Текст книги "Богатые наследуют. Книга 1"

Она запнулась в изумлении, когда Мередит Мак Гинн пулей вылетела из комнаты Поппи: ее шокированное лицо было пылающе-багровым.

Рывком распахнув дверь, директриса двинулась внутрь.

– Что все это значит? Что здесь происходит? – выпалила она властно. Ее глаза налились кровью от бешенства.

Когда ее взгляд упал на книгу, раскрытую на известной странице, Поппи не сделала ни малейшей попытки скрыть свой трофей. Она просто вызывающе наблюдала, как мисс Хендерсон захлопнула книгу и сунула ее под мышку.

– Ты, испорченная девчонка! – взвизгнула мисс Хендерсон, ее адамово яблоко дрожало, когда она искала слова, которыми могла выразить Поппи все, что она о ней думает. – Гнусная, порочная дрянь!.. Маленькая шлюшка!

– Ты, маленькая замарашка! Ты – позор для всех нас, – выдавила она наконец из себя надменно. – Но с твоим прошлым этого следовало ожидать. Я знала, что мне не следовало принимать тебя сюда. Если бы мистер Констант не был так настойчив, я никогда бы этого не сделала!

Поппи упорно смотрела в пол, ничего не говоря. Но Энджел заметила, что ее кулачки были крепко сжаты.

– Тебя уберут из этой школы немедленно, – скривилась мисс Хендерсон, выражая свое презрение. – Я позвоню мистеру Константу прямо сейчас и все ему расскажу.

– Лаура! – рявкнула она. – Вы будете спать сегодня в комнате рядом с холлом. Никто не должен приближаться к этой… к этой омерзительной девице!

– Ох, Поппи! – запричитала Энджел в отчаянии. – Посмотри, что ты наделала! Теперь тебя исключили.

– Вот и хорошо, – ответила мрачно Поппи. – Для того я это и сделала.

Но выражение ее глаз было подавленным, и Энджел бросилась к ней и обняла ее.

– Я не позволю им выгнать тебя, – пообещала она. – Нас никто никогда не разлучит, Поппи, никогда. Я обещаю тебе… Я просто не позволю им сделать это.

Умоляющие глаза Поппи встретились с ее взглядом.

– Ты так думаешь, Энджел? – прошептала она. – Ты правда думаешь, что нас не разлучат?

– Конечно, Поппи. Я позвоню папе прямо сейчас, – пообещала она. – Я скажу ему, что это – не твоя вина, эта безмозглая женщина не должна была оставлять такие книжки валяться на столе, где они могут попасться на глаза девушкам. Все будет хорошо, Поппи. Обещаю тебе.

В полдень на следующий день мисс Хендерсон вынуждена была подкрепиться небольшой порцией бренди, когда размышляла над дилеммой. Ник Констант в недвусмысленных выражениях отчитал ее за то, что она хранила в кабинете подобную книгу, несмотря на то, что она протестовала, говоря, что эта книга – сугубо медицинская.

– В таком случае, если она медицинская, – сделал он вывод, – в чем же вред? Это просто физиология человека – вот и все, миссис Хендерсон, и каждая женщина знает ее. Я считал, что у вас в заведении все организовано лучше, но теперь я уже начал подумывать о том, чтобы забрать моих обеих девочек. Я уверен, что вы понимаете, какой это вызовет скандал, если я буду вынужден осуществить свое намерение – и по такой причине. И я представляю – другие родители тоже будут не в восторге от этой маленькой истории, которая вызвала такой большой переполох, не правда ли, мисс Хендерсон?

Медленно потягивая бренди, она поняла, что выбора нет. Ей придется оставить Поппи в школе Поппи поместили в отдельную комнату, и Энджел той же ночью пришла навестить ее. Поппи сидела на кровати, ее буйные рыжие волосы были заплетены в две косички, и Энджел подумала, что она выглядит мятежной и одновременно очень уязвимой в своей браваде.

