Текст книги "Куриный бульон для души. Внутренняя опора. 101 светлая история о том, что делает нас сильнее"

Роза

Розы не распускаются второпях, ибо их красота, как и любой шедевр, требует времени.

Матшона Дхливайо

На тридцать седьмую годовщину свадьбы моих родителей папа подарил маме коралловую розу на золотой цепочке. К ожерелью прилагалась простая открытка, на которой было написано: «Даже у шипов есть розы. С любовью, И.».

Мама признавалась, что последний год стал непростым для их брака. Открытка отца была просьбой открыть перед ним сердце, а роза – предложением мира. Мама приняла и то и другое.

В последующие двадцать лет роза украшала шею моей матери. И даже после смерти отца она продолжала носить ее, хотя и не так часто. На девяносто первом году жизни мама была прикована к инвалидной коляске, у нее началась деменция. Я устроила ее в интернат для престарелых, расположенный недалеко от моего дома в Коннектикуте.

Мне хотелось сделать новую обстановку как можно более знакомой и уютной, поэтому я привезла в интернат вещи, которые, как мне казалось, были важны для мамы. Мой муж повесил на стены семейные фотографии в рамках, а я заполнила комод и ночной столик статуэтками и растениями из ее дома. Помимо этого, я привезла маме украшенную искусной резьбой деревянную шкатулку, в которой хранились разные сокровища: серьги, бусы, броши, браслеты и булавки ручной работы. Но маме ничего этого не хотелось.

– Они мне больше не нужны, – заявила она.

Моя мама всегда носила украшения, и теперь ее безразличие ощущалось как еще одна потеря, еще одна мамина черта, которая исчезла навсегда.

– Хорошо, мама, – ответила я. – Я оставлю шкатулку у себя дома. Если она тебе понадобится, только скажи.

Во время разговора мама несколько раз притронулась к коралловой розе, висевшей у нее на шее. Я уже собиралась уходить, когда она сняла ее и протянула мне.

– Береги ее, – сказала она. – Я не хочу, чтобы она потерялась.

– Конечно, я не потеряю ее, мама.

Теперь роза хранится в моей шкатулке. Иногда я надеваю мамины украшения, но только не розу. Может быть, я попробую это сделать после ее смерти, ведь тогда это уже не будет мне казаться вторжением в отношения между ней и отцом.

Пока же коралловая роза принадлежит только им. Несмотря на то что из-за деменции у мамы в голове все перепуталось, она все еще помнит розу и слова, которые к ней прилагались. Эти слова поддерживали меня во время пандемии и помогали держаться на плаву в те моменты, когда мне казалось, что я тону.

Во вторник, 10 марта 2020 года, в доме престарелых был объявлен карантин. Я виделась с мамой накануне, но не предполагала, что пройдет больше года, прежде чем я снова окажусь рядом с ней, увижу ее лицо и возьму за руку.

Я боялась, что в результате изоляции болезнь одержит верх и мама впадет в депрессию, негатив и недовольство.

Но этого не произошло.

Моя мама не выходила на улицу, но с огромным удовольствием любовалась садом за окном. Она развлекала себя фотоальбомами и кроссвордами. Кроме того, сотрудники интерната нашли способ социализировать постояльцев даже в таких мрачных условиях. Пусть даже в коридорном бинго, где игроки располагались на расстоянии двух метров друг от друга, не было того веселья, что в толпе за столом. А музыка из динамиков уступала живым концертам. Зато все это поднимало настроение.

Мама была настроена оптимистично. Конечно, ей многого не хватало, но она сосредоточилась на том, что у нее по-прежнему было: ее семья (на фотографиях вокруг кровати), ее воспоминания, книги стихов, вид на сад. Это новое и постоянное чувство благодарности за то, что у нее есть, не могло не вдохновлять.

Время от времени мама улыбалась и напоминала:

– Знаешь, даже у шипов есть розы.

Весь год после начала изоляции я каждый день общалась с мамой по Skype. Сотрудник дома престарелых надевал защитный халат, сетку для волос и маску и приносил планшет в мамину комнату.

