Текст книги "Стэнли Кубрик. С широко открытыми глазами"

Глава 5
Уроки вождения

В одно из тех чудесных свободных воскресений я сумел осуществить желание, которым вынужден был пренебрегать слишком долго: я вернулся в Брэндс-Хэтч. Когда я подъезжал к трассе, в громкоговорителе я услышал голос Брайана Джонса. «Посмотрите, кто к нам едет! Да это же Эмилио!» – прокричал он. Это было фантастически. Казалось, что прошло всего пять минут, а не пять лет.

Брайан был «голосом Брэндс-Хэтча». Он комментировал «Формулу Ford», «Формулу-3» и кольцевые гонки «Формулы-1». «Хорошо. Рад слышать, что ты вкалывал на работе», – он сказал это одобрительно, когда я рассказал ему, чем занимался. Через мгновение он взял меня под руку и спросил: «Слушай, ты не хочешь снова поучаствовать в гонках?»

Это было мне физически необходимо. В прошлом, когда мне изредка удавалось справиться с заездом, это было, как будто я принимал своего рода лекарство: я забывал обо всем; для меня ничего более не существовало, кроме гоночного автомобиля, трассы и виражей на поворотах. Я был один в своем «Лотусе». Там не было Стэнли, Андроса или Маргарет, как не было Жанет, Марисы или Джона. Там не было родителей, жен, коллег, задач, документов, юристов и страховщиков. Все исчезало, и мой разум становился пустым, свободным и светлым. Брэндс-Хэтч возвращал мне мозги, это восстанавливало меня лучше, чем сон. Я сказал Брайну, что не смогу регулярно заниматься, но он как будто не придал этому значения и спокойно сказал: «Посмотрим, что у нас получится».

Все записи заездов хранились в архиве трассы. Там еще можно было найти подтверждение тому, что за всю карьеру я ни разу не попал в аварию. Я дебютировал на «Формуле Ford» в марте 1968 года. Поразительно, но это было за день до рождения моего сына Джона. Мы окрестили его Джон-Пьером в честь Ива Монтана, модного водителя, выступавшего на гран-при. Я гонял со многими водителями, но в первую очередь с Эмерсоном Фиттипальди и Джеймсом Хантом. Их имена всегда стояли в рейтинге водителей слишком близко к моим. Фиттипальди никто не побил в Снеттертоне. Хант был хорош на Сильверстоуне, а я выступил лучшим в Брэндс-Хэтч. Кольцо находилось в долине, так что там доставало холмов и резких поворотов, в общем, рулить там было очень весело.

– Я знаю, что мы можем сделать, – сказал Брайан, – если ты не можешь практиковаться или пройти отборочный матч, мы можем разместить тебя в сетке на том же месте, где ты был в свой прошлый заезд.

– Ты единственный, кто устанавливает здесь правила, так что, если ты найдешь способ, который позволит мне погонять, я буду счастлив, – ответил я, не скрывая удовлетворенной улыбки.

– И мы тоже счастливы, Эмилио.

Было любопытно обнаружить, что после всех лет, за которые я не поставил в гоночный автомобиль и одной ноги, я все еще мог водить, как в прежние времена. Я был рад открытию, что ездить на гонках – это то же самое, что кататься на велосипеде: один раз научишься – сможешь давить на педали всю оставшуюся жизнь.

Стэнли следил за моими поездками на трассу с расстояния, а потом, с утра в понедельник, он подкинул мне задачу: я должен был научить водить Аню, «возможно, на старой машине». Я купил «Остин 1100» у одного испанца, который работал в Боремвуде. Это была старая развалюха, но с безупречной механикой. Ее недавно ремонтировали, так что тормоза, фары и двигатель находились в отличном состоянии. Это был просто прекрасный вариант.

