Текст книги "Жена серийного убийцы"

Глава 24

Том

Сейчас

Сколько там этих предусмотренных законом часов еще осталось? Кажется, прошла целая вечность. Сосредотачиваюсь на подсчетах – итак, у них всего тридцать четыре часа, чтобы держать меня тут без предъявления обвинения. Они перевели меня в свой собственный отдел, чтобы повысить ставки – усилить давление на меня, чтоб я сломался и изобличил себя. Я не из тех, кто прекрасно чувствует себя в замкнутом пространстве, и эта новая камера восемь на восемь футов, хоть ничем и не заставленная, словно продолжает смыкаться вокруг меня – пространство уменьшается с каждой минутой. Скоро это будет похоже на пребывание в гробу. Хочется хотя бы глоток свежего воздуха вместо этой гоняемой по системе рециркуляции затхлой атмосферы, наполненной отчаянным дыханием томящихся здесь.

И если мне кажется, что тут плохо, то настоящую тюремную камеру и представить-то страшно. Совсем не хочу на собственном опыте узнать, на что это похоже.

– Ну давай же, Максвелл, займись делом! Вытащи меня отсюда! – бормочу я, расхаживая туда-сюда.

Успеваю сделать буквально три шага, прежде чем вынужден развернуться и двинуть обратно. После нескольких таких проходов начинает кружиться голова, так что плюхаюсь на жесткую железную койку. Что скажет Бет, если ей вдруг позвонят с работы? Они там наверняка удивлены, почему я до сих пор не вышел на связь, особенно Селия. Господи, надеюсь, что полиция еще не общалась с моими коллегами – мне это совсем ни к чему, все и без того выглядит достаточно паршиво. В горле встает комок. Нет, нет, все будет хорошо, не паникуй! Я здесь надолго не задержусь – нужно просто пересидеть эту ситуацию, сохраняя спокойствие. Скоро все закончится. Я вернусь домой к Бет и Поппи, и все это останется в далеком прошлом. Как кошмарный сон. Как свистнувшая у самого виска пуля. Но и как то, что мы сумели преодолеть. Бет любит меня. Это ничто не изменит.

Хотя мне все-таки придется дать кое-какие объяснения. И при этом крайне экономно расходовать правду – или же придумать какую-то совершенно отдельную версию. Такую, в которой никак не затрагивается тот факт, что я месяцами бессовестно врал ей. Все ведь шло хорошо – катилось ровно и гладко, словно по ровнейшему шоссе без единой колдобины. У нас у обоих было все, чего мы хотели. В чем нуждались.

А теперь, восстав из могилы, Кэти может все это испортить.

Глава 25

Бет

Сейчас

В кафе относительно тихо и спокойно, когда я наконец открываю дверь под вывеской «Поппиз плейс». Обратно я ехала медленно – на случай, если мое полуобморочное состояние вдруг помешает мне здраво оценить обстановку.

– Господи, Бет! – восклицает Люси, поднимая взгляд от дальнего столика, когда я вхожу. Оставляет все свои дела и бросается ко мне, обняв меня за плечи. – Садись скорей, ты просто ужасно выглядишь!

– Спасибо за заботу, – отзываюсь я, стараясь, чтобы это прозвучало шутливо. Позволяю ей подтащить себя к ближайшему столику и обессиленно падаю на деревянный стул. – Я просто не успела позавтракать.

Делаю глубокий вдох, ставлю локти на стол и опускаю голову на руки. Люси на миг исчезает и возвращается с большим пирожным и чашкой горячего шоколада.

– Вот, это поможет тебе поднять уровень сахара в крови, – произносит она уже со своим обычным выражением лица. – Должна заметить, что эти восхитительные мяконькие шоколадные брауни – фирменное блюдо талантливой хозяйки этого заведения!

Люси с улыбкой смотрит, как я откусываю кусочек.

– Да, я слышала, что она вроде неплохой кондитер, – говорю, пока плотный кусок брауни с натугой пролезает в горло. Поспешно запиваю его глотком горячего шоколада, не обращая внимания на жжение в глотке. – Спасибо. Что бы я без тебя делала?

Она пожимает плечами, кожа у нее на шее розовеет.

– Да справилась бы, Бет, – ты одна из самых целеустремленных женщин, которых я только встречала. Ты обошлась бы и в одиночку в случае чего.

