Текст книги "Змей на лезвии"

Глава 4

Проснувшись при ясном свете утра, Эскиль вышел из шалаша, потянулся, огляделся. Бросил взгляд на кучу веток рядом с шалашом и торчащие из-под кучи ноги. Там же виднелось древко сулицы. Выходит, ночной переполох ему не приснился.

Вефрид проснулась раньше всех из семьи и сидела перед шалашом, кутаясь в накидку и поглядывая на кучу веток. Все не верилось, что эти ноги, с их безнадежно мертвым видом, теперь и есть Коль. Тот самый, что еще вчера на заре льстиво заглядывал ей в глаза, а вечером отважно бился за Перунову кость и смеялся, радуясь победе. Ни разу до того Вефрид не слышала у него столь искреннего смеха – оказалось, он смеялся в последний раз.

Не так чтобы Коль особенно ей нравился, но его внезапная смерть легла на сердце тяжестью. Кто мог это сделать? Всеобщей любви Коль заслужить не успел, но и поссориться ни с кем тоже. Кому он помешал? Неужели правда… сам Змей вонзил жало в чужака?

– Ну что, Орм нашелся? – первым делом спросил Эскиль.

– Нет. Нет его. – Мужчины и парни у вяло горящего костра покачали головами. – Пропал. Сам как в воду…

– Может, и его уже упокоили? – проворчал кто-то.

– А может, это он сам его… того! – возразил другой мужик.

– Своего брата? С чего бы?

– Да почем мы знаем – может, леший ему брат!

– Давай, дренги, снимите ветки, – велел Эскиль и протер глаза. – Посмотрим, что там.

Ветки сняли. При свете дня стал виден след на горле: или парня сперва пытались задушить, или, что вернее, убийц было не меньше двух: один из-за спины накинул удавку, чтобы второй спокойно мог насадить на сулицу. А сулица… Эскиль снова взялся за древко и тут заметил резьбу. Пригляделся: на древке был вырезан свивающийся змей, и резьба была варяжская. В удивлении Эскиль поднял сулицу, и стало видно, что на ее наконечнике тоже выбит какой-то узор. Эскиль потер наконечник о землю, счищая кровь, и увидел второе изображение змея. Довольно грубый рисунок, сделанный не для красоты, а только для…

– Для чего это? – спросила Вефрид, тоже его заметившая. – Это зме… змей?

Она широко раскрыла глаза и оглядела народ; у отроков тоже вытянулись лица.

Труп нашли под Змеевым камнем. Убийц никто не видел. И на орудии убийства дважды вырезан змей…

Вефрид вспомнила деда Замору. Содрогнулась: все дети волости боялись одноглазого старика, но она не помнила такого случая, чтобы он так прямо сгубил кого-то! Постоянно ходят слухи, мол, на ту бабу он косо глянул, ей спину скрючило, с мужиком повздорил – тот взялся дрова рубить и ногу себе повредил. Но чтобы прямо взять и убить! Неужели дед Замора дожидался чужака, о ком никто жалеть не станет, чтобы принести настоящую кровавую жертву своему покровителю?

– «На лезвии змей окровавленный лег»… – произнес рядом голос матери.

– Что это? – Вефрид оглянулась.

 
С кольцом рукоять,
храбрость в клинке,
Страх в острие
Для тех, чьим он станет;
На лезвие змей
Окровавленный лег,
другой обвивает
кольцом рукоять[21]21
  Песнь о Хельги, сыне Хьёрварда, перевод А. Корсуна.


[Закрыть],
 

– размеренно проговорила Хельга.

– Это тоже Хникар? – Вефрид застучала зубами от грозного звона этих строк, произнесенных ее матерью на северном языке.

– Нет. Это из сказания о Хельги сыне Хьёрварда и валькирии Сваве. Она дала ему имя и указала, где лежит меч со змеем на лезвии. Змей – привратник Хель, он пронзает стену и отворяет проход между миром живых и миром мертвых. Его призывают на помощь те, кому нужно отворить проход и надежно спровадить кого-то на ту сторону. Хельги хотел отомстить за своего деда, Свафнира. Он взял этот меч и поехал, чтобы убить Хродмара, его убийцу.

