Текст книги "И приходит ночь"

10

В холодном свете утра в происходящем не появилось больше смысла, чем прошлым вечером.

Рен провела бессонные часы, размышляя о том, что произошло и что это значило для нее. Все, чего она добилась, – налитые кровью, опухшие глаза. Она стояла перед зеркалом в ванной, вздыхая над своим измученным отражением. Через тридцать минут у нее была назначена встреча с Лоури, и она не могла прийти к нему в таком виде.

Это был тщательный процесс, великая иллюзия – превратить себя из девушки с красными глазами в квалифицированного медицинского работника. Она умылась холодной водой, посыпала покрытые пятнами щеки тальком и аккуратно заколола волосы. В итоге она была словно рыцарь в доспехах. Ее уверенной улыбки будет достаточно, чтобы убедить Лоури, что все в порядке.

Она все еще выглядела доведенной до отчаяния – выдавала легкая злость в глазах, – но в свете того, как сильно изменилась ее жизнь, Рен начала подозревать, что слабое чувство безысходности стало ее постоянным атрибутом. Она снова включила воду и помыла руки. Горячая вода – вероятно, еще одно чудо электричества – успокоила боль в суставах. Пар поднялся вверх, посеребрив зеркало конденсатом.

Как ей не испытывать отчаяния? Хэл Кавендиш жив и находится здесь, и она совершенно не могла понять, почему Алистер Лоури вызвал ее, чтобы исцелить человека, которого она презирает. Если бы она действовала на эмоциях, все, что потребовалось бы, – это одна перерезанная артерия или нейрон, и Жнеца Весрии не стало бы. Лоури знал это так же точно, как знал, какие напряженные отношения между их странами. Сокрытие от нее личности Хэла не было незначительным упущением – или благоразумным. А значит, единственным логичным объяснением было то, что Лоури считал имя ее пациента не важным. Или он просто не знал, кто он такой.

Нет, даже Лоури не мог быть таким глупым, чтобы принять Жнеца Весрии за обычного мужчину. Впрочем, Кернос веками сохранял нейтралитет, да и само поместье скрывалось далеко в горах Драмлах. Лоури сам признался, что не следил за политикой до этого момента. Тем не менее все еще оставалось слишком много вопросов. Как Хэл попал сюда? И что он планировал, выдавая себя за слугу, в то время как его страна готовилась к войне?

Не то чтобы хоть что-то из этого будет иметь значение, когда через две недели она с Хэлом уедет отсюда. Ранее Рен набросала письмо в местную транспортную компанию, и, когда мальчик-слуга принес ей завтрак, она сунула конверт ему в руку вместе с двумя золотыми монетами. Он вернулся наполовину замерзший два часа спустя с ответом.

Р…

Сегодня из-за погодных условий слишком опасно уезжать, но через две недели мы сможем спуститься с горы. Встретимся ровно в 05:00. Счастливо оставаться.

– Эдвард Коллинз,

Транспортная компания «Алдешот След»

Все, что ей следовало делать до этого момента, – продолжать строить из себя целителя. По вчерашнему осмотру она могла сказать, что состояние Хэла критическое. Она должна вылечить самые опасные симптомы, прежде чем перевести его в другую комнату, не говоря уже о том, чтобы ехать через всю страну в снежную бурю.

«Всего четырнадцать дней, – напомнила она себе. – Ты сможешь сделать все что угодно за эти четырнадцать дней». Даже солгать самому влиятельному человеку в Керносе и вылечить самого разыскиваемого человека в Дану.

Рен вздрогнула от внезапного укола в руках. В раковине плескалась розовая от крови вода. Холодный воздух прошлой ночью высушил ее кожу, и она была так рассеянна, когда мыла руки, что, должно быть, натерла их до крови. Она закрыла кран. Кровь скользкой струйкой стекала с кончика ее пальца, затем с глухим шлепком упала в белую как кость раковину.

Как раз в этот момент чей-то стон – далекий, почти приглушенный – заставил мурашки пробежать по коже. «Что это было?» В звуке слышалась крайняя степень отчаяния.

