Текст книги "Зеркало Полидори. Новеллы и рассказы"

– – Я вижу своего героя -сказала она – и он очень несчастен.– Она склонила голову на плечо

Гладко причесанные волосы, первый раз показались Полидори скучными и сама Мэри с этим потухшим взглядом, серьезным и растерянным контрастировала с ее изящным платьем.

– -Мне почему то кажется, что мы напишем совершенно разное, но об одном и том же. -произнесла она тихо, так тихо, что Полидори подумал, что она говорит сама с собой. “ Шторм свел с ума не меня одного», сказал он сам себе Жар захватил все его тело. Он чувствовал, что лихорадка становится сильнее. Прикоснулся ко лбу, потом посчитал свой пульс. Байрон с вызовом смотрел на него. Он видел, что Полидори волнуется, не знает куда девать руки. В волнении больного ему казалось, что Байрон видит или радуется, что жар захватывает его и не дает ясно мыслить. «Он хочет, чтобы я проиграл. Он радуется. Он торжествует. Он опять торжествует.» -думал Полидори. Его уверенность исчезла. Все что он говорил сам себе там, наверху у зеркала, разбилось о уверенность Байрона И Полидори склонил голову стараясь скрыть волнение, подошел к столу и встал напротив Байрона. Мэри Шелли встала рядом с ним.

– -Ну что, начнем, господа! Байрон подхватил свой поднос и быстрым шагом вышел из столовой. Он показал всем, что разговор окончен, что больше сказать ему нечего. И его игра -это приказ.

Полидори взял свой поднос и пошел вслед за ним. Поднос показался ему слишком тяжелым. Он окончательно убедился в том, что болен, но он видел, что и Байрон заметно прихрамывает и шаги даются ему с усилием. Он видел как напряглись его руки и непривычно склонилась спина. Бокал на серебряном подносе звякнул и Байрон остановился. Полидори остановился тоже. Байрон повернул голову, посмотрел на него из за плеча и зло произнес:

– Когда ты хочешь быть похожим на меня, то становишься жалок– быстро сказал он.

«Пощечина “ была прямым попаданием. Полидори почувствовал приступ асфиксии и жар, уже холодным потом, выступил на лбу. Он обернулся и поймал себя на мысли, что да, вот сейчас он снова повторил его жест. Он обернулся. Зачем? За его спиной стоял Шелли. Его золотые кудри были собраны по старинке, в маленькую косичку. И он выглядел как кавалер де Грие из пошлого романа, который терпеть не мог, но читал как и все.. В руках Шелли был поднос Мэри. Его белоснежные руки еле удерживали пднос уставленный едой. Мэри стояла за спиной мужа и смотрела на Полидори. ее взгляд был полон, сочувствия, сожаления. Она будто извинялась перед Полидори и Джон понял, что он кругом прав. Все это еще одна неудачная шутка его скучающих господ. Пот крупными каплями стекал по его разгоряченному лбу, но он не мог стереть его. Руки были заняты подносом. Он растерялся, в глазах помутнело. Байрон давно скрылся на втором этаже, и Полидори захотелось все бросить, хотя бы вот этот поднос, прямо под ноги. Желание сейчас же собраться и уехать, вернулось. Мэри поднялась, встала рядом с ним и вытерла пот со лба своим носовым платком. Он почувствовал аромат ее духов. Он не любил духи. Розовое масло Байрона вызывало у него тошноту, но духи Мэри были чем то очень легким., что то напомнили ему. То, что он забыл уже давно.

– Джон, вы больны. Вы, вероятно простудились. Никто не заставляет вас писать. Это же просто игра.. она посмотрела ему в глаза. Ее глаза блестели и как показалось Полидори блестели от наворачивающихся слез. Его руки снова задрожали. Он уже еле удерживал тяжелый серебряный поднос

– – Все хорошо, Мэри. продолжаем, я просто устал. Шторм, купание. -ответил он и стал быстро подниматься по лестнице. Он смотрел прямо перед собой, на на паштетницу, на бутылку Шато Монроз на подносе, на белоснежную булку посыпанную маком. Он не хотел думать о том, что он будет писать. Байрон не дал ему такой возможности. Он разрушал его с той минуты как Полидори принял вызов и сейчас растерзанный, больной, в поту он вернулся в комнату, тяжело грохнув подносом о письменный стол. Бокал упал, но не разбился.