– Поппи, теперь тебе придется следить за своим поведением, – сказала она твердо, – потому что в следующий раз мисс Хендерсон уж точно тебя выгонит.

– Ну и что, – ответила Поппи. – Как ты не понимаешь, Энджел? Я не могу больше выносить эту школу. Я хочу только, чтобы они отослали меня домой, где я счастлива!

– Счастлива? – повторила Энджел. – А как ты думаешь, какими счастливыми ты сделаешь маму и папу, когда тебя выгонят отсюда? Разве папа уже однажды не защитил тебя? Подумай, какими несчастными ты сделаешь их, Поппи, прежде чем выкинуть что-нибудь нелепое, типа происшедшего.

– Я никогда не думала об этом в таком свете, – призналась Поппи, с несчастным видом глядя на Энджел. – Я такая тупая и эгоистичная, я думала только о себе.

– Я помогу тебе, – сказала Энджел, ее возмущение ушло так же быстро, как и пришло. – Мы здесь вместе. Просто старайся и радуйся. Обещаю тебе, что здесь действительно может быть мило, – добавила она с грустной улыбкой.

Поппи действительно старалась реабилитировать себя в глазах Ника и Розалии. Она стала содержать свою комнату в чистоте и порядке, и одежду тоже. Ее волосы были причесаны, их стерегли сотни заколок и шпилек, так что у них не было никакой возможности растрепаться. Она была внимательна на уроках и вела себя безупречно во время посещений театров и престижных домов Сан-Франциско, чьи двери были открыты для приличных девиц мисс Хендерсон. Здесь они могли изучать коллекции картин, скульптуры и великолепной старинной мебели. Другие девушки восхищались ее стараниями и стали гораздо дружелюбнее по отношению к ней, и она стала опять жить в одной комнате с Энджел. Несмотря на холодное обращение с ней мисс Хендерсон, Поппи стала ощущать, что, наконец, прижилась в Академии, и ей даже начинало нравиться здесь.

Каждую неделю девушек отправляли украшать цветами помещение Академии, и однажды, в холодный декабрьский день, прозрачный и морозный, в преддверии Рождества, была очередь Поппи – ей нужно было заняться холлом. Она выбрала венки из остролиста и омелы, нежные, с тугими красивыми и белыми ягодами. Древесные стебли были неподатливы, и она принесла нож с кухни, чтобы расщепить их там, где нужно. Это была нелегкая работа, но Поппи хотела, чтобы это было одно из самых нарядных украшений к Рождеству, какое только видела когда-либо Академия. Она была так поглощена своим занятием, что едва услышала, как прозвенел дверной колокольчик, но когда горничная, обычно прислуживающая за столом, поспешила мимо нее к двери, Поппи быстро воткнула ей в прическу веточку омелы.

– Ох, мисс, что подумают люди, – хихикнула девушка, когда открывала дверь.

– Омела, э-эх! – сказал знакомый голос из дверей. – Да, да, мы все знаем, что это значит, не так ли, барышня?

Поппи подпрыгнула на месте, обернулась и увидела Джэба, который запечатлевал поцелуй на губах удивленной горничной.

– А вот и я, папочкина дочка, – закричал он, со своей обычной беззаботной усмешкой – так, словно ничего и не произошло.

Поппи почувствовала, что слабеет, когда увидела – он направляется к ней. Он выглядел так же, как она его помнила – и не так. Он выглядел старше, гораздо старше; его глаза были опухшими и лицо избороздили глубокие морщины, а руки, которые он протягивал к ней, слегка, но безостановочно дрожали. Но его глаза были такими же яркими, как ее собственные, и лицо было тем же лицом, какое она видела каждый день в своем зеркале.

Почти забытая ненависть вспыхнула в ней, когда она отскочила от него, а другие девушки высыпали на ступеньки лестницы и смотрели с любопытством на происходящее. Испуганная горничная побежала за мисс Хендерсон.

– Я – не «твоя дочка», – закричала Поппи дрогнувшим голосом.

