Текст книги "Фаина Раневская. Психоанализ эпатажной домомучительницы"

– Ты все пытаешься видеть только хорошее, отбрасывая плохое, – вздохнул Бес. – Ты упорно не замечаешь минусов, а если и замечаешь, то тут же ищешь им оправдание. Мы уже говорили об этом, забыл? Это – позиция Восторженного Почитателя, а не профессионального психолога. Или ты не знаешь, что даже самые лучшие люди, самые духовные, имеют свои минусы? И при всей своей положительности твои кумиры едят, пьют и, соответственно, отправляют естественные надобности. Или ты думаешь, что в сортире они гадят исключительно фиалками, и эти фиалки пахнут «Шанелью № 5»? А ведь у души тоже есть естественные надобности… Подумай об этом. Не все, исходящее от наших кумиров, является фиалками, мой друг.

– Как я посмотрю, ты прямо специалист по фиалкам, – ехидно заметил Психолог.

– Приходится, – ухмыльнулся Бес. – Знаешь, это ведь наша работа.

– А я думал, что это не в ведении вашей конторы. Этим, по-моему, занимаются в другом месте, – и Психолог выразительно ткнул пальцем вверх.

– Естественно! – радостно закивал Бес. – И там, и там. Вопреки существующему мнению, мы с конкурентами даже и не ссоримся особенно. Ты пойми, ведь ни мы, ни представители сам знаешь кого не заставляем человека выбирать тот или иной путь. Мы можем только показать ему варианты. А уж далее он выбирает сам. В полном соответствии со свободой воли, которая ему дарована.

– Да ну? – Психолог изобразил удивление. – А мне-то казалось, что ваша задача как раз подталкивать к плохому. Разве нет?

– Подталкивать! Какой примитив! – Бес даже всплеснул ладонями в возмущении. – Ты забыл, для чего мы были созданы? С самого начала, еще до того, как открыли свою фирму? Пасти стадо, дорогой друг, пасти стадо человеческое. И мы продолжаем это делать. Против природы не попрешь, сам знаешь. И все мы – родом из детства. Что в нас вложили, то мы из себя и представляем. С изменениями, конечно, не без этого… растем, развиваемся. Но программа закладывается в детстве. И в нас – тоже. Сказано пасти, вот и пасем. Причем, обрати внимание, нам досталось самое неприятное – отбраковка. Постоянно приходится иметь дело с отбросами.

– Открыли свою фирму… Эка ты дипломатично выражаешься, дружок! – Психолог покачал головой. – А я, помнится, читал где-то, что был бунт, чуть не военные действия, попытка переворота… В общем, неприятная такая история. И речь шла не о создании собственной фирмы, а о наказании хулиганов и бандитов! Чуть не террористов.

– Смотря с какой стороны посмотреть, – Бес совершенно не смутился, смотрел все так же уверенно и даже нагловато. – Вот представь, что к главе фирмы приходит его заместитель и говорит, что собирается создать собственную компанию. Мол, вырос он уже из заместителей. И что сделает глава? Может, конечно, благословить на подвиг, а может и выразить протест. Конкуренты-то никому не нужны. Ну а дальше – обычная борьба за клиентуру. У вас, людей, это происходит направо и налево. Думаешь, у нас что-то иначе? А как же – созданы по образу и подобию?

– Ты хочешь сказать… – медленно заговорил Психолог, не сводя глаз с собеседника.

– Ни в коем случае! – резко прервал его Бес. – Я ничего не хочу сказать. По крайней мере на эту тему. Если ты помнишь, мы обсуждали твою подопечную. Давай-ка вернемся к этому вопросу. А все остальное оставим сам знаешь кому. Философам, в смысле.

– Ладно, философам, так философам, – легко согласился Психолог. – Так какими это достоинствами я пытаюсь наделить пациентку, которыми она, по твоему мнению, не обладает?

– Любовью к детям, – засмеялся Бес. – Ты думаешь, что если она – хороший человек, то должна любить детей. Будто ты не живого человека рассматриваешь, а портрет строителя коммунизма. Комсомолка, спортсменка, активистка – и только после этого красавица. Фу! С чего ты взял, что она должна любить детей? А уж тем более – страдать от их отсутствия?

– Хотя бы потому, что она все время страдала от одиночества, – огрызнулся Психолог. – А дети являются избавлением от одиночества. Ни одна мать не чувствует себя одинокой.

– Ой ли? – Бес ехидно прищелкнул когтями и немедленно загасил фиолетовую молнию. – Да к тебе толпами ходят матери, мучающиеся от одиночества.