___________________________

Полидори открыл бутылку вина, отломил хлеб и бессильно опустился на кровать. Он как врач понимал, что силы покидают его, что ему нужно спать, но им всем предстоит бессонная ночь. Если он даже и не победит, даже если Байрон выиграет, то Джон все равно не будет сдаваться. Вино подкрепило его силы и прояснило сознание.

Джон не стал открывать тяжелые шторы. Он не хотел раствориться в этом солнечном свете, обжигающем и лишающим его последних сил. Он снял рубашку и вытер ею пот со лба. Для того что он хотел написать нужна была темнота. Эта темнота поднималась из его души, как шторм, как мощная темная волна. Он посмотрел на стопку бумаги, которую Байрон подготовил для «ночных новеллистов», достал свой «тайный журнал “ и сел к столу.

«****** Taк cлyчилocь, чтo в caмый paзгap yвeceлeний, нeизмeннo coпyтcтвyющиx лoндoнcкoй зимe, нa вceвoзмoжныx пpиeмax, ycтpaивaeмыx зaкoнoдaтeлями xopoшeгo тoнa, cтaл пoявлятьcя некий двopянин, бoлee пpимeтный cвoeй экcцeнтpичнocтью, нeжeли знaтнocтью. Oн нaблюдaл зa вeceльeм. цapящим вoкpyг нeгo, тaк, cлoвнo caм нe мог принять в нeм yчacтиe.» ****. Он написал это быстро, мгновенно, будто под диктовку, остановился. и бросил перо.

Лицо Байрона как навязчивый блик солнца, от которого никуда не деться снова встал перед глазами. От него было душно. Полидори ясно увидел его выпяченную губу, неправильно сросшиеся кости ноги под своими пальцами и снова почувствовал аромат розового масла и гашиша. Гашиш, вначале, отвлекал от боли, потом стал частью жизни полной испытаний, для лорда, который скучал. Полидори развернул свой «тайный журнал “ на первой странице и прочитал;

*** Начало повести Дж. Полидори «Вампир». оригинальный текст.

Записи Джона У. Полидори о Дж. Г. Байроне.

«Сего дня, 1816 г прибыли на виллу Диодати. Он кинул мне на колени свои перчатки и я, как лакей поймал их и нес за ним. Сегодня он горбился много. Много хромал. Бинтовал ему ногу. Он много курил и заснул сразу. Его перчатки очень дороги. Пощечина номер один. буду писать все, что он говорил. Я ненавижу его.»

«Смотрел Клэр. Она беременна. Байрону больше не интересна. Уродина и восторженная дура и я согласен с его мнением. Почему дорогая Мэри, взяла ее с собой? Шелли выполняет все капризы жены Или желания?. Он бледен и отвратителен.»

«Клэр часто впадает в истерику. Это всех раздражает. Сделал для нее настой. Много валерианы, одна унция белладонны и немного коки. Мэри надела жемчужное ожерелье. Байрон обнял ее. Я видел. Почему Шелли молчит? Она не отстранилась. Неужели? Не верю. Шелли бледен и отвратителен, что она нашла в нем?

«Они играли в вист. Меня не пригласили. Долго музицировал.. Она не смотрела на меня. Клэр пела немного, Он остановил ее сославшись на головную боль. Губа подрагивала. Я наблюдаю за ним. Это презрение. Я знаю. Не понимаю, что он будет делать.»

«Шелли придумал игру в Маски. Готовимся. Ночью в саду, нужно много света. Забавно, но вижу, что Он что то замышляет. Он всегда что то замышляет. Он замышляет против меня. Совсем игрушка. Хотел говорить с Клэр, но встала и ушла. Дама Байрона не говорит со слугой. я бы в ее положении искал сочувствия но как все женщины она глупа, когда дело касается любви. «Пощечина.. Любит ли Мэри своего мужа. Шелли не нравится мне.

«Получил почтой капли. Тяжело дышал всю ночь. Курил с Байроном. Как дурак заснул у его кровати. Это позорно. не знаю как забыть. Он надел на меня свой колпак. Капли уже принял. Ненадолго. Нужно еще заказать. Байрон смеялся. Пощечина.

«Переписывал его „Манфреда“. Он велик. Не могу не признать это. Даже если он подонок, то его величие, дьявольское величие, несомненно. сцена с духами и вызовом любимой настолько сильна, что Я плакал. Пришлось переписать целый лист заново. Понял, он боится старости. хочет умереть молодым.».

