Текст книги "Лабиринты веры"

Глава 13

Мы сели во дворе «Мексикан фуд фэктори». Перебрав с десяток других ресторанов в округе, остановились на этом. Сидеть на свежем воздухе было приятно, еда оказалась отменной. Еще один плюс был в том, что у них подавалось спиртное.

Рассел подвинул ко мне корзинку с чипсами:

– Ешь. Пожалуйста.

Я взяла кусочек и откусила уголок.

– Чем тебе не нравится мой вес?

Он пожал плечами:

– Обсуждать с дамой ее вес – это верх неприличия, но в твоем случае я делаю исключение. Ты худа. У тебя анорексия?

Я ненавидела это слово. Покачала головой.

– Давай не начинать ужин с постановки неверного диагноза, ладно?

Рассел откинулся на спинку стула:

– Расскажи, какие отношения сложились между тобой и твоей матерью.

– Отношения, – я подалась вперед, – состояли в том, что Клэр – хотя о мертвых плохо говорить нельзя – была стервой.

Он улыбнулся:

– В каком смысле?

Я задумалась:

– Она бывала ужасно жадной. Все время злилась.

– Оскорбляла тебя?

Вопрос больно кольнул меня.

– Ох, не знаю… но на ее лице нередко было такое выражение, будто ей хочется мне врезать. Она орала на меня, обзывала всячески, приклеивала ярлыки. Меня для нее почти никогда не существовало. В детстве я сама находила себе развлечения и старалась держаться от нее подальше.

– Похоже, твое детство было тяжелым.

Я устремила взгляд на бамбук, росший по границе площадки со столиками.

– Мы часто переезжали, так что я всегда была одиночкой, пыталась приспособиться. Меня сторонились, я казалась странной. – Я снова откусила от чипса. – Ты же понимаешь, что я так старалась сохранить душевное равновесие?

– А почему вы так часто переезжали?

– Для этого была тысяча причин. Ей не нравились соседи, школа, окрестности. Такое впечатление, что она каждый год принималась паковать вещи.

– Даже странно, что тебе удалось закончить школу.

– Э, да, но для таких случаев существуют репетиторы. Все свое детство я играла в догонялки.

– А откуда у Клэр были деньги? Ведь надо же на что-то жить. И тем более переезжать. Она работала?

Я задумалась.

– Много лет назад она начинала редактором в журнале, но после удочерения никогда не работала. Семья Анаис была при деньгах. Думаю, Клэр получала деньги от нее.

– Одно это уже интересно.

Официантка принесла напитки.

– Еще у Клэр были какие-то терки с сестрой. Ни одна из них не отличается покладистостью. Не отличалась – это о Клэр. – Я откашлялась. – Мари всегда разная, то добрая, то злая, а иногда немного не в себе. Ты это хотел знать?

– Я – внимательный слушатель. Рассказывай все, что хочешь.

– Когда была маленькой, я никогда не чувствовала, что нужна Клэр. Она изо всех сил старалась надевать маску идеальной матери для окружающих или для представителей той школьной системы, в которой я оказывалась на тот момент. Когда рядом были люди, она всегда улыбалась, говорила правильные вещи, обнимала меня или прикасалась ко мне, но, когда нас никто не видел, все было по-другому.

Рассел проглотил желтую таблетку, запивая ее «Маргаритой».

– «Перкосет». От боли.

– Хорошее сочетание. Как я понимаю, я отвожу тебя домой.

Его волосы, некогда длинные и завивавшиеся сзади, были сбриты после несчастного случая. А вот над верхней губой у него оставалась маленькая несбритая полоска.

– У меня всегда было ощущение, что мы с ней отличаемся от остальных людей. У меня были друзья, но я так и не стала одной из них – надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

– А в чем было отличие?

Я пожала плечами:

– Просто другие. Возможно, это было потому, что она не хотела ни с кем знакомиться. Не хотела, чтобы мы становились частью чего-то. – Я макнула чипс в сальсу и положила его в рот. – Она не ходила на школьные посиделки для мамочек и дочек. Не помогала собирать пожертвования для Ассоциации родителей и учителей. А когда я приносила домой информационные листки, она выбрасывала их.

– Всегда?

– Практически. Мы всегда были аутсайдерами, куда бы ни приезжали.

