Текст книги "Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов"

– Нет, – сказала Хараджа. – Где твоя галера?

– Она всегда на якоре на рейде в Доце.

– Бери моего лучшего коня и скачи туда. Вели поднять паруса и догони галиот, который привел сюда этот Хамид… Они все христиане… они всех нас обманули… скачи, плыви и привези мне этого Хамида. Живого, слышишь, Метюб, он мне нужен живым.

– Слушаюсь, госпожа, – ответил турок. – Еще до заката мой «Намаз» догонит галиот, и я отомщу за тот удар шпагой, что нанес мне нахальный мальчишка.

21
Да здравствует капитан!

Пока турецкий капитан и поляк-отступник стремительно скакали к берегу, чтобы задержать беглецов, галиот, подгоняемый свежим ветром, летел на всех парусах на юг, чтобы, прежде чем покинуть остров, зайти в залив Суда.

Герцогиня уже решила в последний раз повидаться с Дамасским Львом, которому была обязана собственной жизнью и освобождением виконта. И потом, она должна была вернуть ему корабль и найти себе другой, поскольку греки изъявили желание плыть с ней в Италию, чтобы там по возможности наняться на какое-нибудь судно или поступить наугад на военную службу.

Едва галиот прошел мыс, который скрывал его от глаз янычар и владелицы замка, герцогиня бегом спустилась в кубрик, где ее со вполне понятным нетерпением дожидался виконт.

Два крика раздались почти одновременно:

– Элеонора!

– Гастон!

Л’Юссьер обхватил ладонями прекрасное тонкое лицо девушки, глаза его горели. Их блеск усиливала лихорадка, мучившая исхудавшее от потери крови тело виконта.

– Я давно знал, Элеонора, что вы отправились на Кипр, – сказал он. – Надежда когда-нибудь увидеть вас поддерживала меня и позволяла переносить все муки, на которые обрекали меня мусульмане, и не сдаваться.

– Вы знали, Гастон! – вскричала герцогиня.

– Да, молва о подвигах Капитана Темпесты дошла до Хусифа и даже до болот.

– Но каким образом?

– Мне рассказал о нем один пленный христианин, которого схватили, когда он пытался выйти из города. Мы с ним вместе ловили пиявок. Он описал мне ваше лицо, а главное, сказал, что с вами рядом всегда находился Эль-Кадур. И я сразу догадался, что вы и есть тот капитан, которым так восхищается вся Фамагуста. Поверьте, Элеонора, в тот день я чуть с ума не сошел от радости. Вы – в Фамагусте! Я к тому времени уже так исстрадался от унижений и боли, что вряд ли какое-нибудь известие могло меня обрадовать и ободрить.

– И вот вы здесь, рядом, после стольких страхов, после всего этого ужаса… Разве это не кажется сном, виконт?

– Да, и я горд, что своим освобождением обязан вам, вашей храбрости и вашей твердой руке.

– Я сделала то, что любая женщина на моем месте сделала бы или хотя бы попыталась сделать, мой Гастон.

– Нет, моя Элеонора, – с живостью отвечал виконт. – Таким мужеством могла обладать только герцогиня д’Эболи. Ни одна женщина не отважилась бы явиться сюда, в логово тигров и львов, которое вселяет ужас в самые храбрые сердца воинов-христиан. Думаете, я не знаю, что вы победили первый клинок мусульманского войска?

– Откуда вы узнали?

– Тот солдат, который рассказал мне, что вы и Эль-Кадур здесь, поведал и о поединке.

– Пустяки, – с улыбкой сказала герцогиня.

– Эти пустяки напугали христианских капитанов, – отвечал виконт.

– Им просто не повезло: они не учились искусству владеть оружием у лучшего снайпера и фехтовальщика Неаполя, – шутя произнесла герцогиня. – Этой победой я обязана моему отцу.

– И вашему мужеству, Элеонора.

– Ладно, Гастон, не будем больше об этом. Скоро я вас познакомлю со своим противником.

– С кем? С Дамасским Львом? – удивленно спросил Л’Юссьер.

– Мы направляемся к нему, это его корабль, и это он меня спас. Без его помощи мне бы не выйти живой из Фамагусты.

– А он нас не выдаст? – с тревогой спросил виконт.

– Не выдаст, он слишком благороден. И потом, если я обязана ему спасением, то он мне – жизнью.

– Я знаю: вы оставили ему жизнь, хотя имели полное право убить. Но я все равно не доверял бы этому турку.

– Не бойтесь, Гастон, этот мусульманин не такой, как другие.

– Но потом мы сразу отплывем в Италию, верно, Элеонора?

