Текст книги "Я рожден(а) для этого"

АНГЕЛ РАХИМИ

– Тебя хорошо кормят? – спрашивает папа.

– Нет, пап, они не подпускают меня к холодильнику, приходится перебиваться пакетиком чипсов, который ты дал мне вчера.

– Что ж, по крайней мере, это звучит как настоящее приключение.

Я тяжело вздыхаю, прислоняюсь к стене в коридоре и перекладываю телефон в другую руку.

– Не волнуйся. Я отлично провожу время.

– Знаю, – отвечает папа. – Но вы с мамой вчера так поругались… Я просто хочу удостовериться, что с тобой все в порядке. И мама не унимается по поводу этого телешоу, «Озабоченность в сети»…

– Пап, оно называется «Одиночество в сети».

– В общем, если верить твоей матери, эти одинокие и озабоченные обязательно украдут тебя и продадут в сексуальное рабство.

– Мы с Джульеттой несколько лет общались по скайпу. Она очень милая, заботливая и совсем не похожа на мужика, который хочет накачать меня наркотиками и убить.

– Рад это слышать, – смеется папа.

– Мама до сих пор злится? – осторожно спрашиваю я.

– Думаю, да. Сегодня утром она печатала так громко, что я начал беспокоиться за клавиатуру.

Теперь мы оба смеемся.

– Мне кажется, она просто обижена, что ты не пускаешь ее в эту часть своей жизни.

– В смысле?! Я все время говорю о «Ковчеге». Не понимаю, почему это стало для нее сюрпризом.

– Фереште, справедливости ради, для меня это тоже стало сюрпризом.

– Почему?

– Наверное… Полагаю, я даже не подозревал, что ты настолько увлечена этой группой. И когда ты ни с того ни с сего стала кричать на мать…

– Она тоже на меня кричала!

– Знаю, знаю. Но я в жизни не видел тебя такой злой, девочка моя. Ты же у нас обычно тихоня. Вот мы все и удивились, мягко говоря.

Теперь мы с папой молчим. Что-то подсказывает мне, что я недооценила вчерашнюю ссору с мамой. Вообще я хорошо лажу с родителями. Конечно, я не рассказываю им всё-всё-всё, но делюсь многим, и мы любим вместе посмеяться. Но то, как мы с мамой вчера друг на друга кричали… Теперь я понимаю, почему их шокировало мое поведение.

– Ну… Мне жаль, что так получилось. Простите, – бормочу я. – Но эта группа для меня и в самом деле очень важна.

– Знаю, – повторяет папа. – Но мы беспокоимся, что, быть может, она слишком важна.

– О чем ты? Я не понимаю.

– Ну… Что для тебя она важнее учебы.

– Пап, я же говорила, что церемония прощания со школой – пустая трата времени…

– Я не об этом. Ты уже не маленькая девочка. Скоро ты будешь учиться в университете, потом найдешь работу, начнешь новую жизнь. Мы просто хотим быть уверены, что ты помнишь об этом. Иногда создается впечатление, что у тебя на уме только эта группа. Ты все время о ней говоришь.

– Вот и не все время! – возражаю я, хотя в глубине души знаю, что папа прав. Все разговоры с родителями так или иначе сводятся к «Ковчегу». Они терпеливо слушают меня, но вряд ли понимают, почему я так горю этим.

– Мы просто переживаем за тебя, Фереште.

Я смеюсь, не зная, что ответить.

– Пап, я всего лишь иду на концерт.

В коридоре появляется Джульетта с чашкой чая в руках. Она успела причесаться и убрать волосы в свободную французскую косу. Видимо, у меня на лице написано, что разговор зашел куда-то не туда. «Все в порядке?» – спрашивает она одними губами.

Я киваю.

– Фереште, ты куда пропала?

– Я здесь, пап.

– Ты, главное, береги себя. Мы волнуемся.

– Знаю. Но я у вас вроде не совсем глупая. Постараюсь ни во что не влипнуть.

– Ты очень умная. Может, даже умнее нас.

Я слабо улыбаюсь.