– Уверен, что это – не так… ты помнишь, не так ли?.. Ты всегда была папочкиной дочкой. И разве я не всегда говорил тебе, что вернусь и заберу тебя? И вот я здесь, моя дорогая, твой старый папочка, наконец, здесь насовсем!

Энджел бежала по коридору к столпившимся на лестнице девушкам.

– Что такое? – закричала она. – Что происходит?

– Это – Джэб Мэллори, – прошипела Лаура радостно. – Он пришел за «своей дочкой»… Мой Бог, какой это наделает шум! Какой выйдет скандал!

Энджел смотрела широко раскрытыми от ужаса глазами на то, что происходило в холле.

– Я – не твоя дочка. Пожалуйста, уходи. Я больше никогда не хочу тебя видеть. Никогда! – ее голос дрожал, когда она повторяла это снова и снова.

– Конечно, увидишь, – ответил Джэб, направляясь к ней. – И не говори мне, что ты – дочка, которая ничего не прощает, как и твоя мамочка; только потому, что мужчина совершил немного ошибок. А как насчет того, чтобы надеть пальто и сходить на ленч, а заодно и заново познакомиться? Могу побиться об заклад, что ты не захочешь остаться здесь, когда твой папочка вернулся, правда? И я догадываюсь, что Константы будут только рады избавиться от тебя, когда я заберу свою дочку. Я снял небольшую квартирку на Сент-Фрэнсис; все будет, как в старые времена – я и папочкина дочка!

– Я не папочкина дочка! – закричала в исступлении Поппи, когда он протянул к ней руки. – Нет, нет, нет, не-ет!

– Поппи, о-о-о, Поппи, – Энджел буквально слетела вниз по ступенькам, видя, как Поппи занесла кухонный нож, который был зажат у нее в кулаке, и швырнула его в своего отца.

– О-о, Поппи, – прошептала опять Энджел, когда Джэб упал на пол к ее ногам и кровь большим темным пятном растеклась на красном восточном ковре.

ГЛАВА 20

1898, Италия

Тетушка Мэлоди Абрего была рада, когда Розалия попросила ее опекать своих двух девочек во время их путешествия в Европу. Она выслушала рассказ обо всем случившемся с Поппи, и ее сердце переполнилось жалостью к бедному ребенку, хотя она, конечно, уже не была ребенком; она была молодой женщиной, и очень привлекательной – на свой странный, почти кошачий манер. Конечно, ей было не сравниться с Энджел. Но Энджел была так исключительно красива. Тетушка Мэлоди только надеялась, что эти испорченные французы и пылкие, романтичные итальянцы будут не очень-то увиваться вокруг них.

Под ее охраной, ее и Грэга, восхищенные девочки отправились на вокзал, с которого начиналось их путешествие в Европу. Поплотнее надев на волосы свою большую соломенную шляпу, тетушка Мэлоди поправила камвольный жакет и надела новые туфли. Ее ноги часто опухали, а теперь, когда ей было шестьдесят, и она была гораздо более полной, чем раньше, ее обувь отравляла ей жизнь, она не могла дождаться, когда же они доберутся до своего купе в поезде и она сможет, наконец, скинуть эти противные туфли. Ей оставалось только надеяться, что девочки не захотят слишком много гулять в Париже и будут прилично себя вести. Она не ожидала особых проблем с Энджел – совсем нет… но Поппи была непредсказуема.

Розалия сказала тетушке Мэлоди, что то, что сделала Поппи, было непреднамеренным – девочка просто испугалась Джэба, и еще – что шрамы ее детства никогда не зарубцуются, и им надо благодарить Бога, что никто не может назвать несчастную Поппи убийцей (тетушка Мэлоди и подумать не могла о подобном слове), потому что Джэб Мэллори остался в живых. Но хотя его рана и зажила, врачи сказали – печень его так пострадала от алкоголя, что он нуждается в длительном постоянном уходе. Ник взялся оплачивать все связанные с этим расходы и сверх того – определил ему большую сумму денег, которая должна была выплачиваться ему раз в месяц всю оставшуюся жизнь, но на том условии, что он отступится от Поппи и ранчо Санта-Виттория.