– Ходят, – кивнул Психолог. – Но ведь те, у кого нет детей, обычно считают, что сам факт наличия ребенка избавляет от одиночества. Поэтому столько женщин, которые рожают детей «для себя». Так почему же ей это не пришло в голову? Ни разу!

– Да потому, что в этом отношении она так и осталась девчонкой, мечтающей о романтическом принце! – рявкнул Бес. Он удивлялся, что приятель, всегда тонко чувствующий и понимающий, вдруг перестал видеть очевидное и вместо того, чтобы оперировать фактами, старается подогнать их под созданный идеальный образ.

– Ну, не сердись так, – смутился Психолог и, будто прочтя мысли Беса, добавил: – Ты же понимаешь, что тяжелее всего ломать себя.

– Но тебе придется это сделать, если ты хочешь понять ее и помочь ей, – заметил Бес.

– Понимаю… – Психолог в очередной раз взъерошил волосы, превращая свою прическу в настоящее воронье гнездо. – Значит, не доросла до женщины, до материнского инстинкта, а остановилась на эмоциях юной девушки, для которой брак – это держать любимого за руку и иногда целоваться. По большому счету это все тот же комплекс недолюбленного ребенка, зависть к сестре, у которой были свидания, за которой ухаживали симпатичные молодые люди. И все это на фоне веяний сексуальной революции, свободной любви и прочих реалий того времени, когда формировался характер.

– Ну так что? – подмигнул Бес. – Никаких больше противоречий?

– Будем считать, что пока никаких, – согласился Психолог.

– Тогда я подброшу тебе идею об ее личной жизни, – Бес пошевелил когтями, пропустив на этот раз любимую свою фиолетовую молнию, посчитав не нужным тратить силы на театральные эффекты, и в руке его появился потертый журнал. – Вот, полюбуйся. Здесь есть кое-что интересное.

Психолог схватил журнал.

– Вот это да! – воскликнул он, пробежав глазами статью. – Так в этой колбаске было больше жира, чем я думал!

– А ты говоришь – никакой личной жизни, – Бес насмешливо задергал пятачком. – Если кто-то чего-то не знает, то это не значит, что данное «что-то» не существует вообще.

– Ну да, ну да, – бормотал Психолог, водя пальцем по журнальной странице. – Как говорили на уроках физики: если где-то нет кого-то, значит, кто-то где-то есть, только где же этот кто-то и куда о мог залезть… А вот и наш кто-то! – победно воскликнул Психолог. – Кто бы мог подумать! Толбухин![5]5
  Психолог говорит о Федоре Ивановиче Толбухине, маршале Советского Союза.


[Закрыть]

– А что тебя удивляет? – Бес прищелкнул по фотографии маршала, появившейся невесть откуда. – Вполне симпатичный товарищ. При погонах. Женщины любят военных.

– Да, для многих женщин военные представляются квинтэссенцией мужественности, то есть успешными самцами, пригодными для размножения, – сообщил Психолог рассеянно, продолжая вчитываться в статью. – Тут ведь дело такое, мы-то из пещер выбрались, а наше подсознание еще нет. Вот и выставляет условия. Но это все ерунда. Куда как интереснее то, о чем пишут: «С Толбухиным Раневская встретилась в Тбилиси. Ее рассказы о Федоре Ивановиче были проникнуты удивлением, нежностью и совершенно лишены свойственной Раневской иронии. По-видимому, она нашла в маршале черты, каких не встречала раньше у военных. Сохранилась удивительная фотография Фаины Георгиевны той поры. Она стоит в парке, высоко над городом, лицо в широкополой шляпе волнующе прекрасно. И еще одна фотография с Толбухиным: сидят за столом, обедают, смотрят друг на друга. Оба молодые, счастливые…»

– Ничего себе молодые! – присвистнул Бес. – Обоим за полтинник!

– Возраст – понятие относительное, – наставительно сообщил Психолог. – А женщины с романом изумительно хорошеют. И молодеют, кстати, тоже.

– Значит, ты думаешь, что роман все же был? – уточнил Бес.

– Свечку, конечно, никто не держал, а если кто и держал, то не рассказывает. Но где-то я видел косвенное подтверждение того, что роман все же был, – Психолог резво начал рыться в бумагах на столе, извлекая то один книжный томик, то другой. – А! Вот, ее собственные воспоминания: «Еду в Ленинград. На свидание. Накануне сходила в парикмахерскую. Посмотрелась в зеркало – все в порядке. Волнуюсь, как пройдет встреча. Настроение хорошее. И купе отличное, СВ, я одна. В дверь постучали.