Во дворе дул легкий ветерок. Тихая мексиканская музыка смешивалась с шумом фонтана, бившего рядом. Текила уверенно прокладывала себе путь к моим мозгам.

– Значит, ты выросла во всем этом: постоянных переездах, отсутствии близких подруг… А как же Анаис? Она была хорошей бабушкой?

Я рассмеялась:

– Жаль, что ты ее не застал. Она приезжала после смерти Клэр. Увезла тело, чтобы похоронить во Франции. Да, Анаис была лучшей частью всей этой истории с удочерением. Это точно. Сильная женщина. Очень сильная. Необычная. Француженка до мозга костей.

Рассел наклонился вперед, посасывая ледяной кубик из своей выпивки.

– Как я понимаю, она была вне себя от горя – ведь так тяжело потерять ребенка…

– Я думала, она останется на подольше. Поживет со мной и Мари. Но она решила все организационные вопросы и уехала на следующий день. – Я склонила голову набок. – Однако пока Анаис была здесь, она держала себя в руках. Была расстроена, но сдержанна. Кажется, я не видела, чтобы она плакала.

Подошла официантка и поставила перед нами еду. Прежде чем заказывать, Рассел спросил меня, есть ли у меня какие-нибудь предпочтения. Когда я ответила «нет», он настоял на том, чтобы сделать заказ за нас обоих. Я была не голодна, поэтому не возражала. Пока он делал заказ, я сходила в туалет. И вот сейчас передо мной оказались три тарелки. Салат гуакамоле, кесадилья с манго и бри и морской окунь, приготовленный на гриле с красной чечевицей.

– Рассел, мне хватило бы и одного из этих блюд.

Он улыбнулся:

– Заберешь домой. Итак, вернемся к твоей семье.

– Я была там, между прочим. – Я поймала его взгляд. – В то утро, когда Клэр умирала.

Его, по всей видимости, удивил мой подбор слов.

– Серьезно?

– Я нашла ее на полу в коридоре, у двери в мою комнату. Шла ко мне за помощью, наверное.

– Ава, это же ужасно. Она еще была жива?

– Да. Жива. Какие были ее последние слова? – Я улыбнулась. – Сначала она стала умолять меня о помощи. Потом, пока мы ждали «Скорую», она молилась за мою душу. И упрашивала меня стать лучше.

Рассел слегка прищурился:

– Серьезно? Что она имела в виду?

Я прикусила нижнюю губу:

– Не знаю. Меня удивляет, что последние силы она не потратила на то, чтобы заявить, что я выгляжу толстой в своих штанах. Она всегда меня критиковала.

Вероятно, все это прозвучало резче, чем я рассчитывала, потому что на лице Рассела отразился шок. Он прокашлялся:

– Расскажи мне об отце Клэр, о Россе.

– Боюсь, мои сведения о нем отрывочны. В доме Клэр он не был любимой темой для разговоров. Хотя я виделась с ним несколько раз.

Рассел снова подался вперед:

– Серьезно?

– Ага. У них с Клэр было несколько встреч. Деловых, а не родственных. Он приезжал, и они что-то обсуждали, только меня в разговоры не посвящали. Потом он уезжал. Просто уходил, и все. И всегда вел себя так, будто не знает о моем присутствии. Забавно, правда?

– Какой он был?

– Те встречи не были обычными встречами родственников. Росс говорил резко, всегда по существу. Я держалась в стороне. И оба раза после его ухода Клэр была… наверное, правильнее будет сказать «дерганой».

– Гм… Он жил в Филадельфии и приезжал к вам, где бы вы ни оказывались?

– Да. Один раз – в Питтсбург. Эта встреча была запланирована, потому что Клэр предупредила меня заранее. Другой раз он заявился, когда мы шли по одной улице в Филадельфии.

– И всё? – Я кивнула. Рассел поставил стакан на стол. – Ясно. Наверняка есть кто-то, кто знает всю историю Росса Сондерса. Он – ключ ко всему. Нутром чую.

– Гм.

– После того двойного убийства я собираюсь внимательнее взглянуть на его смерть. А у тебя, – он указал на меня пальцем, – есть доступ к бесхозному кладу, к дому Клэр. Копай. Может, найдешь какие-нибудь старые письма или еще что-нибудь… – Он выглядел слегка осоловелым. Говорил вполне четко, но слова уже стали цепляться друг за друга.

