Текст книги "Жена серийного убийцы"

Глава 29

Бет

Сейчас

Поппи идет, смешно переваливаясь: ярко-желтый анорак, такой же, как у меня, плотно облегает ее маленькое тельце, а резиновые сапоги доходят ей до колен – и то и другое сковывает движения. Ночью прошел сильный дождь, так что образовалось множество луж приличного размера, и я позволяю Поппи идти чуть впереди меня, чтобы она могла первой добраться до них. При виде неподдельной радости на ее маленьком личике, когда она скачет и плещется в наполненных водой ямах на дорожке, на глаза у меня наворачиваются слезы. Я должна защитить ее, несмотря ни на что.

Поппи умоляет меня присоединиться – и на какой-то восхитительный миг я забываю об окружающем мраке и просто наслаждаюсь компанией своего яркого, красивого трехлетнего ребенка, когда мы мчимся к очередной луже и весело визжим, а фонтанчики воды плюхают вокруг нас.

Но тут в голове вновь сгущаются тучи, и жгучий, дико перекрученный клубок беспокойства, дремлющий у меня в животе, пробуждается к жизни.

«Осталось шесть часов».

Любому, кто наблюдает сейчас за нами, мы можем показаться совершенно счастливыми и беззаботными – Поппи так уж точно, – но для меня знание того, что может произойти, держит это краткое счастье в заложниках. Смотрю на тяжелые от влаги темно-серые тучи, которые катятся по небу, угрожая в любой момент разродиться дождем. Просто не могу не подумать, насколько это символично.

– Пора домой, маленькая моя Поппи-поппет, – говорю я. Та не капризничает – просто поднимает ручку, чтобы я взяла ее в свою. По-моему, она устала. Я, конечно, этому рада. Мы разворачиваемся и направляемся обратно через деревню – к счастью, не попадаясь никому на глаза. Сейчас мне не под силу справиться с вежливой беседой – или, что еще хуже, с чьими-то плохо завуалированными попытками избежать меня. Единственный человек, с которым я была бы сейчас не прочь столкнуться, – это Адам. По крайней мере, я знаю, что он не пытается судить меня. Пока что.

«Еще пять часов».

Укрывшись в тепле и уюте нашего дома, мы с Поппи устраиваемся на диване и смотрим «Твирливус»[16]16
  «Твирливус» (англ. Twirlywoos) – британский детский мультсериал для малышей дошкольного возраста.


[Закрыть]. Это, пожалуй, единственный уровень телепрограммы, который сейчас соответствует моему состоянию. Поппи очарована яркими персонажами, похожими на птиц, и, пока она молчит, я ловлю себя на том, что веки у меня закрываются от усталости.

«Осталось четыре часа».

Какой-то пронзительный звон вырывает меня из дремоты. Поппи больше нет рядом. Суматошно вскакиваю, на миг совершенно ошеломленная и дезориентированная. Но тут же расслабляюсь, когда вижу, как она, скрестив ноги, сидит на ковре в нескольких дюймах от телевизионного экрана, подняв к нему личико. Это был мой мобильник? Или домашний телефон? Во всяком случае, звон прекратился. Тру глаза, облизываю пересохшие губы и говорю Поппи, что сейчас принесу нам что-нибудь попить. Все тело ломит, когда вхожу на кухню, – мышцы затекли оттого, что я заснула на диване. Бросаю взгляд на кухонные часы. Пять пятнадцать – меня сморило надольше, чем я думала. Так что уже вполне можно начать готовить что-нибудь на ужин.

«Осталось меньше трех часов».

* * *

Изо всех сил стараюсь читать сказку Поппи голосами, которые так хорошо умеет изображать Том. Она смеется, и я знаю – это потому, что я откровенно лажаю, но на сей раз она мне этого не говорит. Укладываю ее, оставляя включенным ночник, и целую на ночь. Сердце у меня замирает, когда она опять спрашивает, когда же ее папа вернется домой. Очень скоро я сама это выясню.

«Остался ровно час».

Звонит мой мобильник. Еще слишком рано для известий от Максвелла, но тем не менее адреналин уже вовсю растекается по моим жилам. Стук в груди начинает стихать, когда я вижу идентификатор вызывающего абонента.

– Привет, Адам. Все в порядке?

– Думаю, это скорее я должен задать вам этот вопрос. Ничего пока не слышно?

– Я жду звонка сразу после восьми. В восемь их время истекает. Но я думаю, что они могут предъявить ему обвинение или освободить его в любое время, так что…

– Ах, черт, ну да… Тогда лучше мне не занимать линию, – говорит он. – Простите, что не вовремя позвонил.

