданный громкий звук: в коридоре зазвонил телефон. Спустя мгновение в комнату ворвался отец, а следом ничего не понимающий Егор.

– Мама! – вскричал отец.

Сергей моргнул, приходя в себя, и медленно повернулся к отцу.

– Мама пришла в себя, – договорил отец растерянным голосом. – Опасности больше нет.

Сергей слабо улыбнулся и без сил рухнул на пол.

Отец сгреб сына в охапку и отнес в постель.

Лиза села подле мальчика, глядя на его измученное, бледное, но счастливое лицо. Она видела упавшую ему на глаза прядь волос. Лиза машинально потянулась, чтобы поправить ее, но рука прошла сквозь голову парнишки.

Лиза все поняла.

У нее был ответ для Сизифа.