Текст книги "Я рожден(а) для этого"

ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ

– Джим-Боб! Ты чего звонишь так поздно? Что стряслось?

Мне сложно говорить, потому что я плачу. Хотя вообще-то не собирался. Просто в колонках заиграл Фрэнк Оушен, и я вдруг подумал, что дедушка умрет (ведь когда-нибудь это случится), пошел искать Роуэна, но он был в своей спальне с Блисс: они стояли у окна и смотрели на дождь, Блисс положила голову ему на плечо, а Роуэн обнял ее за талию. Я отвернулся и расплакался, потому что чувство одиночества накрыло меня с головой. Со мной иногда бывает.

– Джимми, Джим, поговори со мной, сынок. Что случилось?

– Я… я просто хотел тебе позвонить.

Дедушка тяжело вздыхает.

– Ох, Джим-Боб, ладно тебе. Что не так?

Я сажусь на кровать.

– Я… Мне стало грустно.

– И почему тебе стало грустно?

Очень сложно объяснить что-то, когда рыдаешь. Мне ужасно стыдно.

– Что-то произошло? – снова спрашивает дедушка.

Я качаю головой и всхлипываю:

– Нет, ничего.

– Тогда в чем дело, Джим-Боб?

– Мне кажется, что я всем вру… А я больше не хочу никому врать.

Дедушка снова вздыхает.

– Ох, Джимми. Но мне-то ты не врешь?

– …Нет.

– Значит, ты врешь не всем. А теперь рассказывай, в чем дело.

Я неловко вытираю глаза.

– Я не знаю, кто я. И все, что я делаю, кажется одной большой ложью. Каждый день я просыпаюсь, и мне приходится быть знаменитым Джимми Кага-Риччи. Улыбаться на камеру, общаться с людьми… Но я не понимаю, а где во всем этом я? И есть ли вообще. Кто я такой?

Дедушка хмыкает.

– Джимми… Ты еще молод. В твоем возрасте многих мучают эти вопросы. Ответы придут, надо только подождать.

– Я себя ненавижу.

– А это еще почему?

– Кем бы я ни был, я плохой человек.

– С чего бы это?

Я качаю головой.

– Не знаю. Просто я плохой. Я всем вру.

– О чем ты врешь?

Я лезу в карман и достаю дедушкин нож. На нем выгравировано имя моего прадеда – Анджело Риччи. Когда в ладонь ложится тяжесть рукоятки, я чувствую себя настоящим и вспоминаю, что был рожден не для того, чтобы биться в золотой клетке, которую сейчас напоминает моя жизнь. Так ведь?

– Куда бы я ни отправился, что бы ни сделал… Я вру. Притворяюсь. И все смотрят на меня и ждут, когда я оступлюсь.

– Но Джим-Боб… Это нормально. Ты надеваешь маску перед людьми. Все так поступают. Это не делает тебя плохим. Сынок, это способ защиты. Ты защищаешь то, что тебе дорого. Нечего тут стыдиться.

– Но я ужасно себя чувствую.

– Такая уж у тебя жизнь, мальчик мой.

Глаза снова наполняются слезами.

– Тогда я не хочу так жить.

– Не говори так, Джимми.

– Не хочу, – упрямо повторяю я.

– Джимми. – Голос дедушки твердеет. – Ты пьян?

– …Нет.

– А вот теперь ты точно врешь. Роуэн рядом?

– Нет.

Дедушка сердито пыхтит.

– Джимми…

– Дедушка, я не справляюсь.

– А что поделать, Джим-Боб? Мне уже восемьдесят четыре. Всем нам рано или поздно приходится справляться самостоятельно.

– Я не смогу. Когда тебя не станет… Я не хочу тут оставаться.

