Текст книги "Поллианна. Поллианна вырастает"

Глава 20
Вызывающая еще большее удивление

В воскресенье утром Поллианна обычно ходила в церковь и воскресную школу, а в послеобеденные часы отправлялась на прогулку с Ненси. Такую прогулку она планировала совершить и в то воскресенье, накануне которого состоялся уже описанный визит к мистеру Пендлетону. Но на пути домой из воскресной школы ее нагнал доктор Чилтон в своей двуколке и остановил лошадь.

– Не позволишь ли ты мне подвезти тебя домой, Поллианна? – предложил он. – Я хотел бы поговорить с тобой. Я как раз и ехал к тебе, чтобы поговорить, – продолжал он, пока Поллианна усаживалась рядом с ним. – Мистер Пендлетон посылает тебе настоятельную просьбу навестить его сегодня. Он говорит, что это очень важно.

Поллианна радостно кивнула:

– Да, я знаю. Я приду.

Доктор взглянул на нее с некоторым удивлением.

– Все же я не уверен, должен ли я соглашаться на это, – заявил он с лукавым блеском в глазах. – Вчера, дорогая, ты, кажется, больше взволновала пациента, чем успокоила его.

Поллианна засмеялась:

– О, это не из-за меня, честно… то есть не столько из-за меня, сколько из-за тети Полли.

Доктор, вздрогнув, обернулся к ней.

– Тети… Полли! – воскликнул он.

От радости Поллианна чуть подпрыгнула на сиденье.

– Да. И это так интересно и приятно, совсем как в книжке, понимаете? Я… я расскажу вам! – выпалила она с внезапной решимостью. – Мистер Пендлетон просил не говорить, но он конечно же не будет возражать, если вы узнаете. Он имел в виду не говорить ей.

– Ей?

– Да, тете Полли. Разумеется, ему хочется самому сказать ей обо всем, вместо того чтобы я говорила. Влюбленные, ясное дело!

– Влюбленные! – Когда доктор произнес это слово, лошадь неистово рванула с места, как будто рука, державшая вожжи, резко дернула их.

– Да, – кивнула Поллианна радостно. – В этом все дело, понимаете? Я не знала, пока мне Ненси не сказала. Она сказала, что много лет назад у тети Полли был возлюбленный, но они поссорились. Она сначала не знала, кто это был. Но теперь мы выяснили. Это мистер Пендлетон!

Доктор сразу сделался заметно менее напряженным. Рука, державшая вожжи, вяло упала на колени.

– О! Я… не знал, – сказал он спокойно.

Поллианна заторопилась, они были уже близко от дома Харрингтонов.

– Да, и я так рада теперь! Все складывается замечательно! Мистер Пендлетон просил меня переселиться к нему, но я, конечно, не бросила бы тетю Полли… после того как она была так добра ко мне. А потом он сказал мне о женской руке и сердце, о которых мечтал прежде, и я узнала, что он и сейчас о них мечтает. И я так обрадовалась! Потому что, если он хочет помириться с ней, все будет в порядке, и мы с тетей Полли вдвоем переедем к нему… или он переедет к нам. Конечно, тетя Полли еще ничего не знает, и мы еще не все успели обсудить, и наверняка именно поэтому он хочет увидеть меня сегодня.

Доктор неожиданно выпрямился. На губах его играла странная улыбка.

– Да, я отлично понимаю, почему мистер Пендлетон непременно хочет увидеться с тобой, – кивнул он, останавливая лошадь у подъезда.

– А вон тетя Полли стоит у окна! – воскликнула Поллианна, но тут же добавила: – Нет, наверное, мне показалось. Я была уверена, что вижу ее.

– Нет, ее там нет… уже, – сказал доктор. Улыбка неожиданно исчезла с его лица.

В этот день Поллианна застала мистера Пендлетона ожидающим ее с нетерпением и в большом волнении.

– Поллианна, – начал он сразу. – Всю ночь я пытался понять, что ты хотела сказать мне вчера… насчет того, что я хотел руки и сердца твоей тети Полли долгие годы. Что ты имела в виду?

– Ну, вы же любили друг друга когда-то, и я была очень рада, что у вас сохранились прежние чувства.

– Любили? Твоя тетя Полли и я?

