Текст книги "Модели семьи. Как понять и решить проблемы в отношениях между родителями и детьми"

Всякий раз, не получая новостей о своем сыне в течение нескольких часов, мать напивалась, утверждая, что делает это, чтобы подавить тревогу и беспокойство. Если же она могла слышать и видеть своего сына, то её поведение оставалось в норме. Эта патогенная реакция со стороны матери возникала также каждый раз, когда психиатр заявлял, что у него появилась девушка.

Когда он находился в компании женщины, мать звонила ему в слезах, за ними следовали приступы депрессии, заканчивающиеся тем, что она напивалась. Держать мобильный телефон выключенным он также не мог, так как боялся её ярости и агрессии, в итоге она могла звонить ему по несколько раз в день, чем бы он не был занят.

Глубина проблемы была невероятна, учитывая уже немолодой возраст пациента и его профессию. Он по-прежнему жил с родителями и из страха перед реакцией матери никогда не ночевал вне дома, никогда не брал отпуск и никогда не приводил в дом женщин. У него был роман, который держался в строжайшем секрете. Из его рассказа выяснилось, что психиатр был вовлечен в классические отношения «жертва-мучитель», основанные на взаимозависимости и поддерживаемые за счет дисфункциональных попыток не сделать ситуацию еще хуже. Таким образом, он подтверждал матери эффективность контроля, реализуемого с помощью «морального шантажа» депрессией и алкоголизмом.

После обсуждения терапевтических правил, которые психиатр, интересовавшийся изучением нашей терапевтической модели, уже хорошо знал, мы предписали ему выполнение определенного маневра, направленного на разрушение механизма патогенной коммуникации между матерью и сыном:

«С этого момента и до нашей встречи на следующей неделе Вы должны каждый день первым звонить своей матери. Вам нужно будет звонить ей по десятку раз в день, примерно по разу каждый час, и каждый раз Вы должны спрашивать ее: «Мама, с тобой все в порядке? Знаешь, я очень волнуюсь за тебя». Затем, как только Вы получите ответ, попрощайтесь. И сделайте то же самое через час».

Эта идея удивила психиатра и показалась ему забавной, и он принял вызов. Через неделю он сообщил, что мать сначала успокаивала его, говоря, что с ней все в порядке, но постепенно её стали все больше раздражать слишком частые звонки сына и она начала требовать, чтобы он, наконец, прекратил. За эти дни у матери не было ни одного кризиса, более того, она несколько раз говорила сыну, чтобы он не беспокоился о ней и больше заботился о себе и своей работе, так как он казался ей напряженным. Терапия продолжалась, теперь нашему пациенту нужно было делать уже не десять, а пятнадцать звонков в день. Мать стала настаивать на том, чтобы сын занялся собой и перестал беспокоиться о ней, может быть, даже взял отпуск, чтобы отдохнуть. Но мы сказали ему продолжать звонить, начиная с раннего утра и продолжая до поздней ночи.

Через месяц таких действий мужчина сообщил, что мать больше не пила, не страдала депрессивными кризисами и не шантажировала его. Напротив, она стала очень заботливой и доброй по отношению к нему, регулярно предлагала ему позаботиться о себе и даже предположила, что, возможно, ему не мешает завести романтические отношения, чтобы чувствовать себя лучше и больше не беспокоиться так сильно о ней.

Как раз на этот период пришлась конференция, в которой наш пациент принимал участие, в связи с чем он был должен ночевать вне дома. Это не вызвало кризиса у матери, которая, наоборот, выражала удовлетворение тем, что сын сможет справиться с этой необходимостью.

Дальнейшая терапия предполагала все большее удаление от дома, на чем настаивала и сама мать, и постепенное сокращение количества телефонных звонков. Вершиной терапии стало признание сына матери в своих отношениях с женщиной, однако, эта новость была представлена как недавнее достижение. Мать выразила большое удовлетворение всем этим, возможно, потому что считала себя творцом этих результатов. Она так и не узнала о том, что опосредованно подвергалась терапии. «Бросить камень, чтобы вернуть нефрит», а не «бросить нефрит, чтобы вернуть камень», как это делал молодой психиатр в течение многих лет до нашей встречи.