«Я видел его глаза сегодня. Я первый раз увидел среди красноты его воспаленных глаз, взгляд безумца. Я понял он безумец. Я думал он гений. нет, он безумец. Я говорю как врач. Я не могу писать, но то что он затеял. Я знаю откуда он взял это. Я читал эти „папские развлечения“. Я не мог поверить, что он решиться на такое. Огни в саду, Он в большом кресле в своем красном сюртуке, и они, с этими распущенными волосами, в коротких рубашках переступающие через огонь. Я видел там Клэр К.. Она была там тоже. К. что готова делать все что он ей скажет. Не видел там Мэри. Неужели Шелли допустит такую игру? Я помню эту историю. „Папские балы“, где девушки перешагивали через этот огонь. Их не отпускали. Потом напишу. Я смотрел. Я смотрел. Я не мог остановиться. Было много огня. Он смеялся. Я не видел Мэри или не хотел видеть. заснул под утро.»

Полидори лихорадочно перелистнул несколько страниц своего «журнала». Он чувствовал, что у него поднимается температура. Пота уже не было. Он был охвачен огнем.

Он листал свой журнал, исписанный идеальным почерком, болезненных наблюдений. Он хотел найти то, то самое, что поможет ему писать его повесть. Байрон просил ужасное, страшное Он любил мистику. Все романтики находили ее возбуждающе загадочной. Полидори тоже. Матушка осуждала, но он все равно любил. Он все помнил, но «пощечины» затмевали все остальное. Душа Джона Полидори металась между ужасом его положения, двусмысленностью происходящего, где он и Байрон признались во взаимной ненависти и взаимной необходимости быть вместе. Он бросал ему вызов за вызовом. До шторма Полидори считал его пощечины, но теперь это были уже не пощечины. Эта история перестала напоминать игру Арлекина с бессловесным Пьеро. Это была дуэль, где в руках у врача картонный меч с надписью «не навреди», а у пациента скальпель хирурга.

Вот, вот здесь он пишет о Мэри. Вот о ее холодности к Шелли. Вот пытается писать стихи, вот вымарывет все. Вот он пишет о романтизме. «Романтизм – для слабых, для дам» пишет Джон и тут же пишет о Байроне, о его силе о его жестокости.

«Романтизм потерянных рожден скукой и унынием. Я видел это в глазах Шелли. Я не верю в его восторженность. я презираю Шелли. Мэри не такая, но есть мода и она пошла за ней. К., некрасивая, глупая, сидит колодой в углу. Байрон стесняется ее. Байрон романтик. Почему? Он зол, полон желчи. Даже мои микстуры не растворяют эту желчь. Я снова колеблюсь, когда он засыпает свои тяжелым сном, я снова и снова хочу чтобы он не проснулся. Тогда я разворачиваюсь и ухожу.»

Полидори захотелось вычеркнуть, то что он написал, но он не сделал этого. Он подумал, что если с Байроном, что то случиться, то его, врача и секретаря. почти самого близкого лорду человека, сразу обвинят в его смерти. И он никогда никому не докажет что они были не близки. Что он, Джон Уильям Полидори был просто игрушкой для великого поэта, героя, романтика и мерзавца Джорджа Гордона Байрона. Полидори снова почему то вспомнил леди Августу. Взгляд ее огромных глаз с тяжелыми веками, усталое, иногда даже изможденное лицо. Она выходила из кабинета Байрона сжимая в руках какие то бумаги, лакей накидывал на ее обнаженные плечи бархатный плащ и она, как всегда молча уходила. Он смотрел ей вслед придумывая историю их встречи.

Полидори вскочил и подошел к зеркалу Байрона. Усталое лицо, пересохшие от жара губы, белая рубашка повисшая на худых плечах. Джон выглядел больным, да еще таким больным, будто провел в лихорадке несколько дней. Темные волосы слипшиеся на лбу от пота, казались нарисованными. Джон увидел себя таким, каким он был несколько часов назад, когда лежал на мокром песке после шторма. Бессильным и побежденным. Комната погружалась в темноту, но он не хотел открывать занавески. Свеча мигала на столе, среди разбросанных бумаг, тетрадей и подноса с едой. Он подумал, что нужно что то поесть, но понял, что это ему совсем не нужно.