Поспешно залечив ссадины на руках, Рен выскользнула из туалета в коридор. Из комнат не доносилось ни звука, кроме до боли знакомого тиканья часов. Воздух кипел от возмущения.

«Это место принадлежит живым, и оно больше не ваше», – подумала она.

Нет, она не будет поддаваться панике из-за такой чепухи. Привидений не существует. Она просто слышала стон дома, когда он раскачивался на ветру, а бессонница добила ее и без того расшатанные нервы. И все же не помешало бы осмотреть ее новый дом. Ради научного исследования, конечно же.

В коридоре, где располагались ее комната и комната Хэла, было еще множество дверей. Все, что она пыталась открыть, были заперты, кроме последней. Сначала и эта дверь сопротивлялась, но, когда она надавила на нее всем весом, замок со скрипом поддался, и дверь приоткрылась на дюйм. На мгновение Рен заколебалась, прижав ладонь к лакированному дереву. Она не могла вот так просто вторгнуться в частную жизнь своего работодателя. Но дверь открылась перед ней, словно приглашая войти. Так она и поступила. Холодный сквозняк прошелестел по ее коже, как вздох облегчения.

Пыль кружилась в молочном потоке солнечного света. Он блестел на стеклянных витринах и тусклом металле, заставляя ее моргать, пока глаза не привыкли. Когда темные пятна перед глазами исчезли, Рен обнаружила, что находится в настоящем музее антикварных вещей. На деревянных стендах лежала целая коллекция предметов: клинки с замысловатым рисунком от сварки и элегантными серебряными узлами, пули с выгравированными гильзами. В углу висела старая данийская военная форма эпохи Мариан, почти двухвековой давности, пальто с длинными черными рукавами, на которых серебряной нитью были вышиты фазы Луны. Табличка рядом с ним гласила: «ШИНЕЛЬ ГЕНЕРАЛА АХЕРН, КОТОРУЮ ОНА НОСИЛА, КОГДА ВЕЛА СВОИ ВОЙСКА К ПОБЕДЕ В БИТВЕ ПРИ ГРЕЙНЕ (1663)».

Но самым странным был портрет, висящий на одной из стен, обрамленный окнами. Она подошла к тяжелой, отделанной золотом раме и, прищурившись, посмотрела на знакомое лицо мальчика.

Это был портрет молодого Лоури, одетого в красное шерстяное пальто и задумчиво смотрящего вдаль. Блестящий аксельбант обвился вокруг его плеча, как змея, а рука сжимала рукоять сабли. Несмотря на огонек в его глазах и развевающиеся на ветру темные кудри, он выглядел…

Что ж, он выглядел как солдат.

Зачем ему все эти реликвии? Тщательный подбор экспонатов и обширность коллекции указывали на одержимость, которую сама Рен испытывала только тогда, когда была вовлечена в исследования. Но насколько она знала, он никогда не служил в вооруженных силах Керноса. А даже если и служил, Рен была уверена, что солдат в этой стране было немногим больше, чем исследователей боеприпасов.

– Я вижу, вы нашли мой небольшой музей.

Рен вздрогнула и медленно повернулась на звук мягкого смешка. Лоури стоял в дверном проеме, одетый в жилет из золотой парчи и темно-бордовый галстук. При виде шелка, блестящего на его шее, она вспомнила о своей крови в раковине. Его сверкнувшие в полумраке глаза остановились на ней. Тяжелый взгляд, глаза, лишенные всякого веселья, казалось, могли пронзить ее насквозь.

– Милорд, – заикаясь, сказала Рен. – Я не ожидала увидеть вас здесь.

– Я закончил работу раньше, чем планировал, поэтому пришел за вами, – ответил Лоури. – И вот вы здесь, на кладбище моего детства.

– Прошу, простите мое вторжение. Мне… стыдно, что подобное происходит уже во второй раз.

– Мне не за что вас прощать. – Когда Лоури вышел из темноты коридора, вся его суровость испарилась, как утренний туман. Яркий свет в комнате смягчил черты его лица, придав им уже знакомое спокойствие. – Пытливый ум, пожалуй, самое ценное качество в Керносе. Осмелюсь сказать, вы идеально вписываетесь.

