Текст книги "В присутствии врага"

5

Сент-Джеймс высадил Хелен и Дебору на Мэрилебон-Хай-стрит перед магазинчиком под названием «У тыквы», в котором пожилая женщина с нетерпеливым фокстерьером на поводке перебирала круглые корзинки с клубникой. Хелен и Дебора, снабженные фотографией Шарлотты, должны были обойти район, где находились монастырская школа Св. Бернадетты на Блэндфорд-стрит, домик Дэмьена Чэмберса в Кросс-Киз-клоуз и Девоншир-Плейс-мьюз – ответвление Мэрилебон-Хай-стрит. Они ставшш перед собой двойную задачу: найти всех, кто мог видеть Шарлотту накануне днем, и составить все возможные маршруты, которыми девочка могла пройти к Чэмберсу из школы и от Чэмберса к себе домой. Они занимались Шарлоттой, Сент-Джеймс – подругой Шарлотты, Бретой.

Много позже того, как он подвез Хелен домой, много позже того, как ушла спать Дебора, Сент-Джеймс беспокойно бродил по дому. Он начал с кабинета, где между двумя порциями бренди рассеянно снимал с полок книги, делая вид, будто читает. Оттуда он прошел на кухню, где сделал себе чашку «Овалтина»[13]13
  «Овалтин» – шоколадно-молочныи напиток.


[Закрыть], который не выпил, и в течение десяти минут бросал теннисный мячик с лестницы в заднюю дверь, развлекая Персика. Поднялся в спальню и посмотрел на спящую жену. Наконец он оказался в лаборатории. Фотографии Деборы по-прежнему лежали на рабочем столе, на котором она разложила их этим вечером, и при верхнем свете он еще раз рассмотрел фотографию девочки из Вест-Индии с британским флагом в руках. Ей вряд ли больше десяти лет, решил он. Возраст Шарлотты Боуэн.

Сент-Джеймс отнес фотографии Деборы в темную комнату и принес пластиковые файлы, в которые положил письма, полученные Ив Боуэн и Деннисом Лаксфордом. Рядом с этими записками он положил график занятий Шарлотты, который по его просьбе написала Ив Боуэн. Включил три лампы высокой яркости и взял лупу. Принялся изучать два письма и график.

Он сосредоточился на общих признаках. Поскольку одинаковых слов не имелось, он решил полагаться на общие буквы. «С», удвоенное «т», «у» и наиболее надежную букву для анализа и расшифровки кодов – «е».

«С» в письме к Лаксфорду абсолютно совпадало с «с» в письме к Боуэн: в обоих случаях буква была сильно закручена. То же самое и с удвоенным «т» в словах «Шарлотта» и «Лотти»: и там, и там над ними шла общая палочка. Буква же «у», с ярко выраженной нижней петлей в обоих письмах, стояла совершенно отдельно, без всякого намека на соединение с предыдущей и следующей буквами. Напротив, хвостик «е» во всех случаях соединялся со следующей буквой, хотя линия, образующая петельку «е», никогда не исходила из предыдущей буквы. В целом почерк обеих записок представлял собой мешанину из печатных и рукописных букв. Даже при беглом рассмотрении нетренированным глазом было ясно, что оба письма написаны одной рукой.

Сент-Джеймс взял график занятий Шарлотты и поискал то едва заметное сходство, которое даже человеку, стремящемуся замаскировать свой почерк, как правило, не удается скрыть. Рассмотрел все три листка под лупой. Исследовал каждое слово. Измерил расстояние между словами и ширину и высоту букв. Результат оказался тем же. Записки были написаны одним почерком, но Ив Боуэн этот почерк не принадлежал.

Саймон выпрямился на табурете и прикинул, в каком направлении его неизбежно поведет подобный анализ образцов почерка. Если Ив Боуэн не лгала и Деннис Лаксфорд действительно был единственным человеком, знавшим правду о зачатии Шарлотты, тогда, по логике вещей, теперь следовало бы получить образец почерка Лаксфорда. Однако и дальше путешествовать по лабиринтам ;хирографии казалось ему расточительной тратой времени. Потому что если Деннис Лаксфорд действительно стоял за исчезновением Шарлотты – с его опытом работы в журналистике и, соответственно, знанием методов работы полиции, – навряд ли он сглупил настолько, чтобы лично писать записки о ее похищении.

