Текст книги "Грозовой перевал"

Глава X

Хорошенькая прелюдия к жизни отшельника! Четыре недели мучений, метаний в жару и немочи! Ах уж эти пронизывающие ветры и суровые северные небеса, вечное бездорожье и медлительные сельские врачи! Ах уж эта скудость человеческих лиц! А хуже всего – ужасное предписание Кеннета не выходить из дома до весны!

Только что меня почтил визитом мистер Хитклиф. С неделю назад он прислал парочку куропаток – последних в сезоне. Мерзавец! Он внес в мою болезнь немалую лепту, и я собирался ему все высказать! Но разве я могу обидеть человека, которому хватило великодушия просидеть у моей постели целый час и толковать о чем угодно, кроме пилюль, микстур, склянок и пиявок? Легко же он отделался! Я слишком слаб, чтобы читать, и все же хочется немного развлечься. Почему бы не пригласить миссис Дин и не дослушать ее рассказ? Я помню основные перипетии, помню, докуда она добралась. Главный герой бежал, и три года о нем ничего не слыхать, а героиня вышла замуж. Позвоню! Вот она обрадуется, что я способен поддерживать веселую беседу. Миссис Дин явилась.

– До приема лекарства – двадцать минут, – предупредила она.

– Ну его, лекарство! – ответил я. – Мне хочется…

– Доктор говорит, что порошки пора бросить.

– С превеликим удовольствием! Не перебивайте. Поскорее садитесь на свое место и держите руки подальше от этих горьких снадобий! Доставайте из кармана вязание – вот так! – и продолжайте историю Хитклифа с того момента, где прервались, и до наших дней. Он получил образование на Континенте и вернулся истинным джентльменом? Или стал стипендиатом в колледже, устроившись обслугой к богатым студентам, или удрал в Америку и отличился, выжимая все соки из своей новой родины? Или же сколотил состояние, промышляя грабежами на английских дорогах?

– С него сталось бы попробовать все, мистер Локвуд, но я ни в чем не могу поручиться. Я уже говорила, что понятия не имею, откуда у него деньги, также мне неизвестно, к каким средствам он прибегнул, дабы выбраться из дикарского невежества, в коем погряз, но позвольте мне продолжить рассказ, если полагаете, что вас это развлечет и не утомит. Сегодня утром вам получше?

– Намного!

– Вот и хорошо.

* * *

Мы с мисс Кэтрин перебрались в «Долину дроздов», и, к моему приятному удивлению, она вела себя много лучше, чем я смела ожидать: в мистере Линтоне просто души не чаяла и даже к его сестре проявляла горячую привязанность. Конечно, оба были к ней очень внимательны. Так что это не шиповник склонился к плющу, а плющ обвил шиповник. Никаких взаимных уступок – одна стояла на своем, двое других уступали – да и кто будет злонравным и раздражительным, если не встречает ни противостояния, ни равнодушия? Как я обнаружила, мистером Эдгаром владел сокровенный страх – он страшился, что она утратит душевное равновесие. От жены он это скрывал, но стоило ему услышать, как я отвечу резко или кто-нибудь из слуг насупится из-за ее властного приказа, как сразу же выражал беспокойство недовольной гримасой, хотя никогда не хмурился, если дело касалось его самого. Множество раз он выговаривал мне за дерзость и сетовал, что удар ножа не причинил бы той боли, которую он испытывает, видя, как задирают жену. Дабы не расстраивать моего доброго хозяина, я научилась не заводиться по пустякам, и целых полгода порох пролежал в целости и сохранности, безобидный словно песок, потому что огонь к нему даже не приближался. Порой Кэтрин мрачнела и ни с кем не разговаривала, и в такие моменты муж проявлял молчаливое сочувствие, списывая все на последствия перенесенной горячки, ведь прежде упадка духа она не испытывала. Помрачение Кэтрин проходило – и он тоже сиял от радости. Полагаю, я вправе утверждать, что им выпало большое счастье, которое росло с каждым днем.

