Текст книги "Змей на лезвии"

– Да Игморовых парней, может десять лет искать придется! Леший знает, куда делись эти черти! Может, они в Булгар уже путь держат, а может, за море Варяжское! Как их теперь сыскать?

Святослав был непритворно раздосадован тем, что и правда не знает, где находятся его названые братья.

– А пусть и десять! Месть от времени хуже не становится. Ты – князь, твои люди во все земли ездят, а куда не ездят – ты их пошли! Где-нибудь да сыщется след! К чему быть князем киевским и столькими землями повелевать, если не знаешь, как самое важное дело исполнить!

От досады и гнева Правена осмелела – да и чего ей было бояться, если самое дорогое она уже потеряла? Да если бы Святослав в досаде убил ее – она бы только обрадовалась.

Святослав встал с плаща, и Правена тоже поднялась, чтобы он мог его забрать. Встряхнув плащ, князь свернул его и повесил на плечо.

– Ты подумай, что я сказал, – строго и холодно добавил он. – Надумаешь – возьму тебя с собой в Киев и выполню, что обещал. Будешь упрямиться – так и просидишь тут, злобу копя, покуда не поседеешь.

– Мне от тебя одно нужно – и что, я сказала! – запальчиво ответила Правена.

– Как знаешь! – Святослав махнул рукой и пошел прочь.

Спорить с женщинами он терпеть не мог, еще с тех пор как в тринадцать лет, едва получив меч, остался единственным мужчиной на киевском столе, соправителем матери. До разговора с Правеной он не снизошел бы, если бы не хитрец Болва. Тот сам подумал о ней, и Святослав, в таком чуждом ему деле готовый принять совет соратника, послушался его. И впрямь было бы хорошо побыстрее пристроить Улебову вдову и тем утишить мстительный пыл. Если бы Правена – главная, кого обездолила Улебова гибель, – нашла себе новое счастье, родичи поуспокоились бы, оставили это дело в прошлом и бросили искать виноватых. Забота о братовой вдове заткнула бы рты желающим его винить. Но упрямая девка не желала себе добра. Сразу видно – дочь рабыни!

Правена осталась на месте, кипя от гнева. Она видела, как Болва, следуя за Святославом, оглянулся и бросил на нее сожалеющий взгляд, но это только усилило ее негодование. Он, значит, думают, что она продаст память мужа за новое замужество и приданое! И кто ее склоняет к этому – сводный брат убитого, князь! Тот, в чьей чести – честь всей Руси, южной и северной!

Они были правы – Бер, Малфа, Сванхейд и прочие, кто молчаливо сомневался в желании Святослава мстить. Он не сделает этого. Уж как он прикидывался, будто желает ей добра! Правена достаточно знала Святослава, чтобы понимать: он был с ней настолько любезен, насколько вообще мог. Но все это служило лишь той цели, чтобы усмирить ее и отвлечь от мысли о мести. Что мешало ему сказать ей – «да, я отомщу»? Ведь это первое, главное добро, которое она и ребенок от него ждали!

Святослав и Болва уже скрылись в стороне причала, где их ждала лодья из Новых Дворов с отроками-гребцами, а Правена все не решалась сойти с места. Но чувствовала, как гнев оживил ее, наполнил жилы огнем, почти выжег скорбь и тоску. Былая пустота исчезла – у нее появилась цель, и эта цель придала ей сил. Дух Улеба ждет мести – она сделает для этого все, что в ее стлах. Тогда муж ее порадуется на том свете – и своей восстановленной чести, и ее любви, не кончающейся с жизнью.

Глава 6

Назавтра Правене снова предложили ехать в Киев – на этот раз Лют Свенельдич. Ему тоже казалось очевидным, что молодая вдова захочет вернуться в родной город, в отчий дом, тем более что есть такой удобный случай – дядя мужа довезет в сохранности. Правена даже усомнилась: отдаваться под покровительство Святослава она не желала, но против Люта ничего не имела.

– Но как же дитя мое, как же Ута? Обидится она, если я так и исчезну, с нею не простившись.

– Эх, мог бы я задержаться! – Лют качнул головой. – Поехал бы с тобой к Уте, забрали бы дитя… Но не могу. Он сказал, чтобы я вперед его дружины шел.