Услышав нескрываемое удивление в голосе мужчины, Поллианна широко раскрыла глаза:

– Но, мистер Пендлетон, мне это Ненси сказала!

Мужчина коротко рассмеялся:

– Ну и ну! Да-а, боюсь, я должен тебе сказать, что Ненси… ошиблась.

– Значит, вы… не любили друг друга? – В голосе Поллианны звучало трагическое разочарование.

– Никогда!

– И все совсем не как в книжке?

Мужчина молчал и задумчиво глядел в окно.

– О Боже! А все шло так чудесно, – почти всхлипывала Поллианна. – Я так была бы рада переехать к вам… с тетей Полли.

– А одна ты не хочешь переехать? – спросил мужчина, не поворачивая головы.

– Конечно, нет. Я ведь тетина.

Мужчина обернулся к ней почти свирепо:

– Прежде чем ты стала тетина, ты была мамина. А… именно руки и сердца твоей матери хотел я много лет назад.

– Моей матери?

– Да. Я не собирался говорить тебе об этом, но, быть может, лучше, чтобы ты знала… – Джон Пендлетон сильно побледнел и говорил с явным трудом. Поллианна, полураскрыв рот, смотрела на него не отрываясь. – Я любил твою мать, но она… не любила меня. И через некоторое время она уехала… с твоим отцом. Только тогда я понял, как сильно любил ее. Весь мир, казалось, перестал существовать для меня… Но неважно… Долгие годы я был сердитым, раздражительным, неспособным любить и нелюбимым стариком, – хотя мне еще нет и шестидесяти, Поллианна. А потом однажды ты ворвалась в мою жизнь и, как одна из этих хрустальных подвесок, которые ты так любишь, разбросала пурпурные, алые и золотые отблески своей лучистой радости в моем мрачном старческом мире. Спустя некоторое время я узнал, кто ты, и… и подумал тогда, что больше никогда не захочу тебя видеть. Я не хотел, чтобы что-либо напоминало мне о… твоей матери. Но… ты сама знаешь, как это вышло. Я просто должен был позвать тебя. И теперь ты нужна мне всегда. Поллианна, ты переедешь ко мне… теперь?

– Но, мистер Пендлетон, я… – Глаза Поллианны наполнились слезами: – Ведь есть тетя Полли!

Мужчина нетерпеливо махнул рукой:

– А что будет со мной? Как ты полагаешь, смогу я «радоваться» чему-нибудь без тебя? Только когда ты появилась в моей жизни, я начал ей радоваться! Но если ты станешь моей собственной маленькой дочкой, я буду рад… всему. И я постараюсь сделать счастливой и тебя, моя дорогая! У тебя не будет неисполненных желаний. Все мои деньги до последнего цента пойдут на то, чтобы сделать тебя счастливой.

Поллианна, казалось, была возмущена.

– Но, мистер Пендлетон, разве я согласилась бы, чтобы вы потратили на меня… все деньги, которые вы копили на язычников!

Слабый румянец окрасил лицо мужчины. Он хотел что-то сказать, но Поллианна продолжила:

– К тому же любому, у кого есть такая куча денег, как у вас, не нужна я, чтобы радоваться и быть счастливым. Вы делаете других такими счастливыми тем, что делаете им подарки! И уже поэтому не можете не радоваться сами! Только подумайте о хрустальных подвесках, которые вы подарили мне и миссис Сноу, или о золотой монетке, которую вы подарили на день рождения Ненси, или…

– Да, да… это все пустяки, – прервал ее мистер Пендлетон. Лицо его было в эту минуту очень красным, и, вероятно, тут нечему удивляться, ибо отнюдь не щедрыми подарками был известен Джон Пендлетон в городке прежде. – Все это глупости. Это было так редко… а что было, все – твоя заслуга! Ты дарила все это – не я! Да, ты, – повторил он в ответ на возмущенный протест, изобразившийся на ее лице. – И это только еще яснее показывает, как ты мне нужна, моя девочка, – добавил он; голос его смягчился до нежной просьбы. – Если когда-нибудь… когда-нибудь мне суждено играть в эту твою «радостную» игру, Поллианна, тебе придется поселиться здесь и играть со мной.

Печальная складка залегла на лбу Поллианны.