– Ты всегда так много пьешь? – спросила я. – И одновременно принимаешь обезболивающие? Дело в том, Рассел, что ты мне нужен с ясной головой. – Я погрозила ему пальцем. – Хватит пить. Исправляйся.

– Я тебя понял. Неделя была плохая. Такая плохая… – Тут он рассмеялся. – Я за все время так не веселился… не бери в голову. Тебе кто-нибудь говорил, что ты похожа на кошку? – Он хихикнул.

– Нет, ты первый. – Забавно было смотреть на него такого.

– На тощую черную кошку с зелеными глазами. Знаешь, есть такие изящные, пружинистые черные кошки. Вот на такую. – Он вдруг вытянул руку и дернул меня за волосы.

– Рассел, давай сюда ключи от машины.

Глава 14

Джоанна настояла на том, чтобы прийти и приготовить обед. Она принесла с собой две сумки продуктов и терку для сыра. Когда я открыла ей дверь, все еще была в пижаме, несмотря на то что время близилось к часу дня. За утро я выпила ведро кофе, сидя на террасе и не находя в себе силы хотя бы причесаться. Джоанна ошарашенно уставилась на меня.

– Слава богу, я здесь. – Она переступила через какой-то мусор на полу – в доме снова стал образовываться беспорядок – и пошла на кухню. – Сейчас я приготовлю лучший в мире жареный сыр. Хочешь помочь?

– Нет, спасибо, я буду только мешать. Если понадоблюсь тебе, я в кабинете Клэр; пороюсь там в бумагах. – Я направилась к лестнице.

– Может, по пути заглянешь в ванную и умоешься?

Утро, когда умерла Клэр, сохранилось в моей памяти каким-то исковерканным. Я на автопилоте устремилась к двери из моей комнаты, отчаянно мечтая о чашке кофе; в моих жилах еще плескались остатки той пинты джина, что я проглотила вечером. Я гуляла допоздна, оставив машину у реки Купер. Отпивала из одной бутылки джин, а из другой – тоник. Вот такой причудливый вариант коктейля. Я злилась на Клэр за то, что она настояла на моем возвращении из Монреаля после окончания колледжа. В Канаде я уже вела разумный образ жизни – друзья, свобода и веселье. Там было проще забывать, делать вид, будто у меня было нормальное, самое обычное детство. Я не хотела возвращаться к Клэр. Даже обратилась за поддержкой к Анаис, но та отказалась вмешиваться и давать мне деньги. Она сказала: «Se creuser la tête puis fiare avec». «Сначала все обдумай, а потом приступай к действию». Реальность состояла в том, что в Канаде я находилась по студенческой визе, а получить разрешение на работу и на постоянное проживание оказалось сложнее, чем я предполагала. Сходя с поезда в Филадельфии, я буквально кипела от негодования. Так что я приступила к действию, охваченная горечью и небывалой злостью на Клэр.

Так продолжалось до того утра, когда я увидела ее на полу в коридоре у моей комнаты. На ней были тонюсенькая ночнушка и халат, одну руку она прижимала к груди. Очевидно, шла ко мне, когда упала. Телефоны в спальне – стационарные или мобильные – Клэр считала безвкусицей и запрещала, но в данном случае один из них мог бы спасти ей жизнь. Я не знала, как долго она лежит в коридоре. Она была жива и попросила меня о помощи, когда я наклонилась к ней.

Я достала свой мобильник и набрала «девять-один-один». Когда «Скорая» наконец-то приехала, Клэр уже не говорила, а ее губы посинели. Они подсоединили к ней всякие трубки, два медика, переговаривавшиеся на своем медицинском языке, который я не понимала. Зато когда они подняли ее на носилки и вынесли из дома, я поняла, что все плохо. Мари. Надо было сообщить Мари о случившемся. Я позвонила ей и наткнулась на голосовую почту. Оставила сообщение и поехала в больницу, стараясь не отставать от «Скорой». Правда, это плохо мне удавалось – сирены выли далеко впереди меня.

Когда я добралась до отделения «Скорой помощи», Мари уже была рядом с сестрой. Она словно перенеслась на крыльях Господа. Обе прижимались друг к другу. Клэр была в сознании и могла говорить. Я стояла за занавеской и слышала необыкновенно быструю французскую речь. Настолько быструю и настолько тихую, что понимала каждое третье слово. Потом поток слов прекратился. Клэр посинела; был сделан звонок по специальному больничному коду, и медсестра вытолкала меня в комнату ожидания. Больше живой я Клэр не видела.