Чувствую его смущение, и мне его жаль.

– Нет, правда все в порядке. Если честно, мне не помешало бы немного отвлечься – сегодняшний день и так достаточно затянулся, но этот последний час время как будто идет вспять, клянусь. Это просто убивает меня, – говорю я.

– Могу себе представить… Время имеет привычку так поступать, когда вы отчаянно желаете, чтобы оно пролетело незаметно. А потом, когда вы наконец хотите перевести дух, подвести итоги и насладиться моментом – продлить его как можно дольше, – оно начинает нестись со скоростью света. – Голос у него по-прежнему мягкий, но я могу сказать, что речь идет о его опыте потери Камиллы. – Понимаю, что несу чушь… У меня вообще швах с аналогиями.

– О, никакая это не чушь, все так и есть, поверьте мне! Чем вы сегодня занимались? – спрашиваю я, чтобы сменить тему и попытаться выдернуть и его, и себя из пучины страданий.

Разговариваем, по моим прикидкам, минут десять, но когда я иду на кухню, чтобы промочить горло, и бросаю взгляд на настенные часы, меня охватывает паника.

– Адам! Мне пора закругляться, простите! Уже восемь!

Он вздыхает, бросает короткое «Удачи!» и вешает трубку.

Черт, я пропустила звонок Максвелла? Как я могла такое допустить? Поспешно залезаю в меню мобильника. Никаких пропущенных звонков. Швыряю телефон на кухонную стойку и успокаиваюсь. Во рту сильный привкус желчи – за весь день я не съела ни крошки, и в желудке нет ничего, кроме кислоты.

«Ну пожалуйста, поспешите, и давайте поскорей со всем этим покончим!»

Одиннадцать минут девятого.

Мой телефон упорно молчит. В отличие от назойливого шума в ушах. Даже боюсь подумать, какое у меня сейчас может быть кровяное давление. И насколько быстро меня хватит инфаркт или инсульт, прежде чем я узнаю про Тома.

– Ну звони уже! – взываю я к своему телефону.

И тут это и происходит.

Хочется сию секунду расплакаться – напряжение слишком велико. Несколько секунд просто таращусь на экран. Имя «Максвелл» на нем наполняет меня страхом.

Я хочу знать и при этом совсем не хочу ничего знать.

Как только я отвечу, все станет по-другому. Наши жизни изменятся, каким бы ни был результат. Мы – как те коты в ящике Шредингера.

На данный момент Том одновременно и невиновен, и виновен. Готова ли я к реальности, которая мне предстоит?

С глубоким вздохом нажимаю кнопку, чтобы принять вызов.

– Бет?

Засевший во мне трус хочет немедленно нажать на «отбой».

– Да-да, это я, – отвечаю я Максвеллу, удивляясь слабости своего голоса.

– Итак, – говорит он. – У меня есть кое-какие новости.

Мир вокруг перестает вращаться; меня начинает мутить. Я вот-вот упаду.

– Дышите глубже, Бет. – Голос Максвелла звучит отстраненно. Делаю, как он говорит.

– Продолжайте, – произношу я, поспешно усаживаясь, пока не успела упасть в обморок.

Следующие слова из уст Максвелла определят наше с Поппи будущее.

Глава 30

Бет

Сейчас

– Очень сожалею, Бет… Тому только что официально предъявлено обвинение в убийстве Кэти Уильямс.

Все остальное, что говорит Максвелл, заглушает бешеный стук моего сердца. Противоречивые мысли у меня в голове наталкиваются друг на друга, эмоции врезаются в них и разбиваются вдребезги – понятия не имею, что делать, как реагировать, что сказать… Успеваю уловить слова «в освобождении под залог отказано», прежде чем голову раскалывает жуткая боль, парализуя меня, и жму на «отбой», так ничего и не ответив. Не потребовав у Максвелла хоть каких-то объяснений и не попытавшись выяснить, что будет дальше.

Я даже не спросила у него, можно ли поговорить с Томом.

Мне нужно срочно прилечь.

В комнате сгущается тьма.

* * *

– Мамочка! – Маленькие ручки настойчиво толкают меня в плечо, и я открываю глаза.

«О нет – это сколько же я проспала?» Все еще ничего не соображая, медленно сажусь.

– Поппи, детка, ты почему не в постели?

Не может быть, чтобы уже наступило утро! Резкая боль в голове слегка притупилась, но меня опять охватывает тошнота – кислота в желудке бурлит, угрожая вырваться наружу.