– Даже слышать об этом не хочу. Все с тобой будет хорошо! – говорит дедушка. – Ты слышишь меня, Джимми? Все с тобой будет хорошо, сынок. Давай, не плачь. Ну тихо, тихо. Я пока еще здесь. Выше нос, мальчик мой. Тихо, тихо. Дедушка здесь. С тобой все будет хорошо. Все будет хорошо.

Среда

Помилуй нас Боже: мы сожгли святую.

Солдат после казни Жанны д’Арк

АНГЕЛ РАХИМИ

Ничто так не бодрит с утра, как сообщение в твиттере:

Это ты сделала, да?

Хотя я не успела прочитать, кто его написал, само сообщение кажется до того зловещим, что сердце пускается в бешеный галоп. С меня мигом слетают остатки сна. Я рывком сажусь на кровати, совсем как вчера – когда утро началось с новостей о Джоуэне. Тру глаза и снова смотрю на экран телефона. В строке «Отправитель» – Блисс Лэй.

Ага. Ладно. Какого хрена?

Я моргаю и дочитываю сообщение до конца.

Блисс Лэй @blisslai

Это ты сделала, да? Ты им рассказала.

Что я сделала? Кому и что рассказала?

Дверь комнаты тихо скрипит, и я оборачиваюсь. На пороге стоит Джульетта: она уже оделась. Когда на рассвете я выползала из кровати, чтобы помолиться, Джульетта спала в своей постели. Я не слышала, как она вернулась ночью, но обрадовалась, что она не осталась у Мака в комнате. И все же не могла заснуть еще целый час – слишком много мыслей крутилось в голове.

Джульетта молча протягивает мне телефон. Экран сияет так ярко, что я не могу разглядеть, что именно она хочет показать. Но это и не нужно.

– У Роуэна есть девушка, – упавшим голосом произносит Джульетта. Вид у нее такой, будто ей сообщили о смерти близкого родственника.

Я недоверчиво смеюсь.

– Да ладно.

– Ангел! – рявкает она с неподдельной злостью. А потом ее глаза наполняются слезами, губы начинают дрожать. – Я не шучу.

– Ничего не понимаю, – бормочу я.

И не хочу понимать. Этого просто не может быть. Я хочу вернуться во вчерашний день, когда в моей голове все было реально. Когда я могла прочитать историю и поверить в нее, а настоящая жизнь не имела значения.

Вот только она решила преподать нам урок и напомнить, кто здесь главный. Возможно, я уже в том возрасте, когда с ней придется считаться.

– Все, что было вчера… – с трудом сглатывая, говорит Джульетта. – Джоуэн. Это неправда.

Она подходит ко мне и показывает фотографии. На всех Роуэн Омонди со своей подругой. Блисс Лэй.

ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ

– Гребаные папарацци напали на мою девушку, когда она шла на работу, а ты, мать твою, говоришь мне, чтобы я успокоился?! – Роуэн орет на Листера так громко, что тот отшатывается. – Отвали от меня, понял? Помочь он захотел. Да ты вообще представления не имеешь, каково это – о ком-то заботиться, сексоголик хренов!

Кажется, тот факт, что Листер стоит перед ним в одних трусах-боксерах и от него отчетливо разит травкой, только все усугубляет. Я пристально смотрю на Листера, намекая, чтобы тот убирался подобру-поздорову. Пусть не сразу, но он все-таки уходит из гостиной.

Прошлой ночью я почти не спал. Заперев дверь комнаты на замок, сперва проверил под кроватью, в шкафу и в ванной. Потом прошерстил все полки и углы в поисках скрытых камер. Так ничего и не нашел, но не успокоился. В итоге я просто забрался под одеяло и уставился в потолок. Честно говоря, я никогда не чувствовал себя в этой квартире как дома.

Не знаю, сколько я пролежал без сна, но разбудил меня грохот. Как выяснилось, это Роуэн в порыве ярости швырнул об стену один из телефонов: их с Блисс отношения стали достоянием общественности.