Джон снова посмотрел на себя в зеркало и четко произнес

– Он не мерзавец он чудовище. Он терзает мою душу уже не первый год. Он сожрал меня сегодня. Сожрал в этом шторме. Он дьявол, может я схожу с ума, но сейчас думаю, что он вызвал шторм. Полидори вспомнил эти тяжелые руки на своих плечах, как Байрон тянул его вниз, как он захлебывался этой безвкусной озерной водой и как дождь лупил по его щекам, когда он выныривал.

Полидори снова стало тяжело дышать. Он схватил свой саквояж и начал искать флакончик с каплями. Асфиксия усиливалась, он начал кашлять, в глазах потемнело. Ему казалось что руки Байрона схватили его за горло и начали душить. Он не видел ничего кроме этих рук. Полидори упал на колени и застонал. Он вспомнил легенду о вампире и руки Байрона отпустили его. Джон тяжело повалился на пол и как то сразу, внезапно успокоился. Он понял, что и как, он будет писать, какую историю расскажет. Это будет повесть о вампире. Он так же и назовет ее, просто «Вампир».

Полидори встал сел за стол, налил бокал шато Монроз, отодвинул стопку бумаги Байрона и раскрыл свой журнал. -Я здесь напишу– прошептал он. Это будет почти дневник и ты будешь моим героем».

Перо Полидори быстро заскрипело по бумаге. Он писал быстро, четко. Он ясно видел перед собой все что происходило и четко записывал события, наблюдая на ними словно через мутное окно.

«*****B кaждoм гopoдe, пocлe oтъeзлa лopдa Paтвeнa, eщe нeдaвнo бoгaтый юнoшa, выбpoшeнный из кpyгa, yкpaшeниeм кoтopoгo oн нeкoгдa являлcя, в безмолвии подземелья пpoклинaл cyдьбy, ввepг– шyю eгo вo влacть этoгo дeмoнa; в тo вpeмя кaк мнoгиe oтцы, oбeзyмeв oт гopя, oщyщaли нa ceбe yмoляющиe взгляды гoлoдныx дeтeй, нe имeя зa дyшoю и eдинoгo фapтингa нeкoгдa бacнocлoвнoгo бoгaтcтвa, пocpeдcтвoм кoтopoгo вoзмoжнo былo бы oблeгчить нынeшниe cтpaдaния. Bпpoчeм, c игopнoгo cтoлa лopд Paтвeн дeнeг нe бpaл, нo тyт жe cнoвa тepял, в пoльзy пoгyбитeля мнoгиx, пocлeдний гyльдeн, тoлькo чтo выpвaнный из cyдopoжнo cжaтoй pyки нeвиннoгo; тo мoглo быть лишь cлeдcтвиeм извecтнoгo poдa интyиции, чтo, oднaкo, ycтyпaлa кoвapcтвy бoлee oпытныx игpoкoв.«*****

«******Они уверяли, что Вампиры собираются в чащу на ночные оргии, и что самые ужасные несчастья обрушатся на голову того, кто осмелится встать на дороге у чудовищ. Обри отнесся к рассказам легкомысленно и принялся было потешаться над глупым суеверием, надеясь тем самым выставить его в нелепом свете; но увидев, что хозяева содрогнулись, почитая непростительной дерзостью издевки над сверхъестественными, инфернальными силами, от одного упоминания о которых кровь стыла у них в жилах, юноша.»