На чердаке я нашел оценочный лист, по которому Тони Ланфранчи проверял, какие водители соответствуют школе Брэндс-Хэтч. Он состоял из 34 пунктов: список недостатков, которые необходимо устранить, чтобы превратиться в защищенного и успешного водителя. Я сел рядом с Аней и отметил крестиком ошибки, которые допускала она: УПРАВЛЯЕТ РУЛЕМ ОДНОЙ РУКОЙ, НЕ ПРИТОРМАЖИВАЕТ ПЕРЕД ПЕРЕКЛЮЧЕНИЕМ НА БОЛЕЕ НИЗКУЮ ПЕРЕДАЧУ, СИДИТ В НЕПРАВИЛЬНОЙ ПОЗЕ, НЕДОСТАТОЧНО РАССЛАБЛЕНА, НЕДОСТАТОЧНО ЧАСТО СМОТРИТ В ЗЕРКАЛА ЗАДНЕГО ВИДА, НАЧИНАЕТ ПОВОРАЧИВАТЬ СЛИШКОМ ПОЗДНО и так далее.

Когда все три девушки получили права, Стэнли, хорошо зная, как я вожу, решил, что его дочери должны получить несколько уроков вождения по трассе. Он хотел, чтобы инструкторы провели для девушек краткий курс, который рассказал бы о самых распространенных опасностях на дороге и о том, как с ними справиться. Я написал Брайану и все организовал. Я заполнил все документы на свое имя, как гарантию для Стэнли и его семьи, но Брайану рассказал правду без всяких предисловий и попросил его пообещать никому не рассказывать.

М-р Эмилио Д’Алессандро

94 Фарм-Роуд

Эджвэйр, Мидлсэкс

15 февраля 1978

Дорогой Эмилио!

Извини, что так долго отвечал на твое письмо, написанное 1 февраля. Конечно, мы будем очень рады принять дочерей мистера Кубрика здесь, в Брэндс-Хэтч (ты не говорил, сколько их, поэтому я думал только о двоих). Если каждая из них собирается пройти курс для начинающих и первую ступень противодействия скольжению, все вместе будет стоить 85 фунтов стерлингов. Я вложил список дат, когда мы открыты, и в ответ жду услышать, какие дни подходят тебе.

С наилучшими пожеланиями,

Твой Б.А. Джонс.

За несколько дней до того, как должен был начаться курс, Стэнли поднял эту тему, но как-то запутанно и настороженно.

– Эмилио, ты видел новый «Мерседес ORV»?

– Ты хочешь купить его?

– У него хорошее сцепление с дорогой, верно?

– Полагаю, что должно быть.

– Думаешь, их нужно отправлять на трассу, если на такой машине они и так будут в безопасности?

Это был один из типичных непрямых вопросов Стэнли. Я понял, к чему он клонит.

– Послушай, Стэнли, этот курс подразумевает безопасность водителя наравне с безопасным автомобилем. Я все еще думаю, что это хорошая идея.

– А что из себя представляет Дивина Галика?

Это был еще один типичный прием в манере общения Стэнли: он мог перевести предмет разговора в совершенно другую, логически не связанную область. Дивина была спортсменкой. Она была лыжницей, которая очень успешно выступила на Олимпийских играх несколькими годами раньше. Я упомянул о ней в разговоре со Стэнли, потому что недавно она начала заниматься картингом и автогонками. В каком-то смысле это было началом ее новой карьеры. Она попала на «Формулу-1», и мое внимание привлекло ее итальянское имя на страницах газет.

– Что она представляет из себя… – медлил я, – она девушка. Но нет никакой разницы, пока им нравятся движки, пока они водят аккуратно и не создают на трассе проблем для других. Неважно, кто водитель – мужчина или женщина. Правила для всех одинаковые.

– Так что они одинаковые и для Вивиан тоже.

Вот о чем он думал. Вообще, я мог себе представить, что после Брэндс-Хэтча она захочет себе гоночную машину и, может быть, пять или шесть для своих друзей.

– Стэнли, я не знаю. Я имею в виду, что ты сам знаешь, какая Вивиан…

– Ладно, давай забудем об этом. Может быть, так лучше.