Непостоянная модель

В модели отношений между родителями и детьми, которую мы определили как непостоянную, взаимодействия между взрослыми и молодежью постоянно меняются, т. е. позиции, занимаемые членами семьи, и их поведение друг с другом вместо того, чтобы соответствовать определенным свойствам модели, как это было в ранее описанных случаях, характеризуются амбивалентностью. Например, родитель может чередовать гиперопеку с демократическим разрешительным поведением, а затем вдруг принять на себя роль жертвы. Он может играть эти такие разные роли по порядку друг за другом без видимых причин для изменений в поведении. То же самое, относится и к детям, которые с помощью этой модели постоянно держат своих родителей в узде.

Как ни странно, такая модель семейных отношений довольно распространена. В том числе потому, что в постоянно развивающемся обществе вполне естественно пробовать новые стратегии, как будто новейшее предложение всегда должно быть лучше по сравнению с предыдущими. Более того, в мире массовой коммуникации, постоянно предлагающем новые решения старых проблем, легко запутаться и потерять уверенность в обоснованности своих позиций и действий.

Способы общения и отношения

В повседневном общении родители могут переходить от жестких позиций к мягким, от поддерживающих позиций к критике по отношению к своим детям.

С другой стороны, дети также могут посылать своим родителям противоречивые сообщения: иногда они послушны и готовы сотрудничать, иногда – бунтуют и сопротивляются. В одних ситуациях они готовы брать на себя ответственность, в других проявляют безответственность. Этот тип отношений между родителями и детьми наблюдается, когда и те, и другие неспособны придерживаться определенной позиции, что типично для людей, которые подвергают себя и других постоянному критическому анализу до такой степени, что в итоге терпят кораблекрушение в море своих сомнений, не имея в запасе безопасной гавани.

Таким образом, полезное личностное качество – способность к критической оценке позиций и действий – может начать проявляться так сильно, что приведет к формированию патогенных моделей отношений.

Правила

Первое правило: сомнения – прежде всего.

Второе правило: подвергать все свои действия самокритике, как только возникает подозрение, что они неэффективны.

Третье правило: во избежание серьезных конфликтов возможны компромиссы.

Четвертое правило: фиксированные правила отсутствуют, все они подлежат постоянному пересмотру.

Какие выводы следуют?

• Ни одна позиция не является полностью определенной.

• Ничто не дает гарантий.

• Жизнь в условиях компромисса и пересмотра позиций.

• Единственное, что постоянно, – это непрерывные изменения.

• Отсутствие ориентиров и зон безопасности.

Как это влияет на поведение людей?

Те, кто придерживаются при построении системы коммуникаций этой модели, характеризуются тем, что обычно при столкновении с проблемой и выборе какой-то стратегии для её решения, они недолго следуют ей, что делает любую попытку решить проблему неэффективной, и не потому, что принятая стратегия неверна, а из-за того, что они слишком спешат увидеть результат или сомневаются в правильности своего выбора и в результате не дают стратегии время доказать свою эффективность.

Метафорически эти люди похожи на тех, кто, заблудившись в лесу, чтобы выбраться, сначала идут в одном направлении, затем, охваченные сомнениями, не совершили ли они ошибку, возвращаются назад и идут в другом направлении и так далее до тех пор, пока основательно не заблудятся. В качестве примера можно привести поведение родителей по отношению к бунтующему сыну, склонному к бродяжничеству, который отказывается от любых указаний родителей. Родители же обычно сначала пытаются вмешаться с проповедями и аргументами, основанными на разумности их позиций и иррациональности позиции ребенка, но с тем же эффектом, который производят капли воды на водонепромокающий плащ. За этой неудачной попыткой следуют действия, основанные на более жестком подходе ограничений и наказаний: отец не дает машину, мать не добавляет денег сверх еженедельных карманных. Сын в ответ бунтует и угрожает, что пойдет искать деньги в другом месте и будет ездить на машине своей девушки или друзей. Родители пугаются, попадаются на шантаж, сдаются и снова начинают давать сыну машину и деньги. Таким образом, их действия, имеющие целью коррекцию его поведения, не имеют никакого эффекта, более того, ситуация еще более ухудшается, так как сын снова получает доказательство своей власти над ними. Родители часто начинают думать, что, возможно, им следует больше ценить своего ребенка, даже если он не дает для этого оснований. К сожалению, именно такой совет они часто получают от «специалистов», которые, по нашему мнению, чаще дают рекомендации идеологического, а не терапевтического характера.