Полидори писал, наверное несколько часов, не чувствуя усталости. Он не вставал, не останавливался, казалось, что слова сами вылетают у него из под пера. Иногда в глазах темнело, лихорадка захватывала его все сильнее. Он снял рубашку, выпил еще вина, отломил еще хлеба и снова продолжил писать. Когда он наконец остановился и бросил перо была уже глубокая ночь. Только теперь он почувствовал как затекла спина, что пальцы перестали слушаться, а от свечи остался один маленький огарок. Полидори встал, потянулся. Он был там, вместе с лордом Ратвеном, а наивный юноша, герой его повести, это, конечно же был он, Полидори. Он хотел остаться в этой повести наивным и добрым Обри, научиться доверять и любить. Научиться быть таким вот искренним каким он увидел Обри, но наверное уже не мог. Там, в этой повести он оставил частицу себя, частицу которая еще жила в нем и умерла окончательно перейдя на перо, а затем и на бумагу. Жар ушел и пот снова холодил его обнаженную спину. Он вытерся рубашкой и раздвинул шторы. Ночь снова зависла над озером превратив его в зеркало. Полная луна отражалась в гладкой поверхности незамутненной ни одним движением ветра. Казалось все замерло вокруг и уснуло. Ароматы сада, любимых лилий Мэри, влажной после дождя земли, мокрого песка заполнили его ноздри. Он прислушался. Вдруг ему показалось, что кто то плачет, но наверное просто ночная птица где то ухнула стоном ребенка. Он выглянул в окно, среди кустов сирени метнулась какая то тень, внезапно разорвав тишину и так же внезапно исчезнувшая. Полидори снова сел к столу, развернул свертки с едой, хлебом, открыл паштетницу и с удовольствием начал есть. Голова у него была необыкновенно ясная, будто и не было этого жара, разочарований, спутанных мыслей, неуверенности. Он почти написал повесть. пусть даже совсем маленькую, но сам для себя он чувствовал себя победителем. Рассказав историю лорда Ратвена, он простился с властью Байрона и если Байрон напишет лучше, а в этом сложно было сомневаться, то Полидори это уже не заденет. Он допил бутылку Шато Монроз, оценил урожай позапрошлого года и быстро пробежал глазами последние строки своей повести. Еще вчера он стал бы думать о Байроне, о том, что пишет он, мысленно представляя его витиеватые фразы и пытаясь проникнуть в его планы. Но сейчас он подумал о Мэри Шелли, о том, что могла бы написать именно она. -Что пришло в голову этой девушке? Какие ужасы спрятались в ее голове?

________________________________________________________________

*****. Дж. Полидори. «Вампир». – Это оригинальный текст Дж. Полидори.

________________________________________________________________

Он сменил огарок свечи на новую. Пламя вспыхнуло сразу ярко. Он провел рукой по бумаге. Полидори чувствовал шершавость исписанных листов и торжество, как чувственное удовольствие, как наслаждение, заставило его вздрогнуть. Он написал повесть. Целиком. ну почти целиком. Остались незначительные детали. Джон снова взял перо и аккуратно вывел на первой странице – “ Вампир», повесть Джона Уильяма Полидори».

Тут тайная страсть к подглядыванию зашевелилась естественным любопытством, но где то в глубине души он знал, что совсем не любопытство сейчас поднимается откуда то из глубин, из души из странных фантазий. Как внезапный шторм на озере, где Байроне крестил его от страхов. Сегодня, в полдень.

Полидори встал, взял свечу и вышел в темный коридор. он знал, что здесь, где то в этом доме, кроме него не спят еще двое одержимых. Что где то скрипят перья, кто то, наверное неровно ходит рассуждая, а может быть как и он не может оторваться от бумаги. Он хотел знать что пишет она. Что пишет Мэри. Любопытство на грани неосознаваемой чувственной страсти больно ударило в грудь. Он испугался, что сейчас снова будет приступ асфиксии, он закашляется и выдаст себя, но ничего не случилось. Джон прикрыл дверь и мягко ступая босыми ногами пошел по темному коридору. Пламя свечи почти не дрожало. Безветренная тихая ночь, душная и плотная наваливалась на него в этом закрытом коридоре скучной пустотой. Сначала он шел медленно, но увидев свет из под двери комнаты Мэри, почти побежал, тихо, на цыпочках, как то по звериному, и замер у самой двери. Никто не должен был общаться друг с другом. Он не имел права ни войти ни позвать ее. Полидори присел, поставил свечу и заглянул в замочную скважину.

Он увидел спину Мэри одетую во что то белое, она низко склонилась над столом почти неподвижно. В ее комнате было светло, горело много свечей, наверное она боялась темноты или боялась того, что писала, так низко склонившись над столом. Полидори пытался разглядеть ее фигурку, волосы, но ничего толком не было видно. Он затаил дыхание и снова прильнул к замочной скважине. Он почувствовал себя совсем как в детстве, маленьким мальчиком, подглядывающим в замочную скважину за своей матушкой. И тут Джон почувствовал, что дверь не заперта. Он еле сдержал приступ асфиксии, но не смог унять сердцебиение. Полидори схватился за сердце будто оно действительно могла выскочить из груди. Он не мог определить что это, страх, волнение, ужас, возбуждение. Он превратился в маленькую шаровую молнию готовую взорваться всем сразу, если конечно он не остановится и толкнет эту дверь. “ Почему она не заперла дверь? Ведь это условие…» Он взял свечу, поднялся и потянул за дверную ручку, сначала слабо, потом сильнее. Дверь открылась совершенно бесшумно. Полидори вошел и застыл у двери.