Поначалу звук моего голоса и изображение меня, машущей ей с маленького экрана, озадачивал маму и веселил ее. Она спрашивала, «там ли» я. Но прошло несколько дней, и мама освоила новый формат общения. Она удивлялась этому изобретению и говорила, что его придумал кто-то очень умный.

Вскоре наши «экранные визиты», как мы их называли, стали почти такими же приятными, как и реальные встречи. Они дали мне то, чего у меня никогда не было во взрослой жизни: спокойные ежедневные отношения с мамой.

Я вышла замуж много лет назад и с тех пор жила вдали от нее и отца. Жизнь забрасывала меня во Флориду, на Гавайи, в Израиль, Теннесси и, наконец, в Коннектикут. Обычно я разговаривала с родителями по воскресеньям, звонила поздним утром, когда они сидели за столом с воскресной газетой и кофе. Но у меня не было возможности заехать к маме, пригласить ее на обед или сходить с ней за покупками. Пока я не переехала обратно на Восточное побережье, спонтанные звонки были практически невозможны. Наши часовые пояса и расписания просто не совпадали.

Когда мама поселилась в интернате в Коннектикуте, я навещала ее по несколько раз в неделю, но почти все отведенное нам время уходило на полив растений, поиски пропавшей одежды и согласование с медперсоналом изменений в уходе за ней. А после этого я возвращалась домой по пробкам.

Теперь, когда большинство моих повседневных дел встало на паузу из-за пандемии, у меня было достаточно времени, чтобы налить чашку чая, взять в руки спицы, уютно устроиться и разговаривать с мамой, никуда не торопясь. Мы болтали, вспоминали, делились мыслями. Эти виртуальные встречи сблизили нас.

Деменция не забрала мою маму. Она лишь убрала шипы и освободила место для чудесной розы, даже если та и распустилась слишком поздно.

Лорри Данциг

Я была там

Прошу, помни меня настоящую, когда я не смогу вспомнить тебя.

Джули Уайт

 
Я смотрела на фотографии, память была пуста.
Я не помнила ни дня рождения, ни годовщины,
                                                           ни Рождества.
Я крутила и крутила, разыскивая в ленте
                       хоть одну фотографию со мной в моменте.
Воспоминания умолкли, когда стало ясно —
меня нет на фото, поиски напрасны.
Я листала картинки, но не могла вспомнить…
                             уловить хотя бы крошечный проблеск.
Вот беззубые улыбки и первый день в школе,
Праздники, танцы, каникулы на море.
Я смотрела на фото и вдруг поняла:
Это была моя жизнь, но совсем не моя.
Нет, ничего. Мой разум по-прежнему пуст.
И эту прожитую жизнь
                              уже никогда не вернуть.
Я щелкала мышкой и вспоминала со слезами
  детский сад, одноклассников, все, что случилось с нами.
Мой разум замер. Почему я не понимала?
Почему мне казалось, что я этого не проживала?
Я скорбела о днях, которые пролетели так быстро.
И о том, что так и не было мною записано.
Жизнь нанесла мне ужасный удар:
                   я оплакивала годы, которые ушли навсегда…
Но вот новый кадр, он возник на экране.
Меня замутило, я была как в тумане.
На фото – один миг, такой же, как в моей памяти:
Семья из пяти человек у кровати.
Кровать – моя, и семья со мной отчего-то.
Я была там – в больнице, а не на старых фото.
А этот мальчик – мой пятилетний сын.
Он хотел быть с мамой, и я хотела быть с ним.
К чему столько слез, скажите на милость?
Я плакала о том, чего лишилась.
Жизнь, которую я хранила в своей памяти,
Оказалась не тем, что было в реальности.
Но я так долго гнала от себя горе,
Что забыла собственную историю.
И тогда она сама отыскала меня.
Мои шрамы поблекли, но остались навсегда.
И в тот же миг мое сердце затрепетало:
может быть, эту боль можно считать подарком?
Может, надо найти новую, прекрасную историю?
Она будет о семье, которая переживает стойко.
Дни, пока аппараты гудят у моей больничной койки?
О домашних заданиях, рассказах о школе
                  и о том, как я обнимала их осторожно,
                                  уворачиваясь от проводов и трубок?
Я смотрела, как они плачут, услышав:
«Часы посещения закончились. Приходите завтра».
Этот стало нашей новой нормой.
Не было больше солнечных дней
                                     и семейных походов в зоопарк.
Но была одна вещь, что помогала нам жить.
В больничной палате всегда было много любви.
Я помню, как целыми днями не утихала боль.
Помню, как лила слезы и молила врачей отпустить меня домой.
Шли месяцы, а я все была худшей мамой на свете.
Я боролась с лживыми голосами,
Но при этом лгала себе тоже.
В памяти скопились годы,
                                   которые я потеряла.
Но ведь все это – я.
Я смотрю на фотографию сына и улыбаюсь.
Это правда, там была я.
Я была там все это время.
 