И вот сейчас я стояла перед ее письменным столом из полированного ореха и гадала, с чего начать. Раздвинула шторы и выглянула наружу. Мы жили в этом доме слишком мало для того, чтобы у меня набрались воспоминания. Через год после переезда сюда я уехала в колледж. Я была очень удивлена, что Клэр осталась здесь после того, как спрятала меня за безопасными стенами университета Макгилл в Монреале. У нее была своя жизнь, и я предполагала, что она куда-то переедет, как это было всегда. Но Клэр осталась в Хаддонфилде с сестрой и даже пустила корни – впервые на моей памяти.

Я задвинула шторы и огляделась. В кабинете царил идеальный порядок. Я еще раньше обследовала письменный стол и не нашла там ничего интересного. Папки, налоговые уведомления, счета, квитанции. Я перевела взгляд на дверь кладовки. Клэр всегда держала ее на замке; я так привыкла, что дверь всегда заперта, что она слилась для меня со стеной. Ключ мне пока не попадался. Я подумала, что, вероятно, его забрала Мари в день смерти Клэр. Вечером она вернулась в дом и осталась со мной на ночь; я тогда все не могла заснуть и прислушивалась к скрипу половиц – это Мари ходила по дому. Если ключ забрала она, что вполне разумно, едва ли мне удастся заполучить его. Я надавила на тяжелую мраморную ручку. Она повернулась, но язычок замка надежно удерживал дверь на месте.

В комнате появилась Джоанна:

– Обед готов. Куриная лапша «Кемпбелл» из банки и жареный сыр. Ммм, пальчики оближешь… Что ты делаешь?

Я в сердцах пнула дверь.

– Пытаюсь открыть эту чертову дверь. Только вот ключ найти не могу.

Джоанна улыбнулась.

– Никогда не слышала, чтобы ты чертыхалась. Ну кроме как в зале суда. Но тебе идет. Можешь повторить по-французски?

– J’essaie d’ouvrir cette putain de porte, – процедила я. – Merde[8]8
  Дерьмо (фр.).


[Закрыть], Клэр…

Джоанна развернулась и вышла в коридор.

– Ругайся на английском, звучит злее. Пошли есть, пока все не остыло.

Я гоняла лапшу в бульоне, время от времени облизывая ложку, чтобы Джоанна думала, что я ем, и обдумывала, что мне делать с дверью в кладовку. Очень хотелось взять топор. И ведь возьму – меня никто не остановит. Я сделаю то, о чем просил Рассел: буду копать – а в данном случае крушить преграду – и доберусь до потенциального клада.

– У меня плохая новость. Я узнала ее вчера, но не хотела тебе рассказывать, потому что у тебя и так событий невпроворот. – Джоанна отправила ложку с лапшой в рот.

Я перестала есть:

– Что? Какая новость?

– О Расселе.

– Что? У него опять какое-то увечье? – Я почувствовала, как руки покрылись гусиной кожей.

– Нет, тут другое. А вот увечье я бы ему нанесла. Он обручился. С той своей подружкой из больницы Купера. – Джоанна откусила большой кусок от своего сэндвича. – Я была в бешенстве.

– А-а… Неудивительно. Они давно вместе. – У меня получилось улыбнуться.

Джоанна наклонилась вперед так далеко, что я даже чуть-чуть отодвинулась на стуле.

– Мы с тобой обе знаем, что это чушь. Он только что водил тебя на ужин, а потом вдруг раз – и обручился? Какого черта?

Я оперлась локтями о стол и посмотрела на нее:

– Это не было свиданием, это была работа. Я даже не думала, что нравлюсь ему.

Она опять откусила сэндвич.

– Ну да ладно… Когда ты в последний раз ходила на настоящее свидание?

Я задумалась:

– Это зависит от того, что такое настоящее свидание. Это когда за тобой заезжают, когда тебе дарят цветы? Всё в этом роде? – Я поморщилась. – Наверное, на выпускном.

– Ты забыла посчитать Люка Демайо. Это было забавно.