Ник был в отъезде, когда произошел «инцидент», и поэтому Грэг бросился в Сан-Франциско сразу же после звонка перепуганной мисс Хендерсон. Он рассказал потом Нику и Розалии, как девочек заперли в кабинете мисс Хендерсон и запретили кому бы то ни было разговаривать с ними. Их вещи были упакованы, а когда он приехал, чемоданы уже ждали в холле.

Остальные девушки с любопытством выглядывали из салона, надеясь хоть краешком глаза взглянуть на пресловутую Поппи, прежде чем она исчезнет навсегда.

Мисс Хендерсон, со зловещим выражением бледного лица, в страхе от того, что может рухнуть то, что она по кирпичику возводила всю жизнь, была вынуждена позвонить одному из самых влиятельных жителей Сан-Франциско, чья дочь находилась в Академии. Он понял сразу же всю серьезность этого щекотливого дела и немедленно поместил Джэба в частную закрытую клинику, а также заверил, что не будет никакого полицейского расследования.

Мисс Хендерсон побежала открывать дверь кабинета.

– Ваш брат здесь, Энджел, – сказала она холодно. – Я уже объяснила ему, что не было никакой нужды вам ждать здесь вместе с… с этой девицей, но вы сами настояли.

– О, Грэг, – прошептала Энджел, повиснув у него на шее. – Это кошмарно, кошмарно… Я так напугана. Только посмотри на нее… Я не могу никак заставить ее заговорить, или просто пошевелиться…

Поппи свернулась в большом холодном кожаном кресле – ее колени были прижаты к подбородку, лицо спрятано в ладонях.

– Я приехал забрать тебя домой, Поппи, – сказал Грэг, проводя рукой по ее разметавшимся волосам. – Теперь все будет хорошо, ты увидишь. Пожалуйста, Поппи, посмотри на меня… поговори со мной.

Чуть отняв от лица ладонь, Поппи взглянула на него одним потухшим голубым глазом.

– Я никогда не смогу вернуться домой, – прошептала она. – Как же ты не понимаешь, Грэг? Они думают, что я хотела убить своего отца!

– Благодаря Господу твой жуткий папаша все еще жив! – вставила злобно мисс Хендерсон. – И вовсе не благодаря тебе, порочная девчонка, мы все еще не в тюрьме!

Энджел гневно обернулась.

– Успокойтесь, жалкая женщина! – закричала она. – Вы ничего не знаете об этой истории. Это не была вина Поппи.

– Не ее вина? Что, разве кто-то другой ранил мистера Джэба Мэллори, а? Это вы хотите мне сказать? Боюсь, что улика слишком явная, чтобы поверили вашей лжи.

– Это – не ложь, – закричала в отчаянии Энджел. – О-о, вы просто ничего не понимаете!

– Поппи, – сказал Грэг нежно. – Твой отец не умер. Он очень даже жив. Но обещаю тебе – он больше не потревожит тебя. На этот раз мы позаботимся, чтобы этого больше не случилось. Он ушел из твоей жизни – навсегда. – Легко подхватив ее на руки, он добавил: – А теперь я повезу тебя домой. Твоя семья ждет тебя. Ты нужна нам, Поппи, а мы – тебе.

В темных глазах Грэга было больше, чем симпатия – он уже давно любил ее – с тех самых пор, как узнал. Он просто смотрел и ждал, когда она подрастет. Он надеялся, что, когда ей будет восемнадцать, и она окончит школу, то, возможно, начнет относиться к нему иначе, чем просто как к брату. Он хотел, чтобы она смотрела на него так, как смотрит женщина на мужчину, которого любит и который любит ее.

Раздались восклицания шокированных девушек, когда Грэг, неся на руках Поппи, спрятавшую лицо на его груди, прошел через холл.