О Святославе в доме Сванхейд говорили безлично, не называя прямо, и в этом сказывалось всеобщее недоброжелательство.

– Я хотел ведь задержаться, – продолжал Лют, – да он, видать, боится, что я, коли останусь здесь, то мигом на поиски пущусь… тех, кого он вовсе сыскать не хочет.

– Но мне-то он не запретит, – с упрямым вызовом подхватил Бер. – И меня с собой не увезет. Разве что связанным. Можете на меня положиться. Как только он уберется восвояси…

– Так ты будешь мстить? – Правена пристально взглянула на него.

Бер молча переглянулся с Лютом, но по лицу его Правена поняла: именно так.

– Мне придется, – ответил Бер: не с гордостью и не с сожалением, а как о деле, которое должно быть сделано. – Из тех, кто имеет право и волен этим заняться, здесь сейчас только я, а пока весть дойдет до Мстислава Свенельдича… мы не можем терять столько времени. Я примусь за поиски сейчас, этим летом, а там будет видно, куда судьба катится.

– В укреплении духа эти молодцы не нуждаются! – Малфа приобняла ее. – Будь спокойна, сестра: они найдут Игморову братию, хоть бы те на остров Буян забрались!

– Вот как только Мистина обо всем узнает… – начал Лют. – Уж он догадается, где и как их искать! Эх, как же мне уезжать неохота, но прямо отказаться – беды не оберешься.

– Вовсе не плохо, что тебе придется уехать, – утешила его Сванхейд. – Он будет ждать опасности для убийц от тебя, а ты будешь с ним в Киеве, у него на глазах. Вот он и будет думать, что пока они не в Киеве, им ничего не грозит, и не станет мешать нам.

– А взабыль это он будет на глазах у меня! – злорадно ответил Лют. – Если Игморова братия к нему опять прибьется – в Киеве я об этом живо узнаю.

– Стало быть, Киев и весь путь полуденный – на тебе, – сказал Алдан. – Что на западе их никто не видел – это мы с Вальгой сами по пути расспросили.

– На севере за всеми отплывающими кораблями и за всеми подозрительными путниками будет следить Ингвар-младший, – добавил Сванхейд. – Остается только восток.

– А что там – на востоке? – спросила Правена.

– Еще переходов на десять, если по Мсте идти, тоже словене живут, – пустился объяснять Бер. – Эти края мы хорошо знаем, еще дед мой и прадед там дань собирали. Дальше междуречье – перехода два от Мсты до Мерянской реки, там волоки, но большая часть пути тоже по воде. А по Мерянской реке уже меря сидит, но есть несколько русских селений – Силверволл, Озерный Дом, там сам Анунд конунг живет, он двоюродный племянник Сванхейд. Если Игморова братия туда станет путь держать, я до самого Анунда доберусь и его о помощи попрошу. Он в таком деле не откажет нам, да, дроттнинг[10]10
  Дроттнинг (др. – сканд.) – королева.


[Закрыть]? Он в родстве с нами, это и его родовая честь.

– Это страна весьма обширная – Меренланд? – спросил Алдан. – Я слышал, через нее ездят в Булгар и даже в сам Багдад.

– Да, после мери на восток будут всякие чермису, мурамар, потом булгары, дальше на юг – буртасы, потом хазары. А за Хазарией, через тамошнее море – Серкланд, сарацинские страны.

– Не забрались бы они туда! – сказала Сванхейд.

– Я найду их и там! – решительно заверил Бер. – Не будет у меня другой цели в жизни и другого пути, пока я не найду их, всех пятерых, и не заставлю ответить.

Говоря это, он поймал восхищенный взгляд Правены – наконец-то она слышала те единственные слова, что могли ее утешить.

– Я так понимаю, на словен и даже на мерю и мерянскую русь мы можем полагаться как на союзников, – сказал Алдан. – Но вот на те народы, что живут за ними… на всех этих булгар и тем более хазар с сарацинами… Наши враги им скорее будут друзьями.

– Надо постараться догнать их, пока они не добрались до хазар. Я не намерен медлить – как только мой знатный родич отсюда уберется, я сам пущусь в дорогу.