За всей шумихой, разумеется, стоял Дэйв, злобный журналист, которому мы сорвали интервью. Он решил нам отомстить и дал ход истории, интересовавшей его с самого начала. Ему было что предъявить публике. Фотографии с разных мероприятий, которые Роуэн и Блисс посещали вместе, с семейных праздников, даже с благотворительного концерта, на котором они познакомились.

Так что теперь Блисс Лэй стала темой номер один в британском твиттере.

Ладно. Что нужно делать, когда кто-то расстроен? Что люди делают, когда я сам расстроен? Честно говоря, обычно успокаивать приходится меня, так что я слабо представляю, как действовать в подобной ситуации. Никогда не слышал, чтобы Роуэн так орал. Он сам на себя не похож. Впрочем, у него всю неделю душа была не на месте.

Я подхожу и пытаюсь его обнять, но Роуэн стряхивает мою руку с плеча.

– Джимми, оставь меня в покое. Тут уже ничего не исправить.

С этими словами он падает на диван и снова набирает Блисс, заранее зная, что наткнется на автоответчик.

Ладно.

Я иду на кухню и завариваю чай на троих. Скорее всего, кроме меня, его пить никто не будет, но мне нужно чем-то занять руки. На часах 12:36. Как столько всего успело случиться за одну ночь? Как целый мир успел узнать о Блисс и Роуэне за пару часов?

До меня доносится странный скулеж. Через несколько секунд я понимаю, что это Роуэн плачет, уткнувшись в ладони. Теперь мне тоже хочется плакать. И еще сильнее – обнять его, хотя он вряд ли оценит.

– Откуда у Дэйва все эти фото? – спрашиваю я, ни к кому конкретно не обращаясь. Роуэн не отвечает.

Мы никому не можем доверять.

За нами следили. Не отставали ни на шаг. Дышали в затылок на закрытых вечеринках, на шоу, на концертах – везде.

Кто-то продавал наши фото прессе. Делился ими в блогах для сплетен и групповых чатах.

Кто-то пробрался к нам в дом. Они были здесь. Я их чую.

– Джимми, – тихо окликает меня Листер. Я подскакиваю от неожиданности. Слава богу, он надел худи.

– Что?

– Сесили прислала сегодня утром.

Он протягивает мне пачку листов. Пробегаю глазами верхний:

«Данный договор (здесь и далее именуемый Соглашением) между “КОВЧЕГОМ” (здесь и далее именуемым Исполнителем) и “ФОРТ РЕКОРДС” (здесь и далее именуемой Компанией) считается вступившим в силу ________20__г.».

Наш договор со звукозаписывающей компанией.

– Ты читал? – спрашиваю я Листера.

К моему удивлению, он кивает. Сомневаюсь, что он брал в руки книгу с тех пор, как сдал выпускные экзамены.

– Сложно было разобраться, – морщится он, – но я прочитал. По сути, тут то же, что и раньше, просто в тройном размере.

Я оглядываюсь на Роуэна, который по-прежнему сидит на диване, спрятав лицо в ладонях.

Наверное, сейчас я действительно ничем не могу ему помочь. Так что открываю контракт и внимательно вчитываюсь. Некоторые пункты выглядят вполне нормально. Или мне только кажется. Наш первый – и пока единственный – контракт я толком не читал. Нам тогда было по четырнадцать, и мы плохо разбирались в юридических тонкостях. Контрактом занимались наши родители (то есть в моем случае – дедушка) и юрист.

Но сейчас… Глаз цепляется за пункты, которые обязывают нас чаще давать интервью, ездить на более продолжительные гастроли – и писать музыку быстрее.

На чтение контракта у меня уходит добрых двадцать минут.

Я знал, что по новому соглашению нам придется усерднее заниматься делами группы, но это уже перебор. Теперь, когда все наши обязательства прописаны сухим официальным языком, они выглядят куда более реальными – и пугающими. Я слабо представляю, как с таким графиком мы найдем время хоть на что-то, кроме работы. Я и сейчас-то его с трудом нахожу. И с дедушкой вижусь от силы раз в два месяца.