Он пробирался сквозь экспонаты, пока не встал рядом с ней, и Рен была готова поклясться, что он наверняка сможет услышать стук ее сердца. Солнечный свет пробивался сквозь его темные волосы, и он сиял. Неужели она вообразила его раздражение?

Прочистив горло, Рен попыталась найти подходящий способ выразить свое замешательство.

– Вы изучаете историю?

– О нет, я просто любитель.

– Я думала, вы не интересуетесь политикой.

– Политикой – нет. – Лоури скрестил руки за спиной, глядя на свой портрет. – Войной – определенно. По крайней мере, когда я был примерно вашего возраста. Все это казалось мне довольно романтичным.

– Романтичным? – переспросила Рен, не в силах сдержать язвительность в голосе.

Он робко засмеялся, наклонив к ней голову.

– Что ж, мне было шестнадцать. Мне было скучно, и я был полон стремления умереть за что-то большее, чем я сам. Я почти ничего не видел за пределами этих стен, не говоря уже об этих проклятых горах. У меня было все, что я должен был хотеть по мнению родителей. Образование, еда, вино, пышные балы, слуги, которые, казалось, говорили только: «Да, милорд». Отец держал меня взаперти, пока вы все были заняты тем, что убивали друг друга. Я был в печали.

– Но… все любят вас, милорд. Как вы могли быть несчастны?

– Я всех веселил, – поправил он, – но никто не уважал меня. Я мечтал завоевать признание – восхищение – как военный человек. Так что, я полагаю, страдание действительно казалось романтичным для юного глупца, каким я, собственно, и был.

Рен не могла посочувствовать ему, лорду, скучающему из-за своей слишком очаровательной жизни и жаждущему восхищения, цену которого он никогда не поймет.

– Так, значит, вы… собирали вещи?

– Верно. – Когда он повернулся к дьявольски острому кинжалу, косой луч света ударил в его бледные как лед глаза. Он снял оружие с подставки и повертел в руке. Рен не могла отвести взгляда от заостренного края. – И если мне везло, брат Чарльз иногда откладывал книги по экономике, чтобы сразиться на мечах. Отец всегда был в восторге, когда видел, как мы возимся с дорогими предметами антиквариата, которые он мне купил.

– А когда Чарльз этого не делал?

– Я находил другие способы занять себя. – Кинжал в его руке сверкнул отражением его улыбки, обращенной к ней. – Если Чарльза нельзя было беспокоить, всегда были слуги, собаки или лошади, которых можно было заставить уделить мне внимание. А уж склонность к убеждению у меня всегда была.

Когда он поставил кинжал обратно, Рен почувствовала странное облегчение.

– Но хватит обо мне. – В тоне Лоури появилась нервозность. – Как дела у нашего Генри?

«Печально», – хотела ответить она.

Однако, как Рен подозревала, Лоури не был тем, кто мог бы справиться с горькой правдой.

– Он… болен. Исходя из моей первоначальной оценки прошлой ночью, я бы сказала, что его наиболее тревожные симптомы – это повреждение легких и нарушения работы сердца. Я провела терапию, как могла. Болезнь довольно агрессивная.

Он тихо выругался.

– Вы знаете какая?

– Нет. Пока нет. – От того, что она призналась в этом вслух, ее захлестнула волна стыда. Даже если обстоятельства были… далеки от идеала, она никогда не была так обескуражена болезнью. Рен отвернулась, чтобы рассеянно осмотреть кремневый пистолет в чехле. – Она не похожа на те, что я видела раньше. В письме вы упоминали, что другие медики тоже не смогли это выяснить.

– Верно. – Лоури нахмурился. – Ни один из их тестов не выявил ничего информативного.

– Понятно. – Рен старалась говорить как можно спокойнее. Паника ей не поможет. – Что ж, на данный момент болезнь достаточно хорошо реагирует на мою магию. Вскоре я получу более конкретные ответы.

– Я могу только молиться об этом. Если умрет еще кто-нибудь…

– Он не умрет, – твердо заявила Рен. – Обещаю.

«По крайней мере, не в этом доме».