– Сколько ты возьмешь людей? – спросил Лют.

– Их, подлецов, всего пятеро. Если я возьму десять человек… ну, пятнадцать… двадцать, пожалуй, уже многовато, – то мне хватит сил с ними управиться. Тут главное – напасть на след.

– А ты знаешь их в лицо?

– Н-нет. – Этот простой вопрос Бера смутил. – Не могу сказать, что знаю. Я их видел… видел людей, что держались возле князя, но не знаю, которые из них были те, кто нам нужен.

– И как же ты будешь их искать?

– Такие люди заметны. Куда бы они ни забрались, весняки чужаков приметят. Они не смогут прикинуться кем-то другим, даже нашими, северными русами – у них южный выговор. Если расспрашивать о чужаках, легко напасть на след.

Лют и Алдан озадаченно переглянулись. Некая правда в этом рассуждении была, но поиск вслепую сулил мало надежды.

– О божечки, Бер! – Малфа всплеснула руками. – Да если ты нос к носу столкнешься с тем же Градимиром и Добрятой, и они будут молчать, ты пройдешь мимо и не поймешь, что они-то тебе и нужны!

– Я в Силверволле не был, но едва ли там так много людей, чтобы чужаки могли спрятаться. Главное найти кого-то из местных, чтобы помогли разобраться, кто там свой, а кто чужой.

– С тобой должен быть кто-то, кто знает их в лицо, – возразил Алдан.

Бер промолчал: он был не настолько упрям, чтобы спорить с очевидным.

– Еж твою ж мышь… – пробурчал Лют.

Он прекрасно знал всех пятерых злодеев, но должен был возвращаться в Киев вместе со Святославом.

– Не смотри на меня! – Малфа помотала головой. – У меня дитя новорожденное, а старший мой отныне князь в Гардах. И я… осенью я наконец выйду замуж!

– Да ну! Что ты говоришь!

Забыв о прежнем разговоре, вся родня уставилась на нее.

– Я говорила с Дедичем… после пира, когда уже в лодки садились. Он сказал, что если я за него не выйду, то он сделает так, чтобы меня забрал Ящер. – Малфа натянуто усмехнулась. – До осени шум поуляжется, и мы устроим свадьбу, как у людей водится… Да сейчас ведь и нельзя, пока мы «в печали»[11]11
  В печали – в трауре.


[Закрыть]…

Правена помнила Дедича – мужчину средних лет, яркого облика – темно-русые волосы, рыжая борода, черные брови и голубые глаза, – кто так красиво пел под гусли на поминальном пиру, а до того сумел вызвать духи двух убийц, что сами не пережили своего злодеяния. О том, что его связывает с Малфой, она пока не знала, но видела, что весть о свадьбе всех родичей весьма обрадовала. Все загомонили, обсуждая новость; Малфа предупредила, что от Святослава ее желательно скрыть, и все понятливо закивали. Мало ли что придумает князь с досады, узнав, что женщина, при старейшинах отвергшая его самого, в тот же день обручилась с другим. Здесь, в кругу ближайших родичей, никто не ждал добра от Святослава, и это Правену ничуть не удивляло. Она порадовалась бы за Малфу – та была явно рада этому решению своей судьбы, – но куда больше ее занимал долг перед собственным мужем.

– Алдан! – Когда шум улегся, Бер просительно взглянул на датчанина. – А может, ты со мной…

Тот подумал и вздохнул:

– Когда я женился на твой матери… – он посмотрел на Малфу, – то дал слово княгине и твоему брату, – он перевел взгляд на Люта, – что ни я, ни мои дети никогда не станем искать ни одного стола из тех, какими владели ее деды. Это слово я держу и буду держать, пока жив. Думал было, что все, побродил по свету, хватит, буду сидеть, как пень, пашню пахать да детей растить. Но теперь понимаю – Отец Ратей так просто с меня не слезет… От прав на столы княжьи я за детей отказался. От обязанностей их родства… попробуй-ка откажись. Нашему старшему уже полных двенадцать зим. Мы не так богаты, чтобы вручать ему меч, мой по наследству получит, но секиру он уже может носить и стреляет неплохо. Если я сейчас не помогу покончить с этим делом, может статься, что придется его заканчивать моим сыновьям. Так что да, Бер, все идет к тому, что я – твой спутник.