Ингар Ламмерс

Глава 2. Считайте, что вам повезло

Худший день в нашей жизни

Благодарность наполняет смыслом наше прошлое, приносит спокойствие сегодня и создает видение завтрашнего дня.

Мелоди Битти

Это был худший день в истории. Собственно, мы так его и назвали, с большой буквы: ХУДШИЙ ДЕНЬ В ИСТОРИИ. Точную дату я никогда не забуду – 19 марта 2007 года.

День начался как обычно: мой муж Алан зашел в свой домашний офис, чтобы закончить работу над бумагами и принять участие в созвоне. За последние годы Алан сильно поднялся по карьерной лестнице и теперь руководил несколькими ресторанами национальной сети. Я слышала из кухни, как он разговаривает со своим начальником по громкой связи. И вдруг до меня донеслось: «сдайте свой ноутбук» и сразу после этого ‒ «выходное пособие».

Через несколько минут Алан вышел из кабинета. Мои опасения подтвердились: должность мужа была ликвидирована – начальник сообщил, что компания сокращает штат: «Спасибо, не обижайтесь, но вы нам больше не нужны». Я обняла Алана. Мое сердце замерло, а мысли, наоборот, понеслись галопом. Что же нам делать? А вдруг мы не сможем выплатить ипотеку? Мы потеряем дом?

– Все будет хорошо, – пообещал он.

– Я знаю, – ответила я.

Но, честно говоря, в тот момент мы сами себе не верили.

Мне хотелось забраться обратно в постель и натянуть одеяло на голову, но нужно было идти на свою работу. Поэтому я быстро приняла душ, оделась и вышла из дома. Через несколько часов после начала смены мне позвонили из клиники. Некоторое время назад я обратилась туда по поводу странных шишек на шее и в подмышках. Хирург удалил одну из них и теперь хотел сообщить результаты биопсии.

– Это лимфома. У вас рак, – буднично заявил он.

– Что?!

Наверное, мне померещилось. Что еще за глупости – он просто не мог такого сказать. Я вела здоровый образ жизни, ела салаты, ходила на пробежки. Какой еще рак?

Хирург повторил диагноз. Он не врал: рак действительно был в моем теле. В моем теле. Дальше доктор принялся рассказывать про дальнейший план лечения, но я уже не слушала его.

По дороге домой я размышляла о том, как замечательно все было до этого дня. Мы с Аланом наслаждались счастливой жизнью в прекрасном пригородном доме во Флориде. Мы любили свою работу, потому что с ее помощью можно было оплачивать путешествия и шикарные ужины. «Конечно, хорошего понемножку, – думала я. – Пришло время расплачиваться за годы счастья». Я представляла себе больничные койки, капельницы с химией, свою лысую голову и прочие печальные перспективы. Я готовилась к тому, что в будущем мне придется либо страдать, либо умереть.

Дома Алан заключил меня в объятия. Я заплакала.

– Когда-нибудь в будущем мы напишем рассказ о сегодняшнем дне, – прошептал он мне на ухо, – и назовем его «Худший день в нашей жизни».