Пытаясь показать, как они ценят своего ребенка, они начинают предоставлять ему дополнительные привилегии или возможности: помогают восстановиться на учебе в частной школе или найти работу, которая ему будет нравиться, вкладываясь в это своими финансами и своим трудом в надежде, что у ребенка появятся добрые намерения. В большинстве случаев эта стратегия оказывается губительной, поскольку финансы и силы оказываются потраченными тщетно, а ребенок продолжает нагло вести себя с родителями и требовать привилегий, на которые, как он считает, у него есть естественное право. И в этом случае попытки коррекции его поведения, предпринимаемые родителями, приводят к ответным реакциям ребенка; за ними следуют новые «откорректированные» действия родителей, снова вызывающие определенные реакции ребенка; таким образом, возникает порочный круг неэффективных попыток выхода из проблемной ситуации, которые, повторяясь снова и снова, формируют модель семейных отношений. Нужно подчеркнуть, что как и во всех других моделях отношений между детьми и родителями, патогенное воздействие может происходить в любом направлении: например, если требуется изменить поведение не ребенка, а родителя. В этом случае постоянно меняют стратегию именно дети, не дожидаясь, пока их действия возымеют эффект, и преждевременно их прерывая.

Истории

Некоторое время назад при входе в наш институт мы встретили в приемной немолодую даму с опухшим лицом; мы были поражены тем, как она выглядела, так как в целом она производила впечатление кроткого и покорного человека.

Мы пригласили её в кабинет, и она рассказала нам, что до такого состояния её довела восемнадцатилетняя дочь, которая в течение многих лет страдала расстройством, проявляющимся частой агрессией в отношении матери. Женщина описала нам довольно запутанную семейную ситуацию. Она жила с дочерью от предыдущего брака, нынешним партнером и их общим тринадцатилетним сыном. Сразу после разрыва родителей у девочки произошло расстройство пищевого поведения в тяжелой форме (нервная булимия), одновременно с которым у нее появилась тенденция к избеганию общества и насилию по отношению к матери. Девочке был проведен целый ряд фармакологических и психотерапевтических процедур, но ситуация только ухудшалась. На момент нашей встречи с пациенткой её дочь, у которой раньше всегда были отличные оценки, не посещала школу уже два месяца, испытывая стыд, что её увидят такой толстой и некрасивой, какой она стала в последнее время.

Мы попросили женщину рассказать нам, что она пыталась сделать, чтобы помочь своей дочери и снизить у нее проявления агрессии. Дама ответила, что постоянно пытается с поговорить с ней, но эти попытки почти всегда заканчиваются ссорами. Мы подробно расспросили, как она реагирует на физическую агрессию со стороны дочери, на что она заявила, что ничего не может сделать, кроме как пассивно терпеть это насилие, после чего сообщить дочери, что та сделала ей больно. Нужно добавить, что сама женщина была тучной, а её дочь, которую мы мельком видели в приемной, была невысокой и довольно полной. Мы попросили пациентку до следующей встречи воздерживаться от какого бы то ни было корректирующего вмешательства в поведение её дочери, то есть придерживаться нашего обычного порядка «наблюдать, не вмешиваясь» за единственным исключением: если бы дочь попыталась снова на нее напасть, женщина – а она производила впечатление человека, который смог бы это сделать – должна была отреагировать на это незамедлительно, потребовав, чтобы девушка ушла в свою комнату и вернулась только после того, как успокоит свой гнев. Женщина сообщила, что наше предписание противоречит тому, что до этого ей ранее советовали специалисты, к которым она обращалась. Они предлагали ей потакать дочери, не реагируя на её агрессию, и оставаться рядом с ней, потому что девочка нуждается в привязанности. Мы повторили, что поставленная нами задача крайне важна, и она обязательно должна её выполнить, чтобы мы могли помочь её дочери выйти из этой сложной ситуации.