– Так что же это значит, – Эскиль оторвал взгляд от сулицы и посмотрел на жену, – это все означает… эти два змея… означают месть?

– Именно так, Эскиль.

Ответила ему не жена – голос прозвучал со стороны.

Обернувшись на голос, Эскиль выпрямился и внутренне подобрался. Перед зарослями стояли несколько человек, совершенно незнакомых, и он с первого взгляда понял – люди не простые. Поняли это и другие: Хавстейн, Гудлауг, Фроди, еще кое-кто из мужчин разом встали перед своим господином, готовые его защищать, хотя новые пришельцы не проявляли враждебны намерений, а из оружия у них были при себе только скрамасаксы на поясе. Один – молод, лет двадцати, со светлыми волосами, просто, но опрятно одетый, с видом уверенного достоинства; второй – лет чуть за сорок, рослый, сильный мужчина, темноволосый и темнобородый, с грубыми чертами лица и, вид имел человека опасного, но в небольших глубоко посаженных глазах светился ум. Больше других поразила видимирцев стоявшая между мужчинами спутница: совсем молодая женщина в уборе вдовы. Белизна одежды в сочетании с сосредоточенным, суровым выражением серых глаз, гордой осанкой, строгим лицом противоречила юности всего облика, и Вефрид подумалось: должно быть, валькирии выглядят именно так. Только шлема и кольчуги не хватает.

А Эскиль заметил еще одного мужчину, стоявшего позади этих двоих, и окинул его оценивающим, понимающим взглядом. Довольно молодой, высокий; несколько шрамов на лице, длинные волосы с заплетенными двумя косами и заметная золотая серьга указывали на «человека Одина», каким и сам Эскиль был в молодые годы. Глаза с хорошо ему знакомым выражением: сосредоточенность и легкая отстраненность, взгляд человека, привыкшего постоянно высматривать крадущуюся смерть. Отражение души, которая от этой привычки к постоянной смертельной угрозе и сама не полностью здесь. Идущий на войну уже мертв, и эти люди, чьи длинные заплетенные волосы означают связь с пряхами судьбы, не намерены возвращаться в мир живых, мир домашнего очага.

– Ты очень мудрая женщина, госпожа Хельга, – сказал молодой. – Ведь ты и есть Каменная Хельга, дочь Арнора Камня, я не ошибся? А это – Эскиль Тень?

– А ты кто такой? – Опомнившись, Эскиль шагнул вперед и с хозяйским видом положил руки на пояс.

Обладатель золотой серьги и выглядел наиболее опасным среди этих чужаков, но Эскиль понял: главный – самый молодой. И, еще не получив ответа на свой вопрос, уже знал: вот к нему и пришла разгадка загадочной смерти Коля.

На лице светловолосого виднелось несколько темных пятен, и вид их Эскилю был хорошо знаком. Засохшая смазанная кровь. Но никаких ранений у пришельца не видно. Тогда эти пятна означают одно: «питье крови» поверженного врага, участие в жертвоприношении Одину, коему посвящается убитый. Последние двадцать лет Эскиль Тень прожил мирно, но не забыл обычаев своей дружинной юности.

– Это мое. – Молодой светловолосый незнакомец показал на сулицу у ног Эскиля.

– Ты признаешься в этом? – Эскиль прищурился. – И в убийстве этого человека, по имени Коль сын… э, Сварткеля Снега, ты признаешься тоже?

– Кто ты такой? – спросила встревоженная Хельга.

– Я, Берислав сын Тородда, сына Олава, признаюсь в убийстве этого человека… только он никакой не Коль, или что еще он там придумал.