– Не, вы в этом доме точно самые умные, – говорю я, напоследок еще раз заверяю отца, что все со мной будет в порядке, и вешаю трубку.

– Что случилось? – спрашивает Джульетта, присаживаясь на батарею.

– Папа звонил. Мама до сих пор злится.

– Ох, – сочувственно морщится Джульетта.

– Да не парься, – успокаивающе смеюсь я. – Это же родители. Мама остынет и поймет, что была неправа.

Джульетта хмыкает и отводит взгляд. О том, что такое ссоры с родителями, она знает не понаслышке. Отец и мать Джульетты – известные юристы, мастера своего дела. Старшие дети пошли по их стопам. А Джульетта хочет учиться на театрального художника.

– Да уж, – говорит она, и на лице ее возникает странное выражение, словно ей неловко обсуждать со мной подобные вопросы. Может, так оно и есть. Если подумать, в наших разговорах мы почти не касались родных.

Мак не находит лучшего времени, чтобы с громким топотом спуститься по лестнице, на ходу застегивая ремень. Завидев Джульетту, он принимается судорожно приглаживать волосы.

– О чем болтаете? – спрашивает он. Любопытный какой.

– Разумеется, тебя обсуждаем, – отвечает Джульетта с проказливой улыбкой, в которой я сразу узнаю свою подругу.

Они с Маком удаляются в сторону гостиной, а я стою и гипнотизирую взглядом телефон, пытаясь сообразить, что же отец хотел сказать о маме.

Мама не понимает меня. Не понимает, почему какая-то музыкальная группа так много для меня значит.

А еще они волнуются за мое будущее. Они не говорят об этом вслух, но я и сама прекрасно знаю, что способности у меня средние, особенно по сравнению со старшим братом. Он у нас воплощение успехов и амбиций. А я – так, разочарование.

Это для меня не новость. Я прекрасно знаю, что ничего выдающегося во мне нет.

Но думать об этом сейчас я не собираюсь.

Нет нужды.

Эта неделя будет не обо мне и не о моей серой жизни.

О ней я вообще не буду вспоминать.

Эта неделя принадлежит «Ковчегу».

•

Бо́льшую часть дня все мои мысли – только о Джоуэне. Я обсуждаю фотографию с Джульеттой и в интернете. Тамблер бурлит всевозможными теориями, мнениями и дискуссиями. Фандом разделился на два лагеря. Одни верят в реальность Джоуэна, другие – нет. Полагаю, тот факт, что Джимми с Роуэном спали в обнимку в одной кровати, нельзя считать железобетонным доказательством, но в моих глазах он к этому близок. Потому что я оптимистка. И верю в настоящую любовь.

Твиттер тоже не затыкается. Хештег #Джоуэн часами висит в топе. В моей ленте люди и кричат от восторга, и плачут, и все это капслоком. Джимми и Роуэн пока никак не прокомментировали новость, но ведь рано или поздно они это сделают?

Как бы я хотела спросить их напрямую.

Как бы я хотела сказать им, что всё будет хорошо – и что все за них рады.

– Думаешь, они расстроились? – спрашивает Джульетта.

Мы сидим на диване в гостиной, разложив на коленях ноутбуки. По телевизору крутят серию «Бруклина 9–9». Мак расположился на другом диване, уткнувшись в телефон.

– Наверное.

– Тогда мне стыдно, что я так счастлива.

– Ну, мы пока не знаем, что они думают, – говорю я и выдавливаю из себя смешок. Мы обе прекрасно понимаем, что это всего лишь жалкая попытка оправдать нашу радость.

Прочитав все комментарии и ветки дискуссий, я заворачиваюсь в одеяло, которое валяется в гостиной с прошлой ночи, и сажусь перечитывать любимый фанфик по Джоуэну. В нем Джимми и Роуэн знакомятся в начальной школе, а в конце им по двадцать семь лет, «Ковчег» уже в прошлом, у обоих сольная карьера. Они снова и снова влюбляются и расстаются – только чтобы опять найти дорогу друг к другу.