И именно это казалось Сент-Джеймсу необычным, вызывало у него беспокойство – что кто-то вообще написал эти две записки. Их не напечатали, не составили из букв, вырезанных из журнала или газеты. Данный факт предполагал одно из двух: похититель рассчитывал, что его не поймают, либо был уверен, что его не накажут, когда вся правда о похищении выйдет наружу.

В любом случае, кто бы км забрал Шарлотту Боуэн с улицы, он или прекрасно знал распорядок дня девочки, или провел некоторое время перед похищением изучая их. Если верно первое, то хотя бы опосредованно должен быть причастен член семьи. Во втором случае похититель скорее всего следил за Шарлоттой. А слежка в конце концов привлекает внимание. Прежде всего, наблюдавшего за ней человека могла заметить сама Шарлотта. Или ее подружка Брета. Как раз с мыслями о Брете Сент-Джеймс и ехал на север к Девоншир-Плейс-мьюз, оставив свою жену и Хелен Клайд на Мэрилебон– Хай-стрит.

Из дома Ив Боуэн доносилось пение. Низкое монотонное гудение, какое скорее можно услышать в монастыре или в соборе. Когда Сент-Джеймас нажал на кнопку звонка, пение резко оборвалось. Мгновение спустя отодвинули задвижку, и дверь открылась.

Сент-Джеймс ожидал увидеть Ив Боуэн или ее мужа, но перед ним стояла краснолицая женщина, фигурой напоминающая грушу. На ней были бесформенный оранжевый свитер и пунцовые леггинсы, вытянутые на коленях.

– Мне не нужна никакая подписка, ни свидетели Иеговы, ни чтение из книги мормонов, спасибо, – живо проговорила женщина с таким акцентом, словно всего неделю назад приехала из сельской Ирландии.

Саймон решил, что это, должно быть, миссис Магуайр, домработница. Не успела она закрыть дверь, как Сент-Джеймс назвался и спросил Ив Боуэн.

Небрежный тон миссис Магуайр немедленно сменился спокойно-заинтересованным:

– Вы тот джентльмен, который ищет Шарли? Сент-Джеймс это подтвердил. Домработница быстро посторонилась и провела его в гостиную, где из магнитофона уже значительно тише лились заунывные звуки «Sanctus»[14]14
  «Sanctus» – часть католической мессы или реквиема.


[Закрыть]. Магнитофон стоял рядом с кофейным столиком, на котором был устроен импровизированный алтарь. По обе стороны от распятия горело по свече, а далее с одной стороны стояла изящная статуэтка Девы Марии с простертыми вверх, оббитыми руками, а с другой – фигурка бородатого святого в зеленом плаще поверх шафрановых одеяний. Сент-Джеймс повернулся к миссис Магуайр и увидел, что в правой руке та держала четки.

– Сегодня утром я совершаю все таинства, – туманно пояснила миссис Магуайр, кивнув в сторону алтаря. – Радостное, печальное и прославляющее, все три. И не встану с колен, пока не сделаю все от меня зависящее, пусть даже это совсем немного, чтобы Шарли вернулась домой. Я молюсь святому Иуде и Пресвятой Богородице. Кто-нибудь из них позаботится об этом деле.

Женщина, похоже, не заметила, что поднялась с колен, с которых обещала не вставать. Подойдя к магнитофону, она нажала на кнопку – пение прекратилось.

– Если я не могу пойти в церковь, так могу устроить свою собственную. Господь поймет.

Она поцеловала распятие на конце четок и благоговейно положила к ногам святого Иуды, обутым в сандалии. Миссис Магуайр не спеша разложила четки, чтобы бусины не соприкасались между собой, а распятие лежало изображением Христа вверх.

– Ее нет, – сказала она Сент-Джеймсу.

– Миссис Боуэн нет дома?

– И мистера Алекса тоже.

– Они ищут Шарлотту?

