Текст книги "Игра воображения. Роман"

Часть вторая

Гошина история

Пианист Гоша Бергштраух закончил Ленинградскую консерваторию. На начальных курсах все шло удачно, и Гоше прочили блестящую артистическую карьеру. Он готовился к сессии на втором курсе и сильно повредил обе руки. «Переиграл», – говорят музыканты. Гоша мучительно переживал свою драму. На их курсе было полно студентов, учившихся спустя рукава, неделями пропускавших занятия. И ладно бы, если бы Гоша готовился к престижному международному конкурсу… А тут – самый обыкновенный экзамен…

Несколько месяцев он совсем не мог играть. Руки болели и становились похожими на гири не только от прикосновения к инструменту, но и от обычной физической работы, даже совсем не тяжелой. Ему трудно было держать в правой руке ложку, бокал, причесываться. Писать Гоше тоже было трудно, но он научился писать левой, хотя получалось некрасиво, буквы выходили кривые, со странным наклоном, как старый покосившийся забор. К болям в руках добавились головные боли. Гоша подозревал, что у него начался невроз, занялся аутотренингом…

Что только ни предпринимали, чтобы Гоша снова мог играть, как раньше: его лечили грязями, массажем, электрическим током – ничто не помогало. Профессора говорили о неправильной работе мышц, о том, что надо заново заниматься постановкой руки… Нашелся педагог для занятий, восторженная маленькая женщина с большими серыми глазами. Она клала крупную Гошину руку на свою крошечную, чтобы Гоша смог почувствовать правильное прикосновение к роялю. Она научила Гошу делать специальную зарядку для мышц и разные упражнения на инструменте, после выполнения которых ему становилось легче. В ее маленькой квартире всегда кто-то ждал своей очереди. Всем она пыталась помочь. После занятий Гоша почувствовал себя намного лучше, но полностью восстановиться не сумел. Гоша догадался, что все дело не в мышцах, а в его голове, отказывавшей принять новый порядок вещей. Бергштрауху разрешили сдать сессию позже всех на курсе. Он играл программу не подряд, как другие его сокурсники, а по одному произведению. Это было легче для рук, но утомительнее для нервов. Экзамен он сдал.

Гоша не представлял свою жизнь без музыки. По ночам ему часто снились разноцветные рояли. Они были большие, гораздо больше, чем наяву, красивые, блестящие, с изумительным звуком (попав однажды в музей музыкальных инструментов на Исаакиевской площади, Гоша узнал свои сны). Цветные рояли разных марок стояли в одном огромном зале, и Гоша во сне выбирал, к какому прикоснуться. Это было мучительно трудно, ему хотелось играть на всех разом. Иной раз притронуться к роялю Гоша не успевал, потому что менялось пространство сна: комната вдруг исчезала или кто-то начинал мешать играть.

Педагоги советовали Гоше перевестись на другой факультет, стать музыковедом – Гоша ни за что не соглашался. Его не привлекало музыковедение: казалось глупым переводить на язык слов непереводимое. Несмотря на все сложности, Бергштраух все-таки закончил консерваторию как пианист, но знал, что играть так, как раньше, не сможет. Учить детей игре на фортепиано ему было скучно. Пришлось заняться преподаванием сольфеджио и настройкой инструмента, освоенной в студенчестве. Со своей женой Лерой Гоша познакомился, когда пришел настраивать инструмент в квартире ее родителей.

Гоша не мог объяснить, как случилось, что теперь он полюбил Светлану, жену своего самого близкого друга. Он всегда боготворил Сашу Пономарева. Ближе Саши у него не было никого. Саша помог ему когда-то не пасть духом из-за травмы. И вот какая расплата ждала Сашу за его дружбу!