Возможно, Стэнли самому было бы полезно записаться на курсы в Брэндс-Хэтч. Он всегда был такой рассеянный и все время попадал в аварии. Первая случилась сразу после его возвращения в Англию из Ирландии. Он ездил на новеньком золотом 450-м «Мерседесе SEL». Неожиданно он попал в грозу и резко затормозил, когда на дороге, прямо перед собой, увидел яму, наполненную водой (номер 6: ТОРМОЗИТ НЕОЖИДАННО И СЛИШКОМ РЕЗКО). Машина сзади протаранила «Мерседес» и разнесла багажник. Незадолго до этого было много разговоров о ремнях безопасности в новой машине. Стэнли хотел многоточечный тип ремня, хотя представители «Мерседеса» пытались объяснить ему, что ремни такого типа сложно отстегивать. Он сдался, только когда я объяснил ему, что на трассе находится служащий с ножом, который всегда готов разрезать ремни водителя, попавшего в аварию. Но Стэнли все равно остался настроен скептически. Он настоял на проверке результатов краш-теста, чтобы увидеть, сколько будет работать центробежное сцепление. Все, что его интересовало, – это доказательство, что «Мерседес» говорит правду.

Золотой «Мерседес» был несчастливой машиной. Через несколько лет, когда Стэнли работал над «Сиянием», он сказал, что сам доберется до EMI Studios и что я должен встретить его там. Я ждал его уже полтора часа, когда ко мне подошел художник-постановщик: «Есть проблема. Стэнли пробил на своем „Мерседесе“ заднюю стену гаража». Когда я приехал домой, Стэнли все еще стоял посреди обломков: он включил задний ход вместо первой скорости. «Позвони в „Мерседес“, они все уладят», – это было все, что он сказал, сохраняя свое традиционное спокойствие.

В дополнение к вечной спешке, Стэнли постоянно был рассеян. Он всегда делал одновременно слишком много вещей. За рулем он вел себя точно так же, как и в офисе: говорил по телефону, читал новости, тянулся за карандашом, чтобы записать идею, наговаривал что-то на диктофон. Несмотря на все это, ему хватало мужества жаловаться, что его дочери были невнимательны за рулем. Когда он возил куда-либо меня, я чувствовал, что смотрю в лицо смерти. Однажды, за рулем «Порше», которое он купил в начале восьмидесятых, он выехал не на ту полосу на развороте в Сант-Албанс. Мы оказались лицом к лицу с двухэтажным автобусом, который, к счастью, успел ударить по тормозам. Водитель автобуса перекрестился и заорал благим матом. «Что этот автобус там делал?» – сказал Стэнли, как будто ничего экстраординарного не произошло.

Иногда он спрашивал меня о том, как я вожу: «Почему ты так поворачиваешь? Почему двигатель издает такой звук, когда ты переключаешь скорость? Ты уверен, что так можно делать?»

– Стэнли, не говори мне, как водить машину. Я ведь не прихожу к тебе и не говорю, куда поставить камеру, верно? – ответил я с осуждением.

– Просто мне очень комфортно, когда ты за рулем.

– Хорошо, тогда не говори ничего!

Но Стэнли просто не мог ничего не говорить. Когда в конце семидесятых серия ужасных катастроф поразила мир британского мотоспорта, он начал ворчать об этом еще более откровенно, чем Жанет:

– Были какие-нибудь аварии?

– Нет, Стэнли, аварий не было. Слушай, если ты несчастлив, приходи посмотреть мой следующий рейс.

– Это плохая идея.

Он засыпал меня вопросами. Он делал это не потому, что ему было важно узнать результаты рейса, и не потому, что ему было важно, выиграл я или нет. Он пытался собрать информацию, которую возможно использовать против меня: он хотел убедить меня прекратить участвовать в гонках.