Миссис Магуайр снова коснулась своими толстыми пальцами распятия. Она походила на женщину, которая перебирает с дюжину возможных ответов, ища наиболее подходящий. По-видимому, она оставила поиски, потому что наконец произнесла:

– Нет…

– Тогда где…

– Он уехал в какой-то свой ресторан. Она – в палату общин. Он бы остался дома, но она хотела, чтобы их поведение выглядело как можно более естественным. Поэтому-то я здесь, а не творю коленопреклоненные молитвы в церкви Святого Луки перед Святой Чашей, как мне хотелось бы. – Вероятно, она почувствовала изумление Сент-Джеймса таким деловым подходом к исчезновению Шарлотты, потому что быстро продолжала: – Все вовсе не так, как кажется, молодой человек. Мисс Ив звонила мне в четверть второго сегодня ночью. Я, собственно, и не спала – а она так даже и не пыталась уснуть, храни ее Господь, – потому что какой уж тут сон. Она сказала, что вы пытаетесь разобраться в этом ужасном происшествии с Шарли, а пока вы будете действовать, всем остальным – мистеру Алексу, ей и мне – придется хранить спокойствие, заниматься делами, стараясь вести себе как можно естественнее. Ради Шарли. Поэтому-то я здесь. А она там, с Божьей помощью, работает, делая вид, что ее единственная забота в мире – провести еще один закон против ИРА[15]15
  ИРА – Ирландская революционная армия.


[Закрыть].

Эта последняя новость очень заинтересовала Сент-Джеймса.

– Мисс Боуэн участвует в разработке законов, касающихся ИРА?

– С самого начала. Как только два года назад она пришла в Министерство внутренних дел, так сразу с головой окунулась в борьбу с терроризмом: билль об ответственности за хранение взрывчатки, билль об увеличении сроков тюремного заключения для членов ИРА, билль такой, билль сякой. Хотя за то время, что они мусолили эту проблему в палате общин, можно было найти гораздо более простое решение.

Тут есть над чем серьезно поразмьслить, подумал Сент-Джеймс: законы против ИРА. Высокопоставленный член парламента не сможет да и не захочет держать в секрете свою позицию по данной проблеме. Над этим – а также над тем, какое отношение, пусть косвенное, имели к жизни ее ребенка ирландцы – стоило поразмыслить, если Брета не сможет оказать им необходимую помощь в поисках Шарлотты.

Миссис Магуайр указала в направлении, в котором накануне вечером удалился из гостиной Алекс Стоун.

– Если вы хотите поговорить, то я бы тем временем занялась своими делами. Возможно, если вести себя как обычно, я так себя и почувствую.

И она провела его через столовую на кухню, оснащенную по последнему слову техники. На одной из рабочих поверхностей в открытом ящике красного дерева лежало столовое серебро. Рядом стояла приземистая банка с пастой для его чистки и лежала груда почерневших тряпок.

– Обычный четверг, – проговорила миссис Ма-гуайр. – Не представляю, как мисс Ив держит себя в руках, но если она может, смогу и я. – Она открыла банку с пастой и положила крышку на гранитную столешницу, подцепила тряпкой зеленой жижи и негромко сказала: – Ребенок же. Помоги нам, Господи. Она же маленький ребенок.

Сент-Джеймс присел за барную стойку, отходившую от кухонной плиты. Понаблюдав, как миссис Магуайр лихорадочно втирает средство для чистки серебра в большую сервировочную ложку, он спросил:

– Когда вы в последний раз видели Шарлотту?

– Вчера утром. Я, как всегда, проводила ее до школы.

– Как всегда?

– Всегда, когда ее не отводит мистер Алекс. Но на самом деле я утром не с девочкой шла, а за ней. Чтобы убедиться, что она благополучно добралась до школы, а не отправилась куда не следует.

– А в прошлом она прогуливала занятия?

– В самом начале. Ей не нравится школа Святой Бернадетты. Она бы предпочла государственную школу, но мисс Ив и слышать об этом не желает.

– Мисс Боуэн католичка?

– Мисс Ив всегда отдает должное Господу, но она не католичка. Каждое воскресенье она ходит в мэрилебонскую церковь Святой Марии.

– Тогда странно, почему она выбрала для своей дочери монастырскую школу.

– Она считает, что Шарли нужна дисциплина. А если ребенку нужна дисциплина, то лучше католической школы не найти.

– А вы как думаете?