– Матушка шум поднимет до небес, если ты не вернешься. – Малфа покачала головой.

– Она видела беды и похуже. А твой родич затеял не самое простое дело, не знаю, понимаешь ли ты это. Мстить за убийство – не карасей удить. Там этих угрызков пять человек. Все это молодые мужчины воинских родов, Ингваровых гридей сыновья. Они выросли при гридьбе, обучены наилучшим образом, хорошо вооружены… Вы ведь говорили, они меч телохранителя с собой уволокли? Они не знают страха и жалости. Они через Хазарию и степи печенежские пешком ушли. А теперь им нечего терять. Если они поймут, что их преследуют… – Алдан пристально взглянул на Бера, – добычей можешь стать ты, если они заметят тебя раньше, чем ты их. Жизнь – вот все, что у них осталось, и за ее сохранение они любую цену заплатят.

– Раз уж миром нам не разойтись, лучше я буду хищником, а не жертвой, – мрачно ответил Бер. – Хищник тоже может погибнуть, но у жертвы и надежды выжить нет. И я буду очень рад, если ты поедешь со мной. Такой человек, как ты, с твоим опытом… Я, хоть и обучен кое-чему, в таких делах, честно скажу, не бывал еще.

Алдан кивнул: уж ему-то опыта было не занимать.

– Но с теми людьми я не слишком хорошо знаком, – добавил он. – Когда я состоял в Ингваровой гридьбе, они были еще детьми. Я перешел от него к Свенельдичу, когда женился на Предславе, а это было сразу после Древлянской войны. То есть тринадцать лет назад. Может, самого Игмора я узнаю. А остальных его дренгов я не видел пять лет, да и раньше плохо различал всю эту мелкую поросль вокруг княжьего стола. Шныряли там, как мальки… А теперь, ётун им в брюхо, вообразили, будто вправе решать, кому из сыновей Ингвара жить, а кому умереть!

– Я хорошо их различаю, – вдруг подала голос Правена.

Она сидела тихо, и о ней родичи, увлеченные разговором, позабыли.

– Я хорошо знаю их всех, – повторила она, когда лица обратились к ней. – И Игмошу с братом, и Градимира, и Девяту. И Красена. Они все из наших. Я их всех с таких лет помню, пока они еще без портков бегали. И пусть бы они хоть сарацинами обрядились – я их под землей и под водой узнаю. Даже с бородами соломенными и хвостами волчьими.

– Но не можешь ведь ты… – в недоумении начал Бер.

– Я могу! – возразила Правена. – Ута за чадом приглядит, без присмотра не бросит. Даже рада будет, если я помогу… У нас с ней теперь одна радость осталась – знать, что те змеи лютые за свое дело ответили. Я и дитя мое… Как нам жить, пока Улеб не отомщен? Мой сын – по закону первый мститель за отца, но ему нет и года… Пока он вырастет, все слишком сильно переменится… кто-то из тех нечистиков может своей смертью умереть …

– Или стать слишком значительным человеком, – себе под нос добавил Бер, имея в виду близость Игморовой братии к Святославу.

– Я должна… пока мой сын мал… что-то сделать! – Правена разрывалась между сознанием своей невозможности участвовать в деле мести и необходимостью помочь младенцу сыну. – Я могу на них указать, а дальше ваше дело.

Бер по привычке взглянул на Сванхейд: возможно ли это? Как вдова, Правена могла сама решать, что ей делать, тем более что родители ее были далеко, а Бер, как двоюродный брат Улеба, и ей приходился ближайшим родичем.

– Я не могу позволить… – Бер покачал головой. – Алдан верно говорит: это не карасей удить. Опасное это дело. И дорога дальняя. А ты – молодая женщина, да и дитя…

– Княгиня наша сама за мужа мстила, с сыном своим. А Улеб ей сестрич был… И я… Месть мне и дитяте всего важнее. Если Игморова братия ускользнет, потому что ты их в лицо не знаешь, моему чаду придется за это дело браться двадцать лет спустя. Лучше уж сейчас – пока следы горячи. Ведь Улеб приходил за мной… ко мне. Я видела его в доме в то самое утро, когда к нам приехал Вальга. Он чего-то от меня хотел. Если не увести меня с собой, как вы говорите, – Правена взглянула на Сванхейд, – значит, иного. Он хотел, чтобы я помогла отомстить за него.