Он понял почему Мэри так низко склонилась над столом. Усталая девушка заснула, уютно устроившись на листах своей рукописи. Ее лицо было прикрыто широкими рукавами платья, косы расплелись, струясь по спине. Полидори огляделся. Он стоял в дверях и боялся пошевелится. Он не знал как отреагирует Мэри если сейчас проснется и увидит его в комнате. Что он сам будет делать. Он даже подумал, что кто то может увидеть как он вошел сюда, но остановил сам себя. На вилле Диодати их было всего пятеро. Огюст ни в счет. он жил в соседнем крыле, а повар и горничные приходили только с утра. Полидори аккуратно прикрыл дверь за спиной и огляделся. Маленькая комната которую дали Мэри Шелли на эту ночь, чтобы она в уединении написала повесть, была бывшая детская. Кровать в углу была небольшая и узкая полог был задернут.. Свечи были расставлены повсюду. на полочках, на широком подоконнике, на столе. «Она боится “ – подумал Полидори увидев маленький ящик со свечами у письменного стола Мэри. Он подошел ближе.

Весь стол, и пол рядом со столом был закапан воском свечей. «Она боялась. Она меняла свечи и у нее дрожали руки ” -понял Полидори. Он посмотрел на руки Мэри и заметил, что кончики ее пальцев, краснели незначительными, но чувствительными ожогами. Он всматривался в эти воспаленные пальцы и чувствовал что то сродни нежности или жалости. В теплом желтом свете свечей ее каштановые волосы отливали золотом и свободно рассыпались по плечам и спине. На столе были разбросаны перья, разорванные и смятые листы были повсюду, даже на кровати. Полидори стоял над уснувшей Мэри боясь подойти ближе.. Он видел, что, то, за чем он пришел, за рукописью Мэри и есть ее «подушка». Она прижалась щекой к рукописи и уснула среди своих фантазий и недописанных слов. Он склонился над ней боясь даже дышать и быстро оглядел стол. Он увидел аккуратную папку с красными завязками, подумал, что может быть именно в ней то, что Мэри уже написала и не ошибся. Чутье его не подвело. Полидори ухватил папку за край и быстро поднял над головой Мэри. Она повернула голову, но не открыла глаз, а он быстро опустился прямо на пол, за ее креслом и открыл папку. Листы были ровно сложены и пронумерованы. «Красивый почерк, подумал Полидори. Для него это было еще одно несомненное достоинство Мэри Шелли. -ровные строчки, правильный наклон. Обладатель идеального почерка, Полидори сразу взял Мэри себе в пару.

«Доктор Франкенштейн» – прочитал он заглавие и начал читать. Чем больше он читал, лихорадочно перелистывая страницы, тем больше понимал чего так боялась Мэри, что она описывала в своей повести, куда вела ее фантазия, на грани озарения и проницательности. Повесть была написана живым слогом, изящно, но и в тот же момент действительно напряженно и страшно. Вырвавшееся чудовище, созданное доктором Франкенштейном не знало пощады. Полидори поднял глаза от рукописи и снова посмотрел на Мэри. Она спала как младенец, почти не переменив позы. Он чувствовал запах ее пота перемешанный с теми нежными духами, которые так понравились ему утром.

– Там, сегодня, ты сказала, мы напишем разное, но об одном и том же. – прошептал он, не сводя с нее глаз.– ты была права мы написали разное, но об одном. И ты и я написали о Байроне. Только для меня он Вампир, пожирающий людей, а ты видишь его безумным ученым. Кто же чудовище? Полидори встал, положил папку на кровать Мэри ничуть не заботясь о том, чтобы вернуть ее на место. Он протянул руку и едва касаясь провел по волосам девушки. Она даже не вздрогнула.

– Даже ты принадлежишь ему -сказал Полидори. Мы все принадлежим ему. Я думал, что написал отличную повесть, но даже ты пишешь лучше, чем я. Тяжелое чувство недолюбленности богом, невыносимой зависти, снова вернулось к Полидори. Та, которую он почти любил, та которую он считал свои идеалом вдруг стала его врагом.

Полидори взглянул в окно. В оконном стекле, как в зеркале, он увидел свое отражение. Худые плечи сгорбились, черные кудри лежали на плечах. Он вспомнил, что почти раздет. Раздражение, стыд, разочарование все вернулось. Он взял свечу с которой пришел к Мэри, ее пламя дрожало как от сквозняка. Полидори обернулся. В дверях, так же как он, обнаженный по пояс, стоял Байрон.

