Текст книги "И приходит ночь"

9

Хотя с их последней встречи прошли годы, она не смогла бы его с кем-то спутать. Это был он. Это Хэл. Хэл, которого считали пропавшим.

Но вот он, в этом поместье, лежит на кровати с балдахином. Рен резко встала, и скрип стула разбудил его. Со стоном он открыл глаза. Разум Рен помутнел от ужаса, стал такого же черного цвета, как глаза Кавендиша. Она уставилась на его грудь, стараясь не смотреть в глаза. Даже одной секунды, одного взгляда будет достаточно, чтобы ее сердце остановилось.

Нет-нет-нет. Это невозможно. Почему здесь оказался именно он?

Он – Жнец Весрии. Он – чудовище, он выше таких смертных вещей, как болезнь. Но все же он томится здесь, как любое существо из плоти и крови, страдающее лихорадкой. Заметив, как он дрожит, ей стало почти жалко его.

Когда страх превратился в ярость, в голову Рен без спроса проскользнула мысль: «Убей его».

Чернила уже высохли на контракте, который требовал, чтобы она исцелила его, рискуя всем, что старалась сохранить. На руках этого человека было слишком много крови, ее уже невозможно смыть. Убить его было бы так просто, так правильно. Она могла бы прямо сейчас перерезать ему сонную артерию и не задумываться о пустяковых последствиях разрыва контракта.

Рен никогда раньше не убивала. Ее клятва целителя запрещала это. Но она наблюдала, как ее друзья делали это снова и снова с грацией и безжалостностью волка, сворачивающего шею кролику. Избавление от Кавендиша стало бы актом милосердия, было так же свято, как исцеление. Погибнуть от рук врага было более почетно, чем умереть от лихорадки, как дикая собака.

Серебряная магия осветила ее ладони. Каждый незаслуженный вздох Хэла был хриплым.

Раз Уна хотела, чтобы она была безжалостной, она оправдает ее ожидания.

На противоположной стене Рен заметила свое отражение в старом зеркале, покрытом темными пятнами, похожими на плесень. Со взъерошенными волосами и ввалившимися глазами она выглядела изможденной, отчаявшейся и испуганной. Она была совсем не похожа на саму себя.

Что она делала? Она была целителем, и кроме того…

Вернулось смутное воспоминание о встрече с Изабель. «Его жизнь принадлежит мне». Гнев Рен медленно остыл и уступил место осознанию. Она не могла убить Хэла, потому что королева хотела видеть его живым.

Рен ненавидела себя за внезапный прилив облегчения. Она ненавидела себя за то, что у нее не хватило сил осуществить задуманное. Возможность, которую ей предоставил Хэл, была почти идеальной. Королева никогда ничего так не хотела, как завладеть человеком, который переломил ход войны и запятнал ее правление.

Что, если Рен станет тем, кто приведет его к ней? Она уже воображала эту картину. Восхитительный разъяренный шок на лице тети, когда она разыграет свое драматическое возвращение. Переход к неохотному уважению. Все, за чем она сюда пришла – искупление, доказательство своего мастерства, повторное разрешение на расследование, – у нее будет это и даже больше. Ей не нужно тратить здесь время, подлизываясь к какому-то нерешительному дворянину, пока не утихнет буря. Все, что ей нужно сделать, – вызвать экипаж, чтобы вернуться домой, и вылечить Хэла от этой болезни, чтобы он не умер. С жутким решительным спокойствием Рен откинулась на спинку кресла у кровати. Ее колеблющаяся тень упала на Кавендиша.

Он искал ее глаза, и она испуганно вздохнула и отвела взгляд. Искоса она заметила, как Хэл смотрел на нее – с такой мольбой, что это нервировало. Он сказал что-то по-весриански, чего она не смогла понять, так тихо и хрипло, как будто он не говорил неделями. Пределы собственных знаний расстраивали ее.

– Что ты сказал? – Она тщательно, обдуманно выговаривала каждое слово.

Уголок его губ изогнулся в легкой улыбке. С легкостью переключившись на другой язык, он пробормотал с акцентом, но на идеальном данийском.

– Я знаю тебя.