– У Сварткеля Снега нет живых сыновей, – сказала молодая женщина рядом с Бериславом. – Его два сына умерли давным-давно, осталась только замужняя дочь в Киеве. А этого человека звали Девята, он был девятым сыном Гостимила, боярина киевского.

– И почему ты его убил?

– Ты уже знаешь почему. Госпожа Хельга верно угадала, она мудра и проницательна, как и должна быть дочь Снефрид Серебряный Взор. Это месть…

– Откуда ты знаешь мою мать? – изумилась Хельга.

– Ее хорошо помнят в Хольмгарде. Я много о ней слышал от моей бабки, дроттнинг Сванхейд. Она направила меня к тебе…

– О боги! Ты – внук Сванхейд?

– Так и есть. Мой отец – Тородд сын Олава, ее средний сын…

– Берси! – вскричала Хельга и порывисто шагнула к нему.

На лице Бера отразилось изумление.

– Берси! – Хельга подошла к нему почти вплотную, жадно обшаривая глазами его лицо и весь облик. – Неужели это ты? Медвежонок… Ты ведь старший сын у родителей? У Беры, то есть Бериславы?

– Единственный. Но откуда тебе известно…

– Да я же знала тебя, когда ты был младенцем! Ты родился, считай, у меня на глазах, я ухаживала за Берой, когда она лежала в бане[22]22
  То есть рожала. Рожали часто в бане, как в месте контакта с иным миром.


[Закрыть]! Я жила в Хольмгарде в то время, когда ты родился, и ты рос у меня на глазах – твою первую зиму, и лето, и начало второй зимы! Я много раз держала тебя на руках! – Хельга всплеснула руками, смеясь и чуть не плача, показывая, что теперь ей этого молодца не поднять. – Качала, даже кормила, когда тебя отняли от груди. И сестру твою Альву помню. Я тогда еще была не замужем и жила у Сванхейд, ожидая, пока Ингвар конунг вернется из похода на Миклагард и мой брат заберет меня домой в Силверволл…

Они стояли лицом к лицу, оба изумленно разглядывали друг друга: Хельга пыталась узнать прежнего бойкого мальца в крепком мужчине двадцати лет, а Бер, в свой черед, напрасно силился вспомнить ее лицо. В пору их знакомства он был слишком мал, чтобы кого-то запомнить, и все женские лица, склонявшиеся над ним, для него одинаково имели сходство с полной белой луной.

Потрясенные этой встречей, и они двое, и все свидетели забыли даже об убийстве и о трупе на земле.

– А сюда тебя прислал Мистина? – отвлек всех голос Эскиля. – Мстислав Свенельдич?

Хельга и Бер повернулись к нему, но, судя по глазам Бера, он не сразу сообразил, о чем идет речь.

– Хм, в какой-то мере ты прав. Не столько сам Мстислав Свенельдич, сколько его младший брат – Лют Свенельдич. Но дело не только в них. Это, – Бер кивнул на труп и сулицу, – и мое дело в той же мере, что и их. Мистина – второй мститель по закону, я – третий. Улеб Мистинович был моим двоюродным братом по отцу.

– Улеб Мистинович? А кто это?

– Вижу, я должен рассказать тебе все с самого начала…

* * *

Миновал полдень, а Эскиль со всей семьей и челядью все сидел у шалаша на берегу Змеева озера. Напротив них расположились Бер и Алдан со своими людьми; на костре варилась похлебка из озерной рыбы, в дополнение к остаткам праздничных припасов.

– Боюсь только, – сказал Бер, прежде чем приступить к рассказу, – твоя дочь, Хельга, еще слишком молода, чтобы такое слушать.

– Ты можешь уйти, Вефрид, – предложил Хельга.

– Я хочу остаться, – сурово ответила та.

– Не хотелось бы, чтобы девочка потом видела страшные сны…

– Я не девочка.

– Моей дочери зимой сравнялось шестнадцать лет, – мягко пояснила Хельга.