– Что Сесили собирается с этим делать?

– Насколько я знаю – ничего, – пожимает плечами Листер.

Подписав контракт, мы обеспечим себе мировую славу. Но какой в этом смысл, если ради нее мы пожертвуем всем остальным?

– Мы можем просто отказаться. – Я принимаюсь нервно расхаживать по комнате. – Попросим их составить такой же договор, как раньше. Он нас вполне устраивал.

– И распрощаться с мечтой о покорении Америки? – спрашивает Листер. – Без этого контракта о Штатах можно забыть.

– Значит, пойдем в другую звукозаписывающую компанию.

– Ты правда думаешь, что там нам предложат другие условия? Везде будет одно и то же. «Форт Рекордс» хотя бы видит в нас людей. Для всех остальных мы инструмент для зарабатывания денег.

Я смотрю на Листера. Он сидит за кухонным столом и сверлит взглядом чашку с чаем. Я и не подозревал, что ему до всего этого есть дело. Роуэн притих. Он больше не плачет, но и лица тоже не поднимает.

– Это нечестно, – шепчу я.

Какой смысл быть «Ковчегом», если нас преследуют, оскорбляют, продают журналистам, отнимают право на личную жизнь – и никогда, никогда не оставляют в покое?

Все это время я не замечал, как крепко, до боли, сжимал в руке чашку. Когда я ставлю ее на стол, не рассчитав силы, керамические осколки разлетаются по всей кухне. Ладонь пронзает острая боль. Глубокий порез наливается кровью, и горячие капли бегут по запястью, чтобы мгновение спустя красными маками расцвести на полу.

АНГЕЛ РАХИМИ

Мне требуется время, чтобы осознать: девушка, с которой я познакомилась вчера вечером, случайно оказалась той, с кем вот уже два года – если верить источникам – встречается Роуэн Омонди.

И она разговаривала с ним по телефону прямо передо мной.

Это она. В самом деле она. Блисс Лэй. Если имени недостаточно – хотя вряд ли в мире найдется еще одна Блисс Лэй, – можно взглянуть на фотографии. Пухлые губы, блестящие черные волосы, округлые щеки, соблазнительная фигура.

На фотографиях она хитро улыбается.

Я проболтала с ней весь вечер, даже не подозревая о том, кто она.

Писец.

Я показала ей фотографию Джимми на заставке телефона.

Говорила с ней о Джоуэне.

И теперь она думает, что я очередная поехавшая фанатка.

Джульетта куда-то ушла – наверное, забилась в темный угол и оплакивает там свои погибшие надежды, – оставив меня разбираться с Грозным Сообщением.

Для начала я захожу в профиль Блисс. Ее ник повторяет имя: @blisslai. В биографии – одно предложение: «Много чем занимаюсь, много чем увлекаюсь». Ее твиты – причудливая смесь жалоб на университет, реакций на телешоу и статей о социальной и политической справедливости.

Ничего странного – не будь у нее пятидесяти с лишним тысяч подписчиков. Готова поспорить, вчера их было не больше сотни.

Я открываю окно сообщений – и застываю, борясь с соблазном отложить это дело на потом.

Но нет. Нет.

Не отвечу сейчас – не отвечу вообще никогда.

Итак…

Блисс Лэй @blisslai

Это ты сделала, да? Ты им рассказала. Ты увидела имя Роуэна в моем телефоне.

ангел @jimmysangels

клянусь, это не я. я понятия не имела, кто ты. мне очень жаль, что так получилось, но клянусь, я не знала, что ты девушка роуэна.

Через минуту или около того на экране появляется крошечная галочка – Блисс прочитала сообщение. Но с ответом не торопится. Что же мне делать? Что делать? Не хочу, чтобы она меня ненавидела. Не хочу, чтобы она думала, будто я во всем виновата.