– Может, и не будет ничего худого, если она поедет хотя бы до Видимиря, – сказала Малфа, видевшая, что Правена не шутя хочет ехать с Бером.

Малфа еще совсем юной девушкой совершала далекие путешествия и подвергалась немалым опасностям. В такой поездке для Правены, здоровой и сильной женщины, она не видела ничего страшного.

– Мерянская земля – не горы Ледяные, – продолжала Малфа. – И там люди живут, и хорошо живут. Не в берлогах сидят, не в шкуры одеваются. Анунд мерянский и его люди, видать, не беднее нашего. Но ей даже не нужно забираться так далеко. Уже к Видимирю станет ясно – та ли это дорога. Пять человек – не букашки, они не смогут пробраться по Мсте так, чтобы их никто не увидел. До Видимиря вы найдете их следы – или не найдете. Если не найдете, то вернетесь назад и Правена до зимы в Псков воротится. А если найдете…

– Если и найдем, то тоже сможем вернуться до зимы, – кивнул Бер. – Но ты подумай еще. Я ценю твою отвагу и верность, но…

– Вы знаете – я хотела уйти с ним на тот свет. – Правена опустила голову, потом подняла. – Если уж мне придется остаться… пусть его дух знает – я осталась на белом свете не для того, чтобы скамьи просиживать! Мы же при Эльге выросли, да, Малфа? А она нас трусости не учила!

* * *

Когда киевское войско на ранней заре рассаживалось по лодьям, Лют зашел в Хольмгард еще раз проститься: поцеловать женщин, пожать руку мужчинам. Его стан располагался южнее княжеского, и отплывать ему предстояло первому. Святослав тронулся вскоре после него, еще до полудня: от Новых Дворов на том берегу мимо Хольмгарда долго тянулись лодьи, побольше и поменьше. В середине строя шла большая лодья, на двадцать гребцов, с красным княжеским стягом. Малфа и Правена вдвоем, стоя на горе над внутренним причале Хольмгарда, проводили ее глазами и разом вздохнули. Раньше, в Киеве, они ничего не значили друг для друга, а теперь чувствовали близость, будто родные сестры. На судьбе той и другой князь Святослав оставил тяжелый отпечаток, и его уже не стереть. Его отъезд принес им облегчение, но не означал конца бед. Малфа надеялась, что больше никогда его не увидит, и намеревалась выбросить из головы, а для Правены с его отъездом начиналась собственная дорога – долгая и трудная.

«Ты непременно должен взять ее с собой, – сказала Сванхейд Беру перед тем, как идти спать. – Ее нельзя оставлять одну. Она рассказала мне, что Улеб приходил за ней во сне – перед тем самым днем, когда она узнала о его смерти. В тот раз он успел только поцеловать ее, но если в другой раз он достигнет большего, она начнет сохнуть. А противиться мужьям, кого сами вызвали, вдовы не могут. Одна даже забеременела, да родила обгорелую головешку. Мы же не хотим, чтобы такое случилось с Правеной! Если дать ей сидеть и тосковать, особенно в том доме, где они жили, то он будет приходить к ней снова и снова, пока не вытянет из нее всю жизнь. Она не даст ему спокойно лежать в могиле, а он утащит ее за собой. Если она поедет с тобой до Видимиря, ей будет не до тоски. Ты ведь не хочешь, чтобы такая молодая женщина погибла?»

Этот разговор вспоминался Беру поздним вечером, когда он один сидел на вершине Улебова кургана. Солнце село за Волховом; по небу еще было разлито золото, подсвеченные снизу облака пылали оттенками пламени, но чем выше, тем больше густела серая мгла. Сам Волхов, отражая этот свет, сделался цвета темного меда. Бер сидел, бездумно глядя на закат и никуда не торопясь. Ночи удлинились, и у того, кого он ждет, хватит времени, чтобы явиться.