Ей мельком вспомнились те саги, которые она невольно сочиняла за пряжей: о том как Вефрид поедет в Хольмгард и встретит там какого-нибудь сына конунга, как она сама когда-то… Теперь стало ясно, как нелепы были те мечты.

– Прошу меня простить, я не понял. – Бер склонил голову.

Он не добавил: «Я думал, ей двенадцать», но Вефрид отлично поняла, что он принял ее за ребенка. И это еще усилило ее неприязнь, которую она ощутила к нему с первого взгляда.

Выяснив, кто такие Бер и его спутники, Эскиль пригласил их к себе в Видимирь, но они отказались: им предстояло продолжать путь на восток и было неудобно возвращаться на запад. Причем не стоило терять времени: Градимира, известного здесь под именем Орм, так и не обнаружили. Эскиль было подумал, что и старший из мнимых братьев лежит где-нибудь с сулицей в груди, но Бер с сожалением это предположение опроверг.

– Наши люди только раз его увидели, но потом он исчез. Может быть, когда услышал о смерти своего якобы брата, сразу же понял, что это значит, и бежал без оглядки.

– Это очень может быть! – Толстяк Фроди потыкал пальцем в его сторону, выражая согласие. – Ты знаешь, конунг, мы ту лошадь так и не нашли, Оску. И седло пропало. Видно, тот горбоносый тролль украл твою лошадь, да только его и видели. То есть не видели.

– Это кто это у нас так хорошо смотрел за лошадьми? – нахмурился Эскиль.

– Я уже разобрался с этими бездельниками – это Чубарь и Грибан. Они клянутся Перуном и своей утробой, что не отходили никуда от лошадей, не зазывали к себе девок, не спали оба разом. И пить им было особо нечего. Будто лошадь тролли увели!

– И захватили седло! – насмешливо добавил Рагнар. – Какие жадные тролли.

– А кто была та девушка, что вызвала Коля… то есть Девяту к камню? – спросила Хельга. – Неужели ты… Правена?

– Нет, к нему пошла Лельча. – Правена показала на загорелую девушку со светлой косой и веснушками, сидевшую возле нее. – Меня Девята знает в лицо. Если бы он меня увидел, то насторожился бы. Он ведь знает, что я не могу случайно оказаться в такой дали от Пскова. А Лельчу он видел в первый раз и ничего не заподозрил.

– И как она его выманила?

– Я велела ей сказать, что с ним желает побеседовать госпожа. – Правена слегка улыбнулась. – Но не называть никаких имен. Мы ведь и не знали имени твоей дочери. Было ясно, что он думает о ней… но у камня ждала его я.

Хельга отметила про себя: выискивая свою добычу в праздничной толпе, люди Бера могли заметить, что Девята-Коль держится поближе к дочери Эскиля. Стало быть, он думал, что это Вефрид назначила ему встречу в уединенном месте. А там ждала его смерть, воплощенная вот в этой молодой вдове, на пару лет старше Вефрид. Облик ее дышит теплом: правильные черты с выражением самообладания и силы духа, умные серые глаза, красивые темные брови. Взгляд этих глаз сосредоточен и суров, она – валькирия, «избирающая в смерть». Вблизи Хельга разглядела на лбу и на щеке Правены небольшие, полустертые следы засохшей крови – она тоже взяла на себя обет мести, наряду с мужчинами.

– Так это твой Берси-Медвежонок убил Коля? – прошептала матери Вефрид. – И так спокойно держится, будто это пустяк! Смотри, смотри, у него пятно крови на лбу. И на щеке. Его забрызгало, а он даже умыться не удосужился!

– Это знак! – тоже шепотом пояснил ей Хавстейн. – Он посвятил себя Одину.

– И ему теперь нельзя ни умываться, ни расчесывать волосы, пока он не настигнет… Но если их было пятеро, как он говорит, то он успеет обрасти гривой, как тот норвежец, который десять лет добивался невесты.