– « Ревность о Боге сжигает тебя ” – кажется так написал один древний поэт или я ошибаюсь? – спросил он Полидори. Лицо его было бесстрастно и напоминало бледную маску.– Как мы можем расстаться? Мы ходим по одной дороге, любим одно и тоже и одинаково ненавидим.

Его мощный торс блестел в бликах свечей. Полидори понял, что его кожа блестит от пота, будто Байрон пробежал пару километров.

– Пойдем, Байрон махнул рукой, – нам есть о чем поговорить.

______________________________________________________________

Конец. Рассказ закончен 23.03.2023г.

Еще один небольшой исторический рассказ. Это о другом, но канва историческая. Брантом, современник королевы Маргариты Наваррской и отравительницы Екатерины Медичи. Оставил огромное количество мемуаров, по которым Дюма писал свои романы.

Сорока Елизавета.

Весна господина де Брантома.

Ночь была холодной. Брантом натянул одеяло повыше и надвинул шерстяной колпак, но теплее не стало. Плотные занавески были задернуты. Огарок свечи погас. Но ни свеча, ни окно не отгоняли от Брантома его страхов и навязчивых воспоминаний. Иногда ему казалось, что он болен, но кюре утверждал, что это только уныние грешника, которым Брантом себя никогда не считал. Среди двора, которому он служил, он все таки был не самых худший для божьего прощения, экземпляр.

Брантом давно стал боятся внезапного стука в окно. Каждый вечер, с тех пор как приехал в Блуа, он просил плотно закрывать ставни и задергивать шторы. Сейчас он лежал в этой безусловной темноте, где он не мог разглядеть даже своей руки и прислушивался ко всем звукам и шорохам ночи. Тишина этих усадебных ночей совсем не была абсолютной. Он слышал как шебуршились мыши в стенах, как где то во дворе фыркнула лошадь. Он прислушивался к странным поскрыпываниям половиц и треску рассохшийся мебели. Он не боялся этих обычных для человеческого бытия звуков. Он столько видел, столько знал, столько пережил, что теперь, на излете своей жизни он начал бояться только одного. Бесшумных шагов одной бледнолицей и всем хорошо известной дамы. Любительницы холодного оружия. Когда то мессир Ди прислал ему ироничное и полное откровений письмо. В нем он много шутил и даже над Самой дамой, но Брантом был другого мнения и в суеверном ужасе сжег письмо придворного мага. Но в его сомнениях и страхах это ничего не решило. Все слова Ди, все его опасные шуточки плотно засели в мыслях. Он был не Ди, он был самый обычный человек, который так же естественно, как все смертные, боялся смерти. Именно после этого письма господин де Брантом решил удалится от двора в свое маленькое поместье в Блуа и посвятить остатки дней размышлениям о пережитом. Иногда он даже молился, но воспоминания не давали ему делать это всерьез как бы он не пытался. Прошлым летом Брантом вышел в поле и попытался косить траву, но взяв в руки косу и вспомнив о Ней, все бросил и убежал. Страх перед Бледной Дамой становился его навязчивой идеей. Брантом беспокойно заворочался на кровати. Ноги совсем замерзли. Камин давно погас, а грелка под одеялом остыла. Он был гордый человек и настоящий царедворец, пусть даже и бывший. Он не хотел, как какой то немощный старик звать сонную Фаншетту, чтобы она поменяла ему грелку. Он подтянул ноги к животу, но согреться не смог. Мартовские ночи были еще холодны. Снег уже давно сошел, сады Блуа еще не расцвели, но среди холодных ночей все уже наливалось силою весны. Ароматы сырой земли и начинающих раскрываться, почек неумолимо манили и наполняли все кругом, каким то тревожным и обнадеживающим чувством. Этим чувством душа наполняется каждую весну и возрождает все, еще оставшиеся в живых усталые души силой неумолимой жизни. Вдруг как то само собой Брантом вспомнил одну прекрасную беседку в ночном весеннем саду, где он случайно увидел, то что никакой смертный видеть не должен. Он оказался там совершенно случайно, совершенно пьяный после бала Красоты, потерявшийся в переходах Шенонсо. Он не смог найти отведенную ему комнату и «вывалился» в сад, надеясь отыскать что то подходящее для ночлега. Когда он заглянул в беседку, то подумал, что тут даже сам Господь, творец всего сущего, конечно же закрыл глаза. Но он не закрыл. Он никогда не был так же скромен как Господь бог. В темноте весенней яркой лунной ночи, его величество король, со всей яростью и страстью брал сзади, свою новую любовницу как последнюю сучку. «Это как то не по —королевски подумал, тогда растерянный Брантом. Он вспомнил свое восхищение им. Король – рыцарь со спущенными штанами не производил своего обычного блистательного впечатления. Но не очень хорошо соображающий от выпитого Брантом не мог отвести взгляд от этой, такой обыденной, слишком обыденной, для монаршего величия, сцены. Брантом замер за высоким стулом и молча и как то разочарованно наблюдал за королевской задницей, белоснежной в лучах лунного света. Дева стонала, король тяжело дышал, луна светила и ароматы непередаваемо прекрасной весенней ночи окружали это все беспечальным щелканьем соловьиных трелей. Это было же совсем недавно, подумал Брантом, ну вот будто бы вчера. Воспоминания, такие живые и яркие окончательно пробудили его. По стариковски вздыхая он сел на своей высокой постели. Он замерз окончательно и хотел опорожниться. Мочевой пузырь сжался от холода. Брантом тяжело спрыгнул с перин на холодный пол и с облегчением помочился в фаянсовый горшок у кровати. Моча была горячей, а пол почти ледяным