– Да, Гастон, больше нам на Кипре делать нечего. Республика бросила остров на произвол судьбы, и непохоже, чтобы она стремилась снова его завоевать. Мы поедем в Неаполь, счастливо там заживем и позабудем все горести прошлого. Мягкий климат залива быстро восстановит ваши силы после всех мучений, которым вас подвергла безжалостная Хараджа. Поднимемся на палубу, Гастон. Я не успокоюсь, пока мы не увидим берега Италии.

– Какая еще опасность может нам угрожать? – спросил виконт.

– Мне неспокойно, Гастон, – повторила герцогиня. – Я опасаюсь, что Хараджа станет нам мстить. Эта женщина очень жестока, обладает немалой энергией, и потом, в ее распоряжении галеры ее дядюшки.

– Мне говорили, что мусульманский флот стоит в Никозии, – сказал виконт. – Пока они сюда доберутся, мы будем уже далеко.

– Мы остановимся только, чтобы зафрахтовать другой корабль, и сразу отплывем по Средиземному морю на восток.

– Давайте поднимемся на палубу, Элеонора. Морской воздух действует на меня лучше, чем болотные испарения.

Он взял ее под руку и повел на верхнюю палубу.

Галиот уже вышел из бухты и легко скользил на юг по лазурным водам Средиземного моря.

Скалистые, изрезанные фьордами берега Кипра вырисовывались в семи-восьми кабельтовых.

– Как у нас дела, папаша Стаке? – спросила герцогиня у старого моряка, который приближался к ним, держа берет в руке.

– Отлично, синьора, галиот идет быстрее галеры. А синьор виконт доволен нашей изобретательностью?

– Дай руку, моряк, – отвечал Л’Юссьер.

– Это большая честь для меня, господин виконт, – смущенно сказал папаша Стаке.

– Жми смело, это встретились руки христиан.

– Честных христиан, синьор, – сказал старый морской медведь, пожав протянутую руку, – и всегда готовых поколотить этих мусульманских свиней. Уф! И зачем только Господь произвел на свет этих злобных бестий! Я бы их всех передушил, – прибавил он, яростно почесав нос, – и скормил бы акулам… нет, крабам!

Вдруг раздался голос:

– Добрый день, хозяин.

– А! Черный хлебушек явился, – пробормотал папаша Стаке, увидев, что за спиной виконта вырос араб. – Что-то у дикаря нынче похоронный вид.

Эль-Кадур молча подошел к виконту. Лицо у него и правда было невеселое, в черных глазах стояли слезы.

– Мой храбрый Эль-Кадур! – воскликнул виконт. – Как я рад тебя видеть!..

– И я рад не меньше твоего, синьор виконт, – ответил араб, стараясь придать лицу жизнерадостное выражение. – Теперь уж мы наверняка вызволили тебя из рабства. Ну вот, теперь ты счастлив, синьор.

– Да, безмерно счастлив. Надеюсь, мусульманам больше не удастся разлучить меня с женщиной, которую я люблю.

По лицу араба на миг, как вспышка молнии, пробежала судорога. Герцогиня, которая не сводила с него глаз, это заметила.

– Господин, – сказал Эль-Кадур, – теперь ты больше не нуждаешься в моих услугах. Я свое предназначение выполнил и хочу попросить тебя об одной милости, в которой хозяйка мне отказала.

– О какой? – спросил удивленный виконт.

– Не бери меня с собой в Италию.

– Эль-Кадур! – властно прервала его герцогиня.

– Бедный раб хотел бы вернуться на родину, – продолжал араб, сделав вид, что не услышал окрика хозяйки. – Наверное, жить мне осталось недолго, я чувствую, силы покидают меня, я страшно устал и хочу вернуться домой. Мне каждую ночь снятся бескрайние пустыни Аравии, зеленые пальмовые рощи с перистыми листьями и шатры, чернеющие на высохшей, но такой прекрасной равнине. Ее целует солнце, ее ласкают воды Красного моря. Мы, дети пустыни, живем недолго, а когда чувствуем приближение смерти, нам нужны только две вещи: ложе из песка и тень наших пальм. Попроси женщину, которую ты любишь, чтобы она дала свободу бедному рабу.

– Значит, ты хочешь покинуть нас, Эль-Кадур? – спросила герцогиня.

– Да, если позволишь.

– Но ведь ты вырос рядом с моей невестой, ты был ей защитой и спутником, почему же ты хочешь покинуть нас, Эль-Кадур? – спросил виконт. – Неаполь лучше Аравии, а герцогский дворец лучше шатра. Говори.

Араб прикрыл глаза. Герцогиня пристально на него смотрела. Она уже поняла, какое тайное пламя сжигает сердце дикого сына пустыни.

– Ты действительно этого хочешь, Эль-Кадур?

– Да, госпожа, – глухо ответил араб.