– Не говори глупостей, он расчесывает волосы. Смотри, если бы он не расчесывался, то за месяц они уже бы стали похожи на гнилое сено. Он просто не умылся, прежде чем идти к нам, чтобы мы видели, что это знак Одина… И это не пустяк! – сурово добавил Хавстейн. – Он может гордиться, что отомстил за брата!

– Чем тут гордиться – они вдвоем с этим здоровяком убили безоружного парня! – Вефрид метнула опасливый взгляд на Алдана, который и впрямь одним своим видом мог напугать незнакомого человека. – Да еще ночью! Уж этот, с медвежьмими глазками, – настоящий убийца, по лицу видно! Он, видать, сам везде вне закона!

Если бы Вефрид рассказали, что Алдан – заботливый отец семерых детей, она бы не поверила.

– Убийство ради мести не подчинено никаким правилам. И ты же слышала: его брата убили ночью, и убийц было семеро против троих. Значит, они заслужил, чтобы их тоже убили ночью и в большем числе. Это будет справедливо. Убийца не заслуживает ни права на защиту, ни честного боя, ни почетной смерти. А те ублюдки еще подняли руку на сына конунга. Да я бы знал правду – сам бы этого слизняка прикончил.

– Ты здесь ни при чем! Это не наше дело.

– Ошибаешься! Улеб – внук Сванхейд, а Сванхейд – двоюродная сестра Эйрика Берсерка, а Эйрик был дядей нашей матери.

– Но это не кровное родство!

– Фрида, какая разница! Этот Берси – кровный родич внукам Эйрика, и мы с вами тоже. Вот и выходит…

– Что его месть – это наша месть? – вступил Рагнар. – Ты это хочешь сказать?

Хавстейн не ответил, только стиснул зубы. Скажи он сейчас «да» – сестре и брату, самому себе, – и все изменится. Он подставит плечо под тяжесть долга, который уже взял на себя Берислав сын Тородда, внук Сванхейд. Хавстейн не может назвать себя братом Улеба, о котором до сего дня даже не слышал, но кровное родство между ними и правда есть, и помочь отомстить за него было бы славным делом!

Вефрид встретила внимательный взгляд Бера, но отвернулась, гордо подняв нос.

– Я охотно задержался бы у вас подольше, – сказал Бер, переведя взгляд на Эскиля, – но нам нужно спешить, пока Градимир не ушел далеко.

– Но вы же не знаете, куда он ушел! Он украл первую попавшуюся лошадь – кстати, это моя лошадь, и я был бы не прочь ее вернуть, – и рванул куда глаза глядят. Если он выбрал какую-нибудь лесную тропку… Как знать – какую? Не будет толку метаться зайцем.

– И что ты посоветуешь? Ты знаешь эти края – куда он мог бы податься? Разумеется, когда мы его настигнем, то лошадь вернем тебе.

– Скрыться надолго он не сможет. У него ничего нет, кроме той же лошади. А надежда у него одна – уйти дальше на восток и попытаться найти своих подельников – тех троих, что ушли дальше. Он помечется и выйдет на дорогу на восток. Но не думаю, что далеко уйдет без припасов и без средств. Ему придется просить о гостеприимстве на каждом ночлеге, и мы без спешки… вы без спешки его найдете. Как говорил Хникар:

 
Цели вернее
Без спешки достигнешь;
Кто тороплив —
Тратит силы напрасно.
 

– Ты сказал, Берислав, – обратилась к гостю Хельга, – что дроттнинг Сванхейд послала тебя ко мне, я правильно расслышала?

– Да, госпожа, – ответил Бер и взглянул почему-то на Вефрид, точнее, на ее ожерелье. – Дроттнинг Сванхейд сказала, что ты, возможно, унаследовала умения твоей матери, Снефрид. Если так, то ты наверняка могла бы оказать мне существенную помощь в моих поисках. Ты, Эскиль, верно сказал: те люди, четверо, кого мы ищем, могут оказаться где угодно, а мерянская земля обширна. Хорошо если те трое остались вместе, а если разделились?

