Текст книги "Охота на неприятности. (Полина и Измайлов)"

Это была редкая минута благоразумия. Может, продолжи я беседовать с собой в том же «конструктивном духе», и додумалась бы до чего-нибудь путного. Но из кабинета вышли Ирина и Ада Леонидовна. Я не стала бы утверждать, что вдова ободрилась.

– Мы с Леной посмотрим.., – начала Ирина, увидев меня.

Градову передернуло.

– Я уже спешу, – перебила она. – Уйду, все спокойно Елене Олеговне расскажешь.

Ирина кивнула и покорно выскользнула следом за ней из гостиной. Уединились они совсем ненадолго. В прихожей Ада Леонидовна закончила происходившее в недрах квартиры объяснение:

– … и никаких возражений, возьми себя в руки, ты сильная и умная баба.

– Хорошо, я постараюсь. Лена в случае чего…

– Елена Олеговна! – вновь не дослушала ее Градова. Она всячески демонстрировала понимание – Ирина, упоминая меня, сознательно злит собеседницу и мстит за выволочку, в которой ее уподобили неухоженной кукле. И язвила мстительницу, подчеркнуто выводя свое низкое «Олеговна».

Я сообразила, что должна проводить новоявленную начальницу и присоединилась к ней и Серебровой:

– Да, Ада Леонидовна.

– Почему вы бегаете по улице босиком? Неуместная экстравагантность.

О, Леша, лишенный пристрастия к сплетням, болтающий без умолку только о себе. Не самого босса, супругу боссову мною позабавил. Я вздохнула и честно поведала о своих злоключениях. Знала, Градова поверит. И еще – ей нельзя врать в мелочах.

– Вот вы из каких, – раскатисто засмеялась она. – Я бы тоже пошла босиком. Но мои каблуки нигде не застревают, карманы и хлястики ни за что не цепляются. Я даже не спотыкаюсь.

– Почувствуйте разницу, – процитировала рекламный слоган я.

– Почувствуйте? Ее видно невооруженным взглядом. До завтра, девочки.

Дверь захлопнулась.

Мы с Ириной Серебровой посмотрели друг на друга и кисло улыбнулись. Хотя обмен взглядами характеризовал нас положительно: часто после таких ярких недоброжелательных выступлений роскошных дам закомплексованные бабенки долго глаз не поднимают. Ада Леонидовна мастерски приложила обеих. Мне было объявлено, почему я всегда буду ее подчиненной. Ирине общим с бесперспективной Еленой «девочки» дали понять, кем она после гибели мужа приходится Градовым. Но мы дружно не расстроились. Пронюхай об этом Ада Леонидовна, она сочла бы нас тупицами. И в следующий раз обрисовала бы нам наше место доходчивей и грубей.

– Лена, давайте на «ты». Ада верно подметила, мы гораздо моложе ее. Да, не настолько юны, чтобы чужое «вы» дарило самоуважением. Это из подростков можно веревки вить, если обратиться к ним, «как к большим». Но лично мне «вы» все еще режет ухо.

– Мне тоже. С удовольствием, – искренне сказала я, стараясь не выдать изумления: не только меня господа Градовы не за ту принимали.

– Лена, то, что Ада говорила о необходимости меня обслуживать – пошлость.

– Бестактность, Ирина. Пошлость то, что она намекала, будто это моя обязанность за зарплату. Я не так все воспринимаю.

То был сложный момент. Каждой из нас надо было как-то объяснить, что, перейдя на «ты», мы не становимся подругами. Что Серебровой необходима бытовая помощь, а я действительно работаю в «Реванше». Что мы не собираемся объединяться против Ады Леонидовны. Как-то объяснили. И я поторопилась замять корявую неловкость:

– Ты есть хочешь?

– Нет. Извини, я попрошу тебя уйти. Мне необходимо быть одной. То есть наедине с Колей.

– Конечно. Что завтра?

– Ада изругала мой траур. Завтра поедем к ней в магазин. Боже, чего только я от нее сегодня не наслушалась! И памяти мужа обязана быть достойна. И лицо его фирмы сохранять. И даже перед тобой не позориться мерзкой слабостью… Знаешь, когда я выходила замуж, в ЗАГСе собрались сразу несколько пар. И чья-то свидетельница громко сказала свидетелю: «Ой, у нас самая аристократичная невеста». Ада, похоже, хочет прошептать Володе: «У нас самая нарядная вдова». Лена, выбери любые мои туфли. Конечно, из новых, они в шкафу. И оставь их себе. Мне так неудобно, что ты из-за меня ходила босиком. У тебя какой размер?

– При чем тут ты? Спасибо, Ирина, но обуви у меня достаточно. Одолжи до утра тапочки.

– Да, пожалуйста.

Я собрала свои бумажки – дома было еще толмачить и толмачить. С улицы позвонила Градову.

– Ну, как вам Ада Леонидовна показалась? – поинтересовался он, выслушав отчет о том, что Ирина Сереброва ела и спала. Этот вопрос начал меня утомлять.

– Так, как хотела показаться, – сообщила я то же, что и ему.

Он недовольно посопел в трубку и благословил на дальнейшие трудовые подвиги. А на что рассчитывал? На ответ: «Шикарная женщина»? Странно бы он прозвучал, раз уж мы нанялись к судьбе играть в начальников и подчиненных.

2

Как вести себя с шофером я себе уяснила. Главное, не задавать никаких вопросов. Затыкать на полуслове. Сам набредет на занимающую меня тему, если ему молчать невмоготу. Поэтому его веселые реплики о моих голых пятках и тапочках я проигнорировала, сухо велела рулить туда же, куда и вчера, и потребовала, чтобы он не издавал ни звука – мне нужно переводить важные документы, без которых Владимиру Петровичу не житье. После чего пристроила на коленях листы с английским текстом и впилась в них взглядом, будто в гадальные карты.

Обижаться на Лешу за то, что, увидев Аду Леонидовну, он выскочил из машины и поделился с ней впечатлениями о моем возникновении на асфальте без обуви, было глупо. Надо полагать, супруги не только наняли одну личную помощницу на двоих, но и совместно пользовались автопарком «Реванша». Это со мной трепливый парень сплетничал, а Градовым докладывал обстановку. Чем там владела или управляла Ада Леонидовна? Единственным магазином? Действительно, не стоило тратиться на то, что мог предоставить и оплатить мощный «Реванш».

Я упорно смотрела в бумажки и вспоминала то, что услышала вчера от полковника Измайлова. Итак, Николай Николаевич Серебров, пав жертвой грубого отечественного рэкета в девяностые, потерял агентство по продаже недвижимости, но сохранил большую квартиру, дачу, два гаража и, надо полагать, машину. Родители умерли, он был холост. Некоторые мои знакомые, и имея семьи, оказавшись в подобной ситуации, продавали имущество и начинали сначала. Но Серебров предпочел не рисковать остатками собственности, а искать работу по друзьям. Роль хозяина его больше не прельщала. Интересно, на что он претендовал, будучи для тех, кто распоряжался должностями, заразным неудачником? Случайно посоветовав бизнес-ход не слишком опытному, но выбравшему «правильную» крышу Градову, он вскоре понадобился для реализации своих идей. Наверняка, расправив обрывок гордыни, именуемый гордостью, аккуратно сложив и спрятав в карман, он пахал, днем и ночью. Душил мысли о жалких пятистах долларах зарплаты. Терпел. И вытянул проект.

Градов владел и управлял «Реваншем» вместе с неким господином Берестовым Владиславом Васильевичем. Их доли в деле были примерно равны. В таких случаях компаньоны очень бдительно следят тем, чтобы количество «своих» людей в руководстве было одинаковым. Серебров трудился за малые деньги на скромной должности, но очевидно был человеком своего сокурсника Градова и рассчитывал на карьерный рост. Чтобы стать коммерческим директором, надо было завоевать и доверие Берестова. Как Николай Николаевич проскакивал между молотом и наковальней, как ухитрялся поочередно закладывать обоих и затем выкупать их друг у друга, было ведомо только ему, да, возможно, еще Ирине. Теперь уже только ей. Но поладить с обоими владельцами ему удалось.

Знал ли он изначально о маленьком секрете Градова? О принадлежавшем ему на семьдесят процентов заводике, который не приносил прибыли только потому, что Владимир Петрович этого не желал? Знал ли о нем Берестов? Ясно, что умный Градов не выкупил все акции сам, чтобы иметь возможность сделать вид, будто унаследовал свои от дяди, а на треть их и не думал посягать, берег для компаньона. Ведь потянуть реорганизацию в одиночку он не мог. Но Владислава Васильевича надолго свалил с ног тяжелый инфаркт. И только тогда Градов предложил Сереброву избавить спивающихся работяг от оставшихся акций, оснастить предприятие новым импортным оборудованием и начать что-то производить. Ясно, что тридцать процентов собственности предлагалось Сереброву не по дружбе. Скорее всего, это была плата за обман Берестова, деньги которого без его ведома задействовали бы для реанимации завода. При этом Владиславу Васильевичу прибыли не светили, зато удачно вписанное в структуру «Реванша» производство обогащало и усиливало Градова, нарушив равноправие совладельцев. Кажется, Вик сказал, что Николай Николаевич Серебров начал скупать акции. То есть согласился облапошить компаньона Градова.

«Как это надоело, – подумалось мне, – разногласия, переделы, заказы. Слушать и думать сил нет, а они все вытворяют и вытворяют без устали. Неужели боящийся смерти Берестов нанял кого-то свернуть шею коварному Градову и беспринципному Сереброву? Всякое, конечно, случается. Инфарктник ведь больной человек, а не мертвый. Тогда Николай Николаевич просто оказался первым в очереди. Или Градов вдруг решил, что справится без помощника, и устранил его. А, скорее всего, Николай Николаевич потребовал увеличения своей доли и пригрозил Градову разоблачением перед Берестовым, за это и поплатился. Там, правда, нечто странное творилось с ключами и обыском трупа. Но объяснить при большом желании можно все. Исполнитель убил, пошарил по карманам, взял бумажник, доложил, будто больше ничего в них не было. Заказчик принялся искать то ли акции, то ли письмо к Берестову в доме и рабочем кабинете Сереброва, не нашел и с отчаяния решился еще раз проверить костюм на мертвеце. Только скорее-то оно скорее, но Серебров отступал в решающие моменты дважды. Когда судился за обмененную отцом в невменяемом состоянии квартиру, и его избили в подворотне. И когда без борьбы, поверив устным угрозам, отдал агентство. С чего такая отчаянная храбрость? Со святой веры в дружбу Владимира Петровича? Для шантажиста ничего не свято. Да и Берестова в его плачевном состоянии вестью о вероломстве Градова легче было умертвить, чем бросить в бой. Не то, не то, не то».

– Елена Олеговна, приехали, – несчастным срывающимся голосом сказа Леша.

– А-а, тогда до свидания. Отдыхайте. Завтра утром я позвоню.

– Какой там отдых! – выпалил истерзанный вынужденной немотой водитель. – Мне еще по Адиным делам полночи мотаться.

– Сочувствую, как самой себе. Мне полночи переводить.

– Вот работенка. За такую платить надо…

Леша осекся. Я трижды молча ему кивнула и пошлепала в клетчатых тапочках без задников к подъезду. Возле которого меня грубовато, прямо скажу, поймал за рукав Виктор Николаевич Измайлов.

– О, Вик! – стойко обрадовалась я.

– Все на себя надела, только переобуться забыла, – ревниво упрекнул полковник. А потом с надеждой уточнил: – Или ногу натерла, и туфли в сумке?

– Нет туфель, – мужественно призналась я. – И есть дома нечего. Пошли в магазин, купим каких-нибудь полуфабрикатов. Я такая голодная.

– Это твое естественное состояние. Один раз видел тебя сытой. Ты тогда буянила. В тапочках пойдешь, детка?

– Милый, я сегодня босиком в универсам ходила. Вернее, бегала. В тапочках еще по-королевски. А почему ты к ним прицепился?

– Потому что они мужские, – зарычал Измайлов.

Я внимательно оглядела предметы раздора. Ну да, мужские, размера сорок второго – сорок третьего. Честно сказала:

– Других в прихожей не было.

– Значит, он не женат?

– Нет, Вик, она не замужем. То есть вдова. Слушай, неужели я рассекаю в тапочках покойного Сереброва? В тебе ничего мистического не шевельнулось?

– Домой, – мрачно скомандовал полковник. – Я пожарю яичницу.

– Мяса хочу, – захныкала я.

– Ладно, поднимайся ко мне, сам отоварюсь. Еще с женщиной в мужских тапочках я по улице не гулял.

– Еще не. И упустил свой единственный шанс. Может, передумаешь?

– Что купить?

– Еды. Главное, побольше.

– То есть одну котлету, лист салата и двадцать пять граммов ржаного хлеба, – понял Измайлов.

– Хлеба не надо, я его с мясом не ем. А салатных листьев можно штуки три.

Полковник резко повернулся и рысью кинулся в ближайшую торговую точку.

Когда он вернулся и выставил продукты на кухонный стол, я с тоской осознала, что напрасно трачу время на готовку. Измученный домашними завтраками и ужинами мужчина дорвался и набрал всего, чего его душа пожелала. Она, прихотливая, соблазнилась корейским салатом из моркови и спаржи, сыром, колбасой, копченой селедкой, замороженными шницелями, батоном, сливочным маслом и апельсиновым соком. А я, дура, ему то французский луковый суп, то гювеч, то фрикасе, то жареную с медом и кинзой индейку, то мясной хлеб…

– Сейчас подкрепимся на славу, – радовался Вик, не замечая моего иссушающего положительные эмоции взгляда. – Правда, я молодец, Поленька?

Я вспомнила, сколько женщин до меня не выдерживали и откровенничали по поводу вкусовых пристрастий своих молодцов – классика. И соврала:

– Правда. Все просто здорово.

Тоже классика, но хоть не поцапались.

Накушавшись всего, полковник жалобно сообщил, что ему как-то нехорошо.

– А тебе, детка? – заботливо спросил он.

Я заявила, что пребываю в довольстве и покое.

– Но ведь рыба была качественной?

– Не пробовала.

– Сыр, колбаса, масло свежие?

– Я их не ела.

– А батон нормальный?

– Не знаю.

– Может, салат слишком острый?

– Я к нему не притрагивалась.

– Значит, шницели не прожарились! – сделал парадоксальный вывод полковник.

– Мне шницели и зеленый чай пошли впрок.

– Да твой желудок гвозди переварит! – возмутился Измайлов.

– Извиняться за него я не намерена. Давай пройдемся по свежему воздуху. Это очень полезно для здоровья.

– Куда? – простонал Вик.

– В Иванову квартиру. На стеллаже Веры Сергеевны в обувной коробке должны быть ключи от нового замка. Если, конечно, хозяин соизволил его врезать. Да, шучу, милый, я сама съезжу, ты полежи.

– Дай хоть какую-нибудь таблетку, Поленька. Одну я тебя не отпущу.

Это был неброский, но настоящий героизм. Я вознаградила полковника каким-то немецким средством от последствий обжорства. Настасья, лучшая подруга, хирург по профессии, составляет мою домашнюю аптечку на все случаи жизни, в том числе собственной и полковничьей. Как-то пыталась «Виагру» туда сунуть, но я гордо отказалась от имени Вика. Настасья угомонилась только тогда, когда я и от своего имени тоже отказалась. Минут через десять Измайлов раздышался, встал, сурово посоветовал мне надеть дамскую обувь, пока он подгонит машину, и мечтательно произнес:

– Вернемся, водки выпью. С селедочкой.

Я поставила баночку с лекарством в центр стола, постучала по ней пальцем и двинулась переодеваться.

Дорогой я рассказала ему все об Аде Леонидовне. Дама полковника не впечатлила:

– Обыкновенная стерва, – сказал он. – Да еще басит. Это на любителя оперы.

Я охотно согласилась. И смело предположила, что соседям нам с «майором Ивановым» вместе показываться не стоит. Измайлов насупился и отомстил – битых полчаса инструктировал меня на предмет таких кошмаров, что ноги стали ватными, и пользоваться ими расхотелось. Наконец, затормозил. Велел включить сотовый, взял свой, набрал мой номер и обязал с ним постоянно разговаривать. Я рассказывала ему не совсем приличные анекдоты, поднимаясь по лестнице, подпрыгивая возле стеллажа, доставая ключи, отпирая врезанные все-таки Иваном замки.

– В квартиру не суйся, – приказал Вик.

Вот, если бы он вежливо попросил, я могла бы не отказать. А так начала новый анекдот и сунулась. На балконе одиноко высился «солдатик», в комнате после набега криминалистов было грязно. Что-то я вменила себе в обязанность тут сделать еще в первый день, когда после ухода хозяина закончила уборку. Побродив по оскверненному убийством дому, но так ничего и не вспомнив, я спустилась к машине. Вик нервно курил.

– Почему не рекомендовал заходить в снятое помещение? – полюбопытствовала я. – Подозревал, что Иван приволок туда еще пару коробок с трупами?

– Зря шутишь, Поленька. И очень жаль, что игнорируешь мои рекомендации, – завелся вместе с мотором Измайлов. – По результатам экспертизы в щелях паркета в комнате обнаружена свежая человеческая кровь. Кровопускание произвели около недели тому назад. Лужа на полу была большая.

– Да, там возле шкафа пятно, – удивленно подтвердила я. – Погоди, Вик, а разве сворачивание шеи процедура кровопролитная? В фильмах, вроде, такие жертвы кетчупом не вымазывают.

– Серебров не пролил ни капли.

– Но тогда… Даже не знаю… Скольких же там порешили?

– Я говорил, не переступай порог этой мясной лавки! – взревел полковник и на предельно допустимой скорости рванул к водке, остаткам копченой сельди и таблеткам.

Предлагал и мне. Я благоразумно отказалась и ушла к себе переводить. Через два часа бодрый Виктор Николаевич поднялся на этаж, чтобы похвастаться здоровьем.

– Надо было сразу с водочкой, – проинформировал он.

Чтобы закончить перевод к семи тридцати утра, мне пришлось проклясть будильник в четыре.

Глава пятая

1

Магазин Ады Леонидовны Градовой располагался в центре, в запруженном припаркованными иномарками переулке. Вероятно, образующие его отреставрированные и надстроенные старые дома таили в себе множество дорогих офисов. Чтобы устроиться в этом месте, чета Градовых явно не постояла за ценой. Тем большей загадкой казалась экономия на водителе и личном помощнике для Ады Леонидовны.

Мы с Ириной стоически выслушали Лешин пересказ пересказанного его приятелем рассказа другого приятеля о турецких гостиницах. Растроганный вниманием шофер выскочил из машины, распахнул заднюю дверцу и подал руку сначала мне, потом Серебровой:

– Удачных покупок, дамы.

– До покупок еще доковылять надо. Раньше всегда можно было втиснуться в щель поближе к магазину. А теперь заплати за парковку и чеши пешком. Лена, давай его отпустим и вернемся обратно на такси, я повторения не выдержу, – тихо предложила Ирина, когда мы отошли на несколько метров.

– Мы с тобой Леше не указ. Градов все равно прикажет ему ждать.

– Мучитель, – вздохнула вдова, и непонятно было, к владельцу или шоферу «Реванша» это относилось.

– Магазин принадлежит Аде Леонидовне или Владимиру Петровичу? – спросила я.

– Аде. Пока не наигралась в бизнес-леди. Она еще прочтет тебе десяток лекций о том, что женщина не должна зависеть от денег мужа.

Я вздрогнула. Меня уже истерзали парой сотен подобных выступлений. И это притом, что с открытого на мое имя счета, который регулярно и щедро пополняет бывший супруг, я не взяла ни копейки. На сына трачу много, но для этого есть другой счет. Самое забавное, что бесконечно перемалывают тему финансовой самостоятельности женщины, открывшие свои заведения на полученные отнюдь не собственноручной торговлей с лотков средства. Видно есть такое заболевание – мания открещиваться от благодетелей.

– Лен, а после душа действительно легче, – призналась Ирина, не дождавшись, когда я выйду из ступора, вызванного обрисованными ею перспективами.

– Наверное, скорбь испаряется через открытые поры кожи, как шлаки, – прошептала я.

– Что? Что? Прости, не разобрала.

– Обмен веществ активизируется, все реакции быстрее протекают. Живее, я бы сказала. Древние знали, что в здоровом теле здоровый дух. Христианство тело умалило. И с тех пор человеческие организмы как-то сами с душами друг к другу притираются. В итоге и то, и другое в загоне. Я не про тебя, разумеется, так, вообще.

– Лена, я все понимаю, – серьезно и чуть торжественно сказала Ирина. – Ты пытаешься меня отвлечь «общими рассуждениями». Я постараюсь отзываться, потому что это тоже своего рода душ. Но, если опять замкнусь, не обижайся. Ладно?

– Бог с тобой, какие обиды.

Мы приближались к дверям магазина. Почему-то мне в него не хотелось. Я на ходу открыла сумку.

– Сигареты есть? – опередила меня Сереброва.

– Ищу. А разве ты куришь?

– Нет. Но, если ты решишь подымить, с удовольствием подожду.

Мы протянули минуты четыре, не тяготясь молчанием, рассматривая переулок и изредка поглядывая друг на друга.

Три часа назад Ирина Сереброва выглядела гораздо хуже.

– Не могу загнать себя в ванну, – беспомощно сказала она мне. – Я бы пролежала в кровати до вечера. А завтра начну жить, обещаю.

– Тебе все равно придется ехать в магазин. Перед тем ты неизбежно снимешь пижаму, потом оденешься. В промежутке встань под душ.

– Не поеду я никуда.

– Тогда нас посетит госпожа Градова, чтобы подавить своей мощной энергетикой.

– Не откроем. Пусть давит, кого хочет, на лестнице.

– Дверь выломает.

– Вероятнее всего. Лен, тебя уволят, если я не буду, что там она вчера перечислила, одета, причесана, кремом смазана?

– Не знаю. Но не исключаю.

– Я попробую, – тихо сказала Ирина. – Коле не понравилось бы, что из-за нас с ним человек лишился работы. Она ведь тебе нужна?

– Нужна, но «Реванш» не единственная фирма в Москве.

– И Коля так говорил, когда уставал.

– Ирина, если тебе совсем плохо, зарывайся в постель. Я серьезно, пусть увольняют.

Я осознавала, что Серебровой полезно окатиться водой и выбраться из дома. Мне хотелось подольше отираться в «Реванше» – вдруг да что-нибудь подгляжу или подслушаю и помогу Измайлову и его ребятам раскрыть убийство коммерческого директора. Но, чтобы тормошить Ирину, имеющую вдовье право лежать и реветь сутками, нужна была такая жестокость, какой я не обладала. Большинство людей считает, что точно знает, «как надо». А я само слово ненавижу. Во-первых, стоит задуматься, кому и зачем, и сразу выясняется, что самому произносящему это «надо» для его же удобства или выгоды. Да, иногда и тому, кого увещевают, не во вред. Но не всегда. Во-вторых, когда четырьмя одинаковыми, поставленными в одной последовательности буквами передают противоположные смыслы, во мне начинает ерзать недоверие. Ведь «надо» – это и нужда, потребность, и обязанность, долг. Нет, я и попрошу, если прижмет, и сделаю через не хочу и не могу, если другой попросит. Но близкие знают, что говорить мне лучше о необходимости, а не о надобности. Так и живем.

Ирина Сереброва оказалась добрым человеком. Она плелась в ванную комнату, как на второй допрос с пристрастием, когда не столько знаешь, что будет, сколько с ужасом воображаешь, что может быть. Она включила воду и расплакалась. Она сушила и укладывала волосы феном и кривилась, будто выдирала их пучками. И гирей висела на моем плече в лифте. Однако улица снова ее преобразила. Я подумала, что силы, даруемые землей и воздухом, вовсе не сказочные. Как психолог-дилетант, учитывая эксперименты Ирины с расстановкой мебели и изменение образа за пределами квартиры, я могла бы предположить, что дома ей не по себе. Но давно убедилась, только изобразишь из себя психолога, как сразу перестаешь понимать людей вообще. Интуиция пропадает. И почему-то вспоминается призыв: «Врачу, исцелися сам». Поэтому я запретила себе размышлять о странностях и несоответствиях, которые и делают нас разными людьми.

И вот мы с Ириной стояли возле зеркального входа в магазин дамской одежды. Мой окурок точно спланировал в урну. Сереброва проводила его грустным взглядом. Пора было заходить.

– А все началось с платьев моей прабабушки, – напряженно усмехнулась Ирина.

– Каким образом? Ты – совладелица? – оживилась я, панически соображая, что, если еще и у жен Градова и Сереброва общий бизнес, то убийство Николая Николаевича раскрыто не будет. Сложные финансовые взаимоотношения изобильно поставляют сыщикам тех, кто хотел и мог. И этот «стог» надежно прячет единственную «иголку».

– Нет. Лена, дома поговорим. Я успокоилась и хочу поскорее решить проблему траура. А то сейчас сбегу отсюда и не вернусь.

– Могу я попасть внутрь? – раздался за нашими спинами сердитый и высокомерный женский голос.

Я попыталась сделать шаг в сторону, но в Ирине Серебровой вдруг сработал какой-то рефлекс. Одной рукой она толкнула дверь, другой поймала меня за локоть и, не оборачиваясь, процедила сквозь зубы:

– Только после нас.

«Ах, ты и так умеешь с людьми обходиться», – подумала я. Но, вспомнив ее вчерашнюю издевку над возрастом Ады Леонидовны, которая опередила нас в появлении на свет лет на десять, не более, и не по своей воле, забыла открыть рот от изумления. Краем глаза я заметила, что роскошная покупательница, стремившаяся прорваться за тысяча первым то ли платьем, то ли ощущением, восприняла реплику просто одетой Ирины, как должное. На ее ухоженном до неузнаваемости школьными подружками лице не возникло ни гримаски неудовольствия, ни гримасы возмущения. И я еще раз констатировала факт – Сереброва умеет. Значит, училась и преуспела.

В просторном безлюдном зале, где белое с неопределяемым нежным оттенком покрытие стен будто впитывало в себя излишки света хрустальных люстр, мы сразу увидели Аду Леонидовну Градову. Она что-то резко выговаривала продавщице, бывшей в тот момент олицетворением потливой трусости. Вероятно, хозяйка вышла, чтобы сказать девушке пару – тройку искренних фраз, будучи не в силах дождаться, пока секретарь вызовет ту в кабинет. Заметив шевеление у входа, Градова отослала провинившуюся работницу брезгливым движением кисти левой руки, а правой поманила к себе нас с Ириной. Минуту назад у двери магазина Сереброва проделала нечто похожее. Два жеста одновременно производили сильное впечатление. «Не потренироваться ли тебе перед зеркалом? Будешь сразу и Юрьеву неодобрение выражать, и Балкова приветствовать. А Измайлову какой-нибудь другой частью тела кивнешь-вильнешь. Вот зрелище получится», – подумала я. И быстро взглянула на Сереброву – начнет обесцвечиваться в этом помещении или нет. Но она приберегала метаморфозы для собственного дома. А тут, в нескольких метрах от хозяйки, зеленое око вдовы блеснуло чем-то очень похожим на ненависть, и она буквально засветилась изнутри. «Ого, – не угомонился мой внутренний голос, – наконец-то я столкнулась с живым человеком. А то уже стала забывать, что чувство бывает регулятором внешней яркости. Лучшее из того, что встречалось мне в последнее время, еле-еле выражало стандартные эмоции примитивным матом».

Мы приблизились к задумчиво и недобро рассматривавшей нас Градовой на опасное расстояние.

– Добрались, птички-невелички? – спросила она.

Успев отвыкнуть от ее густого низкого тембра, я вздрогнула.

– А тебе как кажется? – откликнулась вопросом на вопрос Ирина.

– Мне кажется, не совсем. Вид у обеих отсутствующий.

Я опомнилась. Елене Емельяновой не рекомендовалось смотреть на начальство, как на пустое место, и произносить про себя монологи. Мне удалось подать голос:

– Добрый день, Ада Леонидовна.

Паузы, в течение которой от всех, кроме подчиненных, ожидают восхищения дизайном, не случилось.

– Елена Олеговна, побродите здесь, оцените модели, через пару дней мы с вами побеседуем о делах, – приказным тоном бросила Градова. И повернулась к Серебровой: – Идем, дорогая, я уже все приготовила.

– Пошли, только быстро, – процедила Ирина.

– Ты куда-то торопишься?

– Домой плакать. Или ты предпочтешь, чтобы я впала в истерику посреди зала?

– Сейчас я объясню тебе, чего хочу, если ты до сих пор не поняла, – угрожающе пророкотала Ада Леонидовна и поволокла жертву к двери с табличкой «Служебные помещения».

Я огляделась. Вошедшая за нами дама терзала двух продавщиц невыполнимым заказом – увеличить брюки понравившегося ей костюма на один размер и уменьшить пиджак на два. Девушка, которой недавно досталось от хозяйки, едва сдерживала слезы. Вероятно то, что в торговых точках всегда право, отнесло это на счет своей изощренной требовательности и старалось вовсю.

Градова явно отдала соответствующие распоряжения: ко мне никто не приближался в консультантском раже. Хотя, когда возле вешалок с модными тряпками или разнаряженных манекенов останавливалась покупательница, перед ней мгновенно возникало улыбчивое создание в приятной униформе – клетчатые юбка и жилетик, однотонные блузка и галстук. Такого рода прикиды обычно бывают одинакового цвета, но не чуравшаяся творчества Ада Леонидовна облачила сотрудниц в костюмы зеленого, синего, красного, желтого и коричневого приглушенных тонов. Я так и не решила, дурновкусие это или оригинальность. Одно могу сказать точно, обувь и макияж каждой девочки соответствовали спецодежде. Наверное, Ада Леонидовна Градова была все-таки обладающей врожденным вкусом сумасшедшей.

Разобравшись с личностью владелицы, я занялась оценкой товара. Вещи были собраны по принципу не чрезмерно строгой, но очевидной элегантности. Сшиты из хороших материалов. На бирках значилось, что они из свежих коллекций «весна – лето», но фамилии модельеров ничего мне не говорили. Градова еще и развивала чьи-то дизайнерские дарования. Ее продавщицы наверняка знали, чьи, и обязаны были достойно рекламировать создателей этого неброского шика, потому что цены зашкаливали. Словом, магазином не выпендривались перед обеспеченными людьми, но создавали условия и умело провоцировали на выпендреж их. «И с мозгами у Ады Леонидовны все в порядке, – вынуждена была признать я. – А интересная работенка попалась Елене Емельяновой. Усилий на добывание ее не жалко, они стоили того, чтобы познакомиться с четой Градовых. С точки зрения бизнеса все банально. Но люди своеобразные».

Тут мне пришлось спрятаться за какой-то лиловый балахон, узрев, как к кассе подошла моя приятельница по имени Лера – неглупая, богатая, озабоченная поисками мужчины своей мечты. Она давно нашла бы его, да вот незадача, мечта ее постоянно трансформировалась образами встречных-поперечных джентльменов и только что хлебнувших популярности актеров мирового кинематографа. Я приготовилась отступать в примерочную, если Лера двинется в сторону одежды. Но она молча положила на прилавок не карточку, а деньги, которые почему-то извлекла из кармана джинсов, будто заранее отсчитала некую сумму. По нынешним временам выглядело странно. Лера получила небольшой бумажный пакет, кивнула и покинула магазин. Кассирша убрала плату, не дотронувшись до кассы. Не скажу, будто была заинтригована. Наркотики так не продают, а все остальное – заморочки торгашей. Чем-то развлекала и приманивала дам, которых мысль, на что бы еще потратиться, донимает сильнее, чем кожный зуд, одаренная Ада Леонидовна Градова. Минут через десять номер открыто повторился с другой бессловесной потребительницей. Она была старше Леры и роскошнее обликом, но наличные тоже сжимала в кулаке. Я сообразила, что достоинство купюр являлось паролем. Женщины лечили хандру пресыщенности в меру своей испорченности.

Я не успела пофантазировать, какими сувенирами торговала «мимо кассы» Ада Леонидовна. Она появилась вместе с бледной Серебровой, отягощенной двумя фирменными пакетами магазина и классической шляпной картонкой. Ирина не отдала их мне, не сунула, но, поравнявшись, безвольно разжала пальцы. И, не подхвати я ношу, она оказалась бы на полу.