– Тетя Полли была так добра ко мне, – начала она, но мужчина прервал ее резко. Прежнее гневное выражение появилось на его лице. Деспотизм, не терпящий никакого сопротивления, слишком долго был частью натуры Джона Пендлетона, чтобы теперь его можно было легко усмирить.

– Конечно, она была добра к тебе! Но, ручаюсь, что она даже и вполовину так не хочет иметь тебя в своем доме, как я.

– Но, мистер Пендлетон, она рада; я знаю, что…

– Рада! – перебил мужчина, окончательно потеряв терпение. – Бьюсь об заклад, что мисс Полли вообще не знает, что такое радоваться! Она всегда только исполняет свой долг. Я знаю, она женщина долга. И я уже имел удовольствие испытать на себе, что значит этот ее долг. Я признаю, что мы были далеко не в лучших отношениях эти последние пятнадцать или двадцать лет. Но я знаю ее. Все знают ее… И она не такая женщина, чтобы «радоваться»! Она даже не знает, что это значит. Что же до того, чтобы ты перешла жить ко мне… только спроси ее – и посмотришь, будет ли она возражать!.. Ах, девочка моя, ты так мне нужна! – закончил он сокрушенно.

Поллианна поднялась с места, глубоко вздохнув.

– Хорошо. Я спрошу ее, – сказала она печально. – Конечно, я не говорю, что не хотела бы жить с вами, мистер Пендлетон, но… – Она не договорила, а, помолчав, добавила: – Ну, во всяком случае, я рада, что ничего не сказала ей вчера… потому что иначе она тоже захотела бы.

Джон Пендлетон мрачно усмехнулся:

– Да, Поллианна. Я тоже думаю так. Очень хорошо, что ты не сказала ей об этом вчера.

– Я никому не сказала… только доктору; но это, конечно, не в счет.

– Доктору! – воскликнул мистер Пендлетон, быстро обернувшись. – Не… доктору… Чилтону?

– Да, ему. Когда он пришел сегодня передать мне, что вы хотите меня видеть.

– Ну, из всех… – пробормотал мужчина, откинувшись на спинку кресла. Потом он снова выпрямился и спросил с неожиданным интересом: – И что же сказал доктор Чилтон?

Поллианна задумчиво сдвинула брови:

– Не помню. Ничего особенного, кажется. Ах да, он сказал, что хорошо понимает, почему вы хотите меня видеть.

– О, неужели? – проронил Джон Пендлетон.

И Поллианна удивилась, почему он так загадочно рассмеялся при этих словах.

Глава 21
Ответ становится ясен

Небо быстро темнело, и казалось, что приближается гроза, когда Поллианна торопливо бежала вниз с холма, на котором стоял дом Джона Пендлетона. На полпути к своему дому она встретила Ненси с зонтиком в руке. Но к этому времени небо уже прояснилось, и дождь не казался неотвратимым.

– Похоже, тучи пройдут стороной, – объявила Ненси, критически оглядывая небо. – Так я и думала, но мисс Полли отправила меня с этим зонтом тебе навстречу. Она беспокоилась о тебе!

– Беспокоилась? – пробормотала Поллианна рассеянно, в свою очередь взглянув на облака.

Ненси хмыкнула.

– Ты, кажется, и не слышала, что я сказала, – заметила она обиженно. – Я сказала, что твоя тетка беспокоилась о тебе!

– Ох, – вздохнула Поллианна, вдруг вспомнив о вопросе, который ей предстояло задать тетке. – Мне так жаль. Я не хотела ее напугать.

– А я рада! – неожиданно возразила Ненси. – Рада, рада!

Поллианна с удивлением уставилась на нее:

– Рада? Рада, что тетя Полли беспокоилась обо мне? Ненси, так нельзя играть в игру!.. Радоваться такому! – запротестовала она.

– И игры тут никакой нет, – снова возразила Ненси. – Я даже и не думала играть. Ты, похоже, не понимаешь, что это значит, если мисс Полли беспокоится о тебе!

– Ну, это значит, что она беспокоится, а это ужасно неприятное чувство! – настаивала Поллианна. – Что же еще это может значить?

Ненси упрямо тряхнула головой:

– А вот я скажу тебе, что это значит. Это значит, что в ней наконец-то пробудилось что-то человеческое и что она не просто без конца исполняет свой долг!