Мы не стали откладывать дело в долгий ящик. Алан начал обзванивать всех знакомых со связями в ресторанном бизнесе. Он без устали отправлял резюме и проходил собеседования на десятки вакансий. Одновременно нам удалось найти блестящего онколога, которая сразу назначила сканирование и другие исследования, чтобы определить стадию и степень тяжести моей болезни. Время шло. Мы очень волновались, но держали себя в руках и старались смотреть вперед с оптимизмом.

В конце концов это принесло свои плоды.

Через несколько месяцев Алану предложили новую должность в процветающей сети ресторанов с отличной зарплатой и потрясающими льготами. Мой онколог завершила обследование, и его результаты оказались более чем обнадеживающими. Она объяснила, что мой рак был «индолентным». Такого слова я не знала.

– Он у вас ленивый, – пояснила она, – не агрессивный, как другие формы. С ним можно справиться. Скорее всего, вы выживете.

Вытерев слезы, я крепко обняла ее.

Время шло быстро, и однажды я спросила Алана, как бы он хотел отметить годовщину «Худшего дня в нашей жизни». Мне не слишком нравилось вспоминать обо всем этом, но у меня была интересная идея.

– Давай отпразднуем нашу победу! – предложила я. – Возродим 19 марта в нашей жизни и повеселимся от души!

Именно так мы и поступили. В тот же день мы купили билеты в Лас-Вегас и провели день 19 марта 2008 года, радуясь жизни. Вот вам и худший день в истории.

Теперь мы с Аланом празднуем 19 марта каждый год. Помимо Лас-Вегаса, мы побывали в Саванне и Дестине, а на десятую годовщину даже отправились в Дублин! Каждый год мы поднимаем бокал и произносим тост за тот ужасный день и все последующие дни, которые мы пережили только чудом. Конечно, нам бывало туго – например, когда мне все же пришлось начать курс химиотерапии, а Алан снова оказался без работы из-за сокращения штата и карантина. Но знаете, что? Мы победили. И теперь были абсолютно уверены в своих силах. Мы же пережили 19 марта 2007 года, в конце концов!

Худший день отбросил все мелочи и оставил лишь самое важное: веру, семью, упорство, любовь и здоровье. Оказалось, что мы с Аланом владеем несметными сокровищами. Отныне мы больше никогда не будем принимать их как должное. Разве это не везение?

Джоан Доннелли-Эмери

Монетки

Один пенни может показаться вам незначительной мелочью, но из этого маленького зернышка вырастают целые судьбы.

Орисон Свэтт Марден

Я рылась под диванными подушками и в шкафу, обшаривала карманы пальто, перетряхивала все свои старые кошельки и бумажники. Я искала пенни, пятицентовики, четвертаки – все, что могло помочь мне дотянуть до конца недели. К этому моменту я уже не верила в удачу, но все еще надеялась, что Бог сжалится надо мной и облегчит мою ношу, которая оказалась слишком тяжелой, почти невыносимой.

В то время я была наивной девушкой двадцати с небольшим лет, с грудным сыном и пятилетней дочерью на руках. Я переживала мучительный бракоразводный процесс и мечтала, чтобы хоть что-то в жизни было нормально.

Удача отвернулась от меня. Еще год назад я устраивала детские вечеринки и ездила отдыхать в горы Теннесси, а теперь копошилась в своей маленькой двухкомнатной квартире, собирая мелочь на еду и бензин. В один миг я скатилась из среднего класса к самому порогу бедности, и это было так унизительно!

Никогда не забуду, как ликовала, отыскав один пенни, потом – два, потом пятнадцать, а потом – двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть. Каждая маленькая монетка казалась мне выигрышем в лотерею. Сейчас я понимаю, что в этом была определенная ирония, ведь раньше монетки не представляли для меня особой ценности. Мне всегда были интересны только крупные купюры, а мелочь я небрежно бросала в лотки для пожертвований со словами «да пожалуйста, забирайте». Те же, что все же оставались в отделении для мелочи моего бумажника, я, расплачиваясь на кассе, просто отодвигала в сторону в поисках пятицентовиков, десятицентовиков и четвертаков.