Кажется, Гоша влюбился в Светлану шесть лет назад, когда они все вместе с детьми ездили в Петергоф на открытие фонтанов. Гоша посмотрел на Светлану и понял, что любит ее. Он узнал это неожиданно для себя… И Лера никак не могла взять в толк, почему он молчал всю обратную дорогу. Светлана была в чем-то светлом, и Гоша любовался, как она освещена солнцем, и ее лицо, как ре-бемоль мажорный ноктюрн Шопена, было каким-то необыкновенным, светлым, как ее мелодичное имя. В душе Гоши тогда послышались высокие ноты; прислушавшись к себе, он забыл, что надо продолжать разговор, а потом смутился, когда все заметили его молчаливое отсутствие. Светлана вместе со всеми вопросительно посмотрела на него…

Пока Гоша считал, что Светлана и Саша счастливы, он тщательно скрывал свое чувство. Теперь, когда у Пономарева Сверхлюбовь, Гоша не хотел молчать. «По крайней мере, я помогу Светлане пережить это потрясение. Может быть, со мной ей будет лучше, чем без меня. А Лера сильная, мужественная женщина. Сильнее, чем я, – бормотал Гоша. – О, как Светлана хороша собой, как она умеет понять, как удивительно смотрит! И улыбается, как женщины на старинных полотнах в Эрмитаже. Что-то в ней есть редкостное, не от мира сего, словно великая тайна в ее глазах, в ее необыкновенной, пленительной улыбке, и кажется, что она совершенна, как ми-бемоль минорная прелюдия и фуга Баха. В Светланином лице я всегда предчувствовал склонность к печали, обреченность на страдание».

Гоша ехал к Светлане, полный решимости открыть ей сердце. «А там – будь что будет», – сказал он себе.

Светлана испугалась, увидев Бергштрауха. За несколько секунд, пока Гоша подходил к ней, она вообразила, что с Пономаревым (не дай бог!) что-то случилось, потому что он задумчив в последнее время, медленно и рассеянно переходит дорогу; или Саша напился из-за их непростых отношений, и его забрали в вытрезвитель; или Гоша приехал сообщить, что Пономарев уходит из дома.

– Что случилось? Что-то с Сашей? – закричала она.

– Нет, нет, все в порядке! Просто мне хотелось тебя повидать, – поспешил успокоить ее Гоша, увидев страх в ее глазах.

– Здесь, в школе?

– Светлана, ты, пожалуйста, только не волнуйся, ничего не случилось, просто я хотел поговорить с тобой.

– Пономарев мне изменяет? – опередила она Гошу. – Это не новость. Я знаю.

Светлане показалось, что надо продемонстрировать Гоше свою осведомленность, чтобы было не так оскорбительно выслушивать неприятную весть из Гошиных уст. Ее лицо сделалось обиженным и незащищенным.

– Не притворяйся, не надо меня утешать, я все знаю!

– Что ты знаешь?

– Я видела Сашу. С женщиной, с которой у Саши роман. С любовницей. Я не хочу, чтобы и ты лгал мне.

– Светлана, то, что я скажу, не имеет никакого отношения к твоей жизни с Сашей. Просто я решил сообщить тебе сегодня… Светлана, родная, тебя может удивить мое признание, но я не могу больше молчать.

Светлана испуганно и растерянно смотрела на него.

– Ну… говори… что же ты медлишь?

– Я люблю тебя, – он сразу заторопился, как будто сейчас ему не дадут все объяснить. – Я люблю тебя давно. Я люблю тебя, Светлана, не как жену моего лучшего друга, я отдельно люблю тебя. И если это чувство совершенно безнадежно… Дай мне договорить! – воскликнул он, хотя его никто не перебивал. – Я знаю, у вас с Сашей что-то происходит, он мучает тебя и сам очень терзается, потому что у него обостренное чувство совести, он необычайно тонкий, чуткий, порядочный человек. Я не могу оставаться в стороне и наблюдать все это. Ты страдаешь. Что я могу тебе предложить? У меня тоже семья – Лера, сын… Ты должна знать… Если ты захочешь, все может измениться, вся наша жизнь. Ты меня слышишь?

Он умоляюще взглянул ей в глаза. Светлана была совершенно оглушена его словами. От удивления она не могла говорить и только, как рыба, слегка приоткрыла рот.

– Я понимаю, мое признание для тебя неожиданно. Тебе надо подумать, собраться с мыслями, – увереннее сказал Гоша, еще раз взглянув в растерянные глаза Светланы, и ушел, испугавшись ее ответа.