Он решил начать с машины, которую я водил. «Феррари» попадали в большое количество аварий, а пресса активно писала об этом: возгорающиеся двигатели, взрывающиеся шины и тому подобное. Стэнли вырезал эти статьи, добавлял свои комментарии и оставлял их у меня на столе. «Эмилио, ты видишь? Гонки – это опасно». Под его записями я писал в ответ: «Стэнли, я не езжу на „Феррари“, я езжу на „Лотусе“».

Потом он предпринял более прямую попытку: «Я бы предпочел, чтобы ты больше не ездил на гонках. Пожалуйста, приходи на трассу, но занимайся чем-нибудь другим. Чини машины или еще что-то, я не знаю, только не гоняй».

Когда же он прочитал в статье о том, как водитель вылетел с трассы, он начал все заново: «Как он остался невредимым?» Я объяснил, что на трассе существуют очень строгие показатели безопасности, но он настаивал на уточнении деталей: «Что находится перед защитной стеной?»

«Мешки с песком», – ответил я. От всех этих вопросов я начал уставать: «Еще вокруг границы трассы насыпан слой гравия, который тормозит машины, если они вылетают с дороги».

Он предпринял еще один заход: «Как так происходит, что люди выбирают себе такую работу?»

– Это такая же работа, как и любая другая, Стэнли. Как твоя или моя. Я могу уверить тебя, что вождение по городу намного более опасное, чем езда по гоночной трассе.

– Затем и существует полиция, чтобы быть уверенным, что на улицах люди соблюдают правила.

– Может быть, в кино – да! Часто ли ты видишь полицейского, который выпрыгивает из куста и гонится за нарушителем скорости? В Брэндс-Хэтч же на каждом углу стоят наблюдатели. Они используют систему цветных флажков, чтобы водители знали все, что им нужно.

Он настаивал: «На такой скорости проблемы с двигателем или тормозами могут привести к несчастному случаю…»

Наконец, когда он окончательно доконал меня, он нанес смертельный удар – длинную речь, в которой объяснил, как компании, которые застраховали людей, работающих на производстве Стэнли Кубрика, могут начать протестовать, если кто-то из сотрудников будет подвержен фактору риска выше среднего из-за своего образа жизни. Он привел такое количество данных, средних показателей, документов и статей, что я проникся и пообещал забросить гонки. Я не знаю, было ли это просто оправданием. Я понял, что в любом случае, из практических соображений или для личного спокойствия, Стэнли станет более счастливым, если я перестану этим заниматься. Так я и сделал. «Трудно поверить, но в этот раз я согласна со Стэнли», – сказала Жанет.

Брайан Джонс нашел мне работу «маршала», человека, ответственного за безопасность участников, но это было не очень хорошо: я оказался слишком далеко от самих машин. Через пару лет Брайан перевел меня к техническим инспекторам. Их работа – убедиться, что соблюдены технические правила и инструкции. Мы проверяли машины перед заездом, выписывали серийные номера шасси и двигателя, проверяли, что перчатки и гоночные костюмы в хорошем состоянии и достаточно мягкие; нам нужно было убедиться, что шлемы соответствуют стандарту, и так далее. Самое главное, что я снова был погружен в пьянящие пары масла Castrolite.

К счастью или нет, но всего за несколько месяцев до того, как я перестал водить, мой сын Джон уже начал интересоваться гоночными машинами. Когда он был маленьким, я пытался брать его на трассу, но из этого ничего не выходило. Его гораздо больше интересовали овцы на соседнем поле, чем отец, который пытается выиграть ради Марисы и него. Но около десяти лет его интересы поменялись. Я заметил, что дома он рассматривает мои автожурналы. Иногда по воскресеньям мне удавалось брать его с собой на Брэндс-Хэтч. Джон внимательно смотрел на машины, а я показывал ему самых быстрых водителей и объяснял, кто из них был самым безрассудным и кто всегда приходил последним. Это были мои самые любимые воскресные дни.

