Текст книги "Лабиринты веры"

Глава 16

Он сидел в последнем ряду церкви, чтобы остаться незаметным. Большинство его знакомых из окрестностей либо давно переехали, либо умерли, так что вероятность узнавания была мала. Церковь была погружена в полумрак, под сводами едва слышался тихий гул. Он мысленно перенесся в те годы, что ребенком провел здесь, в жизнь, которая контролировалась церковью. Его мать – она умерла, когда ему было шесть, – отличалась набожностью, и иногда он проводил в церкви шесть дней в неделю. Если не сидел на утренней мессе, или на воскресной, или не участвовал в собраниях Союза католической молодежи, не репетировал в хоре, то был в школе и, одетый в форму, полдня проводил вот на этой скамье и, склонив голову, повторял: «Дева Мария…»

Монахини в школе были жестокими. У него до сих пор виден шрам, оставшийся от того, когда его указательный палец зажали в парте. По костяшкам так часто били линейкой, что они стали нечувствительными. На его заднице не было шрамов от порки, но уж больно много ночей он не мог сидеть от боли. Он ничем не отличался от других. Однажды Лойяла – тот был неугомонным ребенком, всегда в движении – привязали к парте. У Билла монахиня костлявыми пальцами выдрала изо рта жвачку, а потом той же рукой влепила ему пощечину. Унижение, через которое они проходили, стало частью их натуры, когда они выросли. Да, он боялся, что священники и монахини накажут его, но еще сильнее он боялся отца. Прийти домой и сказать, что его наказали, означало новые побои. А дома били сильнее. Поэтому он ничего не рассказывал.

Конфирмация прошла, когда ему было восемь лет. Он, Лойял, Росс и Билл перед началом службы болтались в задней части церкви, охваченные нервным возбуждением. Отец Дженсон отругал их и стал осыпать оплеухами, пока их лица не покраснели, а в голове не зазвенело от боли. Их поставили в разные углы помещения, лицом к стене, и велели читать «Дева Мария». Билл, стоя в углу, хохотал и не мог остановиться; ему вторили хихиканьем из других углов. Их высекли ремнем, прямо перед службой. Он до сих пор видел смеющегося рыжеволосого Билла и его глаза, полные слез. Как после всего – долгих лет, проведенных в церкви, ежедневных месс, католической школы, детского хора, обязанностей служки – Билл мог стать священником, было выше его понимания. Это просто не укладывалось у него в голове.

Все началось в ночь после конфирмации. Они вчетвером стояли на углу Франкфорд и Аллеени. Над головами светили уличные фонари. Уже стемнело, но дома ни одного из них не хватились бы. Они приглушенными голосами делали свои признания. Потом тронулись с места и пошли. Все говорили быстро, перебивая друг друга и повторяясь. Тогда они впервые высказали вслух правду, которую все знали. Лицо Лойяла выражало что-то среднее между гневом и страхом. Билл печально свесил голову. Росс, стоик, делал вид, будто ему все равно, и рылся в карманах в поисках сигареты, украденной из отцовской пачки. Та ночь связала их навсегда, превратила в братство маленьких мальчишек. И до того, как разошлись по домам, они заключили пакт.

Оглядываясь назад, можно утверждать, что та ночь подготовила почву для всего, что должно было произойти в их жизнях. Он был готов на все ради любого из них. Подраться, убить, умереть. Почему же что-то пошло не так? Такое впечатление, что в ту ночь под фонарем вместе с ними была более мощная сила, которая свернула их на путь к трудной жизни и жестокой смерти. Много лет спустя их пакт – а в ту ночь просто набор детских «а давайте» – словно обрел собственную жизнь и в конечном итоге погубил их всех.