ангел @jimmysangels

клянусь, это правда. если бы я знала, что ты как-то связана с ковчегом, я бы слетела с катушек прямо в пабе, а не болтала с тобой как ни в чем не бывало. я обычная фанатка и никогда бы так не поступила.

Блисс Лэй @blisslai

Ты недооцениваешь фанатов хахаха Я знаю, на что они способны

И что я должна на это ответить?

ангел @jimmysangels

не знаю, что сказать, чтобы ты мне поверила

Блисс Лэй @blisslai

Я тоже не знаю.

А на это что отвечать?!

Блисс Лэй @blisslai

Я не знаю, что делать

ангел @jimmysangels

ты в порядке? ну, хотя бы в безопасном месте?

Блисс Лэй @blisslai

Да не особо. Я на работе. Люди с камерами караулят на улице.

ангел @jimmysangels

боже мой

Блисс Лэй @blisslai

Ага, хаха

ангел @jimmysangels

роуэн может тебе помочь???

Блисс Лэй @blisslai

Если он здесь появится, станет только хуже. Но одна я тоже не хочу выходить. Они в меня вцепятся.

ангел @jimmysangels

а коллеги могут тебя проводить?

Блисс Лэй @blisslai

Да что-то никто не горит желанием. Они только хотят, чтобы я спровадила журналистов.

Боже-боже-боже. Неужели я вправду собираюсь это сделать?

ангел @jimmysangels

может, я к тебе приеду?

Блисс Лэй @blisslai

Охренеть. Ты не шутишь?

ангел @jimmysangels

если тебе в самом деле нужна помощь. у меня все равно на сегодня никаких планов.

Блисс Лэй @blisslai

Ты только помоги мне оторваться от этих гиен с камерами. Ты такая высокая, что это должно сработать. Хаха.

ангел @jimmysangels

предупреждаю, я слабая. мышц совсем нет. и еще я пугливая.

Блисс Лэй @blisslai

Лучше так, чем вообще никак.

ангел @jimmysangels

это ты пока так думаешь!

Блисс Лэй @blisslai

Ты правда приедешь?

ангел @jimmysangels

а ты правда хочешь, чтобы я приехала?

Блисс Лэй @blisslai

Ты же затеяла это не ради встречи с Ковчегом?? Потому что этого не случится.

ангел @jimmysangels

нет! честное слово, я просто хочу помочь!

Откровенно говоря, я сама не понимаю, зачем в это лезу.

Блисс Лэй @blisslai

Тогда договорились. Иначе мне придется жить в магазине HMV[12]12
  Сеть магазинов, специализирующаяся на продаже музыкальных и видеодисков.


[Закрыть], а это в мои планы не входит.

Она работает в HMV? Странно. Я почему-то ждала другого от такой амбициозной и уверенной в себе девушки. Кстати, сколько ей лет? Вчера мне показалось, что она лет на пять старше меня, но, если она подружка Роуэна, возможно, мы почти ровесницы.

ангел @jimmysangels

звучит ужасно! пиши адрес и жди меня.

Едва получив следующее сообщение от Блисс, я ищу на карте ближайшую станцию метро. Потом одеваюсь и торопливо спускаюсь вниз. Джульетта с Маком завтракают на кухне. У Джульетты такое выражение лица, будто она никогда больше не сможет наслаждаться вкусом еды. А Мак сидит с видом незваного гостя, по ошибке заглянувшего на семейный ужин. Дороти стоит у холодильника и что-то пишет в блокноте.

Я на бегу выдумываю оправдание: говорю, что еду на встречу с подругой. Но, кажется, никому до меня нет дела – Джульетта и Мак только вяло кивают в ответ. Так что я беспрепятственно выхожу из дома и бегу спасать девушку одного из трех парней, которые последние четыре года помогали мне держаться на плаву.

Что тут скажешь? Самая обычная среда.