Я знаю, что это все выдумка. Во всяком случае в том, что касается деталей. Но мне нравится мечтать.

Надеяться.

И чувствовать себя счастливой.

ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ

В моей жизни случались плохие дни (вот так сюрприз, да?), но этот решил побить все рекорды, потеснив на пьедестале даже День, когда у меня случилась паническая атака на концерте для нуждающихся детей, День, когда я потерял сознание на встрече с журналистами, и День, когда я упал со сцены лондонского театра Палладиум.

Допускаю, что звучит это не так страшно, но поверьте на слово, вы бы не хотели оказаться на моем месте. По пути в Лондон я не могу выкинуть из головы слова Листера и все думаю, вдруг кто-нибудь правда залез к нам в квартиру и сфотографировал меня, пока я спал. Ведь в таком случае это может повториться. А если этот человек не ограничится фотографиями?.. Кроме безумных фанаток, готовых на все, чтобы подобраться к нам поближе, и журналистов, жадных до грязных секретов, есть еще трансфобы, которые открыто желают мне смерти. Таких, к сожалению, тоже немало.

Сесили не выпускает из рук телефон. Она решительно настроена выяснить, как это фото попало на крупнейший новостной портал, но пять звонков не принесли результата и только ее разозлили. Наконец она вешает трубку, раздраженно рычит и качает головой, глядя на нас с Роуэном.

Кажется, на этот раз ответов нет даже у нее.

А фанаты тем временем развлекаются вовсю. Они ни капли не расстроились из-за фотографии, наоборот, радуются как дети. В твиттере только и разговоров о том, что Джоуэн – не выдумка, а реальность. Мне невольно становится их жалко. Бедолаг так или иначе ждет горькое разочарование.

Например, когда Роуэн расскажет о том, что у него есть девушка.

Блисс Лэй.

Которую мы держим в тайне последние два года.

– Опять у тебя такое лицо, – говорит Роуэн на полпути из Гатвика в Лондон. Он сидит в машине напротив меня – совсем как когда мы ехали на церемонию, – и на мгновение мне кажется, что мы снова там. Но в следующую секунду я вспоминаю, что теперь от Калифорнии нас отделяет пять тысяч миль.

– Какое лицо?

– Как будто тебя мучает запор. Лицо человека с потными ладонями.

Я сосредоточенно тру лоб.

– Мне кажется, кто-нибудь вломится к нам в дом и убьет меня.

Роуэн вздыхает и хлопает меня по колену.

– Не думай об этом, Джим-Джем.

– Если хочешь, можем нанять круглосуточную охрану, – предлагает Листер. Он сидит рядом и прихлебывает кофе из «Старбакса».

При мысли о том, что у нас в квартире будут толпиться громилы в костюмах, мне становится еще хуже.

Сесили отрывается от телефона и бросает на меня сочувственный взгляд.

– Давай-ка ты лучше подумаешь о более важных вещах. Например, о том, что в четверг у вас последний концерт, а в пятницу вы подписываете новый контракт.

– А если мы наймем постоянных телохранителей, они будут за нас пылесосить? – не унимается Листер.

Роуэн медленно поворачивает голову в его сторону.

– Если ты вспомнишь, как хоть раз пылесосил у нас дома, я прямо сейчас дам тебе пятьсот фунтов.

Листер с готовностью открывает рот, а потом застывает – и закрывает его. Мы смеемся, и на какое-то время я перестаю думать о неминуемой гибели от рук жестоких убийц.

•

В том, что нам предстоит интервью с журналом «Роллинг Стоун», Сесили признается, только когда машина останавливается возле шикарного отеля и Листер спрашивает, какого хрена мы тут делаем.

Впрочем, мы не слишком удивлены – уже привыкли делать что скажут и идти куда велят.

– Это из-за Блисс, – вздыхает Сесили. – Я пообещала «Роллинг Стоун», что вы дадите им интервью, если они придержат материал о ней.

Я бросаю взгляд на Роуэна. Кажется, его сейчас стошнит.