Миссис Магуайр, прищурившись, осмотрела ложку. Провела большим пальцем по ее черпаку.

– Думаю?

– Нужна Шарлотте дисциплина?

– Воспитанному в строгости ребенку, мистер Сент-Джеймс, дисциплина не требуется. Разве не так было с моими пятью? Или с моими братьями и сестрами? Нас было восемнадцать, жили в трех комнатах в графстве Керри, и никому из нас не требовались тумаки, чтобы мы не сбились с пути истинного. Но времена изменились, и я не из тех, кто станет кидать камнями в честную женщину, ставшую матерью в результате минутной человеческой слабости. Господь прощает наши грехи, и Ив Он давно простил. Кроме того, что-то приходит к женщине само собой. Что-то – нет.

– Что «что-то»?

Миссис Магуайр устремила все свое внимание на полировку ложки. Провела обломанным ногтем большого пальца по черенку.

– Мисс Ив делает все, что в ее силах, – сказала она. – Она старается, как может, и всегда старалась.

– Вы давно у нее работаете?

– Я у нее с тех пор, как Шарли исполнилось полтора месяца. А какой крикуньей она была… Можно подумать, Господь послал ее испытывать терпение матери. Пока Шарли не научилась говорить, трудно ей приходилось в этой жизни.

– А ваше терпение?

– Воспитав пятерых детей, я научилась терпению. В выкрутасах Шарли для меня не было ничего нового.

– А как отец Шарлотты? – непринужденно вставил вопрос Сент-Джеймс. – Как он с ней справлялся?

– Мистер Алекс?

– Я говорю о настоящем отце Шарлотты.

– Я не знаю этого негодяя. Хоть раз он объявился, или прислал открытку, или позвонил, или дал какой-никакой знак, что он помнит ребенка? Нет. Ни разу. По словам мисс Ив, у нее к нему и отношение соответственное. Даже сейчас. Даже сейчас. Только подумать. Боже Всемилостивый, как это чудовище ее ранило. – Миссис Магуайр поднесла к лицу бесформенный рукав. Промакнула сначала под одним глазом, потом под другим, говоря: – Извините. Просто я чувствую себя бесполезной. Сижу тут в доме и веду себя так, будто это обычный четверг. Я знаю, что так лучше. Я понимаю, что так нужно сделать ради Шарли. Но это безумие. Безумие.

Женщина казалась Сент-Джеймсу вполне искренней, но он знал, что его задача – добывание улик, а не оценка свидетелей и потенциальных подозреваемых. Он вернул ирландку к тому, как она провожала Шарлотту в школу, попросив вспомнить, не заметила ли она кого-нибудь на улице, кого-то, кто мог следить за Шарлоттой, человека, который как-то выбивался бы из окружения.

Миссис Магуайр мгновение смотрела в ящик с серебром, прежде чем ответить. Она ничего особенного не заметила, наконец сказала миссис Магуайр. Но ведь они шли по Мэрилебон-Хай-стрит, а там всегда люди – снуют туда-сюда. Доставщики товара, служащие, идущие на работу, владельцы магазинов, открывающие свои заведения, бегуны трусцой и велосипедисты, пассажиры, торопящиеся на автобус или в метро. Она не обращала внимания. Ей это и в голову не приходило. Она смотрела за Шарли, чтобы убедиться – девочка дошла до школы. Соображала, что предстоит сделать за день, обдумывала обед для Шарли, и… Пусть Господь простит ее, что она не осознавала опасности, не провидела происков дьявола, не уследила за своей Шарли, не оправдала выплачиваемых ей денег, не оправдала доверия, не оправдала… Миссис Магуайр уронила вилку, которую в этот момент начищала, и тряпку. Вытащила из рукава платок, звучно высморкалась и произнесла:

– Господи, не дай и волосу упасть с ее головы. Мы попытаемся узреть Твой промысл в этом событии. Мы уясним Божественный смысл всего этого.

Сент-Джеймс не понимал, как в исчезновении ребенка можно находить какой-то смысл помимо самого что ни на есть чудовищного. Религия, по его мнению, никоим образом не объясняла ни тайн, ни страшных жестокостей, ни жизненных противоречий. Он сказал:

– Перед своим исчезновением Шарлотта, по всей видимости, находилась в компании другого ребенка. Что вы можете рассказать мне о девочке по имени Брета?