– Ну что ж, спасибо за вотум доверия, Люси, хотя на самом деле ты мне очень нужна. И вообще-то сейчас даже больше, чем когда-либо.

– О боже… – Она понижает голос до шепота, широко раскрыв глаза и прижав руку к груди. – Ему предъявили обвинение?

– Нет, пока нет. Но у меня очень плохое предчувствие, Люси. Основная следственная группа недавно перевезла его в Лондон – у них еще есть время до субботнего вечера, чтобы продолжить допросы. Чтобы собрать доказательства.

Натужно сглатываю, делаю еще один глоток из чашки и оглядываюсь на немногих оставшихся посетителей. К счастью, они вроде не наблюдают за мной и не подслушивают наш разговор. Сегодня все лица мне знакомы, и это обнадеживает. По крайней мере, сейчас. Если Тому предъявят обвинение, то все здесь полетит к чертям – практически в этом не сомневаюсь.

– Думаешь, что все-таки найдутся какие-то доказательства, которые позволят предъявить обвинение? – спрашивает Люси.

Колеблюсь. Ну и как на это ответить? Вызывающе заявить, что искать нечего, поскольку Том стопроцентно невиновен? Или открыто признать, что Том солгал мне – что полиция наверняка нашла что-то во время обыска у нас дома, иначе им не удалось бы продлить срок содержания под стражей? В голове у меня натуральная каша.

– Честно говоря, не знаю, Люси, – говорю я, решив быть с ней откровенной. Мне нужно быть хоть с кем-нибудь откровенной, а выбор у меня не столь велик.

Некоторое время та молчит, глядя прямо перед собой – куда-то в окно и на то, что за ним. Интересно, о чем она думает? Наверное, о том, как это я могу сидеть здесь и говорить, что не уверена, считать ли собственного мужа виновным или нет. Это не совсем то, что я сказала, но нечто подобное подразумевалось.

– Чем я могу тебе помочь, Бет? – спрашивает она, вновь сосредотачиваясь на мне.

– Да ничего ты не можешь сделать… – Я пожимаю плечами, слезы катятся по моим щекам, крошечные капли падают на стол. Быстро вытираю их. – Если только не скажешь мне, где Том был во вторник, поскольку он пошел не на работу, как сказал мне!

С моих губ срывается горький смешок.

– Э-э… – Лицо Люси словно обвисает, ее изумление видно невооруженным глазом. Она слегка покачивает головой и надувает щеки. – Ничего себе… Ладно, тогда ты права – тут я ничем не могу помочь. Я никогда и не видела-то его по-настоящему. Может, разве что разок-другой в выходные, да еще пару раз встречала его в автомастерской, когда забегала повидаться с Оскаром, но на этом все. Он не слишком-то общается с местными, так ведь?

– Да, это так. Вообще-то я сказала бы, что твой парень – практически единственный, кого можно было бы с большой натяжкой назвать его приятелем среди здешних.

– А у тебя нет каких-то предположений, почему он тогда не пошел на работу?

– Ни одного. У меня это просто не укладывается в голове, Люси. Изо дня в день, из недели в неделю у нас всегда один и тот же распорядок…

Я вздыхаю. Сама себе удивляюсь, что так легко доверилась Люси, но высказывание своих мыслей вслух другому человеку производит немедленный эффект. Напряжение, которое я так долго сдерживала, похоже, понемногу отпускает. Возможность наконец открыться заставляет отпустить тормоза, поэтому я продолжаю:

– Может, как раз в этом-то вся и проблема – я стала излишне благодушной. Во вторник утром мне и в голову не пришло бы искать какие-либо аномалии. Я еще не оправилась после того, как прошлым вечером его забрали на допрос, и все пыталась заставить его рассказать мне об этом. И настолько на этом зациклилась, что не увидела бы в его действиях абсолютно ничего предосудительного и не заметила бы каких-то отличий в его поведении.

Только теперь до меня доходит, что я даже не знаю, впервые ли в тот вторник Том пропустил работу. Как знать – может, это было обычным явлением? Тот факт, что муж солгал мне единожды, говорит о том, что он мог запросто лгать и раньше.