ДЖИММИ КАГА-РИЧЧИ

У нас почти не бывает выходных от «Ковчега». Каждый день то интервью, то встречи, то репетиции, то запись в студии, то концерты. Когда во время гастролей по Европе нам удавалось вырваться и посмотреть достопримечательности, это даже с натяжкой нельзя было назвать выходными. И в самом деле, о каком отдыхе может идти речь, если фанаты следят за тобой, куда бы ты ни пошел, каждые пять минут просят сделать с ними селфи, фотографируют и вопят, вопят, вопят?

Мы стали тем, кто мы есть, благодаря нашим фанатам. Я их люблю. Люблю. Люблю. (Надо повторять это себе почаще.)

Единственными настоящими выходными я считаю те, что мы проводим дома. Но когда такое случалось в последний раз? Месяца три-четыре назад, если не путаю. Я тогда связался по скайпу с дедушкой, позвонил маме с папой. Роуэн несколько часов проболтал с семьей, особенно сестрой. Потом мы заказали пиццу и играли в приставку. Листер… Не помню, чем он занимался.

Так что нынешний день даже отдаленно не напоминает выходной.

Роуэн тщательно осматривает порез на моей ладони, проверяя, не осталось ли в ране осколков.

– Кажется, вот тут застрял кусочек, – бормочет он, щурясь от яркого света кухонной лампы.

В руке и в самом деле что-то покалывает. Я морщусь и ойкаю.

– Придется вытаскивать, – говорит Роуэн.

Я ойкаю еще громче.

– Сам сделаешь или мне? – Он смотрит мне прямо в глаза. – Джим?

– Давай ты.

– У нас есть пинцет?

Пинцет? Меня начинает подташнивать.

– Вроде были. Надо в ванной посмотреть.

Роуэн отпускает мою руку и уходит. А я стою и смотрю на пострадавшую ладонь, отстраненно наблюдая, как течет из пореза кровь. Такое чувство, будто это и не моя рука вовсе. Пижамные шорты и ноги тоже забрызганы кровью.

Я смеюсь.

Почему я весь в крови?

Какого хрена?

– Джимми?

Роуэн возвращается, в руке поблескивает пинцет. Он хватает меня за запястье и предупреждает:

– Будет больно.

– Ага, – киваю я.

Пинцет впивается в порез.

Я придушенно скулю, пытаясь выдернуть руку, но Роуэн держит крепко. К глазам подступают слезы.

– Прости, – бормочет Роуэн, продолжая ковыряться в ране.

Я бы ответил, что все в порядке, в полном порядке, ему не за что просить прощения, это на него за неделю свалилась куча дерьма, по сравнению с которой мой порез – сущий пустяк, но мне удается выдавить из себя только жалкий смешок.

– Почти достал, – шипит Роуэн сквозь стиснутые зубы. Он тяжело переносит вид крови. Когда на уроке биологии нам нужно было разрезать почку, его вырвало прямо в классе. – Все! – Он триумфально вскидывает пинцет. Между зубцами зажат крохотный, поблескивающий красным осколок. Роуэн кладет его на стол. – Считай, я спас тебя от заражения.

– Спасибо, – хмыкаю я, вытирая глаза здоровой рукой.

– Подожди, я принесу пластырь.

– Да я и сам могу…

– Одной рукой? – Роуэн выразительно поднимает бровь. – Что-то я сомневаюсь.

Он снова уходит. Еще одна капля крови с тихим шлепком падает на столешницу. По звуку и не отличить от капель дождя за окном.

Мысли возвращаются к тому, с чего началось утро. Эту проблему пластырем не исправить. Информация вырвалась в сеть, фанаты видели фотографии Роуэна с Блисс. И глупо надеяться, что они скоро об этом забудут. Просить Сесили о помощи тоже бесполезно: такой тайфун деньгами не остановить.

Остается только тонуть.

Вот оно, наказание за правду.