– Это было бы умно, – кивнул Эскиль, – а они ведь не дураки?

– Они воспитывались при князе Святославе, и неразумно было бы считать их простаками. Мы уже видим, что они разделились: двое остались здесь, трое ушли дальше. Эти двое назвались чужими именами и выдали себя за родных братьев. Наверняка и трое других тоже не называют себя Игмор, Добровой и Красен, и два брата, наоборот, скрывают свое близкое родство. Ты, Хельга, при помощи твоих умений могла бы… хотя бы указать нам верное направление.

– Но послушай, – сказал Эскиль. – Свидетелей убийства твоего брата у вас нет, я так понял?

– Нет. С ним были два телохранителя, они погибли. Я нашел тела.

– Но и ты не видел убийц на том месте?

– Нет. Когда мы приехали, там уже были только трупы. Но я сам видел, как двое из этих людей приезжали за Улебом и увезли его. Один из них был Девята, второй, Грим, погиб той же ночью. Улеб убил его, защищаясь.

– Ты, в итоге, не знаешь, как вышло все это дело? Может, там случилась ссора, а убийства они не замышляли заранее?

– Игмор и его люди в тот вечер взяли с собой намного больше оружия, чем нужно для простой прогулки. Даже надели кольчуги – это вполне ясно говорит об их намерениях. Они даже не пытались объявить о том, что сделали, рассказать и оправдаться. Князь Святослав охотно вступился бы за своих людей, если бы они были невиновны. Но они просто бежали, стараясь никому больше не попасться на глаза. Что это может означать? Только то, что оправдаться им нечем.

– Хм, похоже на правду. Но я бы на твоем месте постарался хоть кого-то взять живым, чтобы доподлинно узнать, как было дело. Отнимать жизнь, не имея уверенности, это, знаешь ли…

– Бегство Градимира подтверждает, что все они знают за собой вину, – сказал Алдан. – Иначе он искал бы защиты, когда понял, что их настигли, – да хотя бы у тебя, Эскиль, он ведь стал твоим человеком. Но вместо этого он украл твою лошадь и умчался в ночь, спасая свою жизнь.

– Он подумал, что если ты прикажешь все рассказать, то признаешь месть справедливой, – подхватила Хельга. – Скорее всего, так. И вот что я тебе скажу, Берси…

Она повернулась к Беру. В глазах ее светилась благожелательность к тому, кого она помнила забавным бойким ребенком, еще не умеющим ходить, но ползающим на четвереньках с такой скоростью, что нянька-чудинка едва могла его догнать.

– Ради дроттнинг Сванхейд, ради твоей матери, которая всегда была ко мне добра, да и ради тебя самого я хотела бы тебе помочь. И я постараюсь это сделать, как если бы меня попросила сама Сванхейд.

Хельга вопросительно взглянула на мужа: Эскиль слегка хмурился, но не возражал. Рассказ Бера убедил его в справедливости мести, жалеть «братьев» Коля и Орма, то есть Девяту и Градимира, у него не было причин, а в колдовские дела своей жены он никогда не вмешивался. Он хотел знать одно: не принесет ли это дело какого раздора в его собственные земли, а если такая возможность есть, то как этому помешать? Но он лишь бросил на жену многозначительный взгляд. Каменная Хельга – разумная женщина, и ей не менее дорог покой в том месте, где они оба обрели свой постоянный дом.

Вефрид сделала большие глаза: ее как раз таинственные дела матери, общение с духами-покровителями очень даже волновали, однако Хельга не спешила с ней делиться этими тайнами.

– Но у тебя же нет с собой жезла! – шепотом воскликнула Вефрид.

– Жезл для вызова не нужен. Но лучше уж я отойду в сторону…

– Полезешь на Змеев камень? – Эскиль усмехнулся и даже подмигнул жене, намекая на известный им давний день.

– Нет, – подавляя улыбку, Хельга качнула головой. – Но пойду, пожалуй, к нему.