Человек здравомыслящий и довольно приземленный, Бер прежде не стремился общаться с иными мирами. Но сама жизнь привела его сюда, на свежий курган, к воротам неведомого. Взять на себя долг мести значит покинуть мир живых. Намеренно ищущий чужой смерти вступает на тропы Хель и сам. «Это дело не для живых, – сказал ему Алдан. – Мы сами должны стать немного мертвыми, чтобы настичь их и победить. Ведь в этом походе нашей целью будет смерть».

Сидящий на могильном кургане привлекает к себе взоры с небес – как всякий, кто стоит у порога и желает войти. К Хельги сыну Хьёрварда на кургане явилась валькирия, Свава: она подарила ему меч и направила к мести за деда. И даже обручилась с ним, когда он стал величайшим воином и убил много врагов и великанов…

Бер с детства не раз слышал эту сагу, – от Сванхейд, знавшей их множество. Когда ему было десять лет, он, конечно, воображал себя на месте древнего героя, владельца волшебного меча и жениха валькирии. К двадцати годам эти мечты растаяли бесследно. И понадобилось такое несчастье, как смерть Улеба, чтобы он вновь ощутил себя на месте того Хельги. Деваться некуда – смерть родича нельзя оставить без отмщения это подрывает родовую удачу, убивает спе-дис, небесных помощниц и защитниц. Возможно, поиск негодяев займет годы… и кто выйдет победителем из схватки, знает только Один. Боевого опыта Бер не имел, а у Игморовой братии его предостаточно: старшие из них сражались с дреговичами в том первом походе Святослава, когда князю и его отрокам было по тринадцать лет. Беру в Хольмгарде порой выпадали тревожные дни, однако до настоящих сражений дело ни разу не дошло.

Но кому еще взять эту задачу на себя? Уж не старому Улебову деду, не его дядям – пожилым людям, отцам семейств. Это дело для молодого человека, не имеющего жены, ему самое место на Одиновых полях. Братья у Улеба есть и другие, а Святослав и вовсе желает всю жизнь провести на пирах валькирий в плясках мечей. Но это Беру привелось последнему увидеть Улеба живым и первому – мертвым. Кроме самих убийц. Уж если это не знак, кому норны назначили это дело, тогда что?

Окрестности утонули во мраке, Волхов потемнел, лишь доносились с востока крики ночных птиц. При последних отблесках заката Бер выбил огонь и разжег приготовленные дрова. Вокруг костра он разложил семь сулиц, так что они расходились лучами, а их наконечники поблескивали, обращенные к пламени. На каждом наконечнике было выбито изображение змея – это сделал Алдан, хороший кузнец, – а на древках было вырезано такое же, руками самого Бера.

– Приветствую тебя, Всеотец! – заговорил Бер вполголоса. Впервые в жизни он прямо обращался к Одину, и от волнения его голос звучал хрипло. – Услышь меня, Владыка Асов, Враг Волка и Отец Бальдра! Здесь, на этом кургане, призываю тебя я, твой потомок, ведущий род от Харальда Боезуба, Хальвдана Старого и прочих прославленных мужей! Обрати на меня твой взор, чтобы я мог попросить о помощи! Ты, мудрый бог посвящений, умеющий ходить из мира живых в мир мертвых! Ты, кто отдал свой глаз в Источник Мимира, чтобы смотреть на вселенную сверху и снизу, изнутри и снаружи! Слава тебе, Копьеносец, Владыка Мертвых, Бог Воронов!

Бер перевел дух и поднял глаза – не видно ли кружащих над могильным полем воронов? В темноте ничего не разглядел, однако решил, что пора переходить к делу. Владыка Асгарда, наверное, любит восхваления, но едва ли приветствует, когда отнимают время попусту – у него забот хватает.

– Ты знаешь, какая беда случилась в нашем роду… – снова заговорил Бер. – Мой брат Улеб погиб, его убийцы скрылись. Мой брат Святослав, князь русский, не станет искать их смерти – они слишком ему дороги. Он проводит свою жизнь в походах, он больше вождь дружины, чем владыка Русской земли, и дружина ему важнее и ближе, чем даже кровная родня. Он, наследник власти над многими землями, избрал путь воина, который обыкновенно достается младшему сыну. Мне приходится взять месть на себя и встать на путь мертвых. Иначе нельзя, – с горечью добавил Бер, – пренебрежение этим долгом убьет нашу удачу и вовлечет в кровавые раздоры даже тех, кто сейчас еще дети. Даже тех, кто еще не родился. Я, Берислав сын Тородда, внук Олава, прошу у тебя покровительства и удачи на этом пути. Я, Берислав сын Тородда, посвящаю тебе мою жизнь, мою кровь и мое оружие.