Раньше в тяжелые времена я молился, обращался к Богу, и Он отвечал мне.

Но теперь достучаться до него все сложнее.

– Большой пластырь я не нашел, так что принес бинт, – вклинивается в мои размышления Роуэн. Он снова завладел моей рукой.

– Думаешь, придется зашивать? – спрашиваю я.

Роуэн поправляет очки и оценивает глубину пореза, после чего вздыхает:

– Не знаю. Ты хочешь поехать в больницу?

– Нет уж. Провести единственный выходной в больнице – такое себе удовольствие.

– И то правда, – отвечает Роуэн и принимается обматывать мою ладонь бинтами. Сквозь белоснежную повязку тут же проступает кровь.

– Больно?

– Нет, – вру я.

– Лжец, – хмыкает Роуэн.

Я поднимаю на него глаза:

– Больно.

– А нечего было кружки бить, дурилка.

– Я не нарочно.

– Знаю.

В конце концов Роуэн отпускает мою руку и сгребает осколки в кучу посреди стола. Я осторожно шевелю пальцами. Болит. И сильно.

– Ты в порядке? – спрашивает Роуэн.

– А ты? – отвечаю я вопросом на вопрос.

– Нет. – Он мотает головой.

– Вот и я нет.

Роуэн усаживается на барный стул и принимается вращаться то в одну, то в другую сторону.

– Хотел бы я сейчас прогуляться…

– И что нам мешает?

– А ты сам подумай. – Роуэн одаряет меня красноречивым взглядом. От выражения боли на его лице мне становится еще хуже.

Внезапно я замечаю краем глаза какое-то движение. Поворачиваюсь – это Листер выходит в коридор. А я и забыл, что он тоже сидит в гостиной.

– Откуда у журналиста эти фотографии? – спрашивает Роуэн. – Кому понадобилось до такой степени вмешиваться в нашу жизнь? И зачем?

– Какой-нибудь фанатке, – отвечаю я.

Роуэн не спорит.

– Угу, больной на всю голову. Они вполне на такое способны. Преследовать, фотографировать, а потом выложить снимки в сеть, чтобы устроить драму на пустом месте. Сначала наше с тобой фото, теперь это… Господи, как я их ненавижу, – в сердцах выпаливает он.

Я потрясенно смотрю на Роуэна, и он со вздохом похлопывает меня по руке.

– Ничего, как-нибудь выкрутимся. Не в первый раз. Главное, что мы вместе.

– Ага, – едва слышно отвечаю я.

Хорошо, что у меня есть хотя бы он.

– Джим, с тобой точно все в порядке? – с искренней заботой спрашивает Роуэн. – У тебя такой вид, будто что-то не так.

Роуэн – единственный в целом мире, кто меня знает. Он был рядом в мои одиннадцать, когда мы часами терзали гитары в крохотном музыкальном классе нашей школы. Был рядом в двенадцать, когда девчонки глумились надо мной, мальчишки плевали в меня, а учителя недовольно хмурились в ответ на просьбы называть меня правильным именем – Джимми. Был рядом в тринадцать, когда мы сидели в моей комнате и смотрели видео на ютьюбе, и он говорил, что нам обязательно нужно заняться этим, а еще попробовать вон то. Был рядом в четырнадцать и в пятнадцать, когда папарацци осадили дом моих родителей и мы два дня не могли выйти на улицу. И в шестнадцать, когда я упал в обморок, потому что неделю толком не ел из-за плотного графика и постоянных интервью. И в семнадцать, во время панической атаки сразу после выступления на премии BRIT.

Но иногда я отчаянно тоскую по своему лучшему другу – тому Роуэну, которого знал семь лет назад. Который просто сидел возле меня и задумчиво перебирал струны гитары.

– Я скучаю по дому, – признаюсь я внезапно охрипшим голосом.

– Так мы же дома, – озадаченно отвечает Роуэн.

– Нет, – говорю я.