«Он сказал об этом теперь, потому что ему жаль меня, ему очень жаль меня, он такой добрый! Не может знать, что кому-то больно, и не прийти на выручку», – объясняла она себе позже.

После разговора со Светланой Гоша находился в возвышенном, экзальтированном состоянии. Он не мог сидеть на одном месте, настраивать инструмент отправился пешком. Прошел километра три, устал, немного успокоился и стал соображать, что делать дальше. «Конечно, от меня ничего не зависит. Если бы, – думал Гоша, – Светлана захотела, я бы оставил Леру и поселился со Светланой и Наташкой». «И жили бы мы, – подсказывал ему его внутренний голос. – Мало ли где. Пономарев бы ушел, а мы бы жили в его квартире. Нет, это неправильно, нечестно! Мы бы сняли какое-то жилье. Пономарев остался бы с Наташей. Нет, не оставит Светлана Наташу. Значит, мы бы стали жить… Да мало ли где? Я придумал бы что-нибудь! Глупости! Я сказал ей о любви безо всякой надежды на взаимность, – думал Гоша. – Зачем обманывать себя? Я просто пустомеля, она сразу это поймет. Она спросит: „А где мы станет жить?“ Что я скажу? Что я могу ей дать? Ах, она не станет слушать меня! Я слабовольный. Светлана – моя Прекрасная Дама. Моя Мечта. Я всегда боготворил ее, потому что ее любил Саша. Если бы Светлана выбрала меня, все сложилось бы иначе, но она предпочла Сашу. И разве она могла бы полюбить меня, такого нескладного, некрасивого, смешного, неуклюжего? Саша – совершенство во всех отношениях. Он такой умный и разбирается во всем: как гвоздь в стену вбить, как денег добыть».

Гоша знал, что Пономарев задерживается на работе, поэтому вечером того же дня позвонил Светлане домой.

– Светлана, здравствуй, это я. Ты подумала о том, что я сказал тебе?

Светлана рассмеялась.

– Ну что ты смеешься? – растерялся Гоша. Я так смешон?

Светлане стало жаль его. Он такой милый, беззащитный, мухи не обидит. Как они дружат столько лет, такие разные!

– Гошенька, я смеюсь от беспомощности. У тебя жена и сын. Обоих я давно знаю и люблю.

– Я согласен с Чеховым. Нет ничего выше любви. И брак не помеха для счастья.

– Гоша, я люблю тебя как друга, очень-очень близкого, драгоценного!

– Я отношусь к тебе иначе…

– Но что же делать, если наши чувства не созвучны? И разве это не предательство по отношению к Саше?

– Какое же это предательство, если твой муж все уже знает от меня. Он рассердился, я думаю.

– А твоя жена ничего не знает.

– Светлана, это моя ошибка! Я должен ее посвятить, ты абсолютно права!

Светлана ужаснулась.

– Нет, нет, напротив, зачем ее волновать? – заторопилась она. – Лере ни к чему это знать.

– Если ты решишься оставить Сашу, я сразу скажу ей.

– Откуда ты звонишь?

– Я тут один рояль настраиваю. Старый инструмент. Вот послушай, я тебе сыграю.

Гоша изумительно импровизировал на рояле. Когда потом Гошу просили повторить, он играл уже по-другому. У Светланы немного затекла рука, державшая телефонную трубку. Гоша, поглощенный игрой, все равно не услышит ее, а класть трубку, чтобы Гоше помешали короткие гудки, ей было стыдно. И она продолжала слушать шумящее звуковое море любви. «Конечно, – думала она, – я никогда бы не решилась на такое двойное предательство, как двойное убийство. Хотя Саше я теперь совсем не нужна. Татьяна Павловна закивала бы с удовлетворением, узнав, как все обернулось. Она никогда не хотела нашего брака. Слава богу, есть еще школа, работа. А то можно просто с ума сойти! Начнутся каникулы – уедем с Наташкой к маме, в Вырицу».

Мама Светланы, как и дочь, работала в школе учительницей русского языка и литературы. Раньше жила она в коммуналке с ужасными соседями в центре Ленинграда, на ул. Восстания. Маме надоело мучиться, и она обменяла комнату на отдельную двухкомнатную квартиру за городом.

– Как музыка? – вдруг услышала Светлана голос Гоши и вспомнила, что разговаривает с ним по телефону.

– Замечательная. Гоша, ты гений!

– Ну, это уж слишком, – скромно сказал Гоша.

– Спасибо, Гоша. Ты люби меня на расстоянии. И Лере не говори, не пугай ее.

Гоша почувствовал, что Светлана не поняла его. «Я не сумел ей объяснить, – корил он себя. – Она считает, что я все придумал, что это глупые ребяческие бредни. Она по-прежнему любит мужа. Я для нее всего лишь его друг. Но что же мне делать, если для меня любовь к ней подлинная, мучительная, дающая силы и забирающая всего меня! Я столько времени скрывал свои чувства, сумел утаить их от Саши. И вот все открылось, но я чувствую себя только хуже и сильнее страдаю».

Дульсинея

Осенние каникулы Светлана с Наташкой провели в Вырице. Обе вернулись похорошевшие и отдохнувшие. Дни, проведенные Светланой вне дома, не сломали стену отчуждения между ней и мужем. Сразу после приезда жены и дочери Пономарев на несколько дней уехал «писать этюды», на дачу к знакомому, под Лугу.

Наташка ушла к подруге Оле. Светлана мучилась тишиной и одиночеством. Она раскрыла книгу и начала читать, но зазвонил телефон.

– Светлана, я хотела поговорить с тобой в отсутствие Саши, – начала свекровь, – у него скоро день рождения. Мне бы хотелось подарить ему что-нибудь необычное, что бы его порадовало. Как ты думаешь?

– Не знаю, Татьяна Павловна. Думаю, что бы Вы ни подарили, Саша будет тронут, – вежливо и сдержанно, без лишних эмоций ответила она, научившись семейной дипломатии.

– В последнее время он какой-то хмурый. Мне кажется, он слишком много работает. И вот я подумала, если ты не будешь возражать, разумеется, сделать ли ему подарок, о котором он мечтал все детство? Я говорю о собаке.

«Я сама главная собака в этом доме, не знающая ни любви, ни ласки», – с неудовольствием подумала Светлана. Но у нее появилось какое-то сочувствие к свекрови, может быть потому, что Татьяна Павловна перестала каждый день действовать на нервы. И невестка миролюбиво произнесла:

– Прекрасная идея! Я уверена, Саша обрадуется, как ребенок!

На другом конце провода выразилось радостное удовлетворение.

– Отлично, в таком случае, я пойду в клуб и выберу какого-нибудь щенка.

– Только небольшого! – попросила Светлана.

– Я понимаю, конечно, некрупного.

День рождения совсем скоро, и Светлану ждет утомительная обязанность принимать гостей в такой непростой, напряженный момент. Собака, возможно, поможет разрядить обстановку, снимет хотя бы часть отрицательной энергии в доме. Светлана вдруг подумала о собаке с надеждой, как будто это будет ее личный защитник. «Первое время будет трудно, – сказала себе Светлана. – Зато, если собака привыкнет к порядку, она станет нашей общей любимицей. У нас так мало совместных радостей в последнее время!»

В день своего рождения, 15 ноября, Пономарев, придя домой, заметил на пороге чудное коричневое существо, которое тут же выпустило лужицу. Он умилился, взял смущенного щенка на руки и поцеловал прямо в морду. Потом Александр Николаевич заметил сияющую маму.

– Саша, подарок из детства, – сказала Татьяна Павловна голосом человека, знающего, что доставляет сыну огромное удовольствие и гордится своей изобретательностью.

– Мама, это самый лучший подарок на свете! Спасибо! – воскликнул растроганный Пономарев, не склонный к проявлению нежности.

– Ее отец – уважаемый в клубе пес Бонифаций. У него несколько медалей. Так что собака из хорошей, интеллигентной семьи.

Щенок – чистопородная такса, впоследствии изгрызшая половину Наташкиных учебников и кое-что из обуви, был центром всеобщего внимания. И Веня Бергштраух, и Наташка, и все взрослые окружили таксу, которая с удовольствием лакала молочко. Таксу назвали Дульсинеей, коротко – Дусси. Это имя напомнило Пономареву о любимой няньке, тете Дуне, которая нянчила Сашеньку, как родного внука. Тетя Дуня обожала Сашу, сидела у его постели, когда родители уходили на работу, а он болел и лежал с температурой, если родители шли к знакомым праздновать Новый год или какой-нибудь другой праздник. Сашеньке так хотелось пойти с ними, но его не брали, и любовь тети Дуни примиряла Сашу с несправедливым взрослым миром. Еще Саша помнил булочки, начиненные никогда не пригоравшим сахаром и длинные рулеты с маком или орехами, которые мастерски пекла тетя Дуня; запах в кухне, где в жарко натопленной печи сидели, дожидаясь своего часа, янтарные пироги. Тетя Дуня казалась ему доброй волшебницей, и маленький Саша любил ее даже больше родной бабушки, и бабушка всегда обиженно это отмечала. Пономарев с особенным чувством вспоминал времена своего счастливого, заполненного любовью детства, куличи и крашеные яйца на Пасху, которые тетя Дуня приносила из церкви в своей большой плетеной кошелке. Сашу удивляло, почему булочки и рулеты тетя Дуня печет часто, а куличи только раз в году.

– Гоша, правда, Света прекрасно выглядит после каникул? – громко сказала при всех ни о чем не подозревавшая Лера.

– Да, – сказал Гоша и стал энергично теребить край скатерти, так что отодрал несколько макаронин и карамелин, пришитых Светланой по совету, вычитанному в модном журнале.

Всех забавлял щенок, дети беспрестанно брали его на руки. Стол ломился от угощения. Вечер прошел шумно и весело. Много шутили, дети танцевали, Гоша играл на гитаре. Явился Борис Поспелов с двумя бутылками коллекционного коньяка. Мужчины ушли в кабинет Пономарева. Пономарев и Поспелов курили, Гоша морщился, но терпел: знал, что Саше трудно без сигареты. В мужском кругу они обсуждали то, что не интересовало женщин. Пономарев был рад присутствию Бориса: с Борисом они связаны делами, им есть что обсудить; можно не говорить о том, отчего у Пономарева ныла душа. Сидеть в компании влюбленного Гоши ему не хотелось.

Дочь Бориса, Катя Поспелова, и Наташка Пономарева, жестикулируя и смеясь, вели оживленный разговор. Сын Гоши Веня им не мешал, сразу сел играть в компьютерные игры: дома компьютера пока не было. Раньше, до школы, Наташа и Веня играли вместе, и Наташа, пользуясь старшинством, любила повелевать и командовать; Вениным коротким волосам нередко доставалось от Наташи, любившей оттаскать его за вихры. Он морщился от боли, но не жаловался старшим: в детстве Наташа всегда придумывала какую-нибудь оригинальную забаву для обоих, от варки натурального компота из яблок с сахаром в кукольной алюминиевой кастрюльке до просеиванья песка в песочнице через Венину соломенную кепочку… Однажды Наташа предложила сделать из льняной салфетки парашют, они с Веней прикрепили к ней пластилинового парашютиста и бросали с пианино, используя последнее в качестве вышки.

Светлана, Лера и Татьяна Павловна сосредоточились на теме недавнего летнего отдыха. Всем по разным причинам было что вспомнить.

Светлана всегда любила лето больше всего. Летом она не ходила в школу и могла посвятить время книгам, прогулкам и приятному общению. Солнечные лучи так действовали на нее, что она расцветала, хотя одевалась просто: любила длинные ситцевые цветные юбки и кофточки из вологодского льна. Светлана рассказывала о летней поездке с Наташей к морю, в Болгарию. Татьяна Павловна, проводившая все выходные на даче, говорила о том, сколько грибов ей удалось собрать и насушить. Лера за лето сварила сливу и крыжовник, сделала яблочное пюре с корицей, сварила вишневый джем, черешневое варенье с лимонной корочкой, варенье из айвы с грецкими орехами, выкопала картошку, посолила огурцы, помидоры, сварила баклажанную игру и закатала двадцать трехлитровых банок компота ассорти.

Гости ушли – и улетучилось ощущение незыблемости семейного очага. Пономарев молча помог жене убрать со стола. Наташка уснула, а Светлана еще долго одна мыла посуду. Домыв последнюю тарелку, она нечаянно выронила ее. Японская тарелка разбилась, а Светлана заплакала. Тарелка с красивым древесным рисунком стала поводом пожалеть себя. Светлана даже не старалась плакать тише: и Пономарев, и Наташка, и Дусси видели уже по третьему сну.

Полезный совет

В школе Светлане многие завидовали. Завидовали ее нарядам (Светлана была дорого, добротно и модно одета), завидовали ее заграничным поездкам в летние каникулы. Остальные учителя в лучшем случае ездили на море дикарем, в худшем – на дачу или в деревню. На другой отдых не было средств, а поехать хотелось всем. Некоторые вынуждены были во время отпуска устраиваться на дополнительную работу.

– Светлана Яковлевна, какая у Вас симпатичная кофточка! Наверное, дорогая? – оглядывала ее с ног до головы недавно пришедшая в школу учительница начальных классов с по-тараканьи бегающими глазами.

– Не помню, я ее второй год ношу, – оправдывалась Светлана.

– И юбочка тоже отличная. Можно я потрогаю? Прекрасное качество. Разумеется, импортная. Мне совершенно не по карману, – говорила учительница, делая оскорбленное лицо. – … Скажите, Вы хлеб какой предпочитаете: в нарезке или целиком? Но это же совершенно неэкономно покупать хлеб в нарезке. Ах, Вам все равно, я забыла… Мне кажется, только с Вами наши ученики и здороваются. Посмотрите, на меня они вообще не обращают никакого внимания, хотя я иду рядом. Подумать только, какая невоспитанность!

– Мне показалось, они поздоровались и с Вами…

– Нет, нет, Вам именно показалось. Я уже несколько месяцев в этой школе, а как будто в шапке-невидимке. Простите, я не кажусь Вам слишком любопытной, сколько зарабатывает Ваш муж?

– Не знаю… Но этого нам хватает.

Коллегам и в голову не приходило, что, имея возможность летнего отдыха, Светлана несчастлива. Теперь, когда она узнала о Сашиной измене, страдала от своей зависимости. Если Саша забывал оставить ей деньги на хозяйство, их надо было у него просить. Она и раньше не любила это делать, а теперь и вовсе чувствовала себя не вправе на его средства. «Дура, – учила ее подруга Алла, – ты кормишь его, ты растишь его дочь. Он обязан тебя содержать».

Сама Алла, учительница начальных классов, разошлась с мужем. У нее было двое детей, мальчик и девочка, она постоянно работала в трех-четырех местах, чтобы как-то сводить концы с концами. Муж присылал маленькие алименты, хотя прилично зарабатывал. Алименты начислялись не с реальных доходов, а с официальной зарплаты. Светлана никак не могла понять, как такое возможно.

– Ему наплевать, что его детям жрать нечего! Ничего, выращу ребят без него. Я еще одну работу себе нашла. В одной крутой фирме полы мыть. Платят прекрасно. Всего три дня в неделю. Пылесосом. Можно сказать, нажал на кнопочку – и зарплату затянуло в кошелек!

Алла дружила со Светланой давно, еще с институтских времен. Как всегда, Алла вошла в дом, как буря. Муж Светланы не очень любил Аллу, считал ее недостаточно интеллигентной, но это не мешало подругам.

– Здравствуй, Света. Ты что такая кислая? Заболела? – спросила Алла еще в дверях.

Они пошли на кухню. Алла была голодна, и Светлана разогрела в микроволновке остывший обед.

– Очень вкусно. Сто лет не ела таких голубцов. Когда ты успеваешь так по-царски готовить? Я только ленивые делаю. Ну, рассказывай.

Светлане не хотелось никого посвящать в свои проблемы, тем более Аллу. «Чем она мне поможет? – рассуждала Светлана. – Сама не смогла ужиться с мужем». И все-таки Алла всегда умела поднимать Светлане настроение своим оптимизмом.

– Брось огорчаться. Один любить перестал, зато полюбил другой. Радоваться надо! Жаль только, что твой Гошка женат и зарабатывать не умеет, как Пономарев.

– Алла, пойми, не собираюсь я рушить ничью жизнь.

– Ну да, твою какая-то стерва разрушила, а ты не собираешься! Даже если не собираешься, надо сделать так, чтобы Пономарев думал, что собираешься. Тебе твой муж нужен, скажи мне? Что ты ревешь? Я же помочь тебе хочу. Ты должна сделать вид, что увлечена Гошей. Пономарев с его самомнением этого просто не перенесет. Он сейчас же прекратит все свои похождения, когда поймет, что у тебя наклевывается что-то серьезное. Надо действовать! Срочно звони Гоше и договаривайся с ним о встрече. При мне звони. Ты не решишься, я знаю.

И Светлана робко взяла трубку.

– Гоша, это Света, здравствуй. Давай увидимся. Мне надо с тобой поговорить.

По голосу она поняла, что Гоша обрадовался.

– Вот и молодчина! Надо ковать счастье своими руками, – одобрила Алла. – Ты бы что-нибудь из барахла себе приобрела новенькое.

– За ужином сядет с книжкой и ест.

– Спрячь книжку.

– Он другую возьмет.

– Книжка же пачкается…

– Он ее в кожаном переплете держит. Одной рукой ест, другой – страницы перелистывает.

Светлана купила себе новый халат с запАхом, но Пономарев не обратил внимания ни на халат, ни на запАх, ни на то, что она пыталась с ним поговорить. Он кивал ей, как будто отвечал на ее вопросы, а на самом деле не слышал ее, как глухой.

Светлана перешла к следующему этапу борьбы: она и Гоша встретились через день на Петроградской набережной. Гоша настраивал два инструмента в многоэтажном Бизнес-центре. С Невы дул прохладный ветер. Гоша застегнул куртку на молнию и поднял воротник. Светлана, глядя на него, невольно улыбнулась: ему всегда холодно.

– В Бизнес-центре лифты финского производства, – рассказал Гоша. – Сегодня ехали в лифте финны. Вдруг лифт застрял. Финны спокойно ждут, не нервничают. В своем же лифте застряли. Один из финнов погладил дверь лифта и говорит с гордостью: «Это хороший финский лифт!» И никакой истерики. Их, конечно, потом оттуда выпустили. Представляешь, если бы они в нашей девятиэтажке застряли? Я, Светлана, хотел бы застрять в лифте с тобой. Тогда я б‒ы тоже, как финны, никуда не торопился.

Они подошли к скверику и сели на одну из скамеек. Светлана испытывала угрызения совести. «Я пришла сюда ради себя, а не ради него. Надо сейчас же в этом сознаться», – приказала она себе. Но Гоша был так счастлив, так радовался, так благодарно смотрел на нее, что она не стала портить ему настроение.

– Я думаю, надо сказать обо всем Лере. Так не может больше продолжаться, – сказал Гоша и робко взял Светлану за руку.

Светланина рука задрожала, а сердце учащенно и виновато забилось.

– Давай лучше тактично дадим понять Саше, насколько серьезны твои намерения. Приходи сегодня в гости. Увидев тебя, Саша сам поймет, что все нешуточно, и ему даже говорить ничего не придется.

– Может, я все же прежде позвоню ему?

– Гоша, если ты предупредишь его, все испортишь. Он должен понять, что ты любишь меня и пришел ко мне, а не к нему.

– Но я приду и к нему.

– Так ты придешь не ко мне?

– К тебе, ну, конечно, к тебе, Светлана, ты меня совсем запутала!

– Значит, мы обо всем договорились. Жду тебя к восьми. И не опаздывай, пожалуйста!

– Георгий! Здравствуй, это ты? Проходи! – приветствовал Гошу Пономарев.

Вместо того чтобы пойти к нему в кабинет, Гоша пожал ему руку и пошел со Светланой в ее комнату, то есть в собственную спальню Александра Николаевича.

Пономарев не ожидал такого поворота событий. «Вот значит как! – взбесился он. – И это мой лучший друг! Неужели они не могли найти себе другого места для свиданий?! Разве он не понимает, что мне тяжело это видеть… ведь я же муж… И она хороша! Тут же приняла его любовь! А я еще себя обвинял за измену. Напрасно. Никакой семьи и не было, раз все так развалилось. Значит, Светлана меня не любит…»

Он заходил из угла в угол по кабинету. «Что они там заперлись? С какой целью? – потрясенно размышлял он, глядя на часы. Какой стыд! Да он жену уводит прямо у меня на глазах! И это происходит здесь, в моем доме?!»

От волнения Пономарев выкурил несколько сигарет подряд, но это не помогло ему успокоиться. Прошло около часу. Он собрался постучать в «комнату греха». «Надо призвать их хотя бы к соблюдению приличий. Я обязан это сделать ради Наташки!» – думал он.

Светлана говорила с Гошей о школе. Жаловалась, как непросто учить детей, когда в школе нет самого необходимого: наглядных пособий, умных и доступно написанных учебников, современной техники. И какие трудные сейчас дети. Они сидели у стола, за которым Светлана часто готовилась к урокам, когда в дверь постучали. Стук был нервный и гневный. Светлана решила: открывать сразу не следует. Муж постучал еще раз уже громче. Тогда Светлана неторопливо подошла к двери, выдержала контрольную паузу, постояв возле нее, и открыла.

– Что здесь происходит?

Светлана невозмутимо посмотрела на мужа.

– Я бы просил вас обоих… Я бы просил вас обоих соблюдать элементарные приличия. Вы могли бы не встречаться в нашем доме.

– Почему я не могу пригласить в дом гостя? Вы отлично знакомы. Что в этом чудовищного?

– Неужели ты не понимаешь?! Ты вынуждаешь меня напомнить: ты все еще моя жена. Он мой друг и чужой муж. Ты ведешь себя, как последняя дрянь…

– Прошу не оскорблять Светлану! Она не заслуживает подобных выражений! – повысил голос возмущенный Гоша и привстал со стула.

– Это любопытно, Саша, что ты вспомнил о своих правах. Я тоже могла бы напомнить, что ты все еще мой муж, а давно не замечаешь меня, занятый другой женщиной!

Пономарев с изумлением посмотрел на Гошу. Друг, которому он всецело доверял, его предал!

– Я видела тебя с ней в кафе, – продолжала Светлана. – Так что напрасно ты пытаешься играть роль оскорбленного супруга. Это я обманута тобой! Ты давно перестал замечать меня. Живешь дома на положении квартиранта! Мы с Наташкой для тебя все равно что мебель. Ты даже не разговариваешь с нами. Я забыла, когда мы с тобой проводили вдвоем свободное время. Я перестала интересовать тебя, как женщина! Ты отворачиваешься от меня, не смотришь мне в глаза!

– Тебе хочется выяснить отношения? Ты хочешь это сделать в присутствии Георгия? Что ж, отлично!

Александр Николаевич нервно, судорожно заулыбался.

– Я, пожалуй, лучше пойду, – испугался Гоша и направился к двери.

– Куда это? Нет, останься, – потребовала Светлана и закрыла дверь. – Ты не посторонний. Ты единственный человек, на которого я могу рассчитывать! Не смей уходить, иначе я никогда не скажу ему все, что думаю.

– Ты еще называл себя моим другом! – воскликнул оскорбленный Пономарев. – Я считал тебя родным человеком. Думал, мы, как братья…

– Саша, я по-прежнему люблю тебя, но я не могу смотреть на ее страдания!

Пономарев стремительно приблизился и ударил Гошу по лицу. Александр Николаевич был гораздо сильнее и выше: удар сбил Гошу с ног.

– Ты сбрендил, Пономарев! – сказала Светлана. – Ты совсем рехнулся!

Сконфуженный Гоша поднялся с помощью Светланы.

– Гоша, пойдем на кухню, умоешься.

Гоша вдруг понял, для чего Светлане хотелось устроить весь этот спектакль. Она думала о Саше. Как он не догадался об этом раньше! Ему стало больно.

В кухне, когда они остались вдвоем, он тихо сказал:

– Ты очень любишь его?

Светлана молчала

– Я бы все равно пришел, если бы ты мне сказала, что хочешь задеть его самолюбие. Тебе это удалось. Я пойду.