В тот вечер я сидела у себя в комнате и сортировала мелочь, которую смогла найти за час. Потом взяла бумажные рулоны для монет и принялась их наполнять. Дочка захотела мне помочь – ей все это казалось забавной игрой.

Если бы она только знала, как нам на самом деле было трудно. Я задумалась, чувствовал ли себя так же мой папа, когда я в детстве помогала ему складывать монетки в рулоны.

Мы с дочкой смеялись и шутили, пока собирали наши копейки. Ее маленький брат радостно подпрыгивал в ходунках. Дети даже не представляли, сколько ночей я проплакала в подушку, придумывая, как сохранить крышу над их головами, свет в доме и еду на столе.

Я помню те дни, как будто это было вчера.

Помню, как мне стыдно было платить за бензин монетками. Мне казалось, что люди с карточками и банкнотами осуждают меня. Так же неловко было расплачиваться мелочью за продукты. Нетерпеливые покупатели, стоявшие за мной в очереди, не подозревали, как я боюсь, что мне не хватит денег, и как унизительно будет от чего-то отказываться.

И все же я вспоминаю те дни без грусти. Более того – я даже специально думаю о них, потому что пообещала себе и Богу, что если мне когда-нибудь удастся вырваться из нищеты, то я никогда не забуду, как дорог может быть каждый пенни.

И я сдержала это обещание.

Буквально на днях во время прогулки с дочкой я нашла на парковке два пенни – они лежали там бесполезные и никому не нужные. По грязи и потертостям на монетках я поняла, что на них сотню раз наступили, прежде чем я их спасла. Я засунула пенни себе в кеды, так как карманов у меня не было, и прошептала: «Спасибо за деньги». Этот ритуал я выполняю всегда, если нахожу монеты на тротуарах и парковках.

Трудные времена воспитывают стойкость. И в мелочах можно найти огромную ценность, если нам хватит смелости, дерзости и скромности, чтобы начать эти поиски.

Лекси Рил

Огонь на горе

Надежда важна, потому что она может сделать текущий момент менее трудным. Веря, что завтра будет лучше, мы способны выносить трудности сегодня.

Тит Нат Хан

Черный дым клубился, как грозовые тучи, пепел мягко падал на землю. Хотя было всего два часа дня, вокруг стояли беспросветные сумерки, и уличный фонарь перед нашим домом в Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико, то загорался, то снова гас. Пожарные уже почти неделю боролись с лесным пожаром Серро-Гранде. В конце концов жителям нашего горного поселка было приказано немедленно эвакуироваться.

Это было нелегко. В тот майский день плато должны были покинуть около 18 тысяч человек. Из поселка вели всего три дороги, и одна из них уже была отрезана огненной стеной.

В момент эвакуации я была дома одна, мне предстояло спасти самое ценное из того, чем владела моя семья. В панике я собирала вещи. Не стала брать компьютер (слишком большой) и налоговые документы за семь лет (кому они нужны?), зато нашла место для семейных фотографий, цитры[5]5
  Струнный щипковый музыкальный инструмент.


[Закрыть], принадлежавшей польской бабушке моего мужа, и моего первого в жизни контракта на издание книги, который только что пришел по почте. Отложив в сторону все эти бесценные сокровища, я метнулась в комнату сына.

Джордан был курсантом Военного института Нью-Мексико. Я спасла его заветную коллекцию открыток из «Звездных войн» и висевшую на стене рядом с его кроватью рамку, под стеклом которой хранились Бронзовая звезда и другие медали Второй мировой войны, оставшиеся от деда. Потом я с сожалением взглянула на гоночные трофеи и машинки – их точно придется оставить.

Наша дочь Бетани в то время служила в армии и находилась в Форт-Гордоне в штате Джорджия. Что из вещей ей хотелось бы сохранить? Я отыскала ее любимую куклу и прихватила акварельную картину, за которую она получила приз округа, когда училась в школе.