Сесили отводит нас в конференц-зал и препоручает заботам стилистов, которые должны привести нас в божеский вид после церемонии, афтепати и долгого перелета. К счастью, среди них оказывается Алекс, мой любимый стилист. Он обращается со мной как с живым человеком, а не с постером, который выдирают из журнала, чтобы повесить на стену.

Закончив заниматься волосами, Алекс участливо хлопает меня по плечу.

– Выглядишь усталым, Джимми.

– Прости, – смущенно хмыкаю я.

– Ты высыпаешься?

– А что нужно сделать, чтобы выспаться?

– Ну, не знаю… Проспать шесть-восемь часов подряд?

Я в ответ только смеюсь.

На другом конце зала Роуэн изучает копию нового соглашения со звукозаписывающей компанией, которую ему только что вручила Сесили. Судя по хмурой складке между бровей, контракт ему не слишком нравится.

– Он отличается от прежнего, – говорит Сесили, протягивая Листеру очередной стакан воды. У того стадия остаточного опьянения сменилась тяжелым похмельем, и от воды ему, кажется, становится только хуже.

– Еще как отличается! – выразительно поднимает брови Роуэн. – По нему мы должны пахать в десять раз больше. Они хотят отправить нас в двухлетнее мировое турне. На два года! Почему ты раньше об этом молчала?

– Нам не обязательно обсуждать это сейчас, – отвечает Сесили, хватаясь за телефон, как за спасительную соломинку.

– До подписания осталось всего три дня, – напоминает Роуэн и тычет пальцем в какой-то пункт договора. – Посмотри, тут речь не только о концертах. Нам придется давать больше интервью, чаще появляться на публике и участвовать в совместных проектах с другими исполнителями. Мы долго не продержимся в таком ритме.

– Малыш, не думай об этом. Завтра все обсудим.

Листер вдруг склоняется над раковиной, лицо искажает судорога. Переждав рвотный позыв, он только сплевывает.

– Если проблюешься, я тебя тресну. Я не шучу, – предупреждает его Сесили.

– Можно мы поедем домой? – жалобно бормочет Листер.

– Нет, – резко отвечает она.

•

– Джимми, голову чуть влево, пожалуйста. Вот так, спасибо.

Вспышка камеры ослепляет. Кажется, я моргнул.

Наши стилисты – настоящие кудесники. Всего за час они превратили трех чумазых, невыспавшихся подростков в настоящих поп-идолов. У Роуэна исчезли мешки под глазами. Листер лучится здоровьем, будто не умирал от похмелья еще десять минут назад. Я себя едва узнаю в зеркале. На нас прекрасная дизайнерская одежда – из-за нее у меня всегда такое чувство, будто я попал в сказку.

Камера снова вспыхивает. Интересно, сколько сейчас времени? Я даже не уверен, утро на улице или уже день.

– Джимми, теперь посмотри в камеру. Вот так.

Хорошо, что всем нравится мой взгляд из разряда «а внутри я давно мертв».

– Так, Роуэн, теперь ты передвинься в центр.

Роуэн встает рядом со мной. После чтения контракта он как-то странно притих. Обычно он старается нас приободрить, отпускает саркастичные комментарии и всячески отвлекает, когда мы пытаемся состроить серьезные выражения лиц.

Но не сегодня. Кажется, сейчас мы все не в настроении.

– Роуэн, можешь приобнять Джимми и Листера для меня?

Роуэн послушно делает, что сказано. Фотограф щелкает затвором.

– Погодите секунду. – Женщина, которая руководит съемкой, командует фотографам остановиться. – Листер, ты в порядке? Может, сделаем перерыв?

Мы с Роуэном одновременно поворачиваемся к Листеру.

У него слезятся глаза, кожа мучнисто-белая.

– Да, мне просто нужно в туалет, – бормочет он и торопливо покидает комнату. Мы с Роуэном бежим за ним, как привязанные. Листер бросается к ближайшему туалету, где его немедленно выворачивает.

Мы молча заходим следом. Листер мычит, чтобы мы проваливали, но Роуэн лишь останавливается рядом и гладит его по спине, пока его снова рвет. Я не знаю, куда себя деть и что можно сделать, поэтому просто сажусь на батарею и жду.