За окном истошно заорали кошки. Их протяжные и натужные крики напоминали стоны женщин перед оргазмом или плач капризных детей. Брантом поморщился и понял, что больше не заснет. Весенние запахи обновленной, пробуждающейся земли, набухающих почек и чего то еще, такого совсем неуловимого, возбуждающего, зовущего, проникало в ноздри, а затем и в мысли усталого царедворца. Он подошел к окну, раздвинул шторы, распахнул тяжелые ставни и впустил мартовскую ночь. Живая, наполненная трепетом рождающейся весны, музыка жизни, звуков и запахов ворвалась в затхлую спальню Брантома, наполненную его мыслями, страхом смерти и воспоминаниями. Как все старики, боящиеся смерти, он окружил себя лекарями, которые наживались на нем. Он пытался молиться, но слишком много пережил и видел, что бы искренне молиться. На часах было три часа ночи. Весь двор, лошади в конюшне и даже маленький фонтанчик все безмятежно спали, теплым сном уверенности, что завтра будет еще один день, что завтра пробьют, часы, служанки спустится за водой, кухарки будут резать петухов, а коровы оближут своих телят. Брантом зябко потер свои пухлые плечи под ночной рубашкой, накинул теплых халат и вышел в коридор. Недалеко от его спальни, на большом сундуке, спала Фаншетта, маленькая горничная приставленная к нему для услуг. Едва ли ей было пятнадцать лет. Была она необразованна и глупа, но запуганная с детства, очень исполнительна. Он посмотрел на ее по детски пухлые щечки, на ноги в рваных чулках подтянутые к груди и льняные сальные волосы упавшие на лоб. Она была жалка и невинна. Тут Брантом вспомнил служанку Госпожи Монпансье. Герцогиня как то по особенному любила свою бойкую Жанну, наряжала ее по —королевски и многое позволяла. Он помнил как он хотел подловить их забавы, но герцогиня была осторожна и крайне искушена в придворных играх. Жанна позволяла себе еще больше, чем ее госпожа, да и пожалуй была более доступна, чем герцогиня.. « «Нельзя наряжать слуг», экономно подумал Брантом, но с удовольствием вспомнил их свидание на галерее Лувра свидание ничего не значащее, торопливое, но славное. От нее пахло дорогим розовым маслом, горячим утюгом и потными подмышками. « Я слишком много вспоминаю сегодня решил он и быстро спустился по лестнице». Он хотел выйти в эту ночь. Он хотел сразиться с весенней ночью, ему казалось, что эта ночь бросает ему вызов своей силой, смеясь над ним., Страх смерти, призрак искупления в виде этой бледной дамы, приснившейся ему еще несколько лет назад гнал и не отпускал Брантома, Вчерашнего придворного, любимца королевы ядов, наставника маленькой шотландской принцессы, так бесславно потерявшей голову, великого наблюдателя нравов. Сейчас он чувствовал себя стариком, хотя и знал, что есть некоторые, кто доживает и до более преклонного возраста в полном здравии.