– Но, Ненси, – запротестовала возмущенная Поллианна, – тетя Полли всегда исполняет свой долг. Она… она женщина долга! – Поллианна, сама того не сознавая, повторила слова, произнесенные за полчаса до этого Джоном Пендлето-ном.

Ненси засмеялась:

– Ты права, такая она и есть… и всегда такой была, я думаю. Но с тех пор как ты приехала, она уже не та, что прежде.

Лицо Поллианны изменилось, она озабоченно нахмурилась.

– Вот о чем я хочу спросить тебя, Ненси, – вздохнула она. – Как ты думаешь, тетя Полли довольна, что я живу у нее? Было бы ей неприятно, если бы… если бы меня здесь больше не было?

Ненси бросила быстрый взгляд на задумчивое лицо девочки; она давно ждала этого вопроса и боялась его. Она часто спрашивала себя, как ответить на него, – какой ответ будет честным, но вместе с тем не ранит девочку слишком жестоко. Но теперь… теперь, перед лицом новых подозрений, которые превратились в уверенность после того, как мисс Полли отправила ее с зонтиком встречать Поллианну, Ненси даже обрадовалась этому вопросу. Она была уверена, что сегодня с чистой совестью может успокоить истосковавшееся по любви сердце девочки.

– Довольна ли она, что ты у нее живешь? Что она почувствовала бы, если бы тебя здесь не стало? – воскликнула Ненси негодующе. – Как будто не об этом я тебе и толкую! Разве она не велела мне мчаться с этим зонтиком тебе навстречу только потому, что увидела на небе маленькую тучку? Разве она не приказала мне отнести все твои вещи вниз, чтобы у тебя была красивая комната, какую тебе хотелось? А если вспомнить, как она сначала раздосадовалась из-за того… – Спохватившись как раз вовремя, Ненси закашлялась. – Не хочу совать нос не в свое дело, – торопливо продолжала она, с трудом хватая воздух. – Но вот хотя бы разные мелочи, которые показывают, как твое присутствие смягчило ее, сделало добрее: и котенок, и собака, и как она теперь говорит со мной, и… ох, масса всего! Трудно даже сказать, как ей не хватало бы тебя, если бы тебя здесь вдруг не стало, – заключила Ненси с жаром и убежденностью, которые имели целью надежнее скрыть чуть не вырвавшееся у нее опасное признание. Но даже теперь она была не совсем готова увидеть внезапно озарившую лицо Поллианны радость.

– О, Ненси! Я так рада… так рада! Ты даже не знаешь, как я рада, что нужна тете Полли!

«Разве я оставлю ее теперь! – думала Поллианна чуть позднее, поднимаясь по лестнице в свою комнату. – Я всегда знала, что хочу жить с тетей Полли, но я даже не представляла, как сильно я хочу, чтобы тетя Полли хотела жить со мной!»

Поллианна знала, что сообщить мистеру Пендлетону о принятом ею решении окажется нелегкой задачей, и боялась предстоящего разговора. Она очень любила его, и ей было его очень жаль из-за того, что он, казалось, так страдал. Ей было жаль, что долгие мрачные годы одинокой жизни сделали его таким несчастным; и она горевала, что причиной тому была ее мать. Она думала о том, каким станет этот большой серый дом, когда его хозяин снова будет здоров: тихие, безмолвные комнаты, замусоренный пол, в беспорядке разбросанные по столу предметы, – и сердце ее разрывалось при мысли о безмерном одиночестве этого человека. Ей хотелось, чтобы где-нибудь можно было найти кого-нибудь, кто… И в этот момент она вскочила на ноги с радостным возгласом. В голову ей пришла чудесная мысль!

В первую же свободную минуту она побежала на Пендлетон-Хилл и вскоре очутилась в большой, тускло освещенной библиотеке рядом с мистером Пендлетоном. Его длинные изящные руки праздно лежали на ручках кресла, а верный маленький песик расположился у его ног.

– Ну, Поллианна, так ты будешь играть со мной в «радость» до конца моих дней? – спросил он ласково.

– О да! – воскликнула Поллианна. – Я придумала для вас самую радостную вещь на свете и…

– Для нас с тобой? – уточнил Джон Пендле-тон, углы его рта чуть опустились.