Я попыталась улыбнуться. Люк был юристом. Причем не очень хорошим. Скользкий, неприятный тип, он однажды подкатил ко мне и спросил, хочу ли я сходить вместе с ним на «счастливые часы» в «Текилах» в Филадельфии. Я ответила «да» лишь потому, что в тот момент мне было ужасно одиноко и я страшно жалела себя. Идея оказалась плохой. Люк болтал без остановки, а потом попытался заняться со мной сексом в машине.

– Хватит.

– Нет, потому что теперь, когда ты позволила Расселу обручиться, отделаться от нее будет гораздо сложнее. – Джоанна прямо из миски допила остатки супа.

– Я позволила? Как я могла ему не позволить?

– Ты не подала ему нужных сигналов и не дала достаточно времени. Ты отталкивала его и не переспала с ним.

Я рассмеялась:

– Представь, как неловко я себя чувствовала бы на свадьбе, если б сделала все это. Он все равно женился бы на ней.

– Ешь свой сэндвич. Худоба ходячая, – пробормотала Джоанна.

Глава 15

Рассел сидел за своим столом. Он дал себе слово, что остановится, но не смог. За последние годы, а может, за все время это было первое дело, настолько захватившее его.

После ужина Ава привезла его в дом Клэр. Он был одурманен обезболивающими и несколькими «Маргаритами». С его стороны было полнейшей глупостью потерять над собой контроль в ее присутствии. Особенно с учетом того, что он не был полностью уверен в том, что наезд был случайным. Он утратил бдительность. Но в голове пульсировало, а ему хотелось хотя бы на мгновение избавиться от боли. Таблетки проглатывались легко, а выпивка – еще легче. Все, что произошло дальше, было затянуто туманом пьяного ступора. Ава собиралась завезти его к Джульетт, но он устроил в машине скандал, так что вечер закончился на ее террасе, где она открыла бутылку «Пино нуар».

Она точно знала, где рос этот виноград во Франции. Она все рассказывала и рассказывала по-французски. Рассел пытался повторять, но у него плохо получалось. Ава рассказывала и смеялась, а он все задавался вопросом, кто была ее мать, откуда она родом. Хотя вино, наверное, было превосходным, он не помнил, чтобы пил его. Он вырубился и очнулся уже утром, на диване, без ботинок, прикрытый одеялом. Ава напоила его кофе, таким густым и крепким, что ему показалось, будто он пьет горький гудрон. Она уже была одета, успела сходить в магазин.

«Это моя особая смесь, называется «Я вчера накачался таблетками и алкоголем и не смог добраться до дома». Пей».

Ему удалось занять сидячее положение и не блевануть при этом. В голове стучало, причем прямо за глазами, но кофе каким-то образом помог. Через полчаса Рассел уже встал на ноги и начал собираться домой. Ему было стыдно. Ава была любезна и слегка подшучивала над ним, но он чувствовал, что повел себя глупо. Хуже было другое: он не мог вспомнить, что было, когда они добрались до ее дома. Во всяком случае, не всё.

Спустя несколько дней Рассел продолжал думать об этом. Ава заняла частичку его сознания, и у него не получалось вытолкнуть ее оттуда. Большей частью он думал о расследовании, но и о ней тоже. О том, как она выглядит, как держится, как движется. О ее чувстве юмора. А еще – ему пришлось признать это – о том, как она сейчас беззащитна. Рассел вспоминал, как она сидела в том кафе – а с тех пор прошло уже несколько недель, – такая грустная, с влажными глазами, и у него разрывалось сердце. Она в отличие от Джульетт нуждается в нем. И он обязательно раскроет это дело – ради нее.

– Ты все еще работаешь?

Сзади подошла Джульетт и ласково обняла его. Его шея, хоть и забинтованная, уже не болела. Он посмотрел на ее руки. На пальце сверкало бриллиантовое кольцо. Она выставила его так, чтобы на него падал свет, и рассмеялась:

– Рассел, какая красота…

Он улыбнулся. Это был импульсивный поступок. На него давили друзья, родители, братья, оба женатые.

Но окончательное решение его заставила принять та ночь с Авой. Она рассказывала о виноградниках во Франции, держа в руке бутылку «Пино». Он не мешал ей говорить. Просто смотрел на нее. На ней была блузка темного цвета и джинсы. Распущенные волосы ниспадали на плечи. Рассел наблюдал, как движется ее тело под одеждой, и едва не потянулся к ней. Это было бы вполне естественно. Однако он сдержал себя. И спустя какое-то время вырубился. Рассел надеялся, что ей не пришлось тащить его к дивану, но сказать, как было на самом деле, он с уверенностью не мог.