Моя уверенность в том, что скоро он окажется на свободе, тает с каждой минутой. Не только из-за улик, которые могут найтись у полиции, но и потому, что внезапно я осознаю: Том, скорее всего, всегда что-то скрывал от меня. Неужели мое доверие к нему на протяжении всех этих лет было совершенно неоправданным?

Глава 26

Восемь лет назад

Кэти

Кэти лежала на спине, Том – рядом с ней, обмениваясь с ней теплом и так же учащенно дыша. Коврик для пикника под ней весь смялся, лежать было неудобно, но она не стала менять позу. Мысли ее блуждали, пока Кэти размышляла об их отношениях. Денек оказался и вправду отличным, как и обещал Том. Он приложил немало усилий для организации этого пикника – принес все ее любимые вкусности и с любовью держал ее за руку, пока они сидели и болтали. Его подарок просто ее ошеломил – полный шок, но она достаточно быстро от него оправилась. Секс, который последовал за этим, был диким и необузданным – ни того ни другого не волновало, увидит ли их кто-нибудь. Настолько же наэлектризованным, как и в момент их первой близости. На эти короткие мгновения Кэти напрочь забыла о своих тревогах. Забыла о своих отмененных планах с друзьями.

У нее классный парень, кто поспорит? А что Том вечно требует, чтобы она проводила время только с ним, – так это вполне естественно в новых отношениях, повторяла себе Кэти. Может, это она несправедлива, ожидая, что он будет мириться с ее незрелыми друзьями, тогда как совершенно очевидно, что все они так окончательно и не выросли из студенческого возраста. Они же с Томом двинулись дальше – достигли другого этапа в своей жизни. Том не боится обязательств, и сегодняшний день – лучшее тому доказательство. А вот она боится, и отсюда, пожалуй, все ее колебания и попытки свернуть в привычную колею. Он может быть очень настойчивым, но это как раз то, что она и любила в нем – чего даже жаждала – с самого начала. Но теперь иногда – лишь иногда – эта настойчивость пугала ее.

Кэти приподнялась, опершись на локоть, и уставилась на Тома. Провела пальцем по его слегка приоткрытым губам. Такие мягкие… Высокие скулы, красиво очерченные; пронзительные глаза, большие и самого удивительного оттенка синего, который она только видела; темные волосы, волнистые и настолько художественно растрепанные, будто их специально так уложили в парикмахерской… Буквально все в нем заставляло ее сердце биться чаще. Физически он был совершенен. Но она не могла не чувствовать, что за всем этим кроется и нечто несовершенное. Что-то предостерегающе взывало к ней откуда-то из самой глубины подсознания, упорно выбрасывая тревожный красный флаг – настойчивый голосок, который все отказывался умолкнуть.

Но сейчас Кэти наслаждалась его прикосновениями, его запахом, его любовью к ней. Ну а об остальном можно побеспокоиться как-нибудь в другой раз. Тем более что теперь, наверное, уже все равно слишком поздно, поскольку она только что приняла из его рук обручальное кольцо.

Том

Я знал, что пикник и подарок окончательно завоюют Кэти. Ну как она могла не проникнуться? Как могла сказать «нет»? Судя по сексу, судя по тому, как она содрогнулась всем телом, когда я довел ее до оргазма, я определенно добился своего. Это был момент истины.

Если б только она не взяла и не испортила все, когда мы вернулись в квартиру…

Как она смеет так действовать у меня за спиной? Я ведь полностью доверял ей! Кэти знала, как сильно я люблю ее, как хочу ее. Как готов в лепешку разбиться ради нее! Я потратил столько времени и сил, а она отплатила мне ложью…

Перечитываю эсэмэски снова и снова.

Кэти издевалась надо мной, намекая, будто я силой заставляю ее отменить их мудацкие планы – будто она и вправду ничего не может с этим поделать. Она пытается выставить меня каким-то психопатом, помешанным на контроле? Выглядит все так, будто она хочет разрушить наши отношения! А ведь мы буквально только что посвятили себя друг другу. Неужели Кэти приняла кольцо, только чтобы успокоить меня, усыпить мою бдительность? Чтобы я не устраивал сцен? Ну и гондон же этот Айзек, мать его так, – вечно пытается втереться туда, куда не следует… Он явно хочет заполучить ее – я этого не потерплю. Его нужно остановить.