Увы, длилось оно недолго. Рано или поздно мы задумываемся о своих интересах – кроткие и великодушные лишь немногим более справедливы, чем властные. Все закончилось, когда обстоятельства подвели каждого к тому, что его интересы вовсе не составляют всех помыслов другого супруга. Теплым сентябрьским вечером я возвращалась из сада с корзиной яблок. Смеркалось, через высокую стену во двор заглядывала луна, и смутные тени таились в углах многочисленных выступов дома. Я опустила свою ношу на ступени возле кухонной двери и решила передохнуть, сделать еще пару глотков приятного, свежего воздуха; я смотрела на луну, как вдруг меня окликнули сзади:

– Нелли, ты?

Голос был звучный, с иностранным прононсом, и все же я уловила в том, как он произнес мое имя, нечто знакомое. Обернулась я со страхом: вроде бы двери заперты, на ступенях никого. На площадке под навесом что-то зашевелилось; подойдя ближе, я различила очертания мужчины в черном, со смуглым лицом и черными же волосами. Он прислонился к стене и положил руку на щеколду, собираясь войти. «Кто же это? – подумала я. – Мистер Эрншо? Ну нет! Голос совсем другой»

– Я прождал целый час, – заметил он, пока я продолжала его разглядывать, – все в округе словно вымерло. Войти не решился. Узнаешь? Посмотри, я ведь не чужой!

Луч упал на лицо – щеки землистого цвета наполовину скрыты черными бакенбардами, брови насупленные, глаза глубоко посажены и расставлены широко. Глаза я вспомнила.

– Что?! – вскричала я, не зная, человек он или дух, и изумленно всплеснула руками. – Вы вернулись? Неужели это действительно вы?

– Да, я – Хитклиф, – ответил он, переводя взгляд на окна, в которых отражалось несколько сияющих лун, но не было ни проблеска света изнутри. – Хозяева дома? Где она? Нелли, ты не рада! Не волнуйся так. Она здесь? Говори! Я хочу сказать ей пару слов. Иди и передай Кэтрин, что некто из Гиммертона желает ее видеть.

– Как она отнесется? Как отреагирует? Ваш сюрприз огорошил меня, а она и вовсе с ума сойдет! Неужели вы – Хитклиф?! Как изменились! Нет, ну надо же! В солдаты подались?

– Иди и передай, что велено, – нетерпеливо перебил он. – Я в аду, пока ты медлишь!

Он поднял щеколду, и я вошла в дом, но, дойдя до гостиной, где расположились мистер и миссис Линтон, замялась на пороге. Наконец, решив воспользоваться благовидным предлогом (спросить, не нужно ли зажечь свечи), я открыла дверь.

Они сидели рядом в распахнутом настежь окне, за которым виднелись не только деревья сада и заросший зеленый парк, но и долина Гиммертона с длинной полосой тумана, вьющейся почти до самой вершины (как вы, наверное, заметили, вскоре после часовни водоотводная канава с болот соединяется с ручьем, повторяющим изгиб лощины). «Грозовой перевал» возвышался над этими серебристыми испарениями, однако старый дом видно не было – он находится чуть ниже по другую сторону. И комната, и ее обитатели, и пейзаж, которым они любовались, выглядели удивительно мирными. Скрепя сердце я решила уклониться от поручения и промолчать, спросив лишь про свечи, потом устыдилась своей глупости и произнесла:

– Мэм, вас хочет видеть некто из Гиммертона.

– Что ему нужно? – поинтересовалась миссис Линтон.

– Я не спрашивала.

– Закрой шторы, Нелли, – велела она, – и неси чай. Я тотчас вернусь.

Она покинула комнату, мистер Эдгар небрежно поинтересовался, кто же пришел.

– Кое-кто, кого госпожа не ждет, – ответила я. – Некий Хитклиф – помните его, сэр? – когда-то он жил у мистера Эрншо.

– Что?! Тот цыган – тот деревенщина? – вскричал он. – Почему ты не сказала Кэтрин без обиняков?

– Тише! Не следует так его называть, – заметила я. – Госпожа очень опечалится, если услышит. Когда он сбежал, она была просто убита горем. Полагаю, возвращение Хитклифа станет для нее настоящим праздником.