Сейчас в церкви стояла тишина. До благодарственного молебна оставалось еще два часа, но у него не было желания куда-то идти. Он ощущал, что в стенах здания присутствуют спокойствие и умерщвление. Такие до боли знакомые. Хотя это было кощунством – молить ниспослать силы, чтобы совершить зло, убить кого-то быстро и четко, – он не сомневался: Господь понимает многочисленные вариации греха и простит его за то, что он положит конец тому, чему было дано начало в его детстве.

Из темноты раздался тихий голос:

– Прошу прощения, сэр. Это вы хотели бы исповедаться?

Глава 17

В конвенте Христа Вседержителя у Мари Лавуазье-Сондерс была отдельная келья. Она остановила взгляд на пятне на стене. Стена была голой – ни религиозных атрибутов, ни картин, ни украшений, – белоснежной и чистой и одновременно выцветшей и потускневшей от времени. Мари была погружена в беспокойные размышления.

День, когда умерла сестра, оказался несчастным с самого рассвета. Безостановочно лил дождь. Была пятница, и единственная месса должна была состояться в полдень. Ей предстояло подготовиться физически и духовно. Она одевалась, когда звякнул телефон. Сообщение от Авы было коротким.

По пути Мари целовала четки и молилась о том, чтобы Клэр оставалась в сознании. В отделении экстренной помощи царил хаос, но сестра, лежавшая в отдельной секции и подключенная к мониторам, была жива.

Мари сжала руку Клэр.

«Что произошло?» – прошептала она.

«Все вышло из-под контроля, Мари. Нужно, чтобы ты позвонила maman. Мне страшно».

«Что вышло из-под контроля? Чего ты боишься?»

Мари подняла глаза и увидела, что приехала Ава. Та стояла возле секции и расширившимися глазами смотрела на них. Мари задвинула занавеску и наклонилась, чтобы расслышать последние слова сестры.

Когда врач сообщил, что сестра мертва, ей в голову пришли две мысли. Первая – что теперь все легло на ее плечи, и вторая – что, возможно, смерть Клэр была неслучайной.

Мари открыла глаза. Она сидела на полу в центре кельи с четками в руке и качалась взад-вперед, не замечая этого. Кто-то стучал в дверь.

Мари встала и собралась открыть, но дверь распахнулась до того, как она дотронулась до ручки. На пороге стоял он – весь в темном, пузатый, низенький – трогательная пародия на мужчину.

– Нет, – произнесла Мари дрогнувшим голосом.

Она не видела его много лет, не знала, где он, хотя всегда была уверена, что он кружит где-то поблизости. Не спускает с нее своих глаз-бусинок. С возрастом его вид не улучшился. Она попыталась закрыть дверь у него перед носом, но он оттолкнул створку и вошел.

– Что тебе надо? – Ее глаза наполнились слезами. Она попятилась. В последний раз, когда она видела его, он зверствовал над Клэр, бил ее головой о капот машины и требовал, чтобы она сказала, где Ава.

Игнорируя ее, он обошел маленькое помещение. Его голова была опущена, руки сцеплены за спиной. Целую минуту он ничего не говорил. Мари поглядывала на дверь и прикидывала, сможет ли проскочить мимо него и выбежать.

Он резко поднял голову и устремил на нее взгляд водянистых глаз.

– Клэр не давала мне сидеть сложа руки. То один переезд. То другой.

– Пожалуйста, только не здесь.

Он развел руки и повернулся вокруг своей оси.

– Где же еще, как не здесь, в католической церкви, а?

Мари уперла взгляд в пол.

– Ты видел некролог? – прошептала она. – Я так этого боялась…

– Ее смерть и привела меня к ней. Как ни забавно это звучит. А потом объявилась и Ава, вылетела из гнезда, как птенец. Поехала к дому Лойяла. – Он повернулся к ней лицом. – Но ты же все это знаешь, да? И она болтает не с теми людьми. Почему? Почему сейчас, Мари? Что ее подстегнуло? – Ничего не говоря, он с минуту вышагивал туда-сюда. Затем остановился. – Мари, тот, кто убил других, собирается убить меня. А потом, может, и тебя.