– До свидания, Энджел, – крикнули некоторые, а наиболее смелые, – до свидания, Поппи! Удачи тебе.

В следующие несколько месяцев Грэг и Поппи стали неразлучны. Она льнула к нему, словно в нем была вся ее жизнь. Она рассказывала ему все секреты своего полного боли детства – как ее таскали из города в город, из дома в отель – всегда одинокую, как она каждые несколько недель оказывалась в приюте для брошенных детей… Она говорила о ночных кошмарах, в которых Джэб возвращался и пытался забрать ее с собой, и как она испугалась и впала в состояние шока, когда он действительно вошел в дверь. Поппи призналась, что не помнит, как кинула нож в отца; она просто хотела спастись от него – она бы не вынесла его прикосновения… и о том, как она ненавидела саму мысль, что так похожа на него.

– Ты – раненый человек, Поппи, – нежно разуверял ее Грэг. – Но теперь с этим покончено. Ты его больше никогда не увидишь. И обещаю тебе, что в один прекрасный день я сделаю так, что ты позабудешь все это. Мы будем так счастливы. Будет так, словно этого кошмара никогда не существовало.

Когда однажды вечером он шел с ней по саду, они встретились с Розалией, и она сказала им о намечаемой поездке в Европу. Внезапно его охватило что-то вроде дурного предчувствия.

– Тебя не будет шесть месяцев, – сказал он грустно. – И я не хочу, чтобы ты забыла меня. Ты знаешь старую поговорку: с глаз долой – из сердца вон.

– Как я могу забыть тебя? – спросила Поппи, глядя на него озадаченно. – Клянусь, Энджел и я будем говорить о тебе все время. Мне так хочется, чтобы ты поехал с нами.

– Но я хочу сказать… я не хочу, чтобы ты полюбила кого-нибудь другого, Поппи, – сказал он. – То, что я хотел бы для тебя – это… чтобы ты полюбила меня.

Она широко раскрытыми глазами взглянула на знакомое красивое лицо.

– Но как ты можешь такое говорить? Ты – мой брат!

– Но ведь я – не твой брат, Поппи, – вскрикнул он, крепко взяв ее за руки. – Разве ты не знаешь? Я – Грэг Констант, а ты – Поппи Мэллори. И я люблю тебя.

Поппи бросилась к дому; ее рыжие волосы развевались на ветру, она бежала так стремительно, словно не могла терять ни минуты, пока не убежит от него.

После этого она стала избегать его, держась поближе к Энджел, пока не пришло время отъезда, но Грэг настоял на том, чтобы поехать с ними в Сан-Франциско и проводить их.

Гигантский локомотив громко пыхтел, и проводники бегали вдоль состава, открывая двери. Энджел поцеловала Грэга, попрощалась с ним, и, вытирая слезы, забралась в вагон. Он улыбнулся, когда, наконец, встретился взглядом с Поппи.

– Пожалуйста, давай не будем расставаться на полгода не друзьями, – сказал он. – В конце концов, я только сказал, что люблю тебя.

– Я знаю, – Поппи опустила глаза. – Прости меня, Грэг. Но я никогда не думала… я не понимала…

– Просто обещай, что будешь думать обо мне, – умолял он. – Не отвергай меня пока, Поппи.

Когда тетушка Мэлоди позвала ее в вагон, его глаза минуту смотрели в ее; потом, быстро поцеловав его в щеку, она повернулась и вошла в вагон.

– До свидания, – кричали они, махая руками из окна, когда поезд тронулся и медленно поехал вдоль платформы. – До свидания… Мы напишем тебе письмо…

– Грэг, – кричала Поппи сквозь шум отходящего поезда. – Грэг… Я обещаю…

Париж был именно таким, каким Поппи всегда мечтала его увидеть. Майское небо было чистым и безоблачно-голубым, каштаны на Гранд-бульварах были в цвету, и весеннее солнце весело освещало столики, сгрудившиеся у окон кафе и ожидающие, когда сюда заглянут парижане. Взволнованно выглядывая из-за спины гида, они рассматривали сокровища Лувра, глядя восхищенно на Монну Лизу и крылатую Нику.