Конечно, он не мог запомнить ее после того единственного раза, когда она наблюдала за ним на передовой. Возможно, он видел ее портрет раньше, но учитывая, что она была исключена из линии наследования, она сомневалась, что у него были причины помнить ее имя и лицо. Рен знала, что не стоит потешаться над людьми, находящимися в муках заблуждения, но ее любопытство победило.

– Ты уверен?

– Ты здесь, чтобы закончить все это.

Разочарование захлестнуло Рен. Конечно, он не узнал ее. Он бредил, он посмотрел на нее и увидел Старуху.

– Нет. – Она осторожно убрала волосы с его лба, удивляясь нежности своего жеста. Это было странно красиво – даже прилипшая к его лицу от пота прядь. Черная и блестящая, как воронье перо. Под кончиками ее пальцев его кожа горела опасным огнем. – Ты не отделаешься так просто.

Выражение его лица напоминало погасшую свечу, совершенно побежденное. Неужели он действительно так хотел умереть?

Его взгляд становился все более расфокусированным, тяжелым, пока она наблюдала, как он борется за ясность мысли. Рен подождала, пока его дыхание выровнялось и он погрузился в неглубокий сон. Она почувствовала облегчение, когда поняла, что ей больше не придется с ним разговаривать. В глубине души она понимала, что не хочет снова видеть блеск его глаз в темноте.

Говорили, что его сила была нечестивой, неестественной – что он был не смертным, а богом Весрии, обретшим плоть. Рен не верила в это. Не важно, насколько устрашающим он был, все объяснялось магией. Сложной, но объяснимой магией. Однако разумное обоснование почти не помогло успокоить сводящий желудок. Хэл выглядел вполне по-человечески, но если она вскроет его, то что найдет в его грудной клетке? Бьющееся сердце или что-то горящее, черное как уголь?

– Ты спишь?

К счастью, он не шевельнулся и не ответил.

Это будет нормально. Даже привычно. Он просто пациент. Сначала она проверит его жизненные показатели. Затем перейдет к диагностическому исследованию. Сделав глубокий вдох, Рен расстегнула его ночную рубашку от ключицы до грудины, будто сделала хирургический разрез. Как только она осмотрела его полуобнаженное тело, то почувствовала себя бестелесной и почти впала в истерику.

«Богиня небесная, я раздеваю Хэла Кавендиша». Ее глаза наполнились слезами от абсурда, в который превратилась ее жизнь за последние двадцать четыре часа.

Она положила руки на его грудь, согретую лихорадочным жаром. Когда Рен влила магию в его тело, она закрыла глаза и прочитала слабые образы своей энергии, распространяющейся по его телу. «Желудочная аритмия, гипотония». Она еле слышно произносила слова, погрузившись в шепот своей магии.

Затем пальцы, холодные и крепкие, как стальные браслеты, впились в ее запястья. Она не смогла сдержать вскрика – в равной степени испуганного и болезненного. Что это?

Затем она поняла. Конечно же, это магия в его организме. Хотя «целители» и существовали в Весрии, они в основном были наемными убийцами, обученными уничтожать свои цели изнутри.

Рен попыталась вырваться из его хватки.

– Полегче!

Даже в таком состоянии, хрупком и увядающем, Хэл был силен. «Достаточно силен, чтобы убить меня». Но при тактильном контакте ее магия была таким же смертоносным оружием, как и его глаза. Серебряный свет Исцеляющего Прикосновения дико мерцал между ними, становясь белым как кость.

– Если ты не отпустишь меня, я перережу все сухожилия на твоей руке раньше, чем ты моргнешь. Хорошо подумай…

Прежде чем она закончила угрозу, он дернул ее вперед.

Он двигался так быстро, что она не успевала заметить его движений, не могла среагировать. Он снова дернул ее, из-за чего Рен потеряла равновесие. В следующий момент ее грубо прижали лицом к матрасу. Ее зубы клацнули друг о друга, удар эхом отдался в черепе.

Когда Хэл навалился на нее всем весом, он заломил руки ей за спину и втиснул колено в промежуток между лопатками. Из-за своих коротких испуганных вздохов она ничего не могла расслышать. Как она могла быть такой глупой? У нее было преимущество, но Хэла обучали бою с детства.

Если бы он потянул, то вывихнул бы ей оба плеча.