Мистер Линтон подошел к окну в другом конце комнаты, выходившем на двор. Он открыл створку и высунулся. Видимо, они были внизу, потому что он крикнул: «Не стой там, любимая! Веди человека сюда, если он по делу». Вскоре стукнула щеколда, и Кэтрин взлетела наверх, запыхавшаяся и взволнованная, слишком взбудораженная, чтобы проявлять радость: по ее лицу иной бы предположил, что случилось нечто ужасное.

– Ах, Эдгар, Эдгар! – выпалила она, обвивая его за шею руками. – Ах, милый Эдгар! Хитклиф вернулся – вернулся! – И она стиснула его изо всех сил.

– Хватит, хватит! – сердито вскричал ее муж. – Незачем меня душить по такому поводу! Подумаешь, сокровище нашлось. Зря ты горячишься.

– Знаю, тебе он не нравится, – ответила Кэтрин, слегка умеряя восторг. – И все же, ради меня, вы должны стать друзьями. Пригласить его подняться?

– Прямо сюда, – уточнил он, – в гостиную?

– Куда же еще?

Он сгоряча предложил кухню как место более подходящее. Миссис Линтон смерила его насмешливым взглядом – отчасти рассердившись, отчасти потешаясь над его привередливостью.

– Нет уж, – добавила она, помолчав, – я не могу сидеть с ним в кухне. Поставь два стола, Эллен: один для твоего хозяина и мисс Изабеллы, мелкопоместных джентри, другой для меня, классом пониже. Так тебя устроит, милый? Или велеть служанке затопить камин в соседней комнате? Если да – распоряжайся, а я сбегаю вниз и приведу моего гостя. Радость-то какая, поверить не могу!

Она метнулась к двери, но Эдгар ее удержал.

– Его приведет она, – сказал он, имея в виду меня, – а ты, Кэтрин, радуйся, только без глупостей. Ни к чему будоражить весь дом, принимая сбежавшего слугу как родного брата.

Я спустилась и обнаружила Хитклифа под навесом, явно ожидающего приглашения войти в дом. Он последовал за мной без лишних слов, и я привела его к господину и госпоже, чьи пылающие щеки выдавали нелегкий разговор. Стоило появиться в дверях ее другу, как леди тут же просияла от радости, бросилась к нему, схватила за руки и повела к Линтону, взяла вялые пальцы мужа и соединила с его. При свете камина и свечей я с изумлением обнаружила, насколько разительна перемена, произошедшая с Хитклифом. Он превратился в высокого, могучего, атлетически сложенного мужчину – рядом с ним мой хозяин казался хрупким юношей. Прямая осанка свидетельствовала о том, что он побывал в армии. Черты его лица выглядели намного старше, чем у мистера Линтона, свидетельствовали об уме и не сохранили ни следа прежнего душевного упадка. В сведенных бровях и глазах, полных черного огня, еще таилась дикарская жестокость, пусть и обузданная; в манерах появилась степенность – былая грубость исчезла, но из-за чрезмерной суровости им не хватало изящества. Мой хозяин удивился не меньше, а то и больше меня: он долго молчал, не зная, как обратиться к так называемому деревенщине. Хитклиф уронил его тонкую руку и стоял, глядя с прохладцей, пока тот вновь не обрел дар речи.

– Садитесь, сэр, – наконец нашелся он. – Миссис Линтон, вспомнив старые времена, убедила меня оказать вам радушный прием. Я тоже рад, когда происходит что-нибудь, способное доставить ей удовольствие.

– И я, – ответил Хитклиф, – особенно если сам к этому причастен. Охотно останусь на час или даже два.

Он уселся напротив Кэтрин, которая глаз с него не сводила, точно опасаясь, что он исчезнет. Хитклиф глядел на нее нечасто – посмотрит и отведет глаза, и с каждым разом в них вспыхивало торжество, питавшееся неприкрытым восторгом, что горел в ее взгляде. Их слишком поглотила радость встречи, и они не испытывали ни малейшего смущения. Чего не скажешь о мистере Эдгаре: он бледнел все сильнее от раздражения, которое достигло пика, когда жена его поднялась, подошла к Хитклифу, вновь схватила гостя за руки и рассмеялась, словно не в себе.