С этими словами Бер вынул поясной нож и порезал себе запястье. Показалась темно-красная кровь, побежала по белой коже, торопясь; несколько капель Бер стряхнул в костер, потом побрызгал на разложенные вокруг сулицы. Его кровь, посвященная богу, стала кровью бога и наполнилась его силой.

– Прошу тебя благословить эти копья, и будь уверен, что всякий, кого мне случится ими поразить, будет посвящен тебе.

Потом Бер срезал у себя прядь волос с виска и бросил в огонь – те вспыхнули с треском. Посвящение свершилось: он стал сыном Одина, тот мог забрать его жизнь, когда ему будет угодно, но взамен должен оказывать ему покровительство на избранном пути. Бер понимал цену, которую ему, возможно, придется заплатить; его пробирала дрожь, схожая с ощущением чужого взгляда, причем этот глаз, на него взирающий, был огромен, как сама ночь. Душа отрывалась от тела и заглядывала в черное море неведомой глубины. Он лишь надеялся, что Один позволит ему сперва достигнуть цели, а потом возьмет свою плату.

Было тихо, лишь чуть слышно шумели заросли на востоке, невидные в темноте. Оттого Бер вздрогнул, когда поблизости вдруг послышалось легкое шуршание травы под чьими-то ногами: курган уже обложили дерном, чтобы частые северные дожди не размывали свеженасыпанную землю. Думал, послышалось, однако в стороне, на склоне кургана, мелькнуло движение. Бер повернул туда голову – кто это еще сюда полез? Неужели Один прислал за ним парочку своих волков прямо сейчас?

Он бы не удивился, увидев тут Алдана или даже Правену с Малфой. Но появившийся из тьмы мужчина был ему совершенно незнаком. Более того, в первый миг он показался таким рослым, что Бер дернулся от испуга: настоящий великан, выше Алдана и шире в плечах. Человек-дерево какой-то. Бер вскочил на ноги, потрясенный не столько мощью ночного незнакомца, сколько самим его неожиданным появлением.

Но не успел он ничего сказать, как незнакомец приподнял перед собой пустые руки ладонями вперед и выразительно замер, показывая свое миролюбие. Хотя был полностью вооружен: за спиной щит и копье на ремнях, на плече меч в ножнах.

– Ты кто такой? – в изумлении воскликнул Бер.

Он отметил оружие незнакомца и успел подумать, что успеет схватить с земли сулицу; ну а поскольку он уже дал обет, незнакомец тоже будет жертвой, посвященной Отцу Богов.

– Не тревожься, я не причиню зла! – Незнакомец все так же держал руки перед собой и застыл на месте, там, где его едва освещал костер. – Мое имя Вальгест. Я ищу Хольмгард, но не успел добраться до темноты. Увидел здесь огонек. – Он кивнул на костер. – Хотел спросить дорогу…

– А ты смелый парень! – оценил Бер, пристально оглядывая его с ног до головы. На вид незнакомец был старше его лет на пять и вблизи не казался таким огромным. – Я бы, честно говоря, не решился лезть к огню на курган, чтобы спросить дорогу, – как знать, кто этот огонь разжег и где ты окажешься!

– Был бы я трусом, мне было бы на свет родиться незачем, – спокойно ответил назвавшийся Вальгестом.

– Хольмгард – вот здесь. – Бер показал направление. – Мы совсем рядом. Откуда ты взялся? Не из княжьего войска?

Среди людей Святослава, сегодня уехавшего на юг, такой мог затесаться. Мало ли, отстал от своих или повздорил с кем… Просто так варяги в одиночку близ Хольмгарда не бродят, неоткуда им взяться, – они приезжают из Ладоги целыми дружинами, с обозами торговых людей, в урочное время, потребное на дорогу от Готланда или Бьёрко после таяния льда.