После разговора с матерью мы пригласили в кабинет дочь, которая показалась нам милым и деликатным человеком, но испытывающим сильную ярость и гнев; девушка обрисовала нам совершенно иную картину, в которой мать играла роль жертвы и пыталась шантажировать дочь, вызывая у нее самые худшие реакции и заставляя её чувствовать себя виноватой. Диалог с девочкой шел долго: она обнажила все свои проблемы с едой и в отношениях со своим телом, свои трудности в отношениях со сверстниками, особенно с юношами, из-за ощущения своей эстетической неполноценности. Мы предложили оказать ей непосредственную помощь в решении её личных проблем на условии, что она прекратит любые акты агрессии против своей матери: «Это необходимо сделать еще и потому, – объяснили мы ей, – что всякая бурная реакция лишь усиливает амбивалентное поведение матери. В результате всякий раз, когда ты нападаешь на нее, это вызывает еще больше препятствий для решения проблемы».

Девушка приняла наши предписания благосклонно, так как она сама была очень заинтересована в улучшении своей внешности, что является обычным делом при расстройствах пищевого поведения. Терапия её расстройства велась в соответствии с нашим протоколом лечения нервной булимии (Нардонэ, Вербиц, Миланезе, 1999). Это позволило нам помочь девочке преодолеть проблемы и с едой, и в отношениях. Но мы, прежде всего, хотим раскрыть перед читателем динамику её отношений с матерью, которые являются прекрасным примером отношений в рамках непостоянной модели. Через две недели после первой встречи мать поделилась с нами тем, что дочь стала гораздо лучше с ней обращаться, и что ей удалось избежать новых приступов булимии. Однако это не только не радовало мать, а, наоборот, было причиной её беспокойства, так как, по её словам, теперь дочь могла подвергнуться анорексии. Чтобы убедиться, права ли она в своем убеждении, мы исследовали диету, которой придерживалась девушка. Женщина рассказала нам, что дочь выудила одну из тысячи своих диет, основанную на разделении продуктов, с потреблением 1400 калорий в день. Мы обратили её внимание, что это не похоже на питание, ведущее к анорексии, а является правильной формой контроля за питанием, и что нам кажется удивительным, что девочка, страдающая булимией в течение многих лет, смогла выдержать эту диету целых две недели. Дама ответила, что дочь похудела на четыре килограмма, и она очень беспокоится по этому поводу. Она добавила, что после более чем десятидневного затишья в их отношениях, после обсуждения именно этого вопроса, дочь снова напала на нее. Мы напомнили ей, что рекомендовали ей наблюдать, но не вмешиваться. Любопытно, что она извинилась перед нами, как будто бы поняла, что действительно заслужила критику своего поведения. Когда мы уже прощались с ней перед тем, как впустить в кабинет её дочь, она сообщила нам, как если бы это была незначительная деталь, что девочка уже три дня как вернулась на занятия в школу.

Девушка в свою очередь рассказала нам о значительном улучшении ситуации с питанием и о том, что она вернулась в школу и снова начала встречаться с друзьями. Однако она сообщила, что отношения с матерью казались ей по-настоящему невыносимыми. Она с сожалением рассказала нам о том эпизоде, когда не смогла сдержать бурной реакции, поддавшись на провокацию. Мы продолжили работу над её расстройством пищевого поведения, отмечая её способности к изменениям, которые она уже продемонстрировала, и ставя перед новую задачу относительно её отношений с матерью – следовать стратегии, которая могла показаться ей странной и непредсказуемой. Так, в частности, ей было предписано извиниться перед матерью за то, что не ценила все, что та для нее сделала, и сказать, что она только сейчас начала это понимать. Затем она должна была попросить мать отругать её и помочь ей исправиться, так как ей это было необходимо для выздоровления. Другими словами, перед ней стояла парадоксальная задача: уговорить мать продолжать давить на нее и обвинять. Чтобы заставить её согласиться на это предписание, мы сказали девушке, что это поставит её мать к стенке.

Через пятнадцать дней у нас состоялась новая встреча с ними. На этот раз первой в кабинет вошла дочь, и она сообщила нам, что дела идут гораздо лучше: у нее успехи в учебе и в отношениях с другими благодаря тому, что, скинув вес, она чувствовала себя гораздо комфортнее.

С удивлением она отметила влияние предписания на её отношения с матерью: та была поражена заявлением и просьбой дочери и больше не критиковала ее.