– Ты не пришла, когда я звала! – хнычет она. Лампа возле кровати освещает ее заплаканное личико. Я не помню, как включила лампу, даже не помню, как улеглась в постель. Пытаюсь собрать по крупицам свои последние воспоминания, и звонок Максвелла вновь лавиной обваливается мне на голову.

О господи… Что я скажу Поппи?

– Прости, милая… Тебе приснился плохой сон? – Запускаю руку под подушку Тома, вытаскиваю свой мобильный телефон и смотрю на время. Нет еще и полуночи. – Не хочешь запрыгнуть ко мне?

Откидываю одеяло со стороны Тома.

– А где папа? – Поппи трет глаза, губки ее надуты.

Вот оно… Вот тут-то мне и нужно выдать ей нечто более материальное, чем «он в командировке». Но я плоховато соображаю, чтобы придумать что-нибудь получше. Что-то поближе к истине.

– Его какое-то время не будет дома, Поппи. У него важная работа, – говорю я, протягивая руку и затягивая ее на кровать. Мы прижимаемся друг к другу, и я глажу нежную кожу у нее на щеке. – Давай-ка поспим, моя крошка.

На данный момент она, похоже, удовлетворена этим кратким объяснением, но я знаю, что это ненадолго. Понятия не имею, чего Поппи нахватается, оказавшись за пределами этих четырех стен. Не станет ли новость о предъявленном Тому обвинении, его возможном осуждении для нее еще большим ударом, чем просто его отсутствие дома? Теперь заснуть уже нереально – никак не могу приглушить свои тревоги. Когда взойдет солнце, проснутся ли все под новость о том, что Тома обвинили в убийстве? Будут ли и дальше поддерживать меня Джулия и остальные мамаши, Люси и Адам, когда узнают об этом? Очень удачно, что я начала заводить более тесные отношения с обитателями деревни, но все еще только началось, и сейчас этого может оказаться недостаточно. Это отнюдь не та настоящая дружба, которая способна выдержать подобные откровения.

Но, может, они проявят доброту хотя бы ради Поппи?

Глава 31

Гладкие, чистые руки сжимают ей горло. Все крепче и крепче, пока она не может сделать ни вдоха. Его вес начинает давить на нее, его колени все сильней сдавливают ей бока – но воздуху, уже попавшему в легкие, некуда деться. Тот по-прежнему заперт, горя огнем внутри ее слабеющего тела. Она представляет, как ее легкие лопаются, словно туго надутые воздушные шарики. Ощущение, которое поначалу казалось почти приятным, теперь стало болезненным. Она все сильней извивается под ним – протягивает руку, чтобы упереться ему в грудь, оттолкнуть его. Его хватка не ослабевает.

Он собрался убить ее?

Ее выпученные глаза уставились на влажное пятно на потолке. Неужели это будет последним, что она увидит в жизни? Все должно было быть совсем не так!

Края пятна над ней начинают расплываться. Темнеть. Она понемногу проваливается в небытие.

И тут вдруг судорожный выдох сквозь широко разинутый рот.

В глазах вновь проявляется свет, когда воздух выходит и тут же резко всасывается обратно в легкие – снова и снова, пока не возвращается способность говорить.

– Ты что, охренел? – кричит она, потирая горло.

Он лишь улыбается.

– Серьезно, никогда больше так не делай! Почему ты не остановился?

– Иногда я не знаю, как это сделать, – говорит он с пожатием плеч, отстраняясь от нее и опускаясь на кровать. – Хотя тебе явно понравилось. Ничуть не меньше, чем мне.

Пока ее дыхание выравнивается, она думает об этих его словах.

Нет уж, хрена с два ей понравилось!

Впервые за все время она по-настоящему испугалась.

Еще несколько секунд, и, пожалуй, уже не удалось бы прийти в себя!

Он встает и направляется в ванную. Слышно, как начинает шуметь душ.

Это последний раз, когда она позволила ему зайти так далеко!

Она больше не может ему доверять.

Глава 32

Том

Сейчас

Это словно ночной кошмар наяву… Как, черт возьми, они могут утверждать, будто у них достаточно доказательств, чтобы выдвинуть обвинение? Ведь даже тело так до сих пор и не найдено – чушь собачья! А Максвелл просто сидел сиднем, слушая всю эту муру. И ничего не сказал. Ничего не сделал. Жалкая сволочь!