Жанет надеялась, что когда он вырастет, то станет инженером. На двенадцатилетие я взял Джона на автомобильный завод, обещающе названный в честь Эмилио Феррари, чтобы заказать под него индивидуальное шасси. В день его первого заезда, в воскресение, Джон надевал костюм, перчатки и внимательно слушал все, что ему говорил мистер Феррари. Когда он был готов, я поцеловал его и пожелал удачи. Я не хотел излишне взволновать его. Он уже настроился справиться с этим заездом. Я, как его отец, конечно, боялся, у меня в голове вертелись ужасные мысли: Джон будет там, вместе с 19 другими 100-кубовыми картами, на этой ужасно узкой трассе. Несмотря на это я не давал ему советов: инстинкты водителя куда важнее, чем осторожность. Но когда он приблизился к стартовой полосе, я не смог удержаться: «Будь осторожен!»

Джон был великолепен. Он сразу почувствовал карт и лавировал среди других машин, ни с кем не сталкиваясь. Он пришел седьмым. Это стандартный результат для любого Д’Алессандро на первых соревнованиях. Когда он прибежал и обнял меня, на глаза у меня навернулись слезы.

После нескольких рейсов Джон всегда приходил в первой пятерке и часто даже попадал на подиум – он даже выигрывал. Он был действительно счастлив, а Жанет ненавидела меня. И все-таки она вела себя с Джоном так же, как и со мной: она не хотела подавить его энтузиазм. Все, что она делала, это просила меня следить за ним и быть уверенным, что Джон излишне не рискует.

Брать Джона на картинговые гонки было фантастически. Это были особенные моменты: весь день только мы вдвоем, все руки в масле и никто не отвлекает. Отец и сын вместе делятся чем-то, что им действительно важно. Даже когда под дождем мы промокали до нитки и покрывались грязью – все казалось просто прекрасным.

К тому моменту я работал на Стэнли уже десять лет. Я перестал обманывать себя, что управляю своей жизнью. Я был в порядке. Я был счастлив и удовлетворен, но не мог честно сказать себе, что делаю, что хочу. Судьба каким-то образом подслушала мои мысли и предоставила мне парочку заманчивых возможностей изменить направление жизни моей семьи.

Я слышал, что Alitalia нанимает людей для работы в новом терминале аэропорта Хитроу. Я заполнил формы и получил работу. Теперь мне нужно было решиться. Я пришел к Стэнли и рассказал ему об этом. Он посмотрел на меня, какое-то время молчал, а потом сказал:

– Сколько они тебе предложили?

– Ты же знаешь, это из-за рабочих часов, а не из-за денег. Я работаю на тебя четырнадцать часов в день, там я буду работать всего восемь. Также там будет отпуск, который я смогу проводить с детьми, и выходные, чтобы ездить на трассу!

– Я могу платить тебе больше, чем Alitalia.

– Стэнли, это правда не из-за денег, это из-за рабочих часов!

– Нет, нет, нет, нет, – начал он, – я выделю тебе больше свободного времени, просто скажи.

– Я не знаю, Стэнли. Мне нужно подумать об этом.

Я ушел из его офиса, пошел пешком во флигель. Когда я пришел туда, Андрос и Маргарет уже все знали. Вот вам и сила телефона.

– Я не знаю, что может быть хуже, чем твой уход, – начал Андрос.

– А! Теперь это заговор!

Маргарет добавила: «Если он пообещал сократить тебе часы…»

Они продолжали в том же духе весь день. Когда я вернулся во флигель забрать еще вещи для доставки, Маргарет спросила: «Итак, ты собираешься остаться?» Потом, когда я был в Лондоне, мне позвонил Андрос. После того как он дал мне инструкцию, он добавил: «Ты правда собираешься уйти от нас? Я не могу поверить». После многих часов психологического терроризма я позволил им убедить себя. «Давай поверим его обещанию, Андрос, – объявил я, – лучше даже так, давайте сделаем вид, что поверили». Но потом я узнал, что ничего не изменится. Однако то что Андрос, Маргарет и Стэнли стали так озабочены моими намерением уйти, доставило мне странное удовольствие.