– Если бы только у меня была ваша уверенность, – произнес Лоури. – Или ваши способности. За многие годы я впитал достаточно бредней отца о биологии, но что хорошего в знаниях, если их нельзя использовать, чтобы помочь людям? Я чувствовал себя таким беспомощным.

Рен нахмурилась. В отношении любого другого пациента или мецената она могла бы выразить больше сочувствия. Однако она была вымотана и все еще раздражена. В конце концов, перед ней стояла более важная задача, чем сохранение чувств Лоури. Она должна понять, знал ли он, что укрывает чудовище в доме.

– Вы сделали что могли. – Рен ненадолго замолчала, не желая задавать наводящие вопросы. – Мне стало интересно, лорд Лоури… Генри еще не пришел полностью в себя, так что у меня не было возможности поговорить с ним. Скажите, кем именно он работает?

Лоури выглядел озадаченным.

– Он мой камердинер.

Рен поджала губы, чтобы сдержать нетерпеливый вздох.

– Вы знаете его полное имя?

– Разумеется. Его зовут… О боже. – Лоури скривился. – Стыдно признаться, но я не знаю его фамилии. Он представился мне как Генри.

Эта нехитрая уловка почти заставила ее рассмеяться. В конце концов, Хэл было сокращением от Генри. Однако серьезность на лице Лоури заставила ее засомневаться, наполнила неуверенностью в себе, темной и кружащейся. Не было и следа обмана. Никакой скрытности.

«Значит, он в самом деле не знал, кто такой Хэл».

Но это все еще не объясняло, почему Хэл находится именно здесь. И определенно не объясняло, почему Лоури так хотел спасти «Генри», если он действительно считал его всего лишь камердинером. Это кольнуло ее – как будто открылась старая рана. Для могущественных людей солдаты и слуги были расходным материалом. Она узнала это достаточно хорошо на собственном опыте.

– Могу я задать вам личный вопрос?

Брови Лоури взметнулись вверх.

– Конечно.

– Вы прошли через большие трудности, чтобы привести меня сюда. Некоторым, я полагаю, это показалось бы бо́льшим беспокойством, чем стоит слуга. Зачем?

– Некоторым, да? Таинственная сущность эти некоторые. Вы слышали сплетни обо мне, мисс Сазерленд?

– Ничего подобного, – нахмурилась она. – Просто… у меня пытливый ум.

Лоури провел рукой по волосам. Он выглядел озабоченным и отстраненным, когда перевел взгляд на изморозь, украсившую окна.

– Это хороший вопрос. Думаю, я не могу перестать считать, что это все моя вина.

– Если вы не патоген, то вашей вины в этом точно нет.

– Некоторые, конечно, стали бы спорить об этом, – сказал он с кривой усмешкой, – но я отвлекся. Знаю, это неразумно, но я чувствую ответственность, особенно за Генри. Обычно я оставляю вопросы ведения домашнего хозяйства слугам, но его я нанял сам. Несколько недель назад он появился на пороге моего дома, совершенно без предупреждения. Он просто искал работу.

При этих словах Рен оживилась. Почему Хэл оставил Весрию и приехал сюда? И если он в самом деле появился здесь всего несколько недель назад, как он мог настолько быстро втереться в доверие к Лоури и стать его любимчиком?

– Он не предоставил никаких рекомендаций, да и вещей у него почти не было, – продолжил Лоури. – В любой другой день я бы выгнал его, но у меня была проблема… связанная с тем, что в поместье… не хватало персонала. Его появление казалось поистине благословением.

– Он просто появился? И не сказал, откуда он?

– Нет. Знаю, это прозвучит странно, но я не хотел давить на него. Жаль, что я не могу адекватно описать, как он выглядел. Такой решительный и обремененный чем-то. Мне стало жаль его. Он так молод, но его глаза… – Лоури запнулся. – В них таились секреты. Я уверен, он бежал от сложного прошлого и искал покоя. Как я мог отказать ему в этом? Каждый имеет право на молчание. Я полагал, что чуть позже Генри расскажет мне о себе, но он… Что ж, у него нет чувства юмора. Он скорее похож на улитку – уходит в себя всякий раз, когда пытаешься с ним заговорить.