Хотя придется подождать своего часа. Реагировать немедленно, когда я так взвинчен, – выход не из лучших. Ну ничего, подожду. Проявлю терпение. А заодно определюсь с тем, как сделать так, чтобы Кэти гарантированно осталась со мной.

Глава 27

Бет

Сейчас

Поппи постоянно спрашивает, когда же папа вернется домой. Так что, прежде чем направиться в наш пустой коттедж, веду ее обратно в кафе. Я пообещала ей, что она сможет выбрать любую керамическую зверюшку для раскраски – что угодно, лишь бы ее маленькая головка была чем-то занята и она не расстраивалась из-за того, что папа и сегодня не расскажет ей сказку на ночь. Завтра будет даже еще хуже. Завтра выходной, когда Поппи обычно играет с ним во всякие игры, или мы все вместе идем прогуляться, или же едем в торговый центр «Уэстгейт» в Оксфорде и угощаемся там всякими вкусностями. На сей раз ничего из этого в наши планы не входит. «Хотя, может, в следующие выходные?» – пищит тихий голосок у меня в голове.

– О, спасибо, Люси! – говорю я, поскольку вижу, что она уже приготовила для нас столик со всем необходимым.

– Всегда пожалуйста. Привет, Поппи! – Люси протягивает руку и нежно ерошит ей волосы. – Как сегодня поживает моя любимая принцесса? Хорошо прошел день в садике?

Поппи хихикает.

– Хорошо прошел, спасибо, Люс!

Невольно ухмыляюсь. Здорово слышать смех Поппи, и мне жутко нравится, как вместо «Люси» она говорит «Люс» – это так трогательно… Я благодарна Люси за ее оптимистический настрой – моя помощница, как всегда, приподнято-жизнерадостна, несмотря на то, чем я успела с ней поделиться. Как будто этого разговора и не было. Хотелось бы и мне с такой же легкостью выбросить из памяти события последних нескольких дней – или, по крайней мере, затолкать их куда-то в самую глубину головы…

– Превосходно, рада это слышать. У меня тут есть несколько особенных зверюшек, которые ждут, чтобы их полюбили, – говорит Люси, взяв Поппи за руку и подводя ее к заранее заготовленному набору.

Делаю себе латте, наливаю апельсиновый сок для Поппи, выкладываю на тарелки два маффина с шоколадной крошкой и отношу все это к столику. Поппи надевает розовый фартук в цветочек и начинает рисовать. Она невероятно независима, особенно для трехлетнего ребенка, и не ждет, когда ей скажут, что делать. Отчасти это хорошо, но могу предположить, что в недалеком будущем это сулит определенные сложности. Сижу, спокойно наблюдая за Поппи и жуя маффин. Она оглядывается, когда тянется за баночкой с очередной краской, и говорит: «Я съем свой, когда закончу, мамочка», после чего возвращает своему лицу выражение глубокой сосредоточенности, нахмурив брови. Моя дочка такая милая, такая невинная… Мне просто невыносима мысль о том, что тоска по Тому так и поселится в ее маленьком сердечке на вечные времена. Что она так и будет чувствовать себя обиженной. Брошенной.

Тотчас отгоняю от себя эти мысли и, пока она занята рисованием, быстро обхожу кафе – подбираю использованные кружки, убираю только что освободившийся столик… Все что угодно, лишь бы остановить поток негативных мыслей. Уже почти четыре, до закрытия осталось всего ничего. Чем я заполню свой вечер, когда мы вернемся домой в коттедж? В шесть уложу Поппи, а в половине седьмого буду сидеть и есть какую-нибудь залежавшуюся дрянь из морозилки, разогретую в микроволновке, поскольку на этой неделе не утруждала себя ни готовкой, ни походами по магазинам. По телику будут показывать обычную чушь, но в данный момент меня абсолютно ничего не интересует. Может, просто завалюсь спать…

– Всем привет! – Шелковисто-мягкий голос вырывает меня из моих размышлений. В дверях стоит Адам, из-за его ног робко выглядывает мордашка Джесс.

– Привет, Адам, – говорю я, подходя к ним, после чего наклоняюсь к малышке, чтобы оказаться на одном уровне с ней. – И привет, Джесс! Поппи будет так рада, что у нее появилась подруга, с которой можно посидеть и порисовать… Она вон там.