Через несколько лет в газетах появилось объявление о строительстве сети высокоскоростных туннелей, которая будет покрывать всю Европу. В объявлении также говорилось, что работы начнутся со строительства подводного туннеля между Англией и Францией. Из Лондона в Париж, дальше в Милан и в Рим. Я мог оказаться в Кассино в кратчайшие сроки и получить зарплату в придачу. Ничего не сказав Стэнли, я отправил запрос об участии в процессе набора персонала. Я молча зашел в его офис и передал ему конверт. Он вопросительно посмотрел на меня и открыл его. Когда он понял, о чем речь, он начал бормотать:

– О нет… Нет, нет, нет, нет. Нет, нет, нет, нет…

– Стэнли, успокойся.

– Зачем ты так со мной поступаешь? – сказал он, глядя в письмо.

– Я поступаю так не из-за тебя, я делаю это для себя. Это все та же старая история. Мне нужно свободное время.

– У тебя будет больше времени, но если ты пойдешь на эту работу, ты будешь проводить больше времени вдали от дома, чем когда ты работаешь на меня.

– Нет, ты не прав. У них очень строгие правила защиты сотрудников. Если ты работаешь пять дней без перерыва, то потом пять дней ты свободен. Дней, которые ты можешь провести с кем угодно. Я уже рассказал об это Жанет.

– Жанет? О нет… Нет, нет, нет, нет.

– О да! Она тоже не думает, что эта идея – плохая. Но это моя идея, не ее.

– Что я могу сделать, чтобы остановить тебя?

– Дай мне то, что я всегда просил: свободное время! Эта просьба всегда остается без внимания. Понимаешь? Ты даже не помнишь.

– Ты прав… Я обещаю тебе, я правда честно обещаю, что дам тебе столько времени, сколько тебе нужно, выходные, которые ты сможешь проводить с семьей, все. Только не уходи.

Он ужасно волновался. Я почувствовал, что мой уход делает ему больно. Моя решительность уже начала покидать меня, когда он сказал такое, что меня окончательно переубедило: «Эмилио, разве ты не счастлив здесь со мной и моей семьей? Если ты поменяешь работу, кто знает, каких людей ты встретишь. Здесь ты знаешь нас всех: меня, Кристиану и моих дочерей, ты как член нашей семьи. Почему ты хочешь отвернуться от этого всего?» Неожиданно, мне пришла мысль, которая заполнила меня сомнениями. Я помню ту грустную ночь, когда я приехал в Англию в январе 1960-го. Я чувствовал себя абсолютно чужим. Я потерялся и замерзал; я был одиноким и беспомощным перед лицом происходящего.

«Почему ты хочешь отвернуться от этого всего?» – так сказал мой отец, сидя на моей кровати перед тем, как я уехал в Лондон. У него было такое же печальное выражение лица, как и у Стэнли сейчас. Он говорил те же слова и волновался о том же. Это безнадежно, сказал я себе. Я должен остаться со Стэнли.

Он пообещал дать мне столько свободного времени, сколько мне нужно, и он дал, на пару дней. На какое-то время изменилась только одна вещь. Если я был уже дома, а Стэнли было нужно, чтобы я вернулся и уладил еще один вопрос, он просил Кристиану или Катерину позвонить мне домой: «Жанет? Это Кристиана. Эмилио дома? Он может вернуться? Я кое-что забыла». Жанет смотрела на меня с тяжелым сердцем. Я точно понимал, что происходит, брал машину и ехал обратно в Эбботс-Мид. Когда приезжал туда, Кристиана или Катерина произносили несколько жалких извинений и «совершенно случайно» появлялся Стэнли и говорил: «О, ты вернулся! Слушай, раз уж ты здесь, ты не мог бы…» Да, конечно, Стэнли. Я могу помочь тебе.