– Завтра я буду думать, что мне это приснилось! – вскричала она. – Я не смогу поверить, что видела тебя, касалась тебя и говорила с тобой вновь! И все же, мой жестокий Хитклиф, ты не заслуживаешь столь теплого приема! Исчез на три года, не писал и небось ни разу меня не вспомнил!

– Я вспоминал тебя, Кэйти, – тихо сказал он, – недавно услышал о твоем замужестве и, ожидая сейчас во дворе, придумал план: взгляну тебе в лицо, увижу удивление и притворную радость, потом расквитаюсь с Хиндли и избавлю власти от лишних хлопот, наложив на себя руки. Твое радушие вынудило меня выбросить эти мысли из головы, но берегись, если в следующий раз мы встретимся в ином настроении! Нет уж, теперь от меня не избавишься! Ты ведь и правда по мне горевала? С тех пор как я слышал твой голос в последний раз, мне жилось весьма нелегко; и ты должна меня простить, ведь я боролся лишь ради тебя!

– Кэтрин, если не хочешь, чтобы чай остыл, иди к столу, – перебил Линтон, пытаясь сохранять свой обычный тон и надлежащую меру учтивости. – Мистеру Хитклифу предстоит долгая прогулка, где бы он ни остановился на ночь, да и я хочу пить.

Она заняла свое привычное место возле чайника, и на звонок мисс пришла Изабелла; подвинув господам стулья, я покинула гостиную. Чаепитие продолжалось не более десяти минут. Чашка Кэтрин осталась пуста: она не могла ни пить, ни есть. Эдгар расплескал напиток по блюдцу и едва пригубил. Тем вечером их гость пробыл не больше часа. Когда он уходил, я спросила, не в Гиммертон ли он собрался.

– Нет, на «Грозовой перевал», – ответил Хитклиф. – Мистер Эрншо пригласил, когда я нанес ему визит утром.

Мистер Эрншо его пригласил! И он нанес визит мистеру Эрншо! После ухода Хитклифа я мучительно размышляла над услышанным. Зачем он вернулся? Не притворяется ли другом, а сам замыслил недоброе? В глубине души ворочалось дурное предчувствие: лучше бы он держался от нас подальше!

Посреди ночи я проснулась оттого, что вошла миссис Линтон, уселась на постель и потянула меня за волосы, желая разбудить.

– Не могу уснуть, Эллен, – пожаловалась она, как бы извиняясь. – Хочу, чтобы хоть одна живая душа разделила со мной мое счастье! Эдгар надулся, потому что я радуюсь тому, что ему не интересно: кроме мелочных, глупых речей от него ничего не дождешься: он заявил, что с моей стороны жестоко и эгоистично заставлять его разговаривать, когда ему нездоровится и охота спать. Вечно ему нездоровится, когда он сердит! Я сказала пару одобрительных фраз в адрес Хитклифа, и он заплакал – то ли и правда голова болит, то ли из зависти – так я встала и вышла!

– К чему хвалить Хитклифа в его присутствии? – откликнулась я. – Мальчишками они испытывали друг к другу неприязнь, да и Хитклифу было бы не менее неприятно слышать похвалы Эдгару – такова человеческая натура. Оставьте мистера Линтона в покое, если не хотите, чтобы между ними вспыхнула ссора.

– Разве это не свидетельствует о чрезвычайной слабости духа? – продолжала она. – Я ничуть не завистлива: меня не ранит красота золотистых волос Изабеллы и белизна ее кожи, утонченная элегантность и привязанность, которую к ней проявляют все члены семьи. Даже ты, Нелли, если мы с тобой иногда спорим, становишься на сторону Изабеллы, и я уступаю как неразумная мать: называю ее душечкой и всячески угождаю, чтобы не сердилась. Ее брату приятно видеть, как мы любезничаем, что приятно в свою очередь мне. Они очень похожи: избалованные дети, считающие, что мир вертится вокруг них, и пускай я потакаю обоим, мне порой думается, что разумное наказание пошло бы им на пользу.

– Ошибаетесь, миссис Линтон, – возразила я. – Это они потакают вам: представляю, что было бы, если бы они поступали иначе. Вы вполне можете себе позволить потакать их мимолетным капризам, покуда они исполняют все ваши желания. Впрочем, в итоге вы поссоритесь из-за чего-нибудь одинаково принципиального для обеих сторон, и тогда те, кого вы считаете слабыми, могут оказаться столь же упертыми, как и вы.