Физиономия судейского чиновника выглядит так, будто его ужалил целый пчелиный рой. Тупо смотрю на него, пока он зачитывает текст обвинения. Слова «вы будете находиться под стражей до тех пор, пока вас не доставят для явки в суд» не удостаиваются протеста со стороны Максвелла и, несмотря на весь мой ужас и недоверие, с моей собственной. Их смысл медленно проникает в сознание.

Я не попаду сегодня домой.

Не увижу Бет или Поппи.

В том, что в залоге было отказано, отчасти и моя вина, я знаю. Максвелл и вправду говорил, что молчание касательно моего местонахождения во вторник сыграет против меня – что это добавит полиции еще одну ниточку, за которую можно будет потянуть, – но у меня просто не было выбора. Вероятно, именно поэтому меня не выпустили под залог, а не из-за каких-то уже имеющихся у них доказательств. Может, сочли, что я способен удариться в бега.

Господи… Я могу загреметь за решетку до скончания своих дней.

«Не думай так!»

Максвелл приведет веские доводы в мою защиту. Бет поможет ему. В конце концов, все закончится хорошо. Все это лишь временные трудности. Меня никак не могут признать виновным в убийстве. Моя связь с последним известным местонахождением Кэти и несколькими случайными электронными письмами, слова́ ее дружков-наркоманов и ее отца – отца, с которым у нее не было практически ничего общего в жизни, – может, всего этого и хватило КПС, чтобы позволить полиции предъявить мне обвинение, но этого явно будет недостаточно для присяжных. Этого мало. «Вне всяких разумных сомнений» – вот что прокурорским придется доказать. Доказать, что я и вправду совершил то, в чем меня обвиняют, а тут нету у них ни хера. А у меня есть Бет – она бросит мне спасательный конец.

«Но она не сможет предоставить алиби…»

Хотя у них нет тела. Они понятия не имеют о времени смерти, так что на черта мне алиби?

Когда эти мысли захватывают меня целиком, поднимается паника. Грудь судорожно сжимается, руки покалывает.

– Я плохо себя чувствую, – выдавливаю я, сгибаясь пополам. Похоже, у меня сердечный приступ…

– Давай-ка, парень, – слышу я, когда чьи-то руки проникают мне под мышки, поднимают меня и подтаскивают к ближайшему стулу. – Опусти голову между коленей – у тебя просто обморок, вот и все. Только не паникуй.

Ему легко говорить! Вся его жизнь не разваливается у него на глазах, как моя…

Ну почему, черт возьми, все это произошло именно сейчас?

Глава 33

Бет

Сейчас

– Она ведь просто не могла не знать?

Шепот с равным успехом может быть криком.

Крепко сжимая ручку Поппи в своей, расправив плечи и высоко подняв голову, я быстро прохожу мимо группы матерей, стоящих у входа в садик. Внутри у меня все переворачивается, и по-прежнему мутит, но не могу позволить им увидеть, насколько я взвинчена. Бо́льшую часть вчерашнего дня я провела в полубессознательном состоянии, все пытаясь прикинуть, каким боком мне отскочит тот факт, что Тому все-таки предъявили обвинение. Силясь предугадать, как отреагирует клуб деревенских мамаш. И как подобное развитие событий скажется на Поппи. Очень хорошо, что у меня было целое воскресенье, чтобы взять себя в руки, но теперь, когда я слышу такие вот обвиняющие шепотки, паника вновь начинает поднимать голову.

Зайдя внутрь, сразу ищу дружелюбное лицо Ванды – одной из младших воспитательниц, с которой, как я знаю, Поппи связывают особо теплые отношения.

– Доброе утро, Поппи! – лучезарно улыбается Ванда, направляясь к нам. Я с облегчением вздыхаю, увидев ее. Поппи явно не хочет отпускает меня, и мне остается лишь гадать, ощущает ли она мое беспокойство.

– У нас была не очень хорошая ночь, – тихо говорю я.

Ванда все уговаривает Поппи отпустить мою руку, протягивая взамен свою.

– Дайте нам секундочку, миссис Хардкасл. Я сейчас вернусь. – Сочувственно улыбнувшись, она отводит Поппи в книжный уголок, где уже сидят тройняшки, вполголоса о чем-то переговаривается с главной воспитательницей и возвращается ко мне.

– Все с вашей малышкой будет в порядке. За нее не переживайте, – понимающим тоном произносит она.

– Хотя я все равно была бы крайне признательна, если б сегодня вы смогли уделить Поппи чуть больше внимания. И, пожалуйста, позвоните мне, если она вдруг запросится домой.