Я показываю на заднюю часть кафе, на Поппи, которая погружена в творческие размышления и упоенно тычет кисточкой, размазывая зеленые пятна по всей фигурке, изображающей медвежонка. По телу вдруг разливается тепло, когда я вижу кончик розового язычка, высунувшегося из-за пухленьких губок, и сосредоточенно прищуренные глазки.

Джесс выходит из-за спины Адама и подходит к Поппи. Я рада, что ведет она себя не столь застенчиво, как в прошлый раз.

– Ну как вы? – Адам склоняет голову набок, глаза его ищут мои. – Не в обиду будь сказано, вид у вас очень усталый.

– Просто замечательно… Что можно грубо перевести как «окончательно дерьмовый», насколько я понимаю? – Неуверенно улыбаюсь, боясь вот-вот расплакаться и опять поставить себя в неловкое положение.

– Нет, вовсе нет! Если б я так думал, то так и сказал бы. – Он улыбается, а потом смеется. – Вы же меня знаете.

Все это хорошо, только вот я его совсем не знаю. Но в данный момент Адам – единственный человек, с которым я почему-то чувствую себя совершенно непринужденно. По какой-то причине доверяю ему, и меня охватывает невероятное чувство спокойствия, когда я оказываюсь в его компании. Но тут вспоминаю, что до недавних пор точно такое же чувство вызывал у меня Том, и сейчас я не готова сказать, что это пошло мне на пользу.

Тем не менее не вижу ничего плохого в том, чтобы поболтать с Адамом, пока девочки заняты рисованием. Они хорошо смотрятся вместе – почти как сестры, настолько они похожи. Ощущаю некий зуд внизу живота. Мы с Томом не обсуждали тему еще одного ребенка, когда у нас появилась Поппи. Хотя до этого частенько говорили о том, что семья без детей – не семья: Том заявлял мне, что хочет как минимум двух или четырех. «Определенно не нечетное число», – обычно добавлял он. Я в таких случаях твердо стояла на том, что с меня вполне хватит и двух. И вот теперь задаюсь вопросом: будет ли у нас вообще это? Хотя завести еще одного ребенка пока особо не жажду. До недавнего времени меня вполне устраивало и нынешнее положение дел.

– О чем задумались? – слышу я голос Адама и поворачиваюсь к нему.

– Простите. Сегодня я была в полиции, чтобы дать официальные показания, и узнала, что детективы из отдела по расследованию убийств увезли Тома в Лондон, чтобы допрашивать его там. Так что немного этим озабочена.

– Вполне объяснимо. Сочувствую, Бет. Просто не могу представить, насколько это тяжело – так вот ждать у моря погоды… Долго они еще имеют право его удерживать?

– До вечера субботы. Насколько я понимаю, у них есть время до двадцати ноль-ноль. – Прерывисто выдыхаю и смотрю в глаза Адаму. – А вдруг его не отпустят? Что, черт возьми, нам делать, если ему предъявят обвинение, Адам?

В каждом моем слове сквозит отчаяние.

– Если честно?.. По-моему, самое лучшее – это ломать голову над решением проблемы, когда она по-настоящему возникнет, Бет. Вот единственный способ все это преодолеть. Во всяком случае, именно так я и поступаю. Буквально час за часом, день за днем. Я не склонен заглядывать в будущее – это слишком страшно. В такие моменты я теряю контроль над собой. Как-то мне дали один полезный совет: если не можешь что-то изменить, просто отпусти это, постарайся не обращать внимания. Иначе с ума сойдешь от беспокойства.

– А если бы я могла что-то изменить?

Адам хмурится.

– Что вы имеете в виду?

– Неважно, – отвечаю я. – Ой, вы уже тут так долго сидите, а вам даже чашечку чая не предложили… Какое ужасное тут обслуживание! – говорю я, просияв и наконец переходя к роли гостеприимной хозяйки. – Чего желаете?

Адам несколько секунд смотрит на меня, прежде чем ответить:

– Лимонад, пожалуйста.

Поворачиваюсь и направляюсь к стойке, но чувствую на себе тяжесть его взгляда – он знает, что я собиралась сказать что-то еще. И понимает, что в самый последний момент прикусила язык.