Мари встрепенулась – то ли чтобы противостоять ему, то ли чтобы бежать, она не знала.

– Меня? Ко мне все это не имеет отношения. Это затрагивает тебя и моего отца, это имеет отношение к тому, что сделали вы четверо. – Она указала на него пальцем. – Мой отец переложил свои грехи на Клэр, и это разрушило ее жизнь.

– В то мгновение, когда твоя сестра согласилась, в то мгновение, когда вы стали оберегать того ребенка, все это стало иметь отношение к тебе. Думаешь, это случайное совпадение, что остались только ты да я? Кто-то знает нашу тайну. Так что ты поможешь мне выяснить, кто убивает нас. Билла, Лойяла, твоего отца. А потом мы избавимся от Авы, и никаких доказательств не останется. Это надо было сделать еще двадцать лет назад.

Мари сделала шаг назад.

– Во всем этом я никогда не была полностью на стороне Клэр. В том, что надо оберегать Аву. И ты это знаешь.

– Интересные вещи ты говоришь, только я все равно в тебе не уверен…

Мари недовольно фыркнула:

– Еще несколько лет назад – когда Клэр и Росс были живы – у нас состоялся бы другой разговор. Сейчас уже поздно. Ава стала обузой.

Он подскочил к ней:

– Почему? Что она сделала? Расскажи мне.

Мари покачала головой:

– Думаю, она… не обращай внимания. Просто знай, что я любила своего отца. Когда я из его уст услышала, что он сделал, его доводы, я все же не нашла в душе сил полностью повернуться к нему спиной. И сейчас не повернусь спиной к его памяти.

Он подошел к двери и обратил к ней свое пухлое уродливое лицо.

– Мари, кто-то следит и убивает. Ведь ты еще не получала по почте фотографию, да? Ну с входной дверью Клэр? Я сомневаюсь, что у нее был сердечный приступ.

Мари услышала отзвук собственных подозрений, и у нее задрожали руки. Она ничего не сказала.

– Итак, мы будем действовать вместе? Давай браться за дело, иначе нам обоим конец.

Она устремила взгляд на крест на стене. Долгие годы они с Клэр жертвовали собой ради других. Может, настала пора выдвинуть на первый план заботу о самой себе?

– Что ты предлагаешь?

Он секунду внимательно разглядывал ее:

– Забавно, мы пришли к соглашению, но по разным причинам. Ты любила Росса. Я же его ненавидел и продолжаю ненавидеть за все это.

– Ну он мертв. Очевидно, его ненавидел кто-то еще.

– Так ты согласна, Мари? Избавиться от своей племянницы? Имей в виду, я не позволю тебе отступить или надуть меня. И не допущу, чтобы в последнюю минуту твой здравый смысл заволокло религиозным туманом. – Когда она кивнула, он сказал: – Отлично. Я буду на связи. – И с этими словами вышел.

Мари, не двигаясь, стояла в дверном проеме и смотрела ему вслед. Все, что она сказала ему, было правдой. Ава стала серьезной проблемой. А вот ее убийство – это совсем другая история. Однако Мари знала: если б она отказалась сотрудничать, он обязательно вернулся бы. И, возможно, убил бы и ее.

– Наверняка есть другой выход. Третий вариант. – Она повернулась к кресту. – Господи, прошу Тебя, помоги мне найти его.

Глава 18

Я с молотком в руке стояла перед запертой дверью в кабинете Клэр. В доме больше никого не было. Я проснулась с первыми проблесками рассвета – никакой Мари с неожиданными «я тут пробегала мимо», никакой Джоанны, дышащей мне в шею и задающей десятки вопросов, раздражающих и отнимающих много времени.