– Рен Сазерленд. – Он произнес ее имя так спокойно и равнодушно, что ей показалось, будто под кожей поселился зимний холод. Дрожь пробежала по заломленным рукам. Хотя его голос огрубел от молчания и болезни, он все еще был низким и глубоким, как у деревянных духовых инструментов. – Похоже, я знаю тебя.

– Отпусти меня!

Она сопротивлялась, но в итоге он только сильнее уперся коленом ей в спину. Ее вращательная манжета плеча затрещала в знак протеста, отчаянно пытаясь удержать кость на месте. Если Рен не прикоснется к нему, ее магия бесполезна. Она бесполезна. Говорили, что смерть от рук Кавендиша наступает быстро и бесшумно, как от инъекции барбитурата. Вот только он, похоже, намеревался насладиться действом. Сколько боли она вынесет, прежде чем осмелится посмотреть ему в глаза?

Звук хрипа прорвался сквозь пелену страха. Дыхание Хэла стало затрудненным, прерывистым, пока резкий кашель не согнул его пополам. Внезапно хватка ослабла.

В этот раз Рен не колебалась. Она схватила его за ногу – первое, что попалось под руку, – и разрезала мышцы, как ткань. Ее предательское сердце дрогнуло, когда он подавил стон боли. Он скатился с нее, и Рен соскочила с кровати, подняв руки и сверкая магией.

– Не двигайся! – Звук собственного голоса удивил ее саму. Такой разъяренный и резкий, он не мог исходить от нее. – Или я…

– Подожди! – Его грудь вздымалась с каждым жалким вздохом. Рен увидела, как из уголков его рта сочится кровь. Хэл медленно стер ее рукавом. Видеть его таким смиренным и таким… пристыженным… это было слишком откровенно. – Пожалуйста.

– Пожалуйста? – огрызнулась она. – Теперь мы вспомнили о манерах?

– Я поступил слишком опрометчиво. Живым я принесу тебе больше пользы.

Живым? Неудивительно, что он так нервничал. Он решил, что она пришла убить его. Это было так нелепо, что она чуть не рассмеялась. Рен посвятила работе всю жизнь. Не важно, как сильно она ненавидела Хэла, ее обязанностью как солдата и целителя было вылечить его. О, какое у него будет лицо, когда она скажет ему, что пришла спасти. Впрочем, если он так стремится заключить с ней сделку, то, должно быть, он в отчаянии. Хэл хотел жить, и в мире существовало немного вещей, которые люди готовы променять на свою жизнь. Если это означает заставить Жнеца Весрии быть ей должной, она схитрит.

Она заставит его умолять о помощи.

– Думаешь, я здесь, чтобы убить тебя? – с недоверием спросила она. – Я медик, а не наемник. Разве ты не знаешь, что в Дану целители приносят обет ненасилия?

Уголки его губ приподнялись в замешательстве.

– Значит, ты?..

– Осматривала тебя. – Серебряный узор ее активированной фолы исчез, когда она скрестила руки на груди.

– Почему ты здесь?

– Могу задать тебе тот же вопрос.

Он не ответил. Они уставились друг на друга через всю комнату, но решимость Рен улетучилась, когда она увидела, как он дрожит в лихорадке. Жар окрасил его кожу и затуманил взгляд, простыни были забрызганы кровью. И все же он по-прежнему держался так, словно мог нанести удар в любой момент, настороженный и напряженный.

Вздохнув, Рен сломалась первая.

– Лоури нанял меня вылечить пациента. Представь мое удивление, когда я увидела тебя. Я подумывала уйти, но не смогла не посмотреть, как низко ты пал. – Когда он ничего не ответил, она продолжила давить. – Какой позор, правда. Герой войны умрет вот так. Эта болезнь прикончит тебя через несколько дней.

Если ее слова и напугали его, он никак этого не показал.

Рен скопировала его отсутствующее выражение лица. Пока Хэл верил, что она может уйти, она побеждала. Она пожала плечами и повернулась к двери.

– Прощай, Кавендиш.

– Подожди.

Рен позволила себе самодовольно ухмыльнуться, прежде чем собраться и оглянуться на него.

– Что?

– У меня есть информация о ваших пропавших солдатах.

Этого она не ожидала.

Воздух стремительно покинул ее легкие.

– Откуда ты можешь знать об этом?

Он задумался.

– Я занимался расследованием.

– Весрия ответственна за это.

– Неправда. Но у меня есть зацепка.

В сознании вспыхнули слова Уны: «Несмотря на то что это выглядит бессмысленным, королева верит, что Весрия ответственна за это. Все не может быть так просто».

Воздух сгустился, как азот, и стал слишком тяжелым, чтобы дышать. Если Хэл говорил правду, то их народы действительно приближались к совершенно бессмысленной войне, которую Дану не переживет. И все же он был здесь, впустую растрачивая информацию, которая могла бы спасти их всех.

– У нас тоже есть зацепка, – отрезала она. – Мальчик, обладающий магией и наблюдающий за патрульными. Если он был не вашим агентом, тогда чьим?

Его единственным ответом было безучастное молчание. Рен рассердилась.

– Отлично, – прошипела она сквозь стиснутые зубы. – Почему ваше правительство сообщило о твоем исчезновении? Лоури знает, кто ты?

С невозмутимым спокойствием он наконец ответил:

– Если ты предложишь мне что-нибудь взамен, я отвечу на твои вопросы.

Рен хотела закричать от отчаяния, ей пришлось сжать руки в кулаки, чтобы не встряхнуть его. «Ты хочешь найти их? Неужели еще одна война ничего не значит для тебя? Разве ты не просыпаешься от ночных кошмаров? Ты когда-нибудь вообще о ком-либо заботился?»

Какое бы облегчение ни принесла вспышка гнева, делу она бы не помогла. Рен призвала себя успокоиться. Если он предоставит ей информацию, значит, надежда еще не будет потеряна. Получив новую зацепку, она могла бы снова продолжить расследование. Она все еще могла предотвратить войну. Она все еще могла добиться справедливости для Байерса – и, возможно, найти его живым.

Рен запустила пальцы в волосы. Они расплелись во время их потасовки и свисали спутанными волнами. Завязывая их обратно, она представила, как говорит со всей властностью и снисходительностью Уны.

– Ладно, Кавендиш. Я слушаю. Какова твоя цена?

– Я хочу, чтобы ты излечила меня от этой болезни.

В точности как она и предугадала. Надеясь, что ее голос прозвучит оскорбленно, Рен сказала:

– Ты понимаешь, что просишь меня совершить государственную измену?

– Да. – Хэл выглядел измученным, опущенные плечи свидетельствовали о поражении. Кровь запеклась на губах, темно-красная и яркая на фоне болезненной бледности.

– Откуда мне знать, что ты не врешь?

– Клянусь честью…

– Честью? Какой честью?

Отчаяние сквозило в его голосе.

– Клянусь перед твоей Богиней. Пожалуйста, обдумай это.

Его клятва поразила ее. Он уже говорил «пожалуйста», но в этот раз его слова прозвучали по-другому. Это было так искренне, так уязвленно, что что-то хищное вырвалось из нее на свободу и туго свернулось в животе, как гадюка. Рен облизнула губы.

– Ты правда ответишь на все мои вопросы?

– Да. На любые.

«На любые». Воины вроде него никогда не расколются во время допроса, но вот он здесь, предлагает себя. Измена или нет, только дурак упустит такую возможность.

– Не питай больших надежд. Пока я не узнаю, что это за болезнь, я не могу что-либо обещать тебе.

– Твоих попыток будет достаточно. – В его голосе прозвучало облегчение. Через мгновение Хэл добавил: – Хотя, если ты позволишь мне еще одну просьбу, не могла бы ты также исправить то, что сделала ранее?

– Почему я должна это делать? – Он заслужил это. Рен не была уверена, насколько сильно повредила внутренние органы, но даже растянутому подколенному сухожилию потребовались бы недели, чтобы зажить самостоятельно. – Это единственная гарантия, что ты снова не нападешь меня.

– Я не трону тебя. – Усталость в его голосе каким-то образом убедила ее.

– Ладно. Для начала я обещаю поставить диагноз твоей болезни и восстановить четырехглавую мышцу бедра. После этого мы еще раз все обсудим. Что-нибудь еще?

– На этом все.

– Тогда договорились. – Всего два слова, и она предала свою страну.

Хотя она действительно намеревалась вылечить его, произнести обещание вслух не осмелилась. Рен ожидала какого-нибудь приступа стыда. Зловещий разрыв грозовых туч. Однако ничего не произошло. Она полагала, что ей следует больше беспокоиться о том, насколько легким становится предательство.

– Только в этот раз не распускай руки, – добавила она.

Рен подошла к Хэлу, словно он был зверем в клетке: крадучись, размеренным шагом. Когда она опустилась на прикроватный стул и остатки адреналина исчезли, стало ясно, как сильно все болит. Она догадалась, что грудные мышцы были перенапряжены, если не разорваны. Пятнистые синяки темно-пурпурного цвета крови Богини уже начали расцветать на опухших запястьях и ползти к локтям.

«Дикарь». Он бы разорвал ее на части, если бы его собственное тело не отключилось. Ненависть, как пламя, горела в груди. Прямо сейчас ей хотелось принять горячую ванну и смыть боль, но сделка есть сделка. Так или иначе, она получит информацию о ее пропавших товарищах. Сначала она должна…

– Прости, – произнес Хэл.

Рен замерла.

– Что?

Краем глаза она заметила, как его взгляд блуждает по ее искалеченным рукам.

– Прости, что причинил тебе боль.

Смех забурлил в животе, и глаза чуть не наполнились слезами от усилий сдержать его. Он извинился? После всего, что он сделал с ее людьми, он решил извиниться за это? Он, должно быть, издевается над ней.

– Почему?

– Я не вижу необходимости в бессмысленном насилии или вражде с теми, кто мне помогает.

– Ты не видишь необходимости в бессмысленном насилии, – медленно повторила она. С каждым словом ее ненависть разгоралась все сильнее. – В это ты верил, когда убивал людей в битве на реке Мури?

Хэл выглядел почти удивленным.

– Я видела тебя в тот день. – Рен так крепко вцепилась пальцами в юбку, что они задрожали. – Я стояла в десяти футах от тебя, когда ты сразил моих товарищей, даже не пошевелив пальцем. Или ты уже забыл?

– Нет. – Он нахмурился и зажмурился. Если бы не жуткий отстраненный тон его голоса, она могла бы подумать, что он раскаялся. – Я помню.

– О, неужели? Тогда что же изменилось в тебе за последние четыре года? Все говорят, что люди не меняются.

– Возможно, это так. – Хэл говорил тихо, но каждое слово было холодным и твердым, как сталь. От этого волосы у Рен на затылке встали дыбом. – Как бы там ни было, я все еще прошу прощения.

– Я не прощаю тебя. Слова ничего не исправят.

Что-то промелькнуло на его лице, как рябь на спокойной воде. Она готовилась к его аргументам – жаждала их. Однако Кавендиш продолжал раздражающе молчать.

Конечно же, она права. Люди не меняются. Чудовище однажды – чудовище навсегда.

Рен заставила себя не обращать на него внимания, закатывая его штанину выше колена. Хоть в чем-то он походил на нее. Синяки расползались по бедру, как гниль, с отвратительными черными усиками. Должно быть, ему было ужасно больно, и это доставило ей укол удовлетворения. Когда она положила руку на его кожу, он вздрогнул. Солдаты склонны драматизировать.

– Расслабься, – пробормотала она.

Хэл не расслабился. Но он, по крайней мере, оставался неподвижным, как камень.

Восстановление мышечных волокон и присоединение их к кости заняло лишь несколько минут, и Рен могла поклясться, что все это время он не дышал. Мало кто наслаждался ощущением исцеления: магия распространялась по телу, как холодная дрожь от инъекции.

Однажды на спарринге с Уной Байерс вывихнул лодыжку. Пока Рен лечила его, он выдыхал сигаретный дым, как проклятый дымоход. Несмотря на ее увещевания, он настаивал, что это помогает ему справиться со стрессом.

«Я ненавижу это, я ненавижу это, я ненавижу это, – повторял он, пока она восстанавливала его сухожилие. – Мне кажется, сначала тебе следовало угостить меня ужином».

Рен отодвинула это воспоминание подальше, заперла его далеко за ментальной стеной, которая сдерживала ее горе. Когда последние ушибы Хэла растаяли под ее пальцами, она вздохнула.

– Сейчас я собираюсь провести диагностику. Длительное исцеление может быть неприятным, особенно когда дело касается жизненно важных органов, но я могу дать обезболивающее, если хочешь.

– Нет. – Он произнес это так твердо, что Рен не стала с ним спорить.

Она не могла не вспомнить мальчика со сломанной рукой и то, с какой гордостью он отказался от болеутоляющего. Упрямство Хэла ее вполне устраивало, хотя и раздражало. Она спросила, только соблюдая профессиональную этику, и она не будет чувствовать никаких угрызений совести от того, что этот опыт будет для него ужасным.

– Что ж, ладно.

Рен запустила руки под его рубашку и прижала их к груди. Испарина покрывала его кожу, напряжение сковало тело. Скорее всего, Хэл пытался сдержать дрожь, когда температура тела поднялась. Такой жалкий. Такой гордый.

Когда ее магия проникла в его тело, его губы скривились от неприятного ощущения, но он не дернулся. Магия разливалась по его телу, концентрируясь в областях, нуждающихся во внимании: легких, сердце, глазах.

«Глаза?»

Любопытство победило. Рен сконцентрировала магию в его черепе и направила в зрительный нерв. Фолы в глазах Кавендиша почти полностью выродились. Так мало ее энергии могло протиснуться через гиалоидный канал, что было удивительно, как он вообще мог использовать магию. Или, может быть, он уже не мог.

Рен подавила горький смех. Неудивительно, что он не пытался заставить ее посмотреть ему в глаза. Неудивительно, что он захотел торговаться. Он остался без сил. Травмы от чрезмерного использования магии, подобные этой, не случаются в одночасье. Повторяющееся использование приводило к микротравмам фолы, которая со временем распухала и рвалась, как перетянутое сухожилие. Магия Хэла фактически исчезла – и, вероятно, так было уже некоторое время. Как долго данийцы жили в бессмысленном страхе перед ним? Как долго он лгал своим людям? Без магии похитить его будет намного проще. Если, конечно, ее гипотеза верна.

Понемногу Рен пробиралась глубже в его систему, ее магия цеплялась за больные ткани, которые были похожи на мусор в уверенном течении реки. Перед ней возникли образы: поврежденные и влажные ткани, сильное воспаление, разрушающее капилляры, кровь, собирающаяся в легких. Болезнь была инфекцией, не похожей ни на одну из тех, что она видела раньше. У него не было ни одного из типичных признаков передающейся болезни. Никаких бактерий или вирусов, которые она могла бы обнаружить. Даже клетки, казалось, функционировали нормально – никакой аутоиммунной реакции, никакого рака, никакого гистамина. Ничего, что могло бы объяснить внезапную острую болезнь.

Всю ее жизнь целительство было сравнимо с дыханием. Простым. Естественным. Необходимым. Магия открывала для нее тело человека. Она говорила с ней, направляла ее. Но сейчас… Сейчас это было похоже на проникновение в пустоту. Словно магия отвернулась от нее, оставила ее в одиночестве вглядываться в темноту. Это пугало.

Как могла этиология ускользнуть от нее? Если она не установит диагноз, она не сможет лечить его. Она гордилась своими исследованиями, своей способностью исцелять любую болезнь, любую травму. Ее не могло поставить в тупик что-то столь пустяковое, как болезнь в помещении для прислуги.

– Мне нужно больше времени, чтобы поставить диагноз. А пока я буду лечить симптомы, чтобы ты не упал замертво до того, как станешь мне чем-нибудь полезен.

Это было грубо, но правдиво. Его дыхательная и иммунная системы были такими ослабленными, что он умрет задолго до того, как она сможет вызвать экипаж, чтобы отвезти их обоих в Дану.

– Спасибо.

Рен постаралась не отшатнуться. Она не хотела взваливать на себя бремя его благодарности.

– Не за что.

Склонившись над Кавендишем, она начала исцеление, закупоривая капилляры и успокаивая воспаление в бронхах. Это была долгая, кропотливая работа. Болезнь была агрессивной, а ущерб серьезным. Она боялась, что не сможет стабилизировать его состояние до поездки домой, но ей придется как-то с этим справиться.