Глаза невольно поднимаются к окну – довольно-таки большому. Мне кажется, мы смогли бы в него протиснуться. Конференц-зал на первом этаже. Ничто не мешает нам вылезти через окно и сбежать. Просто взять и уйти.

•

– Итак, парни.

Мы вернулись в конференц-зал, где лысеющий мужчина средних лет собирается брать у нас интервью. Мужчину зовут Дэйв, и вид у него недобрый. Он кладет диктофон на стол перед нами, чтобы не упустить ни слова из того, что мы скажем. Медленно кивает и начинает говорить так, будто мысленно уже пишет статью:

– «Ковчег» всегда был чем-то особенным. Сначала – оглушительный успех на ютьюбе. Потом – верхние строчки чартов. Ваша группа – яркий пример того, что современный шоу-бизнес жаждет разнообразия. – Поясняя свои слова, он показывает на Роуэна: – Потомок иммигрантов из Нигерии сейчас находится в зените славы. – Переводит взгляд на Листера: – Сын матери-одиночки из рабочей семьи становится миллионером, хотя ему нет еще и восемнадцати. И наконец, – смотрит на меня, – парень-трансгендер индийско-итальянского происхождения доказывает всему миру, что трансгендерность – лишь малая часть того, кто ты есть.

Я сопротивляюсь желанию закатить глаза. Трансгендерность – довольно-таки большая часть моей жизни, спасибо, что заметили, но у нас вообще-то интервью о музыке, при чем тут она? Молодые интервьюеры обычно болтают о песнях и фанатах, но маститые, вроде Дэйва, из кожи вон лезут, чтобы присовокупить к нашим именам как можно больше прилагательных.

– Позади тур по Европе. «Мы начинали с низов, а теперь на вершине»[9]9
  «Started from the bottom, now we’re here» – цитата из песни «Started from the Bottom» канадского рэпера Обри Дрейка Грэма, более известного под именем Дрейк.


[Закрыть], так? И как вам здесь? – спрашивает он.

Листер, неоднократно распрощавшийся с содержимым желудка, благодаря стилистам снова выглядит как бог и с жаром толкает давно заученную речь о том, Как Нам Повезло Достичь Таких Высот и Как Мы Любим Наших Фанатов.

Интервьюер слушает его, кивает, будто китайский болванчик, а потом говорит:

– Знаю, вы и сами в курсе, какие вы везунчики. Вы выиграли несколько престижнейших музыкальных премий – британских и европейских. Два ваших альбома стали золотыми. А билеты на концерты европейского тура разлетелись в первый же день.

Дэйв подается вперед и ставит локти на стол, отчего возникает ощущение, будто он – генеральный директор компании, а мы – напортачившие стажеры, которых держат только из милости.

– Но меня интересует настоящий «Ковчег». Я хочу услышать о ваших взлетах, – он машет рукой в потолок, чтобы лучше донести свою мысль, – и падениях, – демонстративно указывает на пол. – Хочу понять, что у вас в сердце и на уме. Хочу, чтобы вы рассказали, что на самом деле значит быть знаменитым бойз-бендом.

Мы молчим, но его это не обескураживает.

– Почему бы не начать с самого начала? – продолжает он. – Я, конечно, читал «Википедию», но мне интересно услышать эту историю от вас. Как вы познакомились?

Я жду, что кто-нибудь возьмет слово, но мысли Роуэна по-прежнему заняты новым контрактом, а Листер и вовсе выглядит так, будто не понял вопроса. Поэтому я одаряю Дэйва широкой улыбкой и рассказываю, как мы с Роуэном познакомились в начальной школе, а в тринадцать лет решили создать группу. Однако нам еще нужен был ударник, и мы уговорили Листера, хотя он не горел желанием тусоваться с двумя музыкальными задротами. К несчастью для него, больше никто из нашего окружения не знал, с какой стороны подходить к барабанной установке.

– Наверное, теперь вам кажется, что все это случилось в прошлой жизни, – вклинивается Дэйв. – Три школьника сколачивают музыкальную группу.