– Мало что и мало что хорошего. Неуправляемая, из распавшейся семьи. Судя по болтовне Шарли, ее мама больше интересуется танцами диско, чем жизнью Бреты. Она подает Шарли плохой пример, эта девочка.

– В каком смысле она неуправляемая?

– Горазда на озорство. И постоянно вовлекает в него Шарли.

Брета – сущее наказание, объяснила миссис Магуайр. Она таскает конфеты у торговцев на Бейкер-стрит. Проникла без билета в музей мадам Тюссо. Фломастером написала свои инициалы в метро. – Она учится вместе с Шарлоттой? Так и есть. Мисс Ив и мистер Алекс так плотно расписали дни и вечера Шарли, что единственная возможность найти подружек – в школе Святой Бернадетты.

– Где же еще Шарли могла бы с ней общаться? – спросила миссис Магуайр.

Фамилии этой девочки она не знает, сказала домработница, продолжая отвечать на вопросы Сент-Джеймса. Она еще с ней не встречалась, но готова поспорить, что мамаша у нее иностранка.

– И живет на пособие по безработице, – добавила она. – Танцует всю ночь, спит весь день, и без тени смущения принимает помощь от государства.

Сент-Джеймс вдумался в этот новый, тревожаще-странный факт из жизни юной Шарлотты Боуэн. Его семья знала имена, адреса и номера телефонов, а возможно, и группу крови всех его детских друзей и их родителей. Как-то он высказан свое недовольство столь пристальным изучением его знакомств, и мать объяснила ему, что подобное внимание и одобрение – святая обязанность всех воспитателей. Так как выполняли свои обязанности по воспитанию Шарлотты Ив Боуэн и Александр Стоун? – задался вопросом Сент-Джеймс,

Миссис Магуайр, похоже, прочла его мысли, потому что сказала:

– Шарли постоянно занята, мистер Сент-Джеймс. Мисс Ив за этим следит. По понедельникам после школы девочка ходит на урок танцев, во вторник – к своему психологу, в среду у нее музыка, в четверг – игры в школьном дворе. В пятницу она отправляется прямиком в офис к мисс Ив, где проводит остаток дня. С друзьями она может общаться только в школе, а там за ними следят добрые сестры, так что беспокоиться не о чем. По-видимому.

– Так когда же Шарлотта играет с этой девочкой?

– Когда может улучить момент. В игровые дни в школе. Перед своими индивидуальными занятиями. Дети всегда находят время для дружбы.

– А по выходным?

Выходные Шарли проводит со своими родителями, объяснила миссис Магуайр. Или с ними обоими, или с мистером Алексом в одном из его ресторанов, или с мисс Ив в офисе на Парламент-сквер.

– Выходные – семейные дни, – сказала она, своим тоном подкрепив незыблемость данного правила. Словно угадав мысли Сент-Джеймса, она продолжала: – Они заняты. Им следовало бы знать друзей Шарлотты. Им следовало бы знать, чем она занимается, когда не с ними. Им не всегда есть до этого дело, и так уж повелось. Прости их Господи, потому что я не понимаю, как они сами себя простят.

Начальная школа Святой Бернадетты находилась на Блэндфорд-стрит, немного к западу от Мэрилебон-Хай-стрит и примерно в четверти мили от Девоншир-Плейс-мьюз. Разместившаяся в четырехэтажном кирпичном здании с крестами на фронтонах и статуей ее святой покровительницы в нише над широким парадным крыльцом, школа находилась на попечении сестер обители Святых мучеников. Сестры, все старушки не моложе семидесяти, носили черные одеяния из толстой ткани, подпоясанные крупными деревянными четками и белые нагрудники и апостольники[16]16
  Апостольник – накидка, закрывающая голову и плечи.


[Закрыть], напоминавшие обезглавленных лебедей. Их школа сверкала чистотой не хуже церковной утвари. Оконные стекла сияли, стены без единого пятнышка казались изнанкой безупречной христианской души, серые линолеумные полы блестели, в воздухе пахло полировкой и дезинфекцией. Если судить по атмосфере чистоты, дьявол не мог и мечтать о контакте с обитателями данной школы.