Несколько лет назад жизнь не казалась такой сложной. Когда был моложе, он делал что хотел. Если б такая ситуация возникла тогда, он ни в коем случае не позволил бы себе заснуть. Он нашел бы способ избавить ее от одежды, а из-за нежелательных последствий переживал бы потом. Считается, что взросление – это хорошо, разве не так?

В то утро Рассел от нее отправился к старшему брату. Джефф был женат, имел двоих детей. Он казался счастливым, а его жизнь – стабильной. Рассел доверял его советам.

Он расположился на недавно отделанном цокольном этаже в доме брата и, закинув ноги на журнальный столик, изливал душу до тех пор, пока племянник и племянница, пожелав посмотреть субботние мультфильмы, не выселили их оттуда. Джеффу он рассказал не всю историю. Не хотел, чтобы брату перерезали глотку. Однако рассказал немало.

«Рассел, тебе почти тридцать один. Ты уже не ребенок. И ты не в школе. Джульетт любит тебя. Ты давно живешь с ней. И все только и ждут, когда ты назначишь день. – Рассел слушал и кивал. – Ты собираешься выбросить все это, и ради чего? Ради девицы, которую совсем не знаешь? Только потому, что она красива?»

«Все не так. В ней есть гораздо больше, чем красивая мордашка. Но речь не о ней. Ты услышал меня?»

«Я услышал тебя».

«Может, все дело в Джульетт. Ты об этом думал? Я не уверен, что вся эта катавасия с женитьбой – хорошая идея».

«Катавасия с женитьбой? – Джефф с осуждением посмотрел на него. – Да вы живете вместе три с половиной года. Ты же сам знаешь».

«Тогда почему я постоянно думаю о другой? Все время? Почему?»

«Объясню. Желание иметь секс с другой женщиной не закончится с женитьбой, так что учись справляться с ним. Не делай глупостей. – Рассел молчал. – Если ты позволишь другой женщине все это разрушить, ну не знаю… нам будет очень трудно принять ее. Тебе это надо?»

«Джефф, это нечестно. Это моя жизнь. – Рассел уже перешел в оборону. – Если я не хочу жениться на Джульетт по какой-то причине – потому что она изменилась, потому что я изменился, или еще из-за чего-то, – это мое решение. – Он встал. – И ты первым должен был бы поддержать мое решение».

Джефф похлопал его по спине.

«Ты все сделаешь правильно. Ты сам это знаешь».

На следующий день Рассел купил кольцо.

Джульетт поцеловала его в шею. Он поднял голову и посмотрел на нее:

– Я скоро приду.

Она кивнула и ушла, продолжая любоваться кольцом.

Рассел открыл папку и разложил перед собой бумаги. Он просил об услуге немалое количество людей, чтобы заполучить все дело Оуэнсов. Отчеты, данные наблюдения, фотографии, протоколы. Теперь у него были все номера телефонов, по которым пять лет назад звонила полиция, все идеи, что приходили в голову следователю. Все детали, по которым он мог бы вычислить, кто снял дом на «Полароид» и почему этот снимок оказался у матери Авы. Рассел встал и закрыл дверь кабинета. Он не хотел, чтобы Джульетт вошла и увидела все материалы. Да, в операционной ей доводилось видеть вещи и пострашнее, но тут дело было в другом. Он разложил на столе пятнадцать фотографий и стал рассматривать их.

На первой был Лойял Оуэнс. Он лежал на боку на бежевом ковре. Часть его головы напоминала красное месиво. От многочисленных ударов кости черепа провалились внутрь. Он был крупным и высоким мужчиной. Мускулистым в юности – остатки накачанных мышц проступали даже через наслоения жира. Брюки цвета хаки и зеленая рубашка были заляпаны кровью.

Рассел откинулся на спинку стула и стал изучать все семь снимков этого мужчины. Каждый ракурс добавлял свой кусочек в историю. Оуэнс пытался отразить удары. Он умер лежа на боку, его руки были повернуты так, будто он продолжал сражаться за свою жизнь. Лицо было искажено, губы приоткрыты, словно он умер на половине фразы, словно слова застряли у него в горле.