– Нет. До сего дня не было у меня вождя, кроме Одина. У Ингвара ярла в Альдейгье услышал, что здесь случилось нехорошее дело и может появиться нужда в людях, привычных к оружию. Думается мне, – Вальгест прямо и пристально взглянул Беру в глаза, – одного такого я уже нашел. Ведь люди, у которых такой нужды нет, ночью лежат у себя в постелях, а не сидят с оружием у огня на свежем кургане.

Видно было, что подробнее рассказывать о себе Вальгест не хочет. Но это Бера не смутило: до женитьбы на Предславе Алдан был таким же. Перебираясь с места на место в поисках новых подвигов, такие люди предпочитают не тащить за собой славу подвигов прошлых – она ведь может настичь в виде стрелы в спину.

Не отвечая, Бер в удивлении разглядывал Вальгеста. Видно, у страха глаза велики: не так уж он велик ростом, повыше самого Бера, но ниже Алдана, пожалуй. Худощавый, с обычным для варягов продолговатым высоколобым лицом. Что он варяг, подтверждало и то, что эту беседу они вели на чистом «северном» языке, каким пользуются уроженцы заморья. Но, пожалуй, не Свеаланда – к языку свеев Бер привык, а этот был несколько другим. Светлые волосы длиной до локтя распущены, с двух сторон заплетены косы, достигающие середины груди, часть прядей свободно спускается на спину. Черты довольно правильные, только нос с горбинкой явно был сломан неоднократно. Светлая бородка, и даже при свете огня видно несколько шрамов на лице: на лбу, на скулах, через нос. Глаза глубоко посажены, цвета при огне не разобрать. Зато ярко блестела длинная серьга в левом ухе, тончайшей ажурной работы, видно, греческая. Все вместе, а также ловкость движений и уверенность речи, указывало на человека опытного, несмотря на относительную молодость. Бер таких людей повидал: они рано покидают дом, к двадцати пяти годам набираются больше опыта, чем иной к пятидесяти, и в своей невозмутимости делаются людьми без возраста.

– Ты сам, видать, из тех, кто привык кричать «Один владеет мной!», – заметил Бер.

Вместо ответа Вальгест вынул из-под одежды ярко блестящую, круглую золотую подвеску и показал Беру изображение и надпись на ней старинными рунами: «Iz Wodanas weraz» – «Он человек Одина».

Бер широко раскрыл глаза: о таких подвесках, с причудливым изображением Одина и его скакуна, он слышал, но видеть их не доводилось: они были известны в древности, а теперь уж вышли из обихода. Вместе с самой породой бродячих берсерков.

От этой мысли накатило жутковатое, хотя не без приятности, ощущение близости чего-то чудесного. Бер любил «лживые саги», сам хорошо их рассказывал и не гнушался приврать порой о собственных встречах с прекрасными хюльдрами, но никогда не путал жизнь со сказкой. Сейчас он отчетливо сознавал: впервые на своем веку он повстречался с кем-то и впрямь чудесным, хотя по виду Вальгест был куда более обыкновенным, чем Князь-Медведь из псковских лесов, получеловек-полузверь под медвежьей маской. Но почему? Явись тут валькирия с пылающим мечом в руках – даже это было бы как-то объяснимо, Один мог ведь откликнуться на его зов таким явным образом, хотя в последнее время он так не делает…

Однако и парень этот не случайно здесь появился. Эти длинные волосы и косы, что указывают на воинский образ жизни и ежедневную готовность к смерти в бою… Об этом пути, только для себя, Бер вот только что раздумывал, и тут же перед ним предстало его зримое воплощение!

Бог Воронов и впрямь его услышал… Будто посланец от киевского князя к греческому цесарю, Вальгест при себе и золотую печать имеет – от своего господина.

И следом явилась здравая мысль: не стоит задавать ему лишних вопросов. Владыка Ратей тебя увидел и услышал – будь благодарен и осторожен.

– Ну и я подумал, – снова заговорил Вальгест, отвечая на мысли Бера, – что если этот огонь развел не могильный житель, то уж верно человек, которому пригодится помощь вооруженной руки. Разве я не прав?