– Да-да!

Проводница:

– Чай будете?

– Пожалуй… Принесите стаканчик, – улыбнулась я.

Проводница прикрыла дверь, и я слышу ее крик на весь коридор:

– Нюся, дай чай старухе!

Все. И куда я, дура, собралась, на что надеялась?! Нельзя ли повернуть поезд обратно?..»

– Вот видишь, – Бес торжествующе пристукнул ладонью книжный лист. – Судя по этой записи, роман все же был. Значит, не все так безнадежно, не все так одиноко было в ее жизни.

– Как сказать, – задумался Психолог. – Роман – дело эпизодическое, а жизнь-то длится и длится… в одиночестве…

Он попытался представить счастливую жизнь Фаины Раневской, Раневскую в роли матери, бабушки, окруженную детьми и внуками. Картинка не желала складываться, было в ней нечто противоестественное. А была бы такая жизнь для нее счастливой? А понадобился бы талант другой, счастливой Раневской людям? Какую Лялю сыграла бы она тогда? Психолог никак не мог ответить на этот вопрос.

Игровая зависимость

Психолог волновался перед каждым визитом. Иногда он даже посмеивался над собой: ожидание пациентки было схожим по ощущениям с ожиданием свидания. Так же вздрагивало мелко что-то внутри, щемило под сердцем – то ли нежностью, то ли гастритом, и все время хотелось взглянуть на часы – долго ли осталось ждать, а еще хотелось смотреть на дверь, потому что казалось – она вот-вот распахнется и ожидание завершится.

– Как мальчишка, честное слово, – бормотал Психолог, в очередной раз поймав себя за рассматриванием циферблата часов. – Придет она, придет, никуда не денется.

Но волнение проходило лишь тогда, когда дверь наконец-то открывалась и скромная старушка проскальзывала в комнату, решительно направляясь к дивану. За эти несколько шагов – от двери до дивана – она поразительно изменялась, будто молодела, приобретала уверенность в себе. Психолог думал, что эти изменения объясняются просто: его пациентка, завидев публику, немедленно начинала играть очередную роль. Там, за дверью, публики не было – коридор обычно пустовал, а посетители Психологического Центра быстро просачивались по кабинетам, умело распределенные по времени так, чтобы не сидеть в очередях. Но в помещении для приемов был Зритель – Психолог, и Раневская не могла не играть. Артист вообще не в состоянии не играть, если на него смотрит Зритель.

Психолог вдруг вспомнил, как, будучи еще студентом, увлекся изучением любителей онлайн-игр – ему на глаза попался документальный детектив, где преступником оказался молодой парнишка, любитель онлайн-игр, убивший такого же зеленого паренька из-за кражи рыцарских доспехов в игре. Поэтому Психолога особенно интересовали ролевые игры, и он часами просиживал перед компьютером, болтая в игровых чатах. Его собеседниками были мужчины и женщины, школьники и пенсионеры, академики и дворники. Были владельцы крупных компаний и те, кто едва тянул от зарплаты и до зарплаты, постоянно путаясь в долгах. Объединяло их всех одно: страсть к выбранной игре. Все свободное время они проводили в игре, убивая монстров, сражаясь с враждебными расами, добывая драгоценные камни, торгуя, строя дома… В игровом нарисованном мире кипела бурная деятельность, почти как в реальной жизни. Там даже влюблялись, женились и выходили замуж, и нередко сложно было понять – кто же дороже игроку: то ли реальный супруг, разделяющий с ним постель по ночам, то ли виртуальный, разделяющий игровой чат. В игры вливались колоссальные деньги, многие игроки ради нарисованных доспехов готовы были вложить в любимую игрушку весь семейный бюджет, не думая даже о собственных детях.

Потеревшись по разным играм и даже потратив на одну из них немного денег, Психолог понял, что большинство его собеседников в игровых чатах были откровенными неудачниками. Также попадались неудачники, которые тщательно скрывали свои комплексы, выставляя на всеобщее обозрение вывеску «Я крут! У меня все отлично!». Но за этой вывеской скрывались все те же банальные проблемы: денежный дефицит, внешняя некрасивость, нелюбимая и неинтересная работа, недостаток любви окружающих. Бес смеялся, что, именно общаясь с такими людьми, Ильф и Петров придумали бессмертную фразу Паниковского: «Меня девушки не любят! Я год не был в бане!» Мужья, не любящие своих жен, жены, которым изменяли мужья, старые девы и патологические холостяки, боящиеся даже познакомиться с кем-то, не то что установить какие-либо отношения, подростки с проблемами в семье, матери семейств, уставшие от бытовой рутины, отцы семейств, жаждущие вырваться из шкуры вьючного осла… Люди с той или иной основой комплекса неполноценности – вот кем были товарищи Психолога в играх.