На других снимках была Дестини Оуэнс. Какова была ее роль? По всей видимости, ей нанесли удар сзади, и она упала вперед. Потом ее еще раз ударили по затылку. Других ран на ее теле не было. Ключи от ее машины лежали в нескольких дюймах от нее – очевидно, она выронила их, когда падала. Сумка тоже лежала рядом, ремешок все еще был на плече. Убийца к сумке не прикоснулся. На фотографии видна часть ее лица, залитого кровью. В момент смерти на нем не было никакого выражения.

Рассел отодвинул стул и, встав, стал вышагивать по кругу. Надо снова взглянуть на снимки. Он что-то упускает. Убийца наверняка был в доме, либо ждал их, либо что-то делал, и их возвращение застало его врасплох. Вот Дестини входит в кухню через заднюю дверь, ей наносят удар, она падает, ей наносят еще один удар. Лойял по какой-то причине входит в дом через парадную дверь. Он слышит шум на кухне, идет туда, и тут появляется убийца. Они видят друг друга. Как убийце удалось повалить такого крупного мужчину? Или все случилось по-другому? Сначала в гостиной был убит Лойял, а потом в дом вошла Дестини? По поводу времени смерти вскрытие дать ответ не могло – убийства произошли почти одновременно.

Надо опираться на вещественные доказательства. В разговорах Ава никогда не упоминала о том, что эти двое могли быть ее биологическими родителями. Вероятно, потому, что ее с ними связывало только то, что Клэр хранила фотографию в ее детских вещах. И еще надпись на фотографии.

Если б была такая возможность, он сделал бы анализ ДНК обеих жертв, а потом сравнил бы их с ДНК Авы – тогда стало бы ясно, есть биологическая связь или нет. Только ничего не получится. Ведь он действует неофициально. Любой анализ тут же превратит расследование в официальное.

Рассел взял куртку. Ему надо подумать, и лучше всего у него это получается на ходу. Нужно прогуляться. Он выдвинул ящик стола и достал нож «Онтарио МК3»[9]9
  «Онтарио МК3» – нож американских «морских котиков».


[Закрыть]. Затем зарядил свой «глок» и сунул его за ремень. На этот раз никому не удастся застать его врасплох.

Идя по лужайке, он мысленно составлял список предстоящих дел. Получить информацию по Россу Сондерсу, Мари Сондерс и Анаис. Съездить в Честнат-Хилл и своими глазами взглянуть на дом Оуэнсов. Поговорить с соседями.

Неожиданно Рассел остановился. Почему он давно не додумался до этого? Вбежав в дом и заперев дверь за собой, он схватил телефон и быстро набрал номер.

– Чарли? Это Рассел. Сделай одолжение. – Чарли Уокер служил лейтенантом в районном отделе полиции Хаддон-Тауншип.

– Говори.

– Я ищу материалы по младенцу, которого подбросили в католическую церковь Христа Спасителя в Вестмонте в январе тысяча девятьсот девяносто третьего. Можешь найти что-нибудь?

– В девяносто третьем? В январе?

– Младенец женского пола был найден в приходской церкви прямо перед мессой. В январе девяносто третьего. Позвони мне завтра на работу, если найдешь что-нибудь, ладно?

– Договорились. Но я тогда уже служил здесь, и у меня эта история никак не откликнулась. Я бы запомнил младенца в церкви.

– Ну если найдешь что-нибудь, дай знать. Только не пересылай по факсу. Я сам заберу. И, пожалуйста, никому об этом не говори.

– Понял.

Рассел тяжело опустился на стул. Ему стоило огромного труда не броситься со всех ног к Аве и не поговорить с ней о расследовании. Он представлял, как сидел бы с ней на террасе, делился бы с ней мыслями, слушал бы ее говор, который, несмотря на то что она выросла в Соединенных Штатах, сохранил слабый намек на акцент. Как вглядывался бы в эти странные, ясные зеленые глаза, любовался бы ее улыбкой. Он мысленно видел ее – волосы забраны назад, ворот белоснежной блузки слегка приоткрыт, грудь при каждом вздохе вздымается и опадает…

– Рассел, ты идешь в кровать? – Перед ним стояла Джульетт. Темно-русые волосы висели спутанными прядями.

– Да, – буркнул он.