Позже девушка добавила, что хотя в целом отношения стали менее натянутыми, один эпизод конфронтации все же имел место. На этот раз, однако, она не нападала на свою мать, наоборот, она лишь защищалась от матери. Девушка показала нам следы на её руках и плечах: по её словам, мать напала на нее, когда обнаружила, что её видели с молодым человеком на несколько лет старше ее.

Мы продолжили терапевтическую работу с девочкой и попросили её избегать, по возможности, любой реакции даже на физическую агрессию матери, поскольку это оправдало бы мать в своих глазах.

Когда мы расспросили женщину о случившемся, она выразила гнев по отношению к дочери, так как та, хотя и без сомнения, показала позитивные изменения в питании, учебе, поведении в семье, за что мать была ей искренне благодарна, но теперь проявляла неудержимый интерес к молодым людям. Мы пытались убедить пациентку, что если её дочь встречается с мальчиком на несколько лет старше, то это не обязательно означает, что она «плохая», на что она заявила: «Я знаю свою дочь и знаю, на что она способна». Мы ответили, что, конечно же, она знала свою дочь гораздо лучше нас, и что ей, несомненно, приходилось быть бдительной, но что если её контроль и слежка будут открытыми, то девушка будет делать все тайком, и тогда мать потеряет возможность вмешаться. Поэтому мы предложили ей показать дочери, что та может к ней обращаться, в расчете на то, что девушка раскроется.

Терапия с матерью и дочерью продолжалась в течение нескольких месяцев. Девушка полностью преодолела свои проблемы с питанием и отношениями, но самое главное – она научилась управлять матерью, для которой всегда что-то было не так: если дочь не болела, то была плохой, если она не была плохой, то была проституткой, если она не была проституткой, то была неспособной к чему-то. Таким образом, для этой женщины конфликт с дочерью был неизбежен из-за её собственной эмоциональной несостоятельности. Поэтому единственное, что мы могли сделать, – это научить дочь не поддаваться на постоянную критику со стороны матери и не давать себя вовлечь в ситуации конфликта. На сегодняшний день девушка уже закончила учебу в университете, счастливо живет со своим партнером, часто ездит в гости к матери и ведет себя с ней как человек, который понимает, что должен принять и уметь общаться с родителем, имеющим нерешенные личные проблемы.

В конце концов, как пишет Клу Маданес, взросление означает научиться распознавать и принимать ограничения и страдания своих родителей и, несмотря на это, заботиться о них, когда сам уже стал взрослым.

Делегирующая модель

Как формируется

Новая, недавно образовавшаяся пара не развивается автономно, в атмосфере полной свободы, а входит в уже существующую структуру семейных отношений – в родительскую семью одного из супругов. При этом она может вести как совместную жизнь с ними под одной крышей, так и отдельное проживание, в случае которого они ежедневно обмениваются с родителями услугами и знаками внимания (приглашают друг друга на обед, помогают по хозяйству и т. д.).

Однако часто, при наличии веских причин в качестве алиби (единственный ребенок, овдовевший родитель, частые командировки, финансовые сложности, проблемы со здоровьем или работой) брак не рассматривается в качестве повода для освобождения от родителей, а, наоборот, происходит «усыновление» родителями одного из супругов нового ребенка. Наиболее интересная сторона этого явления – это то, что в результате такое событие, как брак, которому наше общество придает огромное значение для эмансипации и развития, при продолжении сильной связи с родителями не позволяет достичь эмансипации и независимости от них.

Дети оказываются в ситуации необходимости постоянно вести переговоры и договариваться, если они хотят поддерживать такое сосуществование в течение долгого времени.