– И тебе не будет жаль твою хозяйку? Ведь ты с детства был ей другом.

– Бог всемогущ.

– Как только мы отплывем с Кипра, ты получишь свободу, мой верный Эль-Кадур.

– Благодарю, госпожа.

Больше он не сказал ни слова, завернулся в свой широкий плащ и уселся на носу, а виконт и герцогиня приветствовали матросов, выстроившихся вдоль борта.

Папаша Стаке и Никола снова подошли к ним.

– Синьора, – начал папаша Стаке, – вы не забыли, что у нас на борту экипаж шебеки?

– Турецкие моряки?

– Эти шелудивые псы крепко связаны и заперты в трюме галиота. Они могут представлять для нас немалую опасность, а потому я пришел спросить, что с ними делать.

– А вы как думаете?

– Я бы их так и утопил, со связанными руками и ногами, – не задумываясь ответил папаша Стаке.

– А я бы повесил их на реях, – отозвался Никола.

– Но они против нас не воевали и не сделали нам ничего плохого.

– Они турки, синьора.

– Правильно, папаша Стаке, и именно поэтому мы, христиане, должны проявить великодушие. Правда, Гастон?

Виконт кивнул.

– Что же нам, высадить на берег этих негодяев? – спросил старый морской волк, явно несогласный с таким неуместным великодушием. – Если бы мы попали к ним в лапы, то, ставлю мой берет против куска каната, акулы на славу попировали бы человечиной.

– Может, у тебя и есть причины им отомстить, но я, женщина, не могу позволить хладнокровно убить пленных.

Моряк с недовольным видом покачал головой и снова заговорил:

– Я забыл вам кое-что сказать, синьора. Матросы, которым вы поручили потопить шебеку, нашли в ее трюме два больших сундука, явно предназначенных владелице замка.

– Ты велел их открыть?

– Да, там лежали богатые наряды для турчанки. Принести их? Мне кажется, вам больше нет нужды носить мужскую одежду. Теперь рядом с вами синьор виконт, и он будет вам защитой. Это наш мужской долг – защищать вас грудью.

– Что ж, идея превратиться в мусульманскую даму меня забавляет. Больше нет резона оставаться Капитаном Темпестой или Хамидом.

– Вы станете еще привлекательней, Элеонора, – заметил виконт. – А вот дамам кружить головы больше не будете. Я знаю, Хараджа в вас влюбилась до безумия, искренне поверив, что вы мусульманский принц.

– Я могла бы вволю посмеяться над этой идиллией, если бы вы не были пленником. Узнай она всю правду сразу, не знаю, как дорого пришлось бы мне заплатить за обман.

– Да, из когтей этой гиены вы бы живой не выбрались.

– Надеюсь, она меня больше не увидит, разве что отправится меня разыскивать в Неаполь или в Венецию.

– Это будет затруднительно, синьора, – снова вступил в разговор папаша Стаке, который ненадолго отлучился, чтобы отдать матросам приказ принести ящики, предназначенные Харадже. – Мы еще не так далеко ушли, чтобы с уверенностью сказать, что мы выскользнули из ее когтей.

– Никто не мог сказать ей, что я женщина.

– Э! Кто знает, синьора, доносчиков везде хватает.

– Вы стали пессимистом, папаша Стаке?

– О нет, синьора. Я просто хочу поскорее оказаться у берегов Италии или хотя бы Сицилии. Меня беспокоит этот капризный ветер. Бриз слабеет, и боюсь, мы можем угодить в нежданный штиль.

– Но мы уже далеко от Хусифа.

– До него миль двадцать, синьора, не бог весть что.

– Но нам ничто не угрожает.

– Пока не угрожает.

– Тогда велите готовить завтрак, папаша Стаке.

– А я пойду пороюсь в сундуках моей невесты, – со смехом сказала герцогиня.

Подождав, когда она спустится по лесенке в каюту, Гастон взял под руку старого моряка, отвел его на нос и с тревогой спросил:

– Скажите, господин помощник капитана, вы действительно чего-то боитесь?

– Нет, господин виконт. То, что турки станут нас преследовать по морю, маловероятно, тем более мы потопили их шебеку. Но возможно, именно ее исчезновение и вызовет подозрения у Хараджи. Это очень хитрая женщина.

– Но ведь могла же шебека потерпеть крушение.

– При такой тихой погоде?

– Вы уверены, что не видели больше никаких кораблей возле Хусифа?

– Я весьма бегло осмотрел берег и не могу утверждать, что в какой-нибудь закрытой бухте или канале не прячется еще парусник.

– Мы хорошо вооружены?

– Четыре кулеврины на палубе, есть аркебузы, шпаг, мечей и щитов в достатке, патронов тоже хватает. Шебеки нам бояться нечего. Ей придется плