Текст книги "Игра воображения. Роман"

Борис Борисыч

Василиса вторично провалилась в университет. Все ее утешали, а она считала себя неудачницей, звонила Саше, ездила к ней в Павловск советоваться, они много беседовали. Саша говорила, что Василиса выбрала самый трудный вуз города, там хотят учиться все, дело именно в этом. Василиса втянулась в работу, по-прежнему ездила учить язык к англичанке. Так прошли сентябрь, октябрь и половина ноября.

В ноябре у мамы родилась девочка. Вес три кг, 100 граммов, рост 49 см.

Василиса так переволновалась, что даже весть о том, что родилась девочка, а не мальчик, как хотелось ей, не расстроила ее. Они с Арсением с удовольствием покупали кроватку и коляску, необходимое приданое. Маму выписали из больницы через неделю. Девочку решили назвать Ксенией, в честь Ксении Петербургской. Когда Васька увидела сморщенное красное личико младенца, она подумала: «Ну вот, нашла к кому ревновать, дурёха!» Девочку Василиса полюбила и даже не сердилась, когда Ксюша по ночам будила ее своим плачем.

Зима прошла в рабочих хлопотах, в мечтах о будущем. Англичанка хвалила: произношение улучшилось, Василиса перечитывала русскую классику, подчеркивала карандашом любимые места. Иногда мама поручала ей погулять с Ксюшей. Ксюша спала в коляске, а Василиса думала о своей жизни, строила планы, мечтала.

Василиса не любила зиму. Конечно, можно покататься на лыжах, сходить на каток, Костя с Машей сколько раз звали Василису за город – она все отнекивалась, не хотела им мешать. Машка уже познакомила Костю со своими родителями. Костя бывал у них чуть ли не на правах жениха. Костина мама Машку приняла, поняв, что это важно для сына. Маша говорила, что они, наверное, поженятся летом, когда она сдаст сессию.

У Саши Соловьевой в начале марта 95-го вышла книга в тонком пестром переплете. Она подарила роман Василисе с дарственной надписью: «Милой Василисе – на добрую память – дружески – Саша». Роман оказался увлекательный, Василиса дочитала его до конца, но ей показалось, что на жизнь у Саши получилось не очень похоже.

Василисе хотелось, чтобы горы зимнего снега поскорее растаяли, и снова стало тепло. А весна не спешила, по-прежнему лежал снег, и даже на 8 Марта ударили морозы. Руки замерзали в перчатках, а кожа на руках огрубела и стала сухая-сухая, с кровоточивыми трещинками, хотя Василиса несколько раз в день мазала руки кремом.

Во второй половине марта Василису вместе с другими сотрудниками пригласили на вечеринку в кафе. Среди людей, к которым привыкла, она чувствовала себя уютно и раскованно. Много танцевала, смеялась, даже хохотала. С ней разговорился Борис Борисыч, который на работе всегда был очень занят, и Василисе казалось, что он ее не замечает.

– Почему тебя назвали Василисой? Мне нравится. Нестандартно. Колоритно.

Борису Борисычу на вид можно было дать больше тридцати лет. Василиса считала, что это уже преклонный возраст, но Борисыч ей нравился. Он умел смешно рассказывать, шутил.

– Тебе сколько лет? – спросил он.

Когда Василиса ответила, с улыбкой сообщил:

– А мне тридцать шесть.

Василису поразили его интеллект, умение говорить о живописи, об архитектуре – о том, в чем она не разбиралась. Внешне он был абсолютно обыкновенным человеком, на которого она бы не стала обращать внимания. Среднего роста, рыжеват и бледнокож, склонен к облысению. Черты лица довольно мелкие и невыразительные. Глаза светло-зеленые или зелено-серые. На широком лбу – целая компания горизонтальных морщин. Когда он разговаривал, часто они собирались в «гармошку».

На следующий день Борис Борисыч поздоровался с ней на работе приветливо, хотя он по-прежнему был очень занят, но теперь смотрел на Василису одушевленно, внимательно.

– Пообедаем вместе, – как-то предложил он.

Борис Борисыч кивнул на ее соглисие и, казалось, тотчас забыл о ней. Василиса толком не знала, что входило в обязанности заместителя директора компании, но поняла, что эти обязанности неплохо оплачивались: обедать Борис Борисыч повел ее в очень приличное кафе, куда Василиса никогда не заглядывала, питаясь взятыми из дому бутербродами. За обедом он увлеченно говорил об искусстве, о литературе, интересовался Василисиными пристрастиями.

– Ты что предпочитаешь? Русскую классику, зарубежку, фэнтэзи, сказки?

– Из сказок я уже выросла, – укоризненно сказала Василиса. – Люблю кое-что из классики, кое-что из современной прозы.

– Я иногда читаю детективы, под настроение, особенно в дороге. А люблю Фейхтвангера и особенно Пруста.

– Совсем не знаю этих авторов, – призналась Василиса.

– Тебе Пруста читать, пожалуй, рановато. Не понравится. А Фейхтвангера почитай. «Гойю», например. А как ты относишься к Достоевскому?

– Я не могу сказать, что люблю Достоевского, но «Идиота» и «Братьев Карамазовых» прочла с интересом. Оторваться не могла. Наверное, я не все в них поняла, но мне понравилось. Я в книге живу, представляю все себе до мелочей, и, если перечитываю, словно вижу знакомую картину… В романах Достоевского мне скучны религиозные рассуждения. У него герои экзальтированные, с надрывом. Все время друг другу исповедуются, как в церкви. А вместо духовника – Федор Михайлович…

– Достоевского многие не любят. Прежде всего, из-за жизненных мерзостей, которые он вытаскивает изо всех углов и заставляет тебя на них смотреть. Но когда тебе плохо, ты читаешь о том, как другим еще больнее, еще хуже, ты раскаиваешься в своей слабости и понимаешь: надо барахтаться, бороться и жить дальше. Меня Достоевский несколько раз спасал от депрессии. Каждый роман Достоевского – борьба с бесами. В нем самом, в его персонажах и в каждом из нас. Достоевский оставляет своим героям и читателю свободу выбора: как жить, куда идти… Кто, по-твоему, выше, Толстой или Достоевский?

– В Толстом меня тяготит его желание поучать, – ответила Василиса. – Если не поучает, если в нем побеждает художник, я люблю Толстого. По-моему, «Анна Каренина» более гармоничный роман, чем «Война и мир». Хотя в «Войне и мире» есть гениальные куски. Помните эпизод дружбы княжны Марьи и Наташи после гибели Андрея? Они почти без слов понимали друг друга… Или Пьера с сопливым ребенком на руках? Если бы Толстой выкинул страницы своих рассуждений о том, что движет историю, роман бы выиграл… А почему мне не понравится Пруст?

– Понимаешь, Пруст – странный писатель. У него ничто никуда не движется. Его вещи почти внесюжетны. Пруст останавливает время. Вот, например, герой романа собирается нанести визит одной знатной даме, но многие страницы Пруст посвящает описанию чувств, которые одолевали героя год назад, когда он видел картину художника, чьи работы есть в собрании этой дамы. Если он пишет о любви, то это описание того, что происходит с его душой под влиянием встречи с тем или иным человеком. Читая Пруста, обнаруживаешь: переживания персонажа оказываются, словно под увеличительным стеклом. Я люблю это медленное чтение. В Прусте я нашел своего писателя. Он мечтатель.

– Значит, и Вы мечтатель? Я тоже люблю мечтатель.

– Тогда это писатель может оказаться твоим. Пруст – необычный мечтатель. Он ностальгирует о прошлом.

– А Вы какой мечтатель?

Борис Борисыч задумался, улыбнулся, потом посмотрел на часы.

– Нам пора на работу. Договорим в другой раз, хорошо? У меня очень много дел сегодня. Надо ехать к заказчикам.

Так вышло, что Василиса продолжала звать Бориса Борисыча «на Вы», а он ее – «на ты». Василисе это казалось нормальным, ввиду разности возраста. Она думала, что Борис Борисыч предложит ей называть его «на ты», он не предлагал, а ей хотелось, чтобы предложил. С другой стороны «ты» пришлось бы все равно скрывать от сослуживцев, а скакать с «ты» на «Вы» было бы фальшиво. Они еще дважды обедали вместе. Борис Борисыч не пытается за ней ухаживать, она обнаружила, что думает о нем гораздо чаще, чем следовало бы: Борис Борисыч занимал в голове все свободное место, остающееся от английского, истории и литературы. Если она поступит, перестанет каждый день видеть Бориса Борисыча. Василисе стало грустно.

– Сколько ему лет, твоему Борисычу? – спросила Машка.

– Тридцать шесть.

– Ничего себе!

– Но Косте тоже двадцать пять.

– Но не тридцать шесть. И почему он не женат? Расспроси его хорошенько. Лиза! Надо выяснить, как он к тебе относится!

– Он со мной говорит о множестве интересных вещей. И вообще, я уже просила тебя, зови меня Василисой. Все-таки Лиза – твоя выдумка.

Ладно, – удивилась Машка. – Раньше это тебе даже нравилось. Ты в него втрескалась. Это он понимает, твой Борис Борисыч?

Василисе хотелось, чтобы Борис Борисыч назначил ей свидание. Но время шло, а ничего не менялось. «Может, мне признаться ему в любви? – думала Василиса. – Что он на это скажет?»

В тот апрельский день они обедали, и Василиса тихо сказала:

– Борис Борисыч, я люблю Вас.

– Что ты сказала? – переспросил он, не потому, что не услышал, а от смущения.

– Я Вас люблю, – сказала она увереннее.

Борис Борис перестал жевать, отложил вилку и участливо взглянул на нее.

– Василиса Прекрасная, ты шутишь? – наконец тихо спросил он и сморщил лоб.

– Борис Борисыч, я в самом деле Вас полюбила. Я все время думаю о Вас. Жду нашей встречи.

Тебе хотелось полюбить, и ты выбрала меня, потому что рядом не оказалось кого-то моложе и симпатичнее. Ну, посмотри на меня. Разве в таких влюбляются юные девушки? Тебе показалось, Василиса, ты совсем меня не знаешь!

– Мне кажется, я знаю Вас очень давно! Я Вам не нравлюсь?

– Очень.

– Тогда почему Вы так улыбаетесь? Как-то безнадежно.

Борис Борисыч засмеялся.

– Я выгляжу по-дурацки, да? – беспомощно спросила Василиса.

– Ты замечательная, – сказал Борис, и на его лбу снова появилась «гармошка» задумчивости. – Но я не готов к этому разговору.

Василиса долго не могла уснуть в тот день, вспоминая их сумбурное объяснение. Как увидятся они завтра? Но завтра оказалось похожим на все другие дни. Борис Борисыч во время обеденного перерыва много говорил о выставке современного художника Мохова, чьи работы его интересовали. Василиса рассеянно слушала, думая: «Наверное, его должна смешить моя дремучесть. Он насыщен самыми разными сведениями, как энциклопедия. Как это он столько всего помнит?»

Мама считала нахватанность признаком поверхностности, полагала, что надо быть компетентным в одной области, не распыляться в разные стороны: от количества информации страдает качество. Для мамы эрудиция – своего рода болезнь. «Человек, – говорит мама, – должен отсеивать ненужную информацию, иначе в его голове не окажется места для чего-то важного, чему он должен посвятить жизнь». «Вероятно, мама права, – думала Василиса, – но Борис говорит, как знаток. Его горизонты широки, вот в чем дело».

На работе Василиса, как и раньше, почти ежедневно, не считая дней, когда Борис Борисыч уезжал на объект или в командировку, виделась с ним. На нее уже начинали посматривать как на его любовницу (Василиса отлично это видела, и ей льстило подобное заблуждение). Даже Тамара, с приязнью относившаяся к Василисе, изучающе посмотрела на нее, и Василиса не поняла: осуждает или завидует?

Василиса рассказала Борису Борисычу о недавнем рождении сестренки.

– Поздравляю, – сказал он. – И сестренка, и дочка. Славно! Когда у тебя появится свой ребенок, ты будешь умело с ним обращаться.

– А у Вас есть дети? – спросила Василиса.

– У меня дочка, Катя, – сказал Борис. – Ей двенадцать. Почти как тебе.

– Нет! Мне уже девятнадцать!

Борис рассмеялся.

– Да, совсем забыл, ты уже закончила школу, – шутливо сказал он.

– Борис Борисыч, я не ребенок.

– Я и не считаю тебя ребенком. Но ты и не взрослая. У тебя вся жизнь впереди.

Мне бы хотелось, чтобы Вы относились ко мне всерьез.

– Я и так отношусь к тебе всерьез. У тебя сложная пора. Но и прекрасная! Главное – не ошибиться, выбрать нужное направление. Что ты решила? Все-таки опять на филологический?

«Почему все думают, что юность прекрасна? – рассуждала Василиса, оставшись одна. – Это время неуверенности в себе, метаний, поисков, заблуждений, когда ты не знаешь, кто ты и этого не знает никто вокруг тебя. И надо верить, сохранять оптимизм, даже если хочется реветь, только оттого что окружающие полагают: ты молода, а потому должна быть счастлива!»

Ревность

Лето стояло неприютное, холодное, дождливое; не верилось, что на календаре июнь. Василиса застегнула курточку на «молнии», но все равно зябла. Когда она вошла в здание компании, Борис Борисыч стоял в холле и беседовал с какой-то красивой женщиной. Тонкая, черноволосая, с короткой стрижкой под мальчика. На женщине было короткое, подчеркивающее фигуру демисезонное красное пальто кричащего оттенка и туфли на шпильках в тон. Василиса поздоровалась и прошла мимо.

«Это, вероятно, и есть мама Кати, дочери Бориса. Интересная», – подумала Василиса. Она не могла думать о работе. Набирала текст автоматически, а мысли убегали к Борису и его спутнице.

В обеденный перерыв Василиса выходила из здания. Борис нагнал ее. Ей показалось, он чем-то смущен. Но только показалось: через несколько минут рассказывал ей о своей поездке в Египет, о круизе по Нилу, о Луксоре, о египетских пирамидах, о фараонах, о Долине Царей…

– На второй день круиза был смешной момент: выхожу на палубу, любуюсь живописными нильскими берегами, оглядываюсь и вдруг вижу знакомую физиономию своего соседа по лестничной площадке! Бывает же такое!

Василиса совсем не к месту спросила:

– А кто та женщина, с которой Вы сегодня беседовали в холле?

– Какая женщина? … Ах, женщина! Это моя бывшая жена.

– Очень красивая. Вы ее любите?

Борис не отвечал.

– Вы и сейчас ее любите?

– Это сложный вопрос. Люди, оказавшись вместе, начинают терзать друг друга. От любви ничего не остается. У нее своя жизнь, возможно, она счастлива. Да никого она не любит, кроме самой себя! – вдруг раздраженно добавил он.

– Как Вы с ней встретились?

– Познакомились в доме наших общих друзей, я влюбился в нее, через неделю сделал предложение. Мы поженились, родилась Катенька. Постепенно все разладилось. Моя жена – очень избалованный, капризный человек, она нуждалась в моем внимании. В постоянном внимании. У меня, кроме нее, была еще работа, друзья, книги, выставки. Она хотела, чтобы я был ее собственностью. Я не смог ей этого дать. Она стала устраивать мне тяжелые, отвратительные сцены. Я ушел. Она быстро нашла мне замену.

– Может, ей обидно было…

– Нам обоим не хотелось, чтобы Катя росла без отца, и мы часто видимся.

– Как зовут Вашу жену?

– Анна. Василиса, мы с тобой отклонились от курса. Мой рассказ был бы гораздо полезнее, если бы ты слушала про Египет.

– Мне интересно про Вас.

– Мне про меня неинтересно. Ты загрустила? – заметил Борис Борисыч.

– Подумала об экзаменах.

– Я за тебя буду болеть. Учти, ты не можешь провалиться!

– Нам кажется, пора, – на этот раз «часами» стала Василиса, потому что почувствовала себя ничтожной, по сравнению с отлично одетой, красивой и уверенной в себе Анной.

– Да, да, – спохватился Борис. – У меня море работы!

Василиса окончательно решила поступать на очное. Ей хотелось не думать о Борисе Борисыче, раз он все равно любит другую женщину.

– Прекрасно, – сказал он однажды. – Надеюсь, что твоя учеба не помешает нам иногда встречаться?

– Мне кажется, Борис Борисыч, Вам это не нужно. Я Вам совершенно безразлична.

– Я ни к кому не отношусь так, как к тебе.

Он вздохнул, помолчал и добавил:

– Ты очень мне нужна.

И взглянул на нее так, что Василиса отвела глаза. Взрослый мужчина смотрел на нее, как на женщину. Это испугало и обрадовало Василису. Он продолжал на нее смотреть. Она не выдержала его взгляда и отвернулась. «Значит, я ему нужна? Формулировочка та еще! – горько усмехнулась Василиса. – Не „я тебя люблю“, а „ты мне нужна“. Мужской эгоизм! Хотелось не думать о нем, но это плохо получается. – Жизнь – какая-то сплошная повинность. Василиса ткёт и ткёт полотно для Царя, а все не превращается в царевну», – подумала она и принялась за прерванную работу. Начальство не похвалит ее, если увидит, какая куча материалов не готова.

– Как ты, Алиса, в стране чудес? – позвонил Костя.

– В стране страданий и неудач. Я не Алиса, а Василиса, я уже тебе говорила.

– Василиса, развеселися! Но мы с Машкой поссорились, – безо всякого перехода сообщил он. – Ты должна меня утешать и уговаривать, что все будет хорошо.

– Из-за чего?!

– Решил проводить одну сотрудницу до метро, а Машка увидела, устроила скандал. Она придала значение ерундовому флирту. Подумаешь, шли вместе.

– А если честно?

– Я приобнял эту сотрудницу. Ну, и поцеловал. Василиса, не думай, пожалуйста, что я легкомысленный!

– Знаешь, что сказала бы баба Вера? Она бы сказала, что ты кобель!

– Машка сейчас ревмя ревет. Ты ей сегодня не звони, не надо. Я сама позвоню, узнаю, как и что. Еще хуже переругаетесь.

После работы Василиса отправилась к Машке.

– Знать я его больше не хочу. И эта дрянь говорила мне о любви! Я замуж за него собиралась!

– Маш, не реви, может, еще помиритесь. Он сказал, что ничего у него с ней не было.

– Он обнимал ее за плечи.

– Маш, он ее, может, дружески обнял…

– И поцеловал в губы у метро. Тебе легко говорить!

– Я ответственна за все, что произошло. Сама не ожидала этого от Кости. Самое главное – он боготворит тебя! Он боится тебя потерять!

– Он мне даже не позвонил! Это нормально?!

– Он боится тебе звонить, знает, как ты расстроена! Завтра он придет просить прощения за свою вольность.

– И это ты называешь вольностью?! Ты, моя подруга?!

– Маша, не надо, еще не хватало нам с тобой поссориться.

– Ты совершенно ни при чем. Я ему поверила, а он обыкновенный бабник. В любви мне клялся!

Машка ревела, а Василиса сидела рядом и молчала. Некоторые люди, если плачут, делаются уродливыми. Машкиным глазам просто шло плакать. Они были прекрасны, как питерское небо в грозу.

Когда Василиса пришла домой, ее встретил другой рев: кричала Ксюша: может быть, ей не хватало молока. Мама носила ее на руках. Сестренке на вырост подарили три горшка. Один, снабженный рулем, как на велосипеде, купила подруга мамы, другой, обыкновенный, – Арсений, а третий, музыкальный, привезла Машка. Ксюша пользовалась всеми тремя по очереди, и они были выставлены в ряд в прихожей. Особенно она потом полюбила горшок со спинкой и рулем, чтобы держаться, но самостоятельно садилась на него в качестве развлечения прямо в колготках.

– Это ты? Тебе Костя уже три раза звонил.