После краткой беседы с директрисой – монахиней сестрой Марией Голгофской, которая слушала, благочестиво сложив руки под нагрудником и устремив взгляд проницательных черных глаз на лицо посетителя, Сент-Джеймса провели по лестнице на второй этаж. Он прошел за сестрой Марией Голгофской по тихому коридору, за закрытыми дверями которого шел серьезный процесс обучения. Резко стукнув один раз в предпоследнюю дверь, директриса вошла в класс. Ученицы – примерно двадцать пять маленьких девочек, сидевших четкими рядами – вскочили, скрипя отодвигаемыми стульями. В руках у них были чернильные авторучки и линейки. Девочки хором поздоровались: «Доброе утро, сестра!», на что монахиня коротко кивнула, и ученицы молча сели и вернулись к своему занятию. Они, видимо, корпели над грамматическим разбором предложения.

Сестра Мария Голгофская быстро, вполголоса переговорила с монахиней, которая подошла к ней, прихрамывая, как человек, которому недавно пересадили тазобедренный сустав. У нее было морщинистое, как сушеный абрикос, лицо и очки с толстыми стеклами без оправы. После краткого обмена репликами вторая монахиня кивнула и направилась к Сент-Джеймсу. Они вышли в коридор, монахиня плотно закрыла дверь, директриса заменила ее на учительском месте.

– Я сестра Агнетис, – представилась монахиня. – Сестра Мария Голгофская объяснила, что вы пришли из-за Шарлотты Боуэн.

– Она пропала.

Монахиня поджала губы. Ее пальцы потянулись к четкам, охватывавшим ее талию и свисавшим до колен.

– Вот негодница, – сказала она. – Меня это не удивляет.

– Почему, сестра?

– Она все время выставляется. В классе, в столовой, во время игр, во время молитвы. Это, без сомнения, проделка, рассчитанная на то, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание. И не первая.

– Вы хотите сказать, что Шарлотта уже сбегала?

– Она и раньше выкидывала номера. На прошлой неделе принесла в школу материну косметику и накрасилась в туалете во время перерыва на обед. Когда она вошла в класс, вид у нее был как у клоуна, но именно этого она и добивалась. Все, кто посещает Цирк, любят выступления клоунов. Я права? – Сестра Агнетис помолчала, копаясь в своем бездонном кармане. Она вынула мятый бумажный носовой платок, которым промакнула слюну, скапливавшуюся в уголках ее рта, – Шарлотта не могла усидеть за партой и двадцати минут кряду. Она листала учебники, заглядывала в клетку к хомяку или трясла кружкой для пожертвований…

– Кружкой для пожертвований?

– Мы собираем деньги на благотворительность, – пояснила сестра Агнетис и вернулась к своей мысли. – Ей хотелось стать старостой класса, а когда девочки проголосовали за другую ученицу, Шарлотта так раскапризничалась, что в тот день пришлось удалить ее из класса до конца занятий. Она не считает нужным соблюдать аккуратность: как в одежде, так и работе, она не выполняет правил, которые ей не нравятся, а когда доходит до уроков Закона Божьего, девочка заявляет, что она не католичка и ее должны от них освобождать. Вот к чему приводит, смею заметить, зачисление в нашу школу некатоликов. Разумеется, это не мое решение. Мы здесь для того, чтобы служить общине. – Она убрала платок в карман и, подобно сестре Марии Голгофской, застыла со сложенными под нагрудником руками. Пока Сент-Джеймс переваривал услышанное и прикидывал, что это добавляет к его информации о Шарлотте, монахиня присовокупила: – Вы, без сомнения, считаете, что я резко сужу об этой девочке. Но я вполне уверена, ее мать с готовностью подтвердит, что у ребенка трудный характер. Она не раз приходила сюда для бесед.

– Мисс Боуэн?

– Я разговаривала с ней как раз в прошлую среду по поводу истории с косметикой, и могу сказать, она строго наказала девочку – как ее и следует наказывать – за то, что та без разрешения взяла вещи

матери.

– Каким образом она ее наказала?

Ладони сестры Агнетис выскользнули из-под нагрудника и сделали жест, дающий понять, что данными сведениями она не располагает.