Конечно, встречались и другие. Обычные люди, вполне довольные своей жизнью, которые приходили в онлайн-игры в поисках развлечений так же, как ходили в театр или смотрели новый фильм. Они не становились фанатиками игры, всего лишь заходили иногда, проводили в игре немного времени и уходили назад, в привлекательную реальность. Эти Психолога не интересовали – нормальные люди, с ними ему было не о чем говорить.

Его главным интересом были те, кто не состоялся в реальной жизни и пытался хотя бы в нарисованном мире стать таким, каким не смог стать на самом деле. В игре все просто. Тощий ботаник с отсутствующей мускулатурой предстает крутым мачо, веснушчатая курносая толстушка – изысканно-стройной женщиной-вамп… Не нужно сидеть на диетах или посещать тренажерные залы, все заменяет картинка, которая может быть любой, по желанию игрока. И вот уже у ботаника толпы поклонниц – правда, в игре, но в жизни у него вообще никого нет, а толстушка пачками получает объяснения в любви… Не удивительно, что они уже не могут оторваться от игрового мира. Именно там – их настоящая жизнь, а реальный мир становится чем-то вроде отбывания обязательной повинности, источником финансирования «настоящей жизни» в игре.

У Психолога тоскливо заныло сердце. На память пришли слова Раневской о том, как она с детства любила играть кого-либо, воображать себя кем-то другим. С мечтательно-ласковой улыбкой она рассказывала, как изображала дворника и мороженщика, знакомых и друзей отца, приятелей и подруг сестры и брата… И ее знаменитая фраза о том, что в театре нельзя играть, каждую роль нужно прожить.

Психолог нервно зашуршал книжными страницами.

– Это было где-то здесь, я же помню, – бормотал он. – А! Вот оно! – и начал читать сам себе вслух: – «Я не запоминаю слова роли. Я запоминаю роль, когда уже живу жизнью человека, которого буду играть, и знаю о нем все, что может знать один человек о другом».

– А почему меня не позвал? – спросил Бес, появляясь в кресле. В руке он держал стакан, который успел подхватить с тумбочки. – Мне, может, тоже интересно!

– Да нет тут ничего интересного. – Психолог сунул книгу в ящик стола. – Все то же самое, ничего нового.

– Тогда что ж ты сидишь взъерошенный, как воробей, только что близко познакомившийся с котом? – ухмыльнулся Бес. – Давай уж рассказывай, что надумал.

– У нее игровая зависимость, подобная той, от которой сейчас начали лечить современных геймеров. Ну, знаешь, этих любителей всяких онлайн-игрушек, которые сутками не отрываются от компьютера и путают реальный мир с виртуальным, – неохотно сказал Психолог.

– То есть ей настолько неприятно быть самой собой, что она готова быть кем угодно, лишь бы только не собой? – уточнил Бес.

– Да, она себя не любит, более того, считает, что ее и любить-то не за что, – вздохнул Психолог.

– Не понимаю, что тебя удивляет? – Бес поставил стакан на тумбочку и лениво потянулся. – Нормальное дело для недолюбленного ребенка. Классический комплекс неполноценности. А насчет игровой зависимости… Ну да, метод компенсации. Тоже обычное дело. Если бы в те времена был Интернет, то нашей подопечной не понадобился бы театр. Нашла бы себе игрушку по душе и сидела бы перед компьютером сутками, прерываясь лишь на походы в сортир.

– Знаешь, вот не уверен, – возразил Психолог. – Механизм компенсации, конечно, аналогичный. Но мне кажется, что игрушки бы ее все равно не удовлетворили. Она всегда хотела чего-то реального, настоящего, такого, что можно потрогать руками. В каком-то смысле она не менее прагматична, чем ее отец.

– Да уж, – засмеялся Бес. – Какие гены, такие и крокодилы.