– И мы сойдемся не на жизнь, а на смерть, Нелли? – рассмеялась она. – Нет! Говорю же тебе, я верю в любовь Линтона – он безропотно принял бы смерть из моих рук, даже не задумываясь об ответном ударе!

Я посоветовала ценить его еще больше за такую привязанность.

– Ценю, – ответила она, – но ему не следует ныть по пустякам. Какое ребячество! Вместо того чтобы ударяться в слезы, поскольку я сказала, что теперь Хитклиф достоин уважения и даже первый джентльмен в округе почтет за честь быть ему другом, Линтону следовало сказать это вместо меня и порадоваться! Он должен к нему привыкнуть, и ему понравиться: учитывая, что у Хитклифа есть причины его не любить, держался он превосходно!

– Как вы относитесь к тому, что он отправился на «Грозовой перевал»? – поинтересовалась я. – По-видимому, Хитклиф изменился во всех отношениях: заделался настоящим христианином и протягивает руку всем своим врагам!

– Он мне все объяснил, – ответила она. – Я удивилась не меньше тебя, Нелли. Он наведался туда, чтобы узнать обо мне у тебя, полагая, что ты все еще там живешь; Джозеф сообщил Хиндли, тот вышел и начал расспрашивать, чем он занимался, как жил, и наконец пригласил в дом. Там играли в карты, Хитклиф присоединился, брат проиграл ему немного денег и, обнаружив, что тот далеко не бедствует, попросил зайти вечером снова, и он согласился. Хиндли слишком беспечен в выборе знакомств: ему и в голову не приходит, что не следует доверять тем, кому ты когда-то испортил жизнь самым гнусным образом. Однако Хитклиф утверждает, что основная причина, по которой он сошелся с давним обидчиком, – желание поселиться поближе к усадьбе и привязанность к дому, где мы выросли; а также надежда, что у меня будет больше возможностей видеться с ним там, нежели если он остановится в Гиммертоне. Он собирается предложить достойную плату за проживание на перевале, и алчность моего брата наверняка заставит его согласиться: Хиндли всегда был жадным, хотя то, что загребает одной рукой, он пускает на ветер другой.

– Разве это подходящее место для молодого человека?! – не удержалась я. – Вы не страшитесь последствий, миссис Линтон?

– Только не для моего друга, – ответила она, – голова у него крепкая, так просто ее не вскружить; что же касается Хиндли, то ниже ему падать некуда, а от физической расправы я смогу его уберечь. События сегодняшнего вечера примирили меня и с Богом, и с людьми! В гневе я подняла мятеж против Провидения – ах, Нелли, я очень, очень страдала! Если бы Линтон знал, сколь горько мне жилось, то постыдился бы омрачать мое избавление от страданий своими пустыми капризами. Лишь доброта к нему заставляла меня нести горе в одиночку: если бы я не скрывала своих мук, он желал бы избавления от них не меньше меня. Теперь все позади, я не стану мстить за его глупость – я могу вынести все, что угодно! Пусть самое подлое существо на свете ударит меня по лицу, я не только подставлю другую щеку, я извинюсь за то, что вынудило меня ударить, и в доказательство немедленно помирюсь с Эдгаром! Спокойной ночи, Нелли! Я – просто ангел!

В такой самодовольной уверенности она удалилась и наутро успешно исполнила обещание, в результате чего мистер Линтон не только избавился от своей брюзгливости (хотя из-за чрезмерной оживленности Кэтрин настроение у него оставалось подавленным), но и не возражал против ответного визита на «Грозовой перевал» ее и Изабеллы; и она пролила на мужа столько нежности и ласки, что в последующие дни в доме царило поистине райское блаженство – и хозяин, и слуги благоденствовали.

Поначалу Хитклиф – точнее, отныне мистер Хитклиф – пользовался разрешением посещать «Долину дроздов» с осторожностью, словно оценивая, насколько владелец готов мириться с его вторжением. Кэтрин также сочла разумным умерить восторги от встреч, и постепенно мистер Хитклиф утвердил свое право на то, чтобы его ожидали. Присущая ему в отрочестве сдержанность никуда не делась, и это помогало подавлять неуместные проявления чувств. Тревога моего хозяина улеглась, а дальнейшие события ненадолго направили ее в другое русло.