Глава 28

Бет

Сейчас

– Папа опять ушел на работу? – изумляется Поппи, как только вбегает в мою спальню, запрыгивает на кровать и подползает ко мне.

Пять утра. Суббота. К большому сожалению для моего режима сна, она еще не умеет отличать будни от выходных. Прошлой ночью, укладывая Поппи спать, я попросила ее – буквально в полном отчаянии – дать маме возможность поваляться утром в постели, ради бога, и если она проснется до того, как свет пробьется сквозь занавески, оставаться в своей спальне и поиграть со своими плюшевыми зверюшками. Это был шаг, заранее обреченный на провал, так что благополучно и провалился. Хотя не то чтобы я спала или даже просто мирно нежилась в постели – мой разум был слишком занят, обсасывая каждую возможность, каждый путь, по которому сейчас может пойти наша жизнь.

– Да, Поппи, мне очень жаль. Он… – Собираюсь уже сказать «скоро будет дома», но нельзя и дальше вводить ее в заблуждение. Нельзя давать ложные обещания. – Его не будет еще какое-то время, – говорю я, и эти слова застревают у меня в горле, поскольку я знаю, что даже это может оказаться не совсем правдой. Если ему предъявят обвинение, до суда пройдет некоторое время, а потом, если его признают виновным…

Острая боль пронзает виски. Я не могу позволить моей маленькой девочке расти без отца, как росла сама.

«Черт бы тебя подрал, Том!»

* * *

Нервы не дают мне проглотить ни крошки. Сижу, наблюдая, как Поппи поглощает свой завтрак, и меня откровенно подташнивает. Дождь или, наверное, даже град барабанит по оконным стеклам – я даже не потрудилась раздвинуть занавески, чтобы посмотреть. Сквозь плотную темно-зеленую материю практически не проникает свет – я прячусь от всего остального мира, укрывшись в своем коттедже. Некая часть меня желает еще дальше зарыться в глубины жалости к себе, но приходится думать о Поппи. Да и особый статус нынешнего дня несомненно затмевает все остальное.

Ведь сегодня тот самый день.

«Осталось одиннадцать часов…»

Звонит Максвелл, чтобы «подготовить» меня к тому или иному исходу: возвращению Тома домой или же к тому, что его обвинят в умышленном убийстве. Как ни странно, я одинаково боюсь обоих вариантов развития событий. Хотя, пожалуй, это не так уж и странно. Надо дать себе передышку – это были самые напряженные и трудные дни в моей взрослой жизни, и совершенно естественно, что я не нахожу себе места и нервничаю – независимо от того, освободят его без предъявления обвинений или нет. А еще Максвелл говорит, что чисто теоретически ему могут предъявить обвинение, но все равно выпустить под залог до суда. Мне это представляется наихудшим вариантом. Как мы оба будем с этим справляться? Как сможем быть вместе, если Том вернется домой, но в роли обвиняемого в убийстве Кэти? Даже представить себе не могу, как перевернется при этом наша привычная жизнь или какие разговоры мы будем вести. Спрашиваю у Максвелла, будет ли вообще рассматриваться возможность освобождения под залог, учитывая характер обвинения. Разве его сразу же опять не посадят? Человек, обвиняемый в убийстве, наверняка ведь считается потенциально опасным – пусть даже и для самого себя, если и не для других?

– По-всякому может выйти, Бет… – говорит он. – Это достаточно давнее преступление, и у Тома нет никакого криминального прошлого – ни предыдущих судимостей, ни просто чего-то такого, что привлекло бы к нему внимание полиции до этого. Да у него нет даже какого-нибудь несчастного штрафа за неправильную парковку! Он чист как стеклышко.

– Судя по всему, это не так, Максвелл, иначе мы не оказались бы в такой ситуации, верно? – Горло у меня сжимается. Как он может замалчивать такие факты, что, во-первых, Тома арестовали – и, следовательно, у полиции явно должны иметься какие-то улики против него, – а во-вторых, что он солгал о том, что был на работе? И бог знает о чем еще.

– Ну, я как раз собирался добавить одну оговорку. Как я уже говорил, Бет, детективы утаивают определенные улики, и, что бы эти улики из себя ни представляли, ничуть не исключено, что они могут привести к отказу в освобождении под залог.