– Ей необходимо что-то живое, – сказал Психолог. – Ее комплекс не желает обманываться обычными картинками, даже супер-дорогими и красивыми. Знаешь, я раньше думал, что она предпочитает играть в театре, а не в кино, исключительно из-за консерватизма. Ну вот вроде тех людей, которые не признают скороварки или СВЧ-печи по той причине, что предки обходились без них, значит, они и не нужны. И при этом свято уверены, что готовить в обычной кастрюле лучше, чем в скороварке. Теперь считаю, что дело совсем в другом.

– И в чем же? – заинтересовался Бес.

– В изменчивости, – ответил Психолог. – Театр – живой организм. Пьеса, даже та, что идет из года в год каждый день, на каждом представлении играется по-новому. У одного актера заболела голова, второй собрался жениться, третий переживает из-за двоек сына, а у четвертого на носу вскочил прыщ… И все это влияет на их игру. А ведь есть еще и более глубокое вхождение в роль. Сама Раневская говорила о том, что случается: пьеса уже снята, и только тут актер понимает, как именно нужно было играть. И еще говорила, что каждый раз играет по-новому. Но ведь это возможно лишь в театре! Кино – совсем другое дело. Лента отснята, и изменить больше ничего нельзя. Фильм – это нечто застывшее, замороженное, неизменное. Он не развивается, не живет. Для нее же сама мысль об отсутствии развития была непереносимой. Она жаждала изменений.

– Для чего? – Бес фыркнул. – Как по мне, так кино лучше театра. У фильма миллионы зрителей, у театральной пьесы – сотни, в лучшем случае тысячи. Кино – это слава и деньги.

– Думаешь, ее когда-нибудь интересовала слава и деньги? – засмеялся Психолог.

– Обычно именно это интересует людей, – авторитетно заявил Бес. – Уж я-то знаю. Насмотрелся.

– Друг мой, да если бы она была обычным человеком, мы бы тут не ломали головы! – Психолог насмешливо прищелкнул пальцами перед пятачком Беса. – А ты как был бесом, так им и остался. И мыслишь соответственно.

– Ну, я ж не волшебник, я только учусь, – смущенно ответил Бес и тут же озорно оскалился. – Но славу-то она все равно получила.

– Да, как побочный эффект, – отмахнулся Психолог. – Она все время искала любовь. И логика тут простая: если нельзя найти любовь, как у всех, то пусть это будет хотя бы любовь зрителей. Поэтому так и переживала за свою игру. Мучилась: «Ужасная профессия. Ни с кем не сравнимая. Вечное недовольство собой – смолоду и даже тогда, когда приходит успех. Не оставляет мысль: а вдруг зритель хлопает из вежливости или оттого, что мало понимает?» Она не доверяла даже восторгу зрителей!

– Чего ты от нее хочешь, она ведь не доверяла даже любви своего отца, – заметил Бес. – А уж он-то был близкий, родной человек, не то что зрители, которых она и в лицо-то не различала.

– Типичное следствие из ее комплексов, – согласился Психолог. – Тем более при убежденности, что родные ее не любят. Сразу ведь напрашивается вывод: если не любят родные и близкие, то тем более не будут любить и чужие, незнакомые.

– А ведь ее любили. И любят. Не поверишь, но даже мне она нравится, – признался Бес. – Уж на что я равнодушен к тому, что вы называете искусством, но она меня просто завораживает. Начинает дрожать что-то внутри, будто щекочут, но не щекотно. А ведь вроде ничего особенного… Ну вот что в ней такого, а?

– Так ведь именно на этот вопрос мы и пытаемся ответить, – сказал Психолог с улыбкой.

– Вот вечно ты так, – вздохнул Бес. – Ладно, скажи лучше – там претендентов на диван в ближайший час не предвидится? Нет? Тогда я на нем посплю.

С легким щелчком и неизменным сероводородным ароматом Бес исчез. Психолог услышал, как он ворочается за стенкой, устраиваясь на диване.

– Вот же… – Психолог устало откинул голову на спинку кресла. – А ведь я сам собирался там подремать. Говорят, что во сне приходят счастливые мысли…

Он закрыл глаза и тут же увидел калейдоскоп образов, сменяющих друг друга. Роза Скороход пила чай с миссис Сэвидж, монументальная Ляля раскрывала просторный зонтик над головой Люси Купер, Злая Мачеха спорила о чем-то с фрекен Бок, а по Красной площади победно вышагивала Маргарита Львовна с «Идиотом» под мышкой, за ней торопилась чеховская Мамаша с периной в руках… Образы мельтешили, а потом что-то звякнуло, и все лица, такие разные на первый взгляд, вдруг слились в одно лицо – уставшей, печальной женщины, и Психолог отчаянно зааплодировал ей.