– Н-нет, но…

– Поллианна, ты ведь не откажешь мне? – прервал он ее проникновенным голосом.

– Я… я не могу, мистер Пендлетон, честное слово. Тетя Полли…

– Отказалась… тебя… отпустить?!

– Я… я не спрашивала ее, – пробормотала Поллианна со страдальческим видом.

– Поллианна!

Девочка отвела глаза. Она не могла вынести обиженный, горький взгляд своего друга.

– Ты даже не спрашивала ее!

– Я не могла, сэр… честно, – запиналась Поллианна. – Понимаете, я узнала об этом… не спрашивая. Тетя Полли хочет, чтобы я оставалась с ней, и… и я тоже хочу остаться, – призналась она храбро. – Вы даже не знаете, как добра она ко мне! И… я думаю иногда, что она тоже начинает радоваться некоторым вещам… многим вещам. А вы же знаете, что она не радовалась прежде. Вы сами это говорили. О, мистер Пендлетон, я не могу оставить тетю Полли… теперь!

Последовала долгая пауза. Только потрескивание огня в камине нарушало тишину. Наконец мужчина заговорил:

– Да, Поллианна, я понимаю. Ты не можешь оставить ее… теперь. И я не буду больше об этом тебя просить. – Последнее слово прозвучало так тихо, что было почти неслышным, но Поллианна расслышала.

– Ах, но вы не все еще знаете, – горячо напомнила она ему. – Есть самая радостная вещь на свете, какую вы можете сделать… честно, есть!

– Она не для меня, Поллианна.

– Именно для вас! Вы сами говорили. Вы сказали, что только… только женская рука и сердце или присутствие ребенка могут создать дом. И у меня оно для вас есть… это присутствие ребенка… не мое, понимаете, но другого…

– Как будто мне нужен кто-то, кроме тебя! – возразил рассерженный мужчина.

– Но вы захотите… когда все узнаете! Вы такой добрый и хороший! Стоит только подумать о хрустальных подвесках, золотых монетках, обо всех тех деньгах, которые вы копите на язычников.

– Поллианна! – прервал мужчина гневно. – Давай раз и навсегда покончим с этой глупостью! Я пытался сказать тебе об этом много раз! Нет никаких денег на язычников! В жизни не послал им ни единого цента! Вот!

Он вызывающе поднял голову и собрался с духом, чтобы встретить то, чего ожидал, – горькое разочарование в глазах Поллианны. Но, к его изумлению, в них не было ни горечи, ни разочарования, а только удивление и радость.

– Ах, ах! – воскликнула она, хлопнув в ладоши. – Я так рада! То есть, – поправилась она, смущенно краснея, – я не хочу сказать, что мне не жаль язычников, просто я не могу не радоваться, что вам не нужны маленькие мальчики из Индии, потому что всем остальным нужны именно они. И я очень рада, потому что тогда вы охотно возьмете Джимми Бина. Я знаю, вы его возьмете!

– Возьму… кого?

– Джимми Бина. Он будет «присутствием ребенка», понимаете? И он будет этому рад. На прошлой неделе мне пришлось сказать ему, что даже дамы из моего благотворительного комитета не хотят его взять, и он был ужасно разочарован. Но теперь, когда он узнает… он так обрадуется!

– Он обрадуется? Ну а я – нет! – заявил мистер Пендлетон решительно. – Поллианна, это просто глупо!

– Вы хотите сказать, что не возьмете его?

– Именно это я и хочу сказать.

– Но это было бы замечательное «присутствие ребенка», – еле вымолвила Поллианна. Она чуть не плакала. – И вы не были бы одиноки… с Джимми.

– Не сомневаюсь, – ответил мужчина. – Но… я предпочитаю одиночество.

Именно теперь Поллианна впервые за много недель неожиданно вспомнила о том, что когда-то сказала ей Ненси. Она сердито вздернула подбородок:

– Может быть, вы думаете, что милый живой мальчик не будет лучше, чем тот старый скелет, который вы держите в шкафу, но я думаю иначе!

– Скелет?

– Да! Ненси сказала, что вы держите его в шкафу.