В тот день, о котором Эскиль вспомнил, ей было не до улыбок. Тогда она, видя себя в нешуточной опасности, призвала своего альва-покровителя, но он не откликнулся. У Бога Воронов были другие замыслы, и он не желал помогать ей. Очень может быть, что и в этот раз не пожелает, думала Хельга, направляя в одиночестве к той части берега, где лежал Змеев камень. Обратиться к божеству с просьбой не значит получить отклик, даже если божество тебя и слышит. Особенно если речь идет о повелителе тех, кто покровительствует ее материнскому роду. Он помогает только тем, чей путь лежит в русле его собственных замыслов.

Встав перед Змеевым камнем, Хельга подняла глаза к небу и негромко заговорила на северном языке:

 
Мой милый звериною шкурой одет,
Мой милый оставит в снегу волчий след,
Живешь ты за тучами, я – на земле.
Зову я, Ульв Белый, явись же ко мне!
 

Много лет назад, когда она была в том же возрасте, что ее дочь сейчас, этому призыву ее научил он сам – Ульв Белый, светлый альв, ее далекий предок по матери и один из четырех слуг самого Одина. В тот первый раз она очень испугалась, увидев златоглазое существо внушительного роста, получеловека-полуволка. Со временем страх ее поутих, но все эти годы она старалась не тревожить его без нужды. Владыка Асгарда и без того находит для своих слуг, двух воронов и двух волков, немало работы. В последний раз Хельга обращалась к нему в начале прошлой зимы: спросить, стоит ли отправить Вефрид в гости к Сванхейд в Хольмгард. Об этом между ними, Хельгой и Сванхейд, было условлено двадцать лет назад – не так чтобы серьезно, но Сванхейд, конечно, не откажется от приглашения, если дочь ее давней гостьи захочет его принять. А Вефрид, в семилетнем возрасте получив от матери «ведьмин камень» из янтаря, с тех пор только и мечтала о том дне, когда достаточно вырастет, чтобы отправиться в далекий Хольмгард на встречу со своим собственным сыном конунга. С тех пор как ей исполнилось тринадцать, она каждый раз в начале зимы, когда ждали торговый обоз из Силверволла в Хольмгард, проходивший через Видимирь, намекала родителям: может быть, уже пора? Хельга уехала в Хольмгард в шестнадцать лет, и, когда к этому возрасту подошла Вефрид, пришлось признать, что, может быть, пора. Однако ответ альва оказался неблагоприятным: в Хольмгарде той зимой было неспокойно, случился раздор в борьбе за власть, и дошло до того, что самой Сванхейд пришлось бежать из дома и искать пристанища у родичей на южном берегу Ильменя. В тот раз Вефрид никуда не поехала, но возлагала надежды на грядущую зиму.

И вот пускаться в путь отпала надобность: тот единственный «сын конунга», что в эту пору имелся в Хольмгарде, приехал к ней сам. Однако непохоже, чтобы Вефрид обрадовалась встрече. «Сын конунга» впервые предстал перед нею со свежей кровью на руках, а Вефрид впервые увидела убитым того, с кем говорила лишь накануне…

Задумавшись, Хельга не замечала, как убегают в тишине мгновения. Опомнилась: ему уже пора было появиться. Оглядевшись, она снова начала:

– Мой милый звериною шкурой одет…

– Я здесь, – сказал позади нее голос на северном языке; в голосе звучало что-то вроде упрека.

Хельга живо обернулась.