– Делайте пометки, девочки, – скомандовала тетушка Мэлоди, садясь на мраморную скамью. – Ваш папа наверняка захочет узнать, что вы здесь видели и чему научились.

Они сидели во вдохновенно-трепетном кафе собора Нотр-Дам и слушали скорбный гимн, который пели ангелоподобные мальчики; они останавливались в восхищении около магазинов, продававших темный ароматный шоколад, пирожные с кремом и странные острые сыры. Они покупали безделушки в хороших магазинах и тревожились за свой выбор в шикарном шляпном магазине на рю де ла Пэ. Они даже привыкли выпивать по рюмочке вина за обедом под зорким оком тетушки Мэлоди, хотя сама она выпивала по три и даже – по четыре. Потом неизменно она жаловалась на то, что совершенно засыпает и что им тоже пора спать, как раз тогда, когда Париж только просыпался!

Каждый день они все гуляли и гуляли, пока тетушка Мэлоди не взмолилась о пощаде, и даже Энджел призналась, что устала, но Поппи все было мало. Казалось, город лучился удовольствиями, мерцал, как мираж, и Поппи хотела видеть это, дышать этим… почувствовать, что он реален прежде, чем он исчезнет или ей придется покинуть его.

Тетушка Мэлоди отказалась отвести их на Монпарнас, заявив, что это – «неподходящее место», и Поппи решила узнать, почему. Однажды в полдень, когда тетушка Мэлоди спала после обильного ленча в тиши и уюте отеля Лотт, и даже Энджел уткнулась в книжку, Поппи надела свой жакет и вышла исследовать город сама. Она сидела в кафе, потягивая лимонад и игнорируя направленные на нее в упор взгляды проходящих мимо мужчин. Поппи гадала, что же такого нашла в этом веселом месте «неподходящего» ее тетушка Мэлоди. Она бродила по прелестным улицам и скверам, восхищенно заглядывая через плечо художникам, писавшим пейзажи. Она задерживалась перед фасадом маленьких концертных залов, обклеенных яркими афишами и фотографиями исполнителей; однажды ей показалось, что она попала в какой-то странный квартал – вызывающего вида женщины лениво слонялись около дверей, и Поппи ускорила шаг, а они бросали ей вслед презрительные взгляды. Какой-то мужчина подмигнул и заговорил с Поппи, но она взглянула на него высокомерно, и, пробормотав «Пардон, мадмуазель», он поспешил дальше. Она легкими шагами перебегала хорошенькие мостики, останавливаясь, чтобы посмотреть на баржи, нагруженные овощами – яркими, свежими, казалось, еще хранящими ароматный воздух деревни; разнообразные прогулочные суденышки сновали туда-сюда по реке, на их борту часто были целые семейства, и даже маленькая собачка грелась на солнышке. Поппи махала им рукой, и дети махали ей в ответ, крича:

– Bonjour, ma'mzelle![8]8
  Bonjour, ma'mzelle! (фр.) – Здравствуйте, мадемуазель!


[Закрыть]

Конечно, она не разговаривала ни с кем, и была в отеле Лотт задолго до того, как тетушка Мэлоди проснулась и появилась в дверях с сияющей улыбкой, говоря:

– Ну как, девочки? Хорошо вздремнули? Уверена, что сон вас так же освежил, как и меня, и можно вечером пойти в театр.

Они надели свои лучшие платья. Энджел была в розовом шелковом платье, украшенном розетками из лент и цветов. Поппи – в сливочно-желтом атласном, с каскадом крошечных сверкающих бусинок. В театре публика восхитила их больше, чем пьеса Мольера, которая, к тому же, разумеется, игралась на французском.

– Ты когда-нибудь видела столько красивых женщин? – шептала Поппи Энджел, когда они рассматривали в маленькие театральные бинокли шикарную публику, постепенно заполнявшую ряды обитых красным бархатом кресел.