– Что я… – Неожиданно мужчина откинул голову назад и расхохотался. Он смеялся от души, так сердечно и громко, что испуганная и недоумевающая Поллианна разразилась слезами. Заметив это, мистер Пендлетон быстро выпрямился в кресле. Лицо его сразу стало серьезным. – Поллианна, я думаю, ты права… даже больше, чем ты сама думаешь, – сказал он ласково. – Честно говоря, я знаю, что «милый живой мальчик» будет гораздо лучше, чем мой скелет в шкафу; только вот… не всегда мы согласны на замену. Порой мы предпочитаем цепляться за свои скелеты в шкафах, Поллианна… Но, может быть, ты расскажешь мне побольше об этом милом мальчике…

И Поллианна рассказала. Быть может, смех разрядил атмосферу, а быть может, волнующая история Джимми Бина, услышанная из горячих уст Поллианны, тронула уже непривычно смягчившееся сердце. Так или иначе, но в этот вечер Поллианна пошла домой, получив приглашение для Джимми посетить дом на Пендлетон-Хилл вместе с Поллианной в следующую субботу.

– О, я так рада! И я уверена, что он вам понравится, – вздохнула Поллианна, прощаясь. – Я так хочу, чтобы у Джимми был дом… и семья, которой не все равно, понимаете?

Глава 22
Проповеди и дровяные сараи

В тот самый день, когда Поллианна рассказала мистеру Пендлетону о Джимми Бине, в лесу на Пендлетон-Хилл прогуливался местный пастор – преподобный Пол Форд. Отправился он туда в надежде, что тишина и красота Божьей природы помогут ему преодолеть смятение, вызванное в его душе Божьими детьми.

У преподобного Пола Форда было тяжело на душе. Весь прошедший год от месяца к месяцу дела во вверенном ему приходе шли все хуже и хуже, пока не стало казаться, что теперь, куда ни обернись, только ссоры, клевета, сплетни, зависть. Он то спорил, то уговаривал, то упрекал, то смотрел сквозь пальцы – и при этом, несмотря ни на что, молился, горячо и с надеждой. Но сегодня он с горечью был вынужден признать, что положение не улучшилось, а, скорее, стало еще хуже.

Двое из его викариев были между собой на ножах из-за какой-то мелочи, которую бесконечные споры превратили с течением времени в настоящую проблему. Три самые энергичные и активные прихожанки вышли из дамского благотворительного комитета только потому, что крошечная искра сплетни была раздута болтливыми языками во всепожирающее пламя скандала. Церковный хор раскололся из-за споров о том, кому следует поручить исполнение сольной партии. Брожение началось даже в Обществе христианской взаимопомощи в связи с открытой критикой в адрес двух членов его правления. Последней же каплей, переполнившей чашу терпения, стала отставка ректора и двух учителей воскресной школы, что и заставило измученного пастора искать успокоения в лесной тиши, предавшись молитвам и размышлениям.

Здесь, под зелеными сводами леса, преподобному Полу Форду яснее стала стоящая перед ним задача. По его мнению, наступил критический момент. Необходимо было что-то делать – и делать немедленно. Остановилась вся работа церкви. На воскресных богослужениях, совместных молитвах по будним дням, миссионерских чаепитиях, ужинах, вечеринках присутствовало все меньше прихожан. Правда, оставалось еще несколько человек, добросовестно трудившихся на благо церкви. Но и они действовали не слишком слаженно и к тому же всегда отдавали себе отчет в том, что вокруг них одни лишь критически наблюдающие глаза и языки, для которых нет лучшего занятия, чем говорить о том, что видели глаза.

И, видя все это, преподобный Пол Форд очень хорошо понимал, что и он, слуга Божий, и церковь, и городок, и само христианство страдают от этого и будут страдать еще сильнее, если… Было ясно, что необходимо что-то сделать, и сделать сейчас же. Но что?

Пастор неторопливым движением извлек из кармана записи, которые он сделал, готовясь к предстоящей воскресной проповеди. Нахмурив-шись глядел он на них. Очертания его рта стали суровыми, когда вслух, очень выразительно он прочел слова из Библии, которые собирался положить в основу этой проповеди:

– «Горе вам, учителя закона и фарисеи! Лицемеры! Вы закрываете от людей Небесное царство и сами не входите в него, и не даете войти тем, кто хочет.