Василиса злилась на Костю. Он думает, Машка простит. Василиса никогда всерьез не ссорилась с Машкой. Они подружились в 6-ом классе. Тогда был какой-то повальный грипп. Всем классом болели. Во время болезни они с Машкой часами болтали по телефону и подружились. Обе хорошо учились. Машка чуть ровнее и успешнее. Обе любили классическую музыку (Машка занималась в музыкальной школе и неплохо играла на фортепиано). На том и сошлись. Раз они поссорились, когда Василиса подвела Машку, забыв ее тетрадь по географии, из которой надо было списать заданную географичкой таблицу. Но очень скоро помирились: Машка простила Василису. Машка чрезвычайно требовательна в дружбе. Сама могла пожертвовать своими интересами ради подруги и ждала того же. Она так и не простила Костю. Чтобы отвлечь дочь, родители отправили Машку в Анапу, к морю, к дальней родственнице. Костя сначала переживал, потом перестал страдать, и Василиса с удивлением узнала о новом Костином романе. «Как у него все просто, – думала Василиса, – была одна, потом другая, третья. И каждой он говорит о любви! Сам этому верит. Искренне верит, что его очередная любовь – на всю жизнь. Да это же гарем какой-то!»

Василиса сдала экзамены успешно, но надо было дожидаться списков. И теперь, когда миновали экзамены и голова освободилась от выученного хлама, Василиса вернулась к своим любовным переживаниям. Ее любовь и радовала, и отравляла ей жизнь, казалась какой-то бесконечной тоской. Раньше Василиса представляла любовь совсем другой: радостной, праздничной, искрящейся всеми цветами радуги, а ее одолевало мрачное чувство. Она ждала молодого человека – появился разведенный мужчина с ворохом жизненных проблем, со своей драмой. Она ждала внимания, поклонения – ее избранник едва ее замечал. Она думала, что, став старше, избавится от накатывавшего волнами одиночества – ей было еще хуже, чем раньше, и никто не мог ей помочь: ни мама, ни Машка, ни Костя. «Наверное, это и есть взрослая жизнь, – думала Василиса, направляясь в университет, чтобы посмотреть, повесили ли списки. – Жизнь вообще больше грустная, чем веселая».

Сердце заколотилось, и она остановилась, боясь подойти к спискам. Наконец, она сделала решительное движение вперед, но прочесть что-либо не смогла. Придется подождать, когда абитуриенты насладятся собственной победой или разойдутся, узнав про поражение. Но никто и не думал уходить. Василиса сделала над собой усилие, протиснулась поближе и увидела в списке двух Васильевых: Васильеву Т. П. и Васильеву В. С. Василиса закричала: «Приняли! Зачислена!» Она кинулась к автомату, позвонила маме и Косте. Василисе хотелось похвастать на работе. На работе все шло своим чередом. Василисы не было три недели, но за это время ничто не изменилось. Ей обрадовалась Тамара:

– Поздравляю! Молодец! Я думала, что ты обязательно поступишь! Борис Борисыч у генерального сейчас. Придется тебе подождать. Хочешь, полистай журнал мод. Тут есть волшебные вещицы.

Василисе казалось, Тамара знает, ради кого бы она пришла, и осуждает ее. Василиса разглядывала журнал, а сама страшно волновалась. И все-таки ей удалось немного отвлечься. Неожиданно она услышала над самым ухом:

– Василиса!

Борис Борисыч приветливо ей улыбался.

Василиса ни разу не была у него в кабинете. Она с любопытством осмотрелась. Здесь не было ничего лишнего. Ничего, что как-то характеризовало бы вкусы хозяина. Вот у Пономарева в кабинете полно каких-то финтифлюшек: разрезательные ножички, подставка для ручек в виде синего ежика из гжели, несущего на спине, помимо ручек и карандашей, миниатюрный голубоватый гриб с золотым кантиком, пепельница-сапожок тоже из гжели, цветные скрепки, кнопки, другие канцелярские мелочи.

– Меня зачислили в университет.

– Поздравляю! Теперь, конечно, уйдешь с работы. Мне будет не хватать наших совместных обедов.

– Борис Борисыч, я соскучилась.

Он не отвечал.

– Борис Борисыч, я очень соскучилась!

Она сознавала, что ведет себе безрассудно, но ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось броситься ему на шею. Он все еще молчал.

– Ну почему Вы молчите?

– Думаю о том, что ты только что сказала, – ответил он и сморщил лоб. «Гармошка» ничего не сказала Василисе, кроме того, что Бориса взволновали ее слова.