Слесарь должен был прийти через пару часов. Но меня беспокоило то, что чужой человек увидит содержимое кладовки прежде, чем я сама смогу туда заглянуть. Что спрятано за деревянной преградой? Бумаги, документы, тайны, секреты прошлого, драгоценности, фотографии, динамит, трупы? Все эти предположения возникали у меня в голове и мгновенно отбрасывались. Как слишком очевидные, слишком глупые, слишком причудливые.

Ручка была такой же, как и вся фурнитура в доме. Гладкой, с вставкой из белого мрамора. Замок вставили в древесину ореха значительно позже. Из серебристого олова, он сидел прямо под ручкой. Молоток тут был бесполезен. Бить не по чему, а до самого замка добраться трудно. В раздражении я бухнулась на колени, просунула плоскую часть молотка между косяком и створкой и потянула.

– С этим молотком ты далеко не продвинешься. – Я выронила молоток и резко повернулась. В дверном проеме стоял Рассел. – Тут лучше подойдет фомка.

Он шагнул в комнату.

– Очевидно, ты невосприимчива к Пятой симфонии Бетховена. Я звонил целых десять минут. – Сел за стол, в кресло. – Итак… что происходит? – Указал на дверь кладовки. – Что-то рановато для взлома.

Я встала и отряхнула джинсы.

– Это точно, и тебе тоже рановато для вторжения. – Посмотрела на часы. – Сейчас только семь шестнадцать. Как ты узнал, что я уже тружусь? Ну делаю нечто очень личное?

Рассел улыбнулся:

– А я и не сомневался. Прости, что помешал. Входную дверь нужно всегда держать на замке. Да ты и сама знаешь.

– Что тебе надо?

– Я искал тебя. А ты не отвечала на звонки.

Я вытерла лицо тыльной стороной ладони.

– Мне не хотелось спать, а эта кладовка не дает мне покоя. Слесарь придет в полдесятого. Я подумала, что один удар молотком – и у меня получится открыть ее до его прихода. Кофе хочешь? – Не дожидаясь ответа, я вышла из комнаты и спустилась вниз.

Рассел нашел меня на кухне несколько минут спустя. Он был одет в то, что я называю униформой: рубашка умеренно синего цвета и военные брюки. Рассел считал, что этот якобы обыденный наряд не кричит на каждом углу о том, что он коп.

– Ава, нужно поговорить.

Я насыпала кофе в кофемолку и нажала кнопку.

– Говори, – прокричала я.

– Нет, мне нужно все твое внимание. – Он взял меня за руку и потянул к кухонному столу.

Я сбросила его руку и высыпала молотый кофе в кофейник. Я поняла: в том, что он хочет сказать, ничего хорошего не будет. Поняла, потому что он не сказал это наверху. Он хотел дождаться, когда у меня будет подходящее настроение. А я злилась на него – у меня не было желания анализировать причины. Мое сердце начинало биться учащенно, когда я видела его, я все время думала о нем, когда его не было рядом, – не просто беспокоилась за него, а пыталась представить, чем он сейчас занимается. Все это были плохие признаки, что бы там Джоанна ни считала.

Рассел терпеливо ждал у стола, наблюдая за мной. На то, чтобы кофе закипел, ушло целых десять минут, а он даже не двинулся. И не попытался завести со мной разговор. Просто сидел и ждал, и я наконец-то вынырнула из своих беспорядочных мыслей.

Я поставила перед ним чашку с кофе и села напротив, сложила на груди руки и закрыла глаза.

– Говори, Рассел. Добивай мой мир. Что ты выяснил?

Он подался вперед, словно тем самым мог смягчить удар.

– Чарли Уокер из районного отдела полиции Хаддон-Тауншип перерыл все архивы за девяносто третий год. А еще за девяносто первый, за девяносто второй и за девяносто четвертый. Там нет сведений о младенце, которого подкинули в католическую церковь Христа Спасителя. – Он постучал пальцами по столу. – Или в какую-нибудь другую церковь района. Во всяком случае, в полицию об этом не сообщали. Так что либо это произошло, но об этом умолчали. Либо…

Я открыла глаза:

– Либо что?