– Все так ново, что я чувствую себя кузиной из провинции, – пробормотала Энджел, посмотрев уныло на свое розовое платье. А до сегодняшнего дня я думала, что платье мисс Мэтьюс – самое лучшее, что я только видела!

– Вы выглядите именно так, как должны выглядеть молодые девушки, – ободряюще прошептала им тетушка Мэлоди. – И вполне безупречно для Санта-Барбары.

Отчаянный взгляд Энджел встретился с взглядом Поппи.

– Но тетя Мэлоди! Это же – не Санта-Барбара! – воскликнула она. – Это – Париж!

Они просидели полночи, придумывая срочную и важную телеграмму Нику и Розалии.

«Если вы не хотите, чтобы ваши дочери прослыли провинциальными простушками – без вкуса, стиля и знания современной моды, разрешите нам посетить салон мсье Вёрса, чтобы купить несколько новых парижских туалетов».

Они с нетерпением ждали ответа и захлопали в ладоши от радости, когда прочли его:

«Конечно, можно купить по одному вечернему и дневному платью у мистера Вёрса, но меня заверили знающие люди, что у мадам Марсель на рю де ла Валенс туалеты не хуже, но значительно дешевле. Вы можете купить у нее что-нибудь еще – то, что тетя Мэлоди найдет подходящим. С любовью, папа и мама».

Салон мистера Вёрса был очень стильным – с бледно-зелеными стенами, изящными кушетками и длинными зеркалами в стиле Людовик IV. Высокомерного вида продавщица предложила им сесть, и Поппи и Энджел присели напряженно на маленькие стулья напротив тетушки Мэлоди, ожидая, когда освободится мэтр.

– Выскочка портной! – кипятилась тетушка Мэлоди после пятнадцати минут ожидания. – Это нестерпимо. Это ни на что не похоже!

– Ну это уж слишком! – еле сдерживалась она после того, как прошло еще полтора часа, наконец она не выдержала и велела продавщице передать мистеру Вёрсу, что если он не может заняться ими немедленно, то они уходят.

– О, тетя Мэлоди, нет, – в отчаянии взмолилась Энджел. – Только не это, нет, пожалуйста, тетя, мы должны остаться…

– Тетя Мэлоди, это так важно, – подхватила Поппи. Они были так близко от первоклассных парижских туалетов – не могут же они так просто уйти ни с чем?

– Мэтр занимается княгиней де Винье, – сообщила им мягко продавщица. – Она выбирает себе гардероб на осень.

– На осень? – спросила удивленная Энджел. – Но, Бог мой, сейчас только весна!

– В Париже, мадемуазель, мы занимаемся нашим гардеробом заранее. Княгиня уже купила туалеты для лета.

Большие двойные двери в дальнем конце салона неожиданно распахнулись, и гордого вида женщина в шелковом пальто и невероятно огромной шляпе, украшенной роскошными розовыми розочками, прошествовала высокомерно, но грациозно по комнате в сопровождении мэтра собственной персоной.

– Запомните, Вёрс, – отдавала она распоряжения. – Все должно быть готово вовремя. В октябре я еду в Россию. И особенно обратите внимание на соболя. В конце концов, мы же не хотим, чтобы русские, а они уж знают толк в мехах, подумали, что мсье Вёрс второго сорта, не так ли?

Ее злобный смех прозвучал в освещенном изящными люстрами зале, когда наступила пауза. Взяв золотой лорнет, княгиня посмотрела сначала на Энджел, а потом – на Поппи.

– Кто они? – спросила она по-французски. Продавщица пожала плечами.

– Никто, княгиня. Просто заезжие американки.

– Ah, les petites Americaines![9]9
  Ah, les petites Americaines! (фр.) – Ах, эти маленькие американки!


[Закрыть] – она подошла поближе, и тетя Мэлоди взглянула на нее недружелюбно. Потом княгиня сказала какую-то быструю французскую фразу, на что продавщица засмеялась.