– Конечно-конечно. Я тут быстренько перекинулась парой слов с Зои – сейчас она малость занята, но предлагает вам чуток задержаться после того, как вы заберете Поппи… Вы не против с ней потом немного пообщаться?

– Да, спасибо, это было бы полезно.

– Ну вот и отлично, – говорит Ванда. – Нам стоит объединить усилия, чтобы пребывание Поппи в садике обошлось без негативных последствий.

– Полностью с вами согласна, – с облегчением отвечаю я. Разговор наистраннейший – ничего вроде не сказано, но понимание достигнуто, а значит, она уже все знает. Могу лишь предположить, что в ближайшие дни мне предстоит еще несколько подобных бесед. Или в ближайшие недели. Или даже месяцы. От осознания этого резко учащается пульс, и я поспешно ретируюсь, прежде чем тело успело отреагировать еще сильней.

Мамаши все стоят, сбившись в кучу, как ведьмы на шабаше, – теперь они вышли за ворота, и я не могу пройти мимо, сделав вид, будто просто никого не заметила. Брошенное кем-то «она ведь просто не могла не знать» эхом отдается у меня в голове, и теперь, когда я приближаюсь к ним, до меня доносится еще один обрывок фразы.

«Нельзя так долго быть замужем и не иметь представления…»

Долю секунды пытаюсь убедить себя, что говорят они о чем-то совершенно не связанном со мной. Может, это мои расшатавшиеся нервишки порождают у меня уверенность, что люди обязательно будут сплетничать, делать поспешные выводы и сразу же поверят любым обвинениям? Наверное, у меня просто паранойя? Они могут обсуждать кого угодно – может, кто-то из их кружка завел роман?

Это не так, конечно же. Больше ничего интересного в Лоуэр-Тью не происходит.

Это про меня. И их лица подтверждают это, когда я подхожу ближе. У некоторых хватает приличия делать смущенный вид и отворачиваться, но другие демонстративно смотрят мне прямо в глаза. В том числе и Джулия. На какой-то ужасный момент мне кажется, что теперь мне нечего рассчитывать и на ее поддержку, но тут лицо ее смягчается, и она отходит от остальных.

– О, милочка, мне так жаль, что вам пришлось услышать столь жуткое известие! – проникновенно говорит она, кладя мне руки на плечи и затягивая в объятия. Мне требуется несколько неловких секунд этого объятия, прежде чем я тоже поднимаю опущенные по бокам руки и обнимаю ее в ответ. Не полагается ли в такой момент расплакаться? Интересно, заставит ли это их испытать какие-то иные чувства? Но слезы не приходят. Мои слезные протоки иссякли – в запасе не осталось ни капли, даже если б мне захотелось поплакать чисто для виду.

– Спасибо, Джулия, – говорю я, осторожно высвобождаясь из ее объятий. – Ну и дела, а?

– Ну да, ну да… Как гром среди ясного неба, – отзывается она, повернувшись к остальным. – Мы это как раз только что обсуждали, правда, девочки? Какое это наверняка для вас ужасное потрясение, бедняжка…

Это явно не то, что они обсуждали, но я вынуждена выразить свое согласие. Вообще-то неискренняя забота Джулии – это как раз то, чего я и ожидала. Я все еще считаюсь тут «понаехавшей», в котле местной общественной жизни по-прежнему не варюсь – разве что перекидываюсь парой слов с народом в кафе, местной частной инициативе особого внимания не уделяю, и они едва знают Тома. Все эти два года я была полностью сосредоточена на своей семье и бизнесе, и вот теперь это возвращается ко мне бумерангом. Поскольку, хоть я и знаю, что их причины не совсем искренни, мне нужны эти женщины. Мне нужна их поддержка, какой бы поверхностной она ни была. И я все еще могу построить настоящую дружбу, если хорошенько постараюсь, – даже в столь мрачных обстоятельствах.

Мыслями возвращаюсь к Адаму. Он всегда отвозит Джесс в детский сад как можно раньше – в основном, как он мне сам признался, чтобы избежать всего этого «Мамсгейта», в чем я его ни капельки не виню. Адам тоже уже знает про Тома? Похоже, это единственный человек, к которому я могу обратиться за искренней поддержкой. Что-то во мне хочет позвонить ему, но я боюсь того, что могу услышать. Хотя хочется думать, что он не обманет моих ожиданий, что будет относиться ко мне как раньше. В конце концов, это же не мне предстоит предстать перед судом!

Хотя, пожалуй, это не так. Судя по бормотанию мамаш у ворот, не исключено, что это далеко не так.