Рен сморщила нос от слишком свежего воспоминания об их встрече – угрюмом молчании и резких репликах Хэла, полосах синяков, все еще не заживающих под ее рукавами.

– Он довольно замкнут.

– Не могу сказать, что виню его в этом. В этом доме гнетущая атмосфера. Вы ведь тоже это чувствуете, не так ли?

Рен замешкалась.

– Что вы имеете в виду?

– Я не знаю. Иногда я чувствую, словно смерть здесь ходит за всеми по пятам. Сначала мой отец. Потом работники в восточном крыле. Теперь это… – Он рассмеялся, но смех был пустым, почти печальным. – Я слишком поздно позвал целителей и поплатился за это. Когда появился Генри, уже несколько недель никто не болел. Я подумал, что худшее осталось позади, но я ошибся. Мне стоило прогнать его.

– Вы не знали, что болезнь вернется. – У Рен не был сил жалеть Алистера Лоури. Прямо сейчас она могла пожалеть только себя. Однако, как всегда, предательское сердце подчинило ее себе. Она успокаивающе положила руку ему на плечо. – Не важно, насколько серьезной кажется болезнь, я возьму ее под контроль. Постарайтесь не волноваться.

– Я, конечно, попытаюсь, – сказал он. – Беспокойство мне не идет. А теперь, может быть, выпьем чаю, который я обещал?

Выпроводив ее из музея, Лоури снял ключ с шеи. Он вращался на конце цепочки, пока Алистер не взял его в руки и не запер за ними дверь. Щелчок замка был невысказанным, но решительным посланием: «Держись подальше».

Но Лоури никак это не прокомментировал, только снова просунул цепочку под воротник.

Беспокойство, такое же сильное, как и его отчаяние, охватило Рен. Она надеялась, что Лоури внесет ясность, но вместо этого почувствовала себя еще более потерянной, чем раньше. В итоге впереди маячила единственная и невероятно мрачная перспектива. Если хочет получить ответы, она должна расспросить самого Хэла.

11

– Здравствуй, Кавендиш.

Услышав свое имя, Хэл повернулся к ней. Рен тут же опустила взгляд в пол и отругала себя за трусость. «Если ты увидишь Кавендиша, – снова и снова повторяли сержанты-инструкторы, – считай, что уже мертва». «Старая привычка», – подумала она. Хотя Рен больше не боялась за свою жизнь, он все еще выбивал ее из колеи своими глазами цвета беззвездного неба. Из-за их холодности его взгляд совершенно невозможно было прочитать.

– Я принесла тебе обед. – Она задержалась в дверях, вдыхая насыщенный запах перловки и трав, исходивший от миски с супом.

– Я не голоден.

– Все равно немного поешь, – раздраженно произнесла она. – Это необходимо.

Когда Рен встретилась с его затуманенным хладнокровным взглядом, она не могла решить, чувствовать ли облегчение от его полуясности. С одной стороны, это уменьшало шансы, что его рефлекторная паранойя снова повредит им обоим. С другой – это означало, что они должны были взаимодействовать.

– Хорошо, – наконец согласился Хэл.

Как низко пали ее ожидания, раз его уступка доставила ей удовольствие. Рен села на стул рядом с кроватью. Ароматный пар поднимался из чаши, создавая между ними перегородку. Она насчитала пять его хриплых вдохов, прежде чем ей захотелось вылезти из кожи от неприятного ощущения.

– Что ж. Сегодня ты послушный? – спросила она так любезно, насколько возможно.

– Да. А ты? – В его голосе не было слышно иронии. Только глубокая усталость, которая слегка отрезвила ее.

– Так же, как и всегда, – пробормотала она. Рен опустила ложку в суп и постаралась не чувствовать себя неловко, когда подула на поверхность. Исцеление любых волдырей от горячего супа было бы нелепой тратой ее магии. Как только она протянула ему ложку, он отвернул от нее подбородок, как капризный малыш.

– Я сам могу поесть.

Хэл и его проклятая гордость. Она была готова поклясться, что к концу этого испытания у нее начнет дергаться глаз.

– Как пожелаешь.