Напрягая все свои способности, Поппи попыталась вспомнить все, что она знала из французского, стараясь про себя перевести слова княгини как можно точнее.

– …Они очаровательны, – услышала она. – И такой чудесный контраст! Блондинка – сосем как роза, которая расцвела к Рождеству: бледная, редкая и изысканная. Мужчины будут сражаться за право оберегать ее, как сокровище, обожать ее. А другая – бесенок – как спелая вишня в летнем саду. Мужчины захотят, конечно, сорвать ее ветки и попробовать и… облизать сок с пальцев.

– Что она говорит? – разъяренно потребовала ответа тетя Мэлоди. – Поппи, ты говоришь по-французски. Что она сказала?

Опустив глаза, Поппи рассматривала свои пыльные туфли, покраснев от неловкости.

– Я… Я не уверена, тетя Мэлоди, – пробормотала она, когда с еще одним злобным смешком княгиня выскользнула из салона, оставив после себя аромат ландышей. Конечно, Поппи знала, что сказала эта дама, но она не была уверена, что поняла, что означали ее слова – и почему-то почувствовала, что ей не следует передавать все это тетушке Мэлоди.

Продавщица провела их в салон поменьше, тоже с зеркалами, и тетя раздраженно наблюдала, как мэтр изучал сначала Энджел, а потом – Поппи. Хлопнув в ладоши, он позвал ассистентов.

– Принесите сапфирово-голубой шифон для la petite,[10]10
  La petite (фр.) – малышка.


[Закрыть] – закричал он, собрав половину своего штата и указывая на Энджел.

– А для другой, – по его глазам было заметно, что ему забавно смотреть на Поппи, – что-нибудь вишневое – это более подходит, чтобы притушить ее огненные волосы. Болотно-зеленый атлас, может… ах, нет – она слишком молода… У меня есть кое-что… серо-голубой бархат… да, это то, что нужно!

Опять Поппи вспыхнула от неловкости, когда тетушка Мэлоди буркнула громко:

– Такие кошмарные манеры, и никто не говорит по-английски!

– Мадам, – сказал мэтр на безупречном английском. – Мой отец был англичанином.

– Тогда почему вы не говорили по-английски? – спросила глухо и раздраженно тетя Мэлоди. – Вы достаточно заставили нас ждать, молодой человек; хорошо, если это будет стоить того.

– Взгляните сами, – ответил мистер Вёрс, вытягивая бесконечные ярды сапфирового шифона из огромного мотка ткани. – Есть такие, кто годами согласен ждать у дверей салона Вёрса. Если вы одеваетесь у мэтра, всякий это поймет. Мои туалеты делают неповторимой каждую молодую особу. Даже самую капризную.

Он искусно задрапировал шифон на фигуре Энджел, подкалывая и подворачивая, пробуя то так, то эдак, а затем велел одному из помощников снять мерки.

– Как заметила княгиня, – сказал он тетушке Мэлоди, – обе девушки – сами по себе очаровательны. Холодная красота блондинки и неистовое обаяние рыжеволосой. Но в моих туалетах они произведут фурор.

– М-м-м, – засопела она, неуверенная в том, что он имел в виду.

Однако она не могла не согласиться, что он прав в отношении Энджел. Голубой цвет творил чудеса; он так подходил к ее нежному розовато-белому цвету лица и больше подчеркивал глаза, делая их еще глубже. Хотя он только задрапировал ткань на Энджел, это был несомненно глаз мастера. И Поппи в шелковистом бархате была так прелестна – он струился по ее телу, как роскошная река, касаясь легко, как голубиное перо, ее высокой груди и обвивая тонкую талию, заставляя ее кремово-белую кожу мерцать, как алебастр. Поппи уже выглядела сенсационно.

– Что ж, хорошо, – призналась тетушка Мэлоди высокомерно. – По крайней мере, вы знаете свое дело. Вы будете довольны, девочки.