– Либо этого никогда не происходило. Была просто легенда – для тебя. Больше ни для кого. – Его немигающий взгляд был мрачен.

Я помотала головой:

– То есть они мне врали? Врала не только Клэр, но и Мари с Анаис?

Рассел не шевельнулся.

– Думаю, они лгали не потому, что хотели причинить тебе боль. Вероятнее всего, было наоборот.

– Но что есть такого плохого, ради чего нужно столь долго врать? Придумывать такую сложную историю? Почему Клэр не притворялась, что я ее настоящая дочь?

– Ну в этом и вопрос. Я просто не знаю ответ. Пока.

Я усмехнулась:

– Рада видеть, что ты еще не сдаешься. Складывается впечатление, что чем больше ты копаешь, тем больше вопросов вылезает. К примеру, кто я? Если не подкидыш из церкви, то кто? На самом деле?

Рассел охватил ладонями чашку:

– Каким-то образом ты пересеклась с этой семьей. Клэр удочерила тебя, возможно, защищала тебя всеми возможными способами. Ты когда-нибудь видела бумаги по удочерению? Юридические документы, детские? Что-нибудь такое, что могло бы подтвердить их историю?

Я покачала головой:

– Нет. И Клэр рассказывала мне очень мало.

– Тогда возникает вопрос: как она получила свидетельство о рождении или какой-то другой документ, необходимый, чтобы записать тебя в школу?

Я пожала плечами:

– Не имею представления.

– Очень любопытно. Ты и в самом деле Джейн Доу[10]10
  Джейн Доу – в юридической практике англоязычных стран условное обозначение лица женского пола, чье имя неизвестно или не оглашается по каким-либо причинам.


[Закрыть].

Я уставилась на бинты, закрывавшие часть его головы. Его слова взбесили меня.

– Я не Джейн Доу. У меня была настоящая мать. В какой-то момент я оказалась у Клэр. Вот на этом и надо сосредоточиться. Кто я? Начинай отсюда. На минуту забудь об убийствах.

Его удивил мой гнев. Он дотронулся до моей руки:

– Я не хотел…

Я отдернула руку:

– Не надо.

– Можно задать тебе один вопрос? Какое твое первое воспоминание?

Мое самое первое воспоминание? Джоанна спрашивала меня о том же. Я закрыла глаза.

– Я скорее помню свои ощущения, чем образы. Темнота. Окна с витражами. Я в церкви. Мама держит меня за руку.

– Клэр?

Я сначала покачала головой, потом кивнула.

– Наверное, но я не знаю. Мне нужно побыть с этим наедине. Хорошо? Как я уже сказала, если б ты начал с выяснения, откуда я взялась, в этом не было бы ничего плохого.

Рассел резко встал со стула.

– Ава, я не хочу, чтобы ты чувствовала себя одинокой. Ты не одинока. Я тебе позвоню.

Я услышала, как входная дверь открылась и закрылась за ним. Когда открыла глаза, в комнате было пусто. Я сделала глубокий вздох, чтобы подавить жалость к себе. Ведь я хочу, чтобы Рассел нашел ответы, так? Он сказал, что я не одинока, но такой одинокой, как сейчас, я никогда себя не ощущала…

Некоторое время спустя, когда слесарь надавил на кнопку звонка, я все еще сидела за столом. Кофе в чашке передо мной остыл и остался нетронутым.

* * *

– Кто-то очень постарался, чтобы врезать этот замок в дверь. Вы уверены, что хотите открыть ее? – Слесарь стоял на одном колене и разглядывал замок. – В прошлом году меня приглашали вскрыть примерно такую же дверь. Умерла одна старушка, и ее родственники думали, что там куча денег или еще чего-то. Ничего там не было. – Он покосился на меня. – Только дохлые кошки и нафталин. Она складывала своих умерших кошек в кладовку и запирала дверь. Наверное, воняли они, пока разлагались…

– Абсолютно уверена. И вряд ли там будут кошки. Клэр терпеть не могла кошек. – Я улыбнулась.