Горе вам, учителя закона и фарисеи! Лицемеры! Вы отнимаете дома у вдов и в то же время произносите напоказ свои длинные молитвы. За это вы будете строго наказаны.

Горе вам, учителя закона и фарисеи! Лицеме-ры! Вы приносите десятую часть с урожая мяты, укропа и тмина, а о самом важном в законе – о справедливости, милости и верности вы забыли. Надо делать одно, не забывая другого».

Это было полное горечи обличение. Под зелеными сводами леса глубокий голос пастора звучал язвительно и уничтожающе. Даже птицы и белки, казалось, притихли, словно охваченные благоговейным страхом. И пастор ярко представил себе, как зазвучат эти слова в следующее воскресенье, когда он будет произносить их в святой тишине церкви перед своими прихожанами.

Прихожане! Это были его дети. Мог ли он сказать им такое? Осмелится ли он сказать это? Осмелится ли он не сказать этого?! Эти обличительные слова вызывали ужас даже и без его собственного толкования, которым он собирался сопроводить их. Он молился и молился. Он горячо просил о помощи, о руководстве. Он страстно желал – о, как сильно и страстно желал он! – найти сейчас, в этот кризисный момент, правильный путь. Но был ли путь, который он избрал, правильным?

Пастор неторопливо свернул свои бумаги и засунул их обратно в карман, а потом со вздохом, похожим на стон, опустился на траву у подножия дерева и закрыл лицо руками.

Там и увидела его Поллианна, возвращавшаяся домой от мистера Пендлетона. Вскрикнув, она бросилась к нему.

– О, о, мистер Форд! Вы не сломали ногу… или что-нибудь другое, нет? – взволнованно спросила она.

Пастор отнял руки от лица, быстро поднял голову и попытался улыбнуться:

– Нет, дорогая, нет! Я просто… отдыхаю.

– О! – с облегчением вздохнула Поллианна, отступая на шаг. – Тогда все в порядке. Понимаете, когда я нашла мистера Пендлетона, у него была сломана нога… Но он, правда, лежал. А вы сидите.

– Да, я сижу; и у меня ничто не сломано и не разбито, ничто… что могли бы вылечить доктора.

Последние слова прозвучали очень тихо, но Поллианна расслышала их. Что-то быстро промелькнуло в ее лице, и глаза зажглись живым сочувствием.

– Я знаю, что вы хотите сказать. Что-то вас мучает. С папой это бывало… много раз. Я думаю, так бывает со священниками… часто. На них, понимаете, возложена такая большая ответственность.

Преподобный Пол Форд взглянул на нее с чуть заметным удивлением.

– Твой отец был пастором?

– Да, сэр. Вы не знали? Я думала, все знают. Он женился на сестре тети Полли, то есть на моей маме.

– Понимаю. Но, видишь ли, я здесь пастором всего несколько лет и не знаю истории всех семейств.

– Да, конечно, сэр… то есть, конечно, нет, – улыбнулась Поллианна.

Наступила томительная пауза. Пастор, по-прежнему сидевший у подножия дерева, казалось, забыл о присутствии Поллианны. Он вытащил из кармана свои бумаги, но не смотрел на них. Вместо этого он вглядывался в лист, лежавший на земле, и это даже не был красивый лист. Он был бурый и сухой. Поллианна, глядя на пастора, ощущала неясную жалость и сочувствие к этому человеку.

– Сегодня… такой хороший день, – начала она с надеждой.

Последовало молчание. Потом пастор, вздрогнув, поднял глаза.

– Что?… Ах, да, очень хороший день.

– И совсем не холодно, хоть и октябрь, – заметила Поллианна с еще большей надеждой. – У мистера Пендлетона уже топят камин, но это не для тепла. Просто чтобы смотреть. Я люблю смотреть на огонь, а вы?

Ответа на этот вопрос так и не последовало, хотя Поллианна терпеливо ждала, прежде чем попробовать еще раз, но уже на другую тему.

– Вам нравится быть пастором?

На этот раз преподобный Пол Форд мгновенно поднял на нее взгляд.

– Нравится ли… Какой странный вопрос! А почему ты спрашиваешь об этом, моя дорогая?