Ситуация, с одной стороны, дает им возможность пользоваться преимуществами, а с другой требует от них идти на компромиссы. Совместное проживание с родителями может давать им экономические и материальные преимущества: у них есть жилье и люди, которые берут на себя управление домашними делами, организацию питания, а после рождения внуков также и уход за ними, что является немаловажным, если оба молодых супруга работают. Всё это в итоге приводит к закреплению за ними статуса детей, не принимающих на себя большую ответственность. Молодая пара из благодарности или ради своего удобства принимает образ жизни родительской семьи – образ жизни, который вряд ли изменится. В уходе за внуками их родители следуют своим методам, своим воспитательным привычкам и идеям, и даже если молодая пара пытается предпринять усилия, продвигая новые идеи и ориентиры и убеждая старшую пару в их эффективности, в конце концов, все равно побеждают привычки и традиции. В таких семьях самый простой способ сохранить мир и равновесие – это отдать штурвал свекрови или матери как в решении вопросов семейного быта, так и в плане заботы о внуках. Если это происходит, то молодая пара частично или полностью отказывается от своих новых ролей. Тем самым может быть затруднено создание новой персональной модели взаимодействия внутри новой пары[22]22
  Скабини, Чиголи (Scabini, Cigoli 2000).


[Закрыть], старшая пара родителей будет продолжать относиться к своему «новому ребенку» так, как они привыкли обращаться со своим, ожидая, что зять или невестка адаптируются к этому стилю.

Такое делегирование задач по воспитанию детей кажется очень удобным, пока дети маленькие и полностью зависят от того, кто о них заботится. Проблемы начинаются, когда дети подрастают, и на передний план выходят новые задачи. Ребенок, а затем подросток обнаруживает, что у него три или четыре родителя, каждый их которых стремится быть его фаворитом, стать победителем в выполнении его требований и реализовать личные воспитательные цели («тебе приятно заставить меня повиноваться»).

Если в семье возникает такая конкуренция, то через какое-то время внук понимает, что самая лучшая стратегия – это время от времени проверять, кто скажет ему «да». Такая ситуация может показаться очень удобной для внуков, поскольку она позволяет им удовлетворить любое свое желание, взрослым же в конечном итоге не удается установить никаких правил (ведь каждый из них предлагает свои правила), которые бы сориентировали детей и определили бы для них границы дозволенного, и в результате те остаются безо всяких ориентиров, но с чувством всемогущества. Отсутствует и фигура, которая могла бы стать «авторитетом» для ребенка: бабушки и дедушки принадлежат к уже устаревшему поколению и поэтому, за исключением редких случаев, не могут быть моделями для подражания; родители, будучи не в состоянии отстаивать свои идеи, выглядят слишком слабыми и неубедительными, чтобы быть достойными наставниками, на которых можно положиться в трудную минуту.

Способы коммуникации

При общении жесты, мимика и тембр голоса часто противоречат тому, что передается словами, то есть сообщения, передаваемые невербально, противоречат передаваемым вербально: это происходит потому, что для сохранения мира и гармонии может быть рискованным говорить то, что думаешь. Несогласие может выражаться через выражение лица, жесты смирения, закатывание глаз, раздраженный тон голоса, подмигивания за спиной тех, кому в данный момент нельзя помешать. Попытки скрыть события, мысли, чувства посредством молчания или даже лжи могут возникать как у взрослых, так и у детей и подростков.

Чтобы подчеркнуть, что иерархия все же существует, родители могут повторять: «Помни, что ты всегда мой сын… пока ты живешь под этой крышей…» Могут появиться и какие-то требования: закрытые двери в гостиных и комнатах отдыха, неприкосновенные предметы и определенная расстановка мебели.

Отношения

Отношения имеют колеблющийся характер: в присутствии всех поколений разница между детьми и внуками стирается, и между молодыми родителями и их детьми возникает своего рода братство, которое, однако, исчезает в отсутствие бабушек и дедушек, когда родители начинают стремиться вернуть самое юное поколение на низшую ступень, к которой они и относятся в семейной структуре.

Бабушки и дедушки могут чувствовать особую ответственность по отношению к своим внукам относительно их физической безопасности, им свойственно выражение своих страхов и тревог по поводу новых событий в жизни детей, например, таких как езда на мотоцикле или прогулки без родителей. Они продолжают вести себя с подростками в опекающей манере, как в детстве. Это может привести к росту недовольства и напряженности в отношениях между бабушками и дедушками и их внуками-подростками, которые начнут проявлять неуважение к старшим.

Родители, оправдываясь наличием бабушек и дедушек, могут, чтобы избежать постоянных дискуссий, отстраниться и делегировать воспитание своим родителям или родителям супруга или супруги. Но если контролировать и управлять ребенком может быть относительно легко, то сдерживать подростка может стать утомительным и сложным. В этих случаях подростку не так сложно бороться за автономию, охватывающую все больше сфер жизни.