Она поставила миску на боковой столик с такой силой, что бульон выплеснулся через край. Когда он потянулся за ним, Рен увидела, как одно мгновение превратилось в вечность: Хэл, неуклюжий из-за болезни, взял ложку; серебро блеснуло, повиснув в воздухе; его лицо скривилось в гримасе. Затем ложка со звоном резко упала на пол, слишком громко в напряженной тишине комнаты больного.

Хэл нахмурился, глядя на старую древесину, как будто ложка лежала на дне пропасти. Она покосилась на покрасневшие кончики его ушей. Отчаяние? Смущение? Это было так странно. Настолько нормально, что она не хотела подвергать это сомнению.

Вздохнув, Рен наклонилась и подала ему ложку.

Должно быть, он двинулся в то же самое время, потому что она чуть не ударила его в подбородок, когда выпрямилась. Его ночная рубашка все еще была расстегнута, обнаженная широкая грудь и изящный изгиб ключиц находились всего в нескольких дюймах от ее носа. Достаточно близко, чтобы ее дыхание мягко касалось его кожи, – достаточно близко, чтобы она почувствовала его дрожь. Она дернулась назад, жар пробежал по ее шее.

– Э-э. – Она протянула ему ложку. – Держи.

Хэл взял ее, посмотрев на Рен со странным выражением лица.

– Спасибо.

После того как передала ему миску и убедилась, что он не получит ожогов второй степени, она отвлеклась от невыносимой неловкости, делая заметки. Что с ней произошло? Куда исчез ее профессионализм? Хэл Кавендиш был красив, если предположить, что кто-то может наслаждаться расточительной красотой умирающей розы. Совершенно нейтральная, очевидная констатация факта. Вот. Теперь, когда подумала о немыслимом, она могла избавиться от этих мыслей. Они больше не будут ее беспокоить.

Рен подняла на него взгляд.

– Дай знать, когда будешь готов.

– Я готов.

Она фыркнула, услышав боль в его голосе.

– Это исцеление, а не пытка. Есть небольшая разница.

Хэл с сомнением взглянул на нее и протянул пустую миску. Она убрала ее в сторону; затем, подвинувшись вперед на стуле, положила руки ему на грудь и позволила своей магии заструиться в его тело. У него не было необходимости комментировать ее действия. Его сжатая челюсть и напряженная поза говорили о многом.

– Знаешь, нам обоим будет легче, если ты расслабишься, – произнесла Рен. – Если бы я в самом деле хотела твоей смерти, Лоури бы уже разгуливал в траурных цветах. Ты хотел моей помощи. Я помогаю.

– Хорошо.

К ее удивлению, он действительно попытался. Когда его мышцы расслабились, а кровяное давление понизилось, ее магия легче потекла через его фолу. Ее сознание бродило по его организму в течение нескольких минут, и то, что она обнаружила, сильно тревожило. Его состояние ухудшилось за ночь, как будто она вообще не исцеляла его.

Это невозможно. Никакая болезнь не могла быть такой агрессивной.

Рен даже несколько раз вздохнула, чтобы успокоиться. «Разочарование не способствует хорошей работе», – напомнила она себе, хотя ей хотелось кричать от перспективы снова делать все, что и прошлой ночью. Наставления матери Элоизы звучали у нее в голове.

«Терпение, сестра Рен».

Это был рефрен ее тренировок, постоянных и неустанных.

«Ты должна быть терпеливой». В лаборатории, где она сжигала запасы трав, проверяя лекарство за лекарством. В лазарете, где Элоиза неодобрительно фыркала, когда Рен оставляла слабый ребристый шрам на руке одной из сестер. На поле боя, где ее излияния энергии заживляли тяжелые раны, но от чего ее руки немели на несколько дней. Человеческое тело могло выдержать столько всего. Время было величайшим целителем из всех.

Несмотря на знакомое онемение, появившееся в пальцах, у Рен не было времени. Она не могла быть терпеливой. Если она не сможет вылечить самые тревожные симптомы за следующие несколько недель, он умрет по дороге в Дану и ее будут судить за дезертирство.

Когда Рен закончила лечение, она отклонилась назад и сжала кулаки так, что сухожилия затрещали. Пот выступил у нее на лбу и на затылке, и когда на нее опустился холод комнаты, она поежилась.

– Что ж. Тебе не хуже, но и определенно не лучше.

Вся надежда, за которую ему удавалось держаться, увяла у нее на глазах.

– Значит, ты ничего не сможешь сделать?

– Я этого не говорила. – Рен положила руки на колени. – Было бы разумно не оскорблять меня. До сих пор ты был не самым приятным пациентом, с которым мне приходилось иметь дело.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он почти с упреком.

– Хорошо. – По крайней мере, он был вежливым, хотя и резким. – Знаешь, не все такие же великодушные, как я. Ты понимаешь, насколько сильно тебе повезло, что пришла именно я?

– Да. – В этот раз он закрыл глаза. Свет удлинил тени, очертания его ресниц обрисовали скулы, как шрамы. Когда он заговорил снова, в его голосе смешались ирония и странная благодарность: – Возможно, это промысел божий.

Эта мысль была слишком близка к ереси даже для нее. Их встреча здесь казалась совпадением гораздо более зловещим, но она придержала язык.

– Верно. Как странно, что у тебя есть зацепка по тому самому делу, которое я пытаюсь раскрыть.

Выражение лица Хэла снова стало непроницаемым.

– Я никак не могу перестать думать о нашем затруднительном положении, – надавила Рен. – Награжденный солдат и будущий политик, бросающий все, чтобы стать камердинером человека, у которого нет никаких амбиций, кроме как устроить самую экстравагантную вечеринку сезона? Я так не думаю. Твоя зацепка не могла привести тебя сюда, не так ли?

Как она и предполагала, он ничего не ответил. Было наивно думать, что он скормит ей хотя бы крохи информации. Рен скрестила руки на груди.

– Ладно. Ты можешь хотя бы рассказать мне о болезни? Когда появились первые симптомы, что ты почувствовал?

– Три недели назад, – ответил Хэл. Его слова казались правдивыми, судя по атрофии мышц и мягким впадинам под скулами. – Все начиналось постепенно. Примерно через два дня у меня поднялась температура, начался кашель.

Рен нахмурилась, нацарапав небольшую заметку.

– Гемоптизис появился изначально или только недавно?

Хэл моргнул, глядя на нее.

– Кровохарканье, – объяснила она. – Прости.

– Понятно. Сразу же.

Она подняла ручку, заметив почти ироничную нотку в его голосе. Рен совершенно не могла понять, смеялся он над ней или нет. Покачав головой, она проигнорировала это и записала следующую заметку.

– Ладно. Лихорадка. Кровохарканье. Что еще?

– Усиливающаяся усталость. К третьему дню я не мог встать с кровати. Казалось, что меня изнутри разрывают на части. – Он ненадолго замолчал. – Я думал, что умру.

– Честно говоря, чудо, что этого не произошло. И с тех пор тебе становилось все хуже?

– Нет. Все выровнялось довольно быстро.

– Понятно. – Рен пожевала кончик ручки и обдумала все, что она выяснила о болезни. Постепенное появление симптомов, за которым следует внезапный всплеск и постепенное прогрессирование. На момент его прибытия инфицированных людей не было – не то чтобы это имело значение, учитывая, что в его крови не было вирусных или бактериальных клеток.

Тогда откуда она появилась? Что это?

Если магия не сработает, ей придется попробовать что-то еще. Хотя она тщательно изучала болезни, у нее не было особого опыта в их лечении. Как военный врач, она редко имела дела с болезнями, которые систематически атаковали тело. Травмы солдат часто были ужасными, но всегда содержали глубокие раны и простые яды, странно изогнутые конечности и порванные связки. В то время как болезнь Хэла была глубокой и невидимой. Она ускользала от нее.

Рен открыла сумку – Байерс всегда смеялся над ней за то, что она постоянно носила ее с собой. «Эта штука – бездонный колодец орудий пыток», – сказал он, когда она однажды достала из нее скальпель, чтобы использовать его в качестве самодельного ножа для вскрытия писем. Воспоминание кольнуло, как ушибленный синяк, и у нее перехватило дыхание.

«Не сейчас, – подумала она. – Пожалуйста, не сейчас».