Новым источником огорчения стал неожиданный удар со стороны Изабеллы Линтон, проявившей внезапное и непреодолимое влечение к гостю, которого едва терпели. В то время она была очаровательной юной леди восемнадцати лет, причем весьма наивной, пусть и отличалась живостью ума, пылкостью чувств и неуравновешенностью. Брата, нежно ее любившего, столь несусветное предпочтение повергло в ужас. Если оставить в стороне унизительный брак с человеком без имени и вероятность того, что в отсутствие наследников мужского пола его недвижимость достанется этому выскочке, мистеру Линтону хватило здравого смысла, чтобы понять: хотя внешне Хитклиф сильно изменился, нрав у него остался прежним. И этого нрава он страшился, испытывал к нему отвращение и содрогался при мысли о том, чтобы передать Изабеллу ему на попечение. Он ужаснулся бы еще больше, если бы узнал, что привязанность сестры возникла сама по себе и ответных чувств не вызвала, однако хозяин ни во что не стал вникать и поспешил возложить всю вину на Хитклифа, заподозрив того в злом умысле.

Через некоторое время после возвращения Хитклифа мы заметили, что мисс Линтон из-за чего-то переживает и томится. Она становилась все более раздражительной и несносной, огрызалась на Кэтрин и дразнила ее, неизбежно рискуя истощить и без того слабое терпение последней. До определенного предела мы ей прощали, списывая все на плохое самочувствие: бедняжка чахла буквально на глазах. Но однажды, когда она особенно разошлась – отказалась завтракать, заявила, что слуги не подчиняются ее приказам, хозяйка ни во что ее не ставит, Эдгар о ней не заботится; что она простудилась, когда мы оставили двери открытыми, да еще нарочно дали камину потухнуть – и добавила сотню-другую даже более безосновательных обвинений, миссис Линтон категорично потребовала, чтобы она отправлялась в постель и, как следует ее отругав, пригрозила послать за доктором. Услышав о докторе Кеннете, Изабелла вскричала, что здоровье у нее превосходное, а несчастна она лишь из-за сурового обращения Кэтрин.

– Как ты можешь говорить, что я с тобой сурова, капризная ты баловница?! – вскричала хозяйка, пораженная несуразным обвинением. – Да ты умом тронулась! Когда я к тебе была сурова?

– Вчера, – всхлипнула Изабелла, – и сейчас!

– Вчера, – повторила ее невестка. – И по какому поводу?

– Во время прогулки по вересковой пустоши ты велела мне побродить, где вздумается, а сама любезничала с мистером Хитклифом!

– По-твоему, это и есть суровость? – со смехом воскликнула Кэтрин. – Я вовсе не намекала, что твое общество нас тяготит, нам было все равно, слушаешь ты или нет; просто мне подумалось, что для твоих ушей в рассказах Хитклифа не сыщется ничего интересного.

– А вот и нет, – зарыдала юная леди, – ты хотела, чтобы я ушла, потому что знала: мне с вами нравится!

– Она в своем уме? – обратилась миссис Линтон ко мне. – Изабелла, я повторю наш разговор дословно, а ты укажешь все прелести, которые могла бы из него извлечь.

– Дело не в разговоре, мне просто хотелось побыть…

– Ну же? – спросила Кэтрин, заметив, что она не решается закончить фразу.

– Побыть с ним! Я не позволю всякий раз меня отсылать! – закончила Изабелла, распаляясь. – Ты ведешь себя, как собака на сене, Кэйти, и хочешь, чтобы все любили одну тебя!

– Ах ты дерзкая мартышка! – воскликнула миссис Линтон удивленно. – Что за идиотизм! Не может быть, чтобы ты позарилась на Хитклифа – чтобы ты считала его приятным человеком! Надеюсь, я поняла тебя превратно, Изабелла?

– Ничуть, – ответила потерявшая голову девчонка. – Я люблю его больше, чем ты Эдгара, и он мог бы полюбить меня тоже, если бы ты ему позволила!

– Я не поменяюсь с тобой местами ни за какие блага! – категорично объявила Кэтрин, вроде бы говоря совершенно искренне. – Нелли, помоги мне уверить ее в собственном безумии! Скажи ей, каков Хитклиф на самом деле: неисправимый дикарь, не поддающийся воспитанию, бесплодная вересковая пустошь, усеянная обломками базальта. Я скорее выпущу зимой в окно канарейку, чем посоветую тебе отдать ему сердце! Лишь прискорбное незнание его характера, дитя, и ничто другое, заставляет тебя мечтать о нем! Прошу, не воображай, что за суровым фасадом скрываются бездны любви и нежности! Он тебе не золотой самородок, не устрица с жемчужиной внутри – он лютый, безжалостный, хищный тип! Я никогда не говорила ему: «Оставь того или иного врага в покое, потому что вредить ему было бы неблагородно или жестоко», нет, я говорила так: «Оставь их в покое, потому что я не хочу, чтобы с ними поступали несправедливо». Он раздавит тебя, как воробьиное яйцо, Изабелла, если обнаружит, что ты ему в тягость. Я знаю, он никогда не полюбит никого из Линтонов и все же вполне способен жениться на тебе в надежде на будущее наследство – алчность постепенно берет над ним верх. Вот такая картинка, а ведь мы с ним друзья – причем настолько, что, если бы ему всерьез вздумалось тебя заполучить, мне следовало бы, пожалуй, попридержать язык и позволить тебе угодить в силки.

Мисс Линтон посмотрела на свою невестку с негодованием.

– Как тебе не стыдно! – сердито выпалила она. – Ты не друг – ты хуже двадцати врагов!

– Не веришь? – воскликнула Кэтрин. – Думаешь, я говорю так из подлого эгоизма?

– Уверена, – ответила Изабелла, – мне и слушать тебя тошно!

– Отлично! – вскричала она. – Если угодно, проверь сама! Я не собираюсь сносить твое нахальство и умываю руки.

– Почему я должна страдать из-за ее эгоизма?! – всхлипнула Изабелла, когда миссис Линтон покинула комнату. – Все, все против меня: она лишила меня единственного утешения. Только все ложь! Мистер Хитклиф не злодей, сердце у него благородное, правдивое, иначе помнил бы он ее столько времени?

– Выбросьте его из головы, мисс, – поддакнула я. – Хитклиф – хищная птица, и вам не пара. Миссис Линтон высказалась жестко, и все же мне нечего ей возразить. Она знает его сердце лучше, чем я или еще кто со стороны, и ей без надобности выставлять его хуже, чем есть. Честным людям скрывать нечего. Как он жил? Как разбогател? Почему остановился на «Грозовом перевале» у человека, которого ненавидит? Говорят, с его приездом мистер Эрншо опускается все ниже и ниже. Они просиживают ночи напролет за картами, и Хиндли занимает деньги под свою землю, только и делает, что пьет и играет. Всего неделю назад я слышала – повстречала Джозефа в Гиммертоне, и он мне сказал: «Нелли, – говорит, – у нас того и гляди поселится коронер. Давеча один из тех, что к нам шляются, едва пальца не лишился – полез к другому, что размахивал ножом и хотел прирезать себя, словно теленка. Хозяин, видно, рвется предстать пред великим судилищем. И плевать ему на заседателей – и на Павла, и на Петра, и на Иоанна, и на Матфея – на любого. Так и жаждет явить им свою непокорную физию! А наш юный друг Хитклиф – таких еще надо поискать! Горазд поскалиться, когда дьявол шутки свои шуткует. Неужто ничего не рассказывает о житье у нас, наведываясь в усадьбу? Вот как у нас устроено: господа встают на закате, кидают кости, лакают бренди, шторы закрыты, и свечи горят до полудня, и там уж наш дурень бредет к себе, сквернословя и беснуясь. Порядочным людям приходится затыкать уши со стыда! А прыткий мальчонка посчитает денежки, поест-поспит и скорей к соседу судачить с его женой. Наверняка хвастается Кэтрин, как золото ее отца течет к нему в карман, а сын ее отца несется вскачь к своей погибели, сам же еще вперед норовит забежать, чтобы ворота отворить».

– Ты с ними заодно, Эллен! – вскричала юная мисс. – И не подумаю выслушивать твою клевету! Сколько же в тебе злобы, раз хочешь меня убедить, что счастья в мире нет!

Сложно сказать, преодолела бы она это влечение или продолжила лелеять: бедняжке не дали времени поразмыслить. На следующий день в соседнем городке собирались мировые судьи, хозяину пришлось ехать, и мистер Хитклиф, зная о его отлучке, наведался раньше обычного. Кэтрин с Изабеллой сидели в библиотеке, все еще в ссоре, и молчали: последняя переживала из-за своей неосторожности и того, что в пылу страсти призналась в сокровенном чувстве, а первая, по зрелом размышлении, жестоко обиделась на золовку и, хотя и посмеивалась над ее дерзостью, решила устроить так, чтобы той было не до смеха. Увидев, как мимо окна прошел Хитклиф, она развеселилась. Я подметала камин и увидела на ее губах озорную улыбку. Изабелла, погруженная в свои мысли или в книгу, ничего не заметила, потом дверь отворилась и удирать стало слишком поздно, хотя она с радостью убралась бы куда подальше.

– Входи, ты очень кстати! – весело воскликнула хозяйка, придвигая кресло к огню. – Перед тобой грустят двое, и нужен третий, чтобы растопить между ними лед, а ты подходишь как нельзя лучше! Хитклиф, рада сообщить, что наконец нашлась та, кто питает к тебе куда более нежные чувства, чем я. Полагаю, ты должен чувствовать себя польщенным. Нет, я не про Нелли, на нее не смотри! У моей бедной маленькой золовки сердце разрывается при одном взгляде на твою физическую и душевную красоту. В твоих силах стать Эдгару братом! Нет-нет, Изабелла, не убегай, – продолжила она, с наигранной веселостью останавливая смущенную девушку, которая с негодованием вскочила. – Мы поссорились из-за тебя, как кошки, Хитклиф, и я жестоко посрамлена, проиграв ей в изъявлениях преданности и восхищения. Более того, я тут узнала, что если б мне хватило такта отойти в сторону, то моя соперница, каковой она себя считает, пустила бы в твое сердце стрелу и получила сей трофей навеки, а мой образ был бы предан нескончаемому забвению!

– Кэтрин, – с достоинством произнесла Изабелла, стараясь не обращать внимания на цепкую хватку невестки, – будь любезна говорить правду и не клеветать даже в шутку. Мистер Хитклиф, велите своей подруге меня отпустить: она забывает, что мы с вами не близкие знакомые, и то, что ее забавляет, причиняет мне невыносимые страдания.

Поскольку гость ничего не ответил и уселся с совершенно безразличным видом, она обернулась к своей мучительнице и шепотом попросила ее отпустить.

– Ни в коем случае! – вскричала миссис Линтон в ответ. – Я не потерплю, чтобы меня называли собакой на сене! Ты останешься. Послушай, Хитклиф, почему ты не радуешься моей приятной новости? Изабелла клянется, что любовь Эдгара ко мне не сравнится с той, что она испытывает к тебе. Верно я запомнила, Эллен? Вдобавок бедняжка постится с позавчерашнего дня – с нашей прогулки, сама не своя от горя и боли из-за того, что я лишила ее твоего общества.

– По-моему, ты на нее наговариваешь, – заметил Хитклиф, разворачивая стул и садясь к ним лицом. – Во всяком случае, сейчас она явно мечтает убраться от меня подальше.

И он пристально уставился на предмет обсуждения, словно на диковинного, вызывающего отвращение представителя животного мира – к примеру, индийскую многоножку, которую мы рассматриваем из любопытства, презрев омерзение. Этого бедняжка не вынесла: мисс Линтон то бледнела, то краснела и, хотя на ресницах ее заблестели слезы, изо всех сил напрягала свои маленькие пальчики, пытаясь разжать крепкую хватку Кэтрин. Вскоре сообразив, что стоит оторвать от руки один палец, как другой прижимается еще крепче, и все вместе убрать не получится, она пустила в ход ногти, мигом расцветив кожу мучительницы красными полумесяцами.