Правила

Первое правило: мы – одна большая семья и должны ею оставаться.

Второе правило: мы вас принимаем, но вы всегда будете нашими детьми, и древние законы, уже действующие в нашей семье, остаются в силе (правило бабушек и дедушек по отношению к своим детям).

Третье правило: мы принимаем сосуществование, но теперь мы автономны и тоже можем диктовать законы.

Четвертое правило: мы принимаем в расчет прогресс, новые знания и технологии (правило молодых родителей и внуков).

Пятое правило: мы учитываем опыт, стаж и мудрость (правило бабушек и дедушек).

Какие выводы следуют?

– Гармонии и мира в семье нужно добиваться любой ценой, отодвигая при необходимости свои потребности на второй план.

– В этом доме все остается прежним: иерархия, расписание, привычки, обстановка.

– Появление чего-то нового может быть слишком сложным и может стать источником конфликта.

– Так как правила бабушек и дедушек и правила родителей не всегда совпадают друг с другом, дети будут следовать тем, которые для них удобнее.

Как это влияет на поведение людей?

Риск, с которым сталкиваются родители в рамках этой модели, состоит в том, что они теряют нить развития детей и их потребностей, уменьшаются возможности для взаимодействия, конфронтации и получения общего опыта. Они могут попытаться компенсировать этот диссонанс подарками. Со своей стороны, бабушки и дедушки также дарят подарки и деньги, когда хотят показать свою любовь к внукам или получить их внимание. В результате мы получаем ситуацию, когда внуки завалены материальными благами, которые они получают просто так.

Взрослым трудно согласовать линии воспитания, особенно когда подростки начинают просить отпустить их гулять с друзьями, разрешить вернуться позже или просят мотоциклы, сотовые телефоны, какую-то определенную одежду. Нередко бывает, что то, что критикуется или запрещается родителями, поддерживается и одобряется бабушками и дедушками, и наоборот. Например, если бабушка, критикует прическу или одежду своего внука, мать, подмигивая сыну, может поддержать, вступая с ним в союз против тех, кто его критикует. Или, если родители жалуются на чрезмерные расходы ребенка и начинают ограничивать его финансово, то бабушка и дедушка могут, наоборот, начать тайно давать ему деньги.

Соблюдая закон стремления к гармонии, события, которые могли бы породить тревоги, волнения, упреки и конфликты (плохие оценки, штрафы, мелкие аварии, потери вещей, поездки с друзьями и т. д.), скрываются.

Подросткам удается ловко ориентироваться в этом маленьком семейном лабиринте и всегда находить способ добиться того, чтобы старшие поколения приняли их оправдания за какие-либо действия, а позволить себе они могут очень многое, учитывая тот широкий диапазон автономии, которой они пользуются. При этом они редко страдают от негативных последствий своих поступков, потому что легко находят того, кто готов исправить ситуацию.

Какие проблемы возникают?

Из рассказов подростков, живущих в семьях с такой моделью семейного взаимодействия, следует, что они воспринимают родителей как старших братьев и сестер, которые иногда обращаются к ним за поддержкой в качестве сообщников; родители редко являются для них авторитетом или ориентиром. О бабушках и дедушках они говорят как об эффективных посредниках для получения разрешений, подарков, материальной или моральной помощи, но обычно не приписывают им роль полноправных собеседников в моменты затруднений. Этим подросткам не хватает примеров автономного поведения на пути эмансипации и развития самостоятельности, так как они каждый день видят, что и их собственные родители не далеко ушли по этому пути.

Когда они захотят проверить свои новые навыки и умения в малоизученных направлениях, они найдут либо проводников, знающих заброшенные территории (бабушек и дедушек), либо тех, которые позволяют себя вести (родители). В этих семьях редко кто может решительно взять на себя роль проводников для подростков. Бабушки и дедушки не считают своим долгом четко определять требования и добиваться их исполнения: они считают, что это – задача родителей. Родители, в свою очередь, редко играют для своих детей роль создателей правил и носителей власти и поэтому не вызовут доверия, если вдруг попытаются ими стать.