Голос Максвелла звучит напряженно. Почему у меня такое впечатление, что это он что-то скрывает, а не полиция?

– Том просил вас не рассказывать мне всего, потому что боится, что я не справлюсь с правдой? Вы уверены, что мне больше ничего не нужно про него знать?

– Он ваш муж, Бет. Вы должны знать его лучше всех прочих.

Улавливаю намек на сарказм – а может, даже и упрек, скрытый в его словах. Естественно, он прав. Я должна знать его лучше любого другого. Тот факт, что я не устраиваю демонстраций протеста – не ору на всех углах насчет вопиющей несправедливости ареста, твердо убежденная в невиновности Тома, – выглядит не лучшим образом. Не показывает, какая я верная, заботливая жена.

– Да, я знаю его, Максвелл. И он хороший муж и отец, – твердо говорю я. – Я уже говорила это детективам, еще когда они впервые пообщались со мной, и скажу то же самое любому другому, если кто спросит. Том ничего не сделал бы Кэти.

Это мое заверение, похоже, малость запоздало – слышу глубокий вздох Максвелла на другом конце провода.

– Тогда доверьтесь системе правосудия, Бет. Если Том невиновен, улики могут быть в лучшем случае косвенными.

Сердце у меня падает. В голове звенят тревожные звоночки.

– Если он невиновен? Вы что, не верите, что это так?

– Да нет же, конечно, верю! Я давным-давно знаю Тома, и он не раз давал мне грамотные финансовые советы. Том никогда не производил впечатления человека, способного кого-то хоть пальцем тронуть. Но полиция все еще ведет расследование, и, основываясь на том, что, по словам детективов, у них на него уже есть и что они все еще изучают, я пока не готов предсказать, в какую сторону это сдвинется. Но будьте уверены в одном: что бы ни случилось в дальнейшем, наилучшая юридическая защита ему обеспечена.

Вешаю трубку и расхаживаю по комнате, заламывая руки, столь же беспокойные и неугомонные, как и мои мысли. Я просто хочу, чтобы поскорей наступил вечер – мне нужно, чтобы все это наконец закончилось. Вытираю кухонный стол и веду Поппи наверх одеваться. А потом, пока она играет в «звериную больницу» со своими плюшевыми игрушками, плюхаюсь на диван в гостиной и включаю радио – чисто для фона. Утренние новости немного отвлекают от горестных дум. Это проблемы других людей, а не мои собственные. Хотя, поскольку голос диктора становится все более серьезным, вскоре я начинаю думать, что это, пожалуй, не лучший способ отвлечься. Прогулка по окраине деревни была бы лучшим вариантом, да и свежий воздух явно пойдет на пользу мне и Поппи. Если, конечно, на нас не будут пялиться. Теперь уже абсолютно все в Лоуэр-Тью наверняка в курсе про арест Тома. Это так унизительно…

Я вообще-то редко задумываюсь о своей прошлой жизни в Лондоне, но прямо сейчас испытываю непреодолимую тягу к анонимности, которую предлагает огромная столица. Да, у меня были друзья и коллеги, которые знали меня и кое-что знали о том, что происходит в моей жизни, но широкого интереса к моим делам не было. В частности, никого не волновало, чем я занимаюсь или не занимаюсь. Лоуэр-Тью – это полная тому противоположность. Хотя, слыша о регулярных смертях в городе – сейчас вот в новостях сообщают о каком-то подростке, погибшем от удара ножом, обнаружении тела секс-работницы и очередном водителе, скрывшемся после смертельного наезда на пешехода, – я вдруг понимаю, что мне просто повезло оказаться здесь, в относительной безопасности глухой деревушки. Мне пришлось отказаться от анонимности ради более безопасной среды для Поппи. И мы приняли правильное решение, переехав сюда, независимо от моего нынешнего статуса «знаменитости».

Молюсь, чтобы к концу дня всеобщее внимание переключилось с меня на что-нибудь еще. Но грязь, как говорится, прилипает. Неужели тот факт, что Тома арестовали, и вправду будет благополучно забыт, даже если ему и не предъявят обвинения? Полагаю, что такое может произойти разве что если обвинение предъявят кому-нибудь другому. В противном случае мой муж навеки останется на подозрении. Жизнь Поппи здесь всегда будет омрачена этим.

Неужели придется опять переезжать?