– Тем более есть смысл запирать их в кладовке.

– Ой, пожалуйста, оставьте замок на месте. Я не хочу, чтобы кто-то знал, что я вскрыла эту дверь.

Слесарь с любопытством посмотрел на меня.

– Семейная драма, – пробормотал он. – Ладно, дайте мне десять минут. Оставлю его целым и невредимым. Дверь открою. А вот ключ, чтобы снова запереть ее, сделать не смогу.

Я кивнула и пошла вниз, на кухню, где принялась чистить и мыть кофейник. Горячая вода помогала думать.

То, что волновало меня сильнее всего, то, от чего я могла расплакаться, была Анаис. Пока я росла, мы с Клэр жили во многих городах, во многих домах; Анаис же жила в одном и том же городе, в одном и том же доме. Он был постоянным в моей жизни, как Полярная звезда на небе; он был тем местом, где я чувствовала себя дома. Анаис была сильной, последовательной, организованной, и все это давало мне силы противостоять неожиданной выкорчевке – сменам настроения Клэр. Я виделась с Анаис по месяцу каждое лето и еще несколько раз по неделе в течение года. Эти короткие встречи меняли всю мою жизнь. Она учила меня читать на английском и французском, завязывать шнурки, определять, насколько велика щелочность почвы, прежде чем сажать сад. У меня просто не укладывалось в голове, что она могла войти с ними в сговор, чтобы утаить от меня правду. И тем самым посмеяться над моей непоколебимой преданностью ей. Но не исключено, что они ей тоже лгали. Возможно, Анаис знала не больше моего. Так что нам с ней надо поговорить как можно скорее.

– Готово. – В дверях появился слесарь. – Вы правы, никаких кошек.

– А что там?

– Много коробок. Больше ничего. – Он вытянул перед собой планшет. – Доллар пятьдесят. Наличными или картой?

Дверь кладовки была закрыта, и на то, что замок был вскрыт, указывали лишь щепки на полу. Я вошла внутрь и неплотно прикрыла дверь. Пещера с сокровищами. Пусть не золото, серебро и драгоценные камни. Зато тщательно охраняемая информация. Я покрылась гусиной кожей. Сколько себя помнила, в этом большом доме жили только два человека. Неприкосновенность частной жизни Клэр строго соблюдалась. Коробки могли бы стоять в ее комнате, под кроватью, в том чуланчике, где я нашла фотографию, и я об этом даже не узнала бы. Тогда почему она заперла дверь?

Я огляделась. Кладовка была такой же, как остальные в доме, выгородкой в комнате. Изначальный, еще викторианский план дома не предполагал место для ванных или гардеробных. В какой-то период комнаты были перестроены. В них выгородили куски, чтобы создать современные удобства. Кладовка была маленькой, всего шесть квадратных футов, и с высоким потолком. Я щелкнула выключателем и только тогда заметила, что с потолка свисает лампочка. Она зашипела, и я решила, что нить в ней перегорела, однако зажглась. Интересно, подумала я, когда Клэр или кто-то еще заходил сюда в последний раз. Тут я увидела у стены складной металлический стул. Итак, в кладовке было освещение и место для сидения. Не хватало только освежающих напитков.

– Qu’avous-nous ici, Claire? Les secrets caches de passé?[11]11
  Что у нас тут, Клэр? Сокрытые тайны прошлого? (фр.)


[Закрыть]

Сокрытые тайны прошлого. Я разложила стул и села, затем придвинула к себе ближайшую коробку и открыла ее. В ней россыпью лежали фотографии. И я знала человека, смотревшего в объектив. Это был Росс Сондерс.