Я хмурюсь, не зная, как на это реагировать, но Дэйв поднимает ладони и говорит:

– Прости, я тебя перебил. Продолжай.

Тогда же, в тринадцать, мы начали загружать свои песни на ютьюб. Год и двести тысяч просмотров спустя на нас вышла Сесили Уиллс из «Сандер Менеджмент». Она повела нас прямиком к «Форт Рекордс» – вот, собственно, и все.

– Ах, сила интернета! – восклицает Дэйв, когда я замолкаю. Его слова звучат как-то зловеще, хотя, возможно, мне только кажется.

Мы еще немного беседуем о создании «Ковчега». Говорю один я, что слегка непривычно, но Листер продолжает беспокойно ерзать – кажется, ему по-прежнему нехорошо, – а Роуэн, погруженный в свои мысли, предпочитает отмалчиваться.

– А теперь, если позволите, я хотел бы поговорить о ваших фанатах. В особенности о тех, что в интернете.

Ну, приехали.

– У «Ковчега» в сети сформировалось крепкое фанатское сообщество. Возможно, одно из крупнейших в мире. Люди следят за каждым вашим движением, анализируют каждое слово и, возможно, в каком-то смысле вторгаются в ваше личное пространство.

Дэйв делает паузу, я киваю, и он продолжает:

– В частности, фанаты «Ковчега» известны своей любовью к различным безумным теориям и склонностью видеть тайный смысл там, где его нет. – Он откидывается на спинку стула. – Что вы думаете по этому поводу?

Мы молчим. Сесили неотрывно наблюдает за нами из другого конца зала.

– Полагаю, это непростой вопрос, – нимало не смутившись, продолжает он. – Давайте попробуем зайти с другой стороны. Я журналист. Пишу серьезные статьи и надеюсь, что они повлияют на людей – так же, как на них влияет ваша музыка. Надеюсь, что смогу изменить их мышление. Чему-то научить. Заставлю их что-то почувствовать. – Дэйв закидывает ногу на ногу. – Но в то же время я – не знаю, как лучше выразиться, – «обыватель». Я отправляю статью редактору, выключаю компьютер, выхожу из офиса – и все, никому до меня нет дела. – Он вскидывает руки и смеется. – Я как будто не существую! И в этом заключается огромная свобода. Но у вас троих такой свободы нет. Для вас это настоящая роскошь, которую вы нечасто можете себе позволить. Если вообще можете. – Дэйв снова замолкает, но только для того, чтобы после паузы добавить: – И я хочу знать, что вы чувствуете в связи с этим.

Роуэн выпрямляется на стуле.

– Мы любим наших фанатов, – выпаливает он, но звучит это как-то неискренне. – Все, что они делают, они делают из любви к нам. И это чувство взаимно.

Дэйв кивает, улыбаясь. Он видит Роуэна насквозь.

– А вам не кажется, что любовь – слишком сильное слово, чтобы употреблять его по отношению к людям, которых вы никогда не видели? К людям, которые жадно следят за каждым вашим шагом, судачат о вас за спиной и берут на себя смелость рассуждать о ваших личных качествах и отношениях, хотя они ни разу не общались с вами в реальной жизни?

Роуэн не отводит взгляда.

– Хорошо. Сойдемся на том, что мы бесконечно ценим наших фанатов. Без них мы бы ничего не добились. – Звучит так, будто он читает по бумажке.

Дэйв ждет, но Роуэн не спешит продолжать.

– И это все, что вы можете сказать о поклонниках вашего творчества? – спрашивает Дэйв.

Листер подается вперед и натужно смеется, стремясь развеять повисшее в комнате напряжение.

– Слушай, ты скажи прямо, какой ответ тебе нужен, чтобы мы не гадали.

Дэйв тоже смеется:

– Мне нужен честный ответ. За этим я сюда и пришел.

– Если тебе нужна драма на пустом месте, ты ошибся адресом, – ухмыляется Листер. – Мы почти закончили второе турне по Европе. Отвалите уже, дайте нам отдохнуть. Я задолбался в хлам.