Все зависело от его выживания.

Через час Рен прервала связь между ними, и Хэл тяжело вздохнул. В его легких больше не было хрипа, никаких заторов, закупоривающих дыхательные пути. Ее руки покалывало от напряжения, фола стала чувствительной.

– На сегодня все, – заключила она.

Хэл сел. Его рубашка все еще была расстегнута и открывала обзор на бледный треугольник кожи. В расцвете сил он, должно быть, выглядел впечатляюще. На нем почти не было шрамов – ужасающее свидетельство того, что к нему никто не мог прикоснуться. Болезнь частично подорвала его телосложение, но он все еще был в неплохой военной форме.

«Перестань», – остановила Рен себя. Испытывая отвращение к себе за то, что отметила все детали, которые не имели медицинского значения, она отвернулась и начала собирать вещи.

Его испытующий взгляд опалил лицо, как клеймо. Она пыталась не обращать на это внимания, но два желания – «не смотри» и «смотри» – неистово боролись в голове. Первым двигал страх, вторым – любопытство и возмущение. Кавендиш разглядывал ее так открыто, так пристально, что она засомневалась, не может ли он видеть насквозь. Неужели он действительно только что так нагло пялился на нее аж разинув рот? Вероятно, он привык быть грубым, ведь никто не осмеливался бросить ему вызов.

Если бы они только знали, как он их обманывал.

«Я покажу ему, – горько подумала Рен. – Я не боюсь».

Она осмелилась встретиться с ним взглядом, и это было похоже на прыжок с обрыва. Все говорили, что у него черные глаза, но под поверхностью проглядывали цвета индиго и кобальта, прозрачные и темные, как ледниковая вода. Рен ждала, когда ее сердце остановится.

Но этого не произошло.

Ее удовлетворение растаяло, когда она увидела выражение его лица, приоткрытые губы, широко раскрытые глаза. Кавендиш выглядел как человек, впервые увидевший солнечный свет. Голодный. Почти… внушающий благоговейный ужас?

Прежде чем она смогла успокоиться, Хэл пощадил ее и отвел взгляд. Какой бы проблеск эмоций Рен ни видела у него, он исчез.

– Что? – спросил он.

Обвинение, заключенное в одно слово. Словно у нее была власть над ним.

– Это зрительный контакт. Или никому не разрешено смотреть в глаза его высочеству?

– Разрешение не имеет отношения к делу.

Действительно. Вот только никто другой не осмелился бы рискнуть.

– Твоя магия исчезла, – сказала она быстрее, чем смогла обдумать слова. – Не так ли?

Хэл не ответил, но воздух вокруг него потрескивал от напряжения.

– Я так думаю. – Рен приблизилась к нему. Она хотела увидеть его страх. Она хотела увидеть его стыд. Однако он не показал ни того ни другого, хотя теперь в скучающем взгляде горел вызов. – Теперь я понимаю, почему ты исчез, Жнец. В таком положении у тебя нет ни единого шанса выиграть выборы. Ты сбежал, поскольку не хотел, чтобы они поняли, что ты бесполезен. Верно?

Услышав свой титул, Хэл вздрогнул. Его голос, однако, был таким же ровным и холодным, как всегда.

– А что насчет тебя? Ни для кого не секрет, что случилось после смерти твоей матери. Хотя тебе удалось избежать изгнания, ты родилась в позоре и не можешь избавиться от него, как бы отчаянно ни старалась.

– Ты ничего не знаешь обо мне, – выплюнула она.

Рен задрожала от нерациональности своего ответа, но ярость почти лишила ее дара речи. Никто, кроме Изабель, никогда так явно не проворачивал нож в ее величайшей неуверенности. Никто, кроме Изабель, никогда не был так намеренно жесток. Не сказав больше ни слова, она встала и ушла.

Все чувства, которых она избегала, поджидали ее в тени собственной комнаты. Ее молчаливые обвинители: страх, давление, стыд. Они окружали ее до тех пор, пока она не перестала видеть что-либо за дымкой собственной неудачи. Как бы сильно она ни хотела быть лучше, быть сильнее, Хэл добрался до нее.

Она бесформенной кучей сползла на пол и заплакала.