Запихнув все необходимое в машину, я позвонила мужу в другой город и сообщила, что уезжаю и что со мной все в порядке. От дыма щипало в глазах. Я подумала о вьюрках, устроивших гнездо на козырьке нашей кухонной вытяжки. А что будет с бурундуком, которого мы прозвали Чаббсом и который жил в норе под садовым сараем? Я быстро наполнила водой все поилки для птиц. Вытащила из холодильника фрукты и овощи и свалила в кучу на заднем дворе – над ней уже вились несколько покрытых копотью малиновок и испуганные голубые сойки. Возможно, олени и еноты, спасшиеся от огня, тоже найдут здесь пищу.

Наконец, я усадила нашего старенького скотчтерьера на переднее сиденье машины. Глухой и почти слепой Уимси уже несколько дней ощущал надвигающуюся опасность и ждал отъезда с нетерпением.

На подъездной дорожке я остановилась, чтобы в последний раз окинуть взглядом скромный дом, в котором мы прожили столько лет. Он не был шикарным, но он был нашим. При виде недавно посаженных анютиных глазок, теперь грустно поникших на ветру, я вздохнула. «Жизнь – это не только вещи», – напомнила я себе.

Тем временем соседские машины уже выстроились в длинную очередь на улице Мэйн-Хилл, которая круто уходила под гору. Мне казалось, что я уже смирилась с происходящим, но тем же вечером, когда мы уже воссоединились с мужем в мотеле в Альбукерке, я увидела в вечерних новостях сгоревший дом соседа и разрыдалась. Никогда прежде я не чувствовала себя такой уязвимой, такой несчастной. Я повторяла про себя строки из книги Иисуса Навина 1:9: «Будь тверд и мужествен… ибо Господь, Бог твой, с тобою, куда бы ты ни пошел».

На следующее утро, тоскуя по кофе и спокойной жизни, мы с Биллом зашли в пончиковую. И встретили там других эвакуированных из Лос-Аламоса.

– Моего дома больше нет, – плакал один мужчина. – Мы прожили в этом доме почти пятьдесят лет.

Билл сжал мою руку. Неужели и нашего дома больше нет? Пожар на горе все еще полыхал. Что, если мы остались без крова? Как же нам дальше быть? Что делать? Куда идти?

Звонок от сына вернул меня в реальный мир. Джордан сдал сессию и теперь ждал окончания учебного года.

– Я видел по телевизору новости о пожаре, – сказал он. – Вы с папой можете меня забрать? Я хочу вернуться домой. В воскресенье же День матери!

– Милый, мы не сможем поехать домой, – ответила я. – Мы не знаем, есть ли у нас вообще дом.

– А Уимси с тобой? – спросил Джордан. Я заверила его, что собака с нами – в целости и сохранности.

– Тогда приезжайте за мной втроем, – предложил он. – Тогда мы будем все вместе. А это и есть дом.

На мгновение я утратила дар речи. Именно в тот момент я поняла, что огонь не сможет отобрать у меня все.

Прошло больше недели, прежде чем нам разрешили вернуться в поселок. К счастью, наш дом оказался целым и невредимым, он лишь немного покрылся копотью. Однако более четырехсот семей, в том числе многие наши друзья и соседи, потеряли все свое имущество в результате пожара Серро-Гранде в 2000 году. От домов, куда мы с детьми ходили в гости, остались лишь груды дымящихся обломков. В некоторых местах пожар был настолько силен, что даже бытовая техника сгорела дотла.

Склоны вокруг плато почернели. Как здесь вообще могло сохраниться хоть что-то живое? Но когда мы, надев резиновые перчатки, стали отмывать копоть и пепел, покрывавшие дом снаружи, из вытяжки раздался тонкий писк вьюрков. На одной из кормушек появился дятел, а бурундук Чаббс прибежал на задний двор, чтобы утолить жажду из поилки для птиц.

Позже вечером на краю нашего участка появилась лань с годовалым олененком. Мой муж прошептал: «Не шумите». Я знала, что олени съедят всю нежную новую поросль на наших яблонях, но мне было все равно. Они выжили. Мы тоже выжили. И поняли, что нет места лучше дома.

Ширли Редмонд