– Вот это честный ответ. – Дэйв довольно тычет пальцем в Листера, потом переводит взгляд на нас с Роуэном. – Мне нравится этот парень.

Роуэн насмешливо фыркает и отворачивается.

– Джимми, а ты что думаешь о фанатах?

Перед мысленным взглядом тут же возникает злосчастная фотография. Не сдержавшись, я красочно воображаю безумную фанатку, которая стоит над моей постелью: вместо глаз у нее черные дыры, во рту поблескивают остро заточенные зубы.

– Я люблю наших фанатов, – механическим голосом отвечаю я.

– А тебя не раздражает то, как они лезут в вашу жизнь и хотят все о вас знать? Вспомнить хотя бы ту фотографию, которая всплыла сегодня в интернете. Вы наверняка ее видели. Что ты почувствовал, когда об этом узнал?

Язык не слушается. Губы кое-как выталкивают слова:

– Я… мне стало… не по себе. Потому что теперь… люди будут думать, что наши с Роуэном отно… наша дружба – нечто большее, чем просто дружба. Все выглядит так, будто мы лгали нашим фанатам. – Я чувствую, как ладони покрываются потом. – А мы им никогда не лжем.

– То есть вы не вините фанатов в том, что они делают неправильные выводы из подобных вещей?

– Зачем бы мы стали в чем-то их… винить?

– Потому что это действительно их вина, – говорит Дэйв таким тоном, будто объясняет нам прописные истины. – Вы это понимаете. Я это понимаю. Ваши фанатки вылавливают крупицы информации, подкрепляют ими свои дикие выдумки – про Джоуэн или что-нибудь в этом духе – и выкручивают их до такой степени, что уже сами не могут в них не верить. Но они верят в ложь, Джимми. И не просто верят, но надеются на нее и оберегают изо всех сил. Неужели это тебя не волнует?

Во рту пересыхает. Я снова бросаю взгляд на Сесили. Она смотрит на меня молча.

– Давайте проясним, что вы хотите услышать, – внезапно вмешивается Роуэн. – У нас с Джимми нет никаких отношений. Мы просто друзья – что бы там ни говорили сумасшедшие фанаты. Пусть себе фантазируют. Мы не можем им запретить. Главное, что мы им не врем. Этого достаточно.

– О, я-то прекрасно знаю, что не врете, – подхватывает Дэйв. Кажется, он только этого и ждал. – А ты не думаешь, что лучше было бы обнародовать всю правду?

В комнате повисает нехорошая тишина.

– В смысле правду о Блисс Лэй, твоей девушке, – уточняет Дэйв, хотя всем и так понятно, к чему он клонит.

– Я догадался, – рычит Роуэн.

– Вы, ребята, сплели вокруг себя паутину лжи и все крепче в ней увязаете. – Дэйв откидывается на спинку стула и сочувственно нам улыбается. – Я лишь волнуюсь, что, когда она порвется – а она рано или поздно порвется, – пострадают ваши фанатки. Сотни тысяч, скажем откровенно, крайне впечатлительных девочек-подростков. И я хочу знать, что вы об этом думаете.

– Мы не сделали ничего плохого, – упрямо твердит Роуэн. Голос его звучит спокойно, но я чувствую, что он еще никогда не был так напуган.

– Почему же, вы лгали. Лгали все это время. Замалчивали правду о Блисс и Джоуэне. – Дэйв улыбается и переводит взгляд на меня. – Даже Джимми долгое время лгал аудитории о том, кто он есть…

Дальше все происходит очень быстро. Листер резко вскакивает, хватает Дэйва за ворот и дергает вверх. Свободная рука сжимается в кулак. Сесили бежит к нам, крича, чтобы он остановился. Роуэн тоже поднимается, извергая ругательства: «Да как ты смеешь, мать твою?!» Я, в свою очередь, глубже забиваюсь в кресло в надежде, что оно сейчас меня поглотит и перенесет в другое измерение, где ничего этого не происходит.

А Дэйв тем временем довольно смеется и только повторяет:

– Вот это – честный ответ.