Он стоял возле Змеева камня, небрежно привалившись к нему плечом: существо на вид как мужчина средних лет, огромного роста – на голову выше Эскиля, далеко не малыша. Длинные волосы, белые как снег, густыми прядями спускались на грудь и плечи, сами плечи и руки тоже были покрыты густым белым волосом до самых кистей. В такой же мех были одеты и бедра, и только на груди и на животе он был пореже. Хельга вдруг подумала, что никогда не видела его со спины: надо думать, на спине этот мех всего гуще. Черты лица его были правильными, но грубыми, а глаза сияли расплавленным золотом. И пусть сегодня Хельга увидела Ульва Белого не в первый раз и даже не в десятый – невольно содрогнулась, не от страха, а от потрясения. Не приходилось долго его разглядывать, чтобы понять: это существо не имеет в себе ни капли человеческой крови – не считая той, которую выпивает, терзая трупы на поле боя звериными зубами. Человеческий облик для него лишь одежда – поэтому никакой иной одеждой он себя не обременяет.

– Привет и здоровья тебе, Ульв Белый! – выдохнула Хельга. – Я уже испугалась, что ты не придешь.

– Я давно здесь, но ты слишком задумалась. Не хотел отвлекать.

– Ты ведь знаешь, что случилось?

– Еще бы не знать. Это дело касается Всеотца. Он с тех людей не сводит своего единственного глаза.

– Вот как? Почему?

– Они призвали его перед тем, как выйти на свою ночную охоту. И поклялись его именем быть все заедино. Но эти двое нарушили клятву. Они по дороге поссорились с остальными и не пожелали идти дальше. Сказали, что удача покинула Игмора из-за его глупости и что этим убийством они навлекли на себя одно горе.

– И Один покинул их? – Хельга подумала так, раз уж Девята-Коль оказался убит.

– Нет, отчего же? Игмор и те двое, что с ним, верны своей клятве, и Всеотец еще многого от них ждет.

– Это значит, что он будет их защищать?

Ульв Белый многозначительно кивнул, и Хельга с тревогой подумала о Бере: не много у него надежд на успех, когда Отец Богов на стороне его противников!

– Но ты поможешь мне… – нерешительно начала она, – может быть, ты ответишь… Ах, пойми, я была привязана к этому ребенку, Берси… когда он был ребенком. Его мать была так добра ко мне, но ее уже нет в живых. Теперь, когда он – единственная опора Сванхейд и она возлагает на него такие надежды, мне было бы жаль… Неужели ты вовсе откажешь ему в помощи?

– Ему я помогать и не должен, – равнодушно ответил Ульв Белый.

– А мне? Ради его матери и бабки…

– Мать, бабка! Ты думаешь, ему все еще одна зима от роду. А он уже мужчина и вчера не оробел в упор вонзить тому парню сулицу в грудь.

– Но и враги его – не дети, они опасны. Если он погибнет, это убьет Сванхейд, она и так уже слаба. Я прошу тебя!

Хельга молитвенно сложила руки и подалась ближе. Она знала: альвы могучи, но питают слабость к человеческим женщинам.

– Чего ты хочешь от меня? – уже мягче спросил Ульв Белый.

– Где искать этого человека, Орма, то есть Градимира? Куда он скрылся? Он украл нашу лошадь, а воровству Всеотец ведь не должен потворствовать.

– Какой бережливой хозяйкой ты стала! – усмехнулся альв.

Он помолчал, поглядел в небо. Был ясный день, светило жаркое солнце, лишь здесь, у камня, лежала прорезная дрожащая тень от близких зарослей.

– Вот что, – обронил наконец альв и знаком пригласил Хельгу подойти.

Она приблизилась на пару шагов, но Ульв Белый не шевелился и молчал. Она сделал еще шаг – он молчал. И только когда она подошла вплотную, так что ее окутало свежим запахом грозы и мягким жаром, который исходил, казалось, от пылающих золотых глаз альва, он наклонился к ней и тихонько прорычал:

– Передай этим мстителям, что их добыча ушла недалеко. Тот беглец скрывается поблизости. Больше я не могу тебе сказать. Но они скорее достигнут цели, если останутся на месте.

– Благодарю тебя. – Хельга с силой выдохнула, осознав, что во время этой речи не дышала.

– Больше я не могу сделать – из-за Всеотца. Но скажу тебя: Всеотец многого ждет от этого дела. Больше, чем вы можете себе вообразить.