Хэл Кавендиш больше не увидит ее в момент слабости. Пока Рен рылась в сумке в поисках необходимых ей принадлежностей, она опустила взгляд, преодолевая новую волну горя, пока она не улеглась. Наконец она достала жгут, бутылку спирта, шприц и три стеклянные пробирки.

– Что ты делаешь? – спросил Хэл.

– Очевидно, я что-то упускаю. Твоя кровь поможет увидеть, что именно.

Казалось, он тщательно обдумывал ее ответ.

– Данийские целители редко практикуют медицину, помимо своей магии.

Это было утверждение, хотя она поняла, что он ждет ответа, как будто ища подтверждения своим словам.

– Редко. – Рен ненадолго замолчала. – И?

– Но ты это делаешь. – Хэл наклонил голову, словно это было очевидным. – Это примечательно.

В голосе слышалось легкое любопытство, хотя выражение его лица оставалось непроницаемым. Тем не менее она почувствовала небольшую искру гордости от его признания.

– Спасибо.

Казалось, его слегка позабавил ее ответ.

– Это всего лишь констатация факта.

Рен сдержалась, чтобы не закатить глаза.

– Я не заметила, что ты начал собирать информацию обо мне.

– Только некоторую. – Хэл смерил ее оценивающим взглядом, словно надеялся узнать больше. – Например, ты слегка прикасаешься к левой ноге и хрустишь костяшками пальцев после того, как твоя магия исчезает. Однако мне не нужно усердно искать подсказки. Твое лицо так ясно передает твое настроение.

Рен уставилась на него.

– Ты же понимаешь, насколько это настораживает?

– К сожалению, это сила привычки, – ответил он. – Я прожил так долго только благодаря наблюдениям.

Это определенно выбивало из колеи. В безжалостной Весрии, она полагала, было полезно вести мысленное досье на каждого встречного.

– Я поняла. Ты идеальный солдат и идеальный политик, даже при смерти. Меня это должно было впечатлить? Или это угроза?

– Я всего лишь поддерживаю разговор. Я… стоит признать, давно не практиковался в этом.

Безусловно. Если, по его мнению, это была остроумная беседа, она сомневалась, что сбежит из этого места в здравом уме. «Богиня, даруй мне терпение». Прикрепляя пробирку к шприцу, Рен напомнила себе, как будет приятно доставить его королеве.

– Мое лицо не так уж сильно меняется, – пробормотала она под нос. А затем обратилась к Хэлу: – Дай мне руку.

Он неохотно подчинился. Она схватила его за запястье – и электрический ток пронзил ее руку. Они оба отпрянули друг от друга, но теплое ощущение все еще потрескивало, как огонь, в пространстве между ними.

Глаза Хэла встретились с ее.

– Что это было?

В его вопросе она услышала невысказанное обвинение: «Что ты сделала?» Рен всплеснула руками.

– Ничего.

– Разве?

Ох, это действительно было кое-чем особенным, ладно. Целители редко работали с одним пациентом в течение длительного периода времени, чтобы этого не происходило. Но его тон слишком раздражал ее, чтобы ответить ему прямо.

– Еще одно поразительное наблюдение, Кавендиш. Неужели это действительно так ужасно?

Он бросил на нее сердитый взгляд.

– Да, неудобно так хорошо чувствовать тебя.

«Хорошо, – хотела ответить она. – Страдай вместе со мной».

Это действительно было неудобно. Постоянное ощущение его энергии вокруг нее, слабое давление его сердцебиения, отдающееся в ее барабанных перепонках. И это ужасное ощущение мурашек под ее кожей, когда она прикоснулась к нему. Она не могла дождаться, когда освободится от этого. Еще две недели.

Рен положила руку ему на лоб, дрожа, когда ее магия завибрировала внутри его тела, как приветствие.

– Проще всего я могу объяснить это так: моя магия связана с твоими клетками, но она хочет вернуться. Ты – часть меня, а я – часть тебя. В конце концов, когда ты выздоровеешь, твое тело выведет ее из организма. Это временно – и совершенно ненамеренно, стоит добавить. Так что, будь любезен, перестань пялиться на меня.