– Каким бы ни было это наказание, оно утихомирило Шарлотту до конца недели. В понедельник она, разумеется, вернулась к своему обычному поведению.

– Плохому?

– Я же сказала, к своему обычному поведению.

– Возможно, на разные выходки Шарлотту подбивают ее одноклассницы? – предположил Сент-Джеймс.

Сестра Агнетис восприняла это как оскорбление.

– Я известна умением наладить дисциплину, сэр.

Сент-Джеймс промычал что-то успокоительное.

– Мне говорили о Шарлоттиной школьной подружке. Есть все основания полагать, что она знает, где находится Шарлотта. А если нет, то могла что-то заметить, когда они возвращались после школы домой, и могла бы натолкнуть нас на мысль, где сейчас девочка. С этой-то ученицей я и пришел поговорить.

Ее зовут Брета.

– Брета. – Сестра Агнетис нахмурилась, сведя остатки бровей. Она шагнула к маленькому окошку в двери классной комнаты и заглянула внутрь, словно в поисках этой ученицы. – В моем классе нет ученицы по имени Брета, – сказала она.

– Это, вероятно, прозвище, – высказал предположение Сент-Джеймс.

Монахиня снова вернулась к окошку. Еще раз внимательно осмотрела класс и произнесла:

– Скорее всего, это Санпаулу. Бриттани Санпаулу.

– Могу я с ней поговорить?

Сестра Агнетис привела ученицу – десятилетнюю пампушку с недовольно надутыми губками в тесноватой для нее школьной форме. Слишком короткая стрижка не шла к ее круглой мордашке, а когда Бриттани заговорила, во рту у нее блеснули решетки брекетов.

Девочка вполне ясно выразила свои чувства.

– Лотти Боуэн? – с недоверием переспросила она и продолжала: – Чтоб я с ней дружила? Ни за что в жизни. Меня от нее тошнит. – Метнула взгляд на сестру Агнетис и добавила, с шипением произнося звук «с»: – Простите, сестра.

– Так-то лучше, – заметила сестра Агнетис. – Ответь на вопросы джентльмена.

Бриттани мало что смогла сообщить Сент– Джеймсу, и притом говорила так, словно с первого своего дня в школе ждала подобной возможности пожаловаться на Шарлотту. Лотти Боуэн высмеивает всех школьниц, она потешается над их волосами, лицами, ответами на уроках, над их фигурами и голосами. В особенности, как понял Сент-Джеймс, достается самой Бриттани Санпаулу. Сент-Джеймс мысленно «поблагодарил» сестру Агнетис за то, что та навязала ему сварливую девчонку, и уже хотел прервать перечисление грехов Шарлотты Боуэн – Лотти постоянно хвастается своей матерью, она хвастается тем, куда ездит на каникулах с родителями, хвастается подарками, которые дарят ей ее родители, – когда Бриттани, явно перейдя к заключительной части своей обличительной речи, сказала, что никто Лотти не любит, никто не хочет сидеть с ней рядом за обедом, никто не хочет, чтобы она училась в этой школе, никто не хочет с ней дружить… кроме этой жирной Бригитты Уолтерс, а все знают, почему она вьется вокруг Лотти.

– Бригитта? – переспросил Сент-Джеймс.

Это шаг вперед. Во всяком случае, детский язык может вполне превратить Бригитту в Брету.

Бригитта училась в классе сестры Венсан-де-Поль, сообщила им Бриттани. Они с Шарлоттой вместе поют в школьном хоре.

Понадобилось всего пять минут, чтобы выяснить у сестры Венсан-де-Поль – глуховатой старушенции лет восьмидесяти, – что Бригитты Уолтерс в этот день на занятиях не было. Записки от родителей о характере ее заболевания не поступило, но разве это не характерно для современных мамаш и папаш? Они слишком заняты, чтобы позвонить, слишком заняты, чтобы участвовать в жизни своих детей, слишком заняты, чтобы соблюдать приличия, слишком заняты, чтобы…

Сент-Джеймс торопливо поблагодарил сестру Венсан-де-Поль и спасся бегством, имея в своем распоряжении адрес и телефон Бригитты Уолтерс.

Похоже, какая-то ниточка появилась.