– Просто так… Просто вы так выглядите… И я вспомнила папу. Он тоже так выглядел… иногда.

– Неужели? – Голос пастора звучал любезно, но глаза его снова обратились к увядшему листу.

– Да. И тогда я спрашивала его, так же как вас сейчас, рад ли он тому, что он пастор.

Мужчина под деревом улыбнулся чуть печально:

– Ну… и что же он отвечал?

– О, он всегда говорил, что, конечно, рад, но почти всегда он также добавлял, что не остался бы пастором ни минуты, если бы не «радующие тексты».

– Если бы не… что? – Преподобный Пол Форд оторвал взгляд от листа и с удивлением остановил его на оживленном лице Поллианны.

– Это папа их так назвал. – Она засмеялась. – Конечно, Библия их так не называет. Но это все те тексты в Библии, которые начинаются словами «радуйся в Господе», «возрадуйтесь, праведные», «возопите от радости» и все такое, понимаете? Их так много! Однажды, когда папе было особенно тяжело, он пересчитал их. Их оказалось восемьсот.

– Восемьсот!

– Да, таких, которые велят нам радоваться и веселиться, понимаете? Вот почему он назвал их «радующими».

– О! – На лице пастора было странное выражение. Взгляд его упал на первые слова проповеди, листки с текстом которой он держал в руке: «Горе вам…» – И твой папа… любил эти «радующие тексты»? – пробормотал он.

– Очень, – кивнула Поллианна выразительно. – Он говорил, что сразу почувствовал облегчение в тот самый день, когда решил их пересчитать. Он говорил, что если Бог взял на себя труд целых восемьсот раз повелеть нам радоваться и веселиться, то Он, без сомнения, хочет, чтобы мы делали это… хоть чуть-чуть. И папе стало стыдно из-за того, что он так редко радовался. А потом эти тексты стали для него таким утешением во всех неприятностях – когда дела шли плохо, когда дамы из благотворительного комитета ругались между собой… то есть когда они в чем-то не соглашались, – поправилась она торопливо. – Вот из-за этих текстов папа и придумал игру. Он начал со мной с тех костылей. Но он говорил, что именно «радующие тексты» навели его на эту мысль.

– А что за игра? – спросил пастор.

– Чтобы во всем находить что-то такое, чему можно радоваться. И как я уже сказала, мы начали с костылей. – И в очередной раз Поллианна рассказала свою историю; теперь ее слушал человек с кротким и понимающим взглядом.

А чуть позднее Поллианна и пастор рука об руку спустились с холма. Лицо Поллианны светилось радостью. Она любила поговорить и теперь не умолкала – казалось, было так много, много всего, о чем нужно было рассказать: об игре, об отце, о прежней жизни на западе, и пастор хотел знать обо всем. У подножия холма их пути разошлись; каждый пошел своей дорогой.

В тот же вечер преподобный Пол Форд сидел в задумчивости в своем кабинете. Перед ним на столе лежали разрозненные листки бумаги – подготовительные записи для будущей проповеди, а зажатый в пальцах карандаш остановился над другими листами бумаги, чистыми, ожидающими нового текста. Но пастор не думал ни о том, что он написал прежде, ни о том, что он собирался написать теперь. В воображении он был далеко – в маленьком городке на западе вместе с тем, другим, священником-миссионером, который был беден, болен, поглощен заботами и почти совсем одинок в мире, но который вчитывался в Библию, чтобы найти, сколько раз его Бог и Господь повелел ему радоваться и веселиться.

Спустя некоторое время преподобный Пол Форд очнулся от этих мыслей и поправил листы бумаги, лежавшие под рукой. «Евангелие от Матфея, Глава 23, стихи 13–14 и 23», – написал он, потом с досадой отбросил карандаш и придвинул к себе журнал, за несколько минут до этого оставленный на столе его женой. Вяло и равнодушно пробегал он глазами абзац за абзацем, пока следующие слова не приковали его внимание:

«Однажды отец, зная, что сын его с утра отказался наколоть дров для матери, сказал ему:

– Том, я уверен, ты с радостью пойдешь и наколешь дров для матери.

И Том без слов пошел колоть дрова. Почему? Просто потому, что отец так ясно дал понять, что ожидает от него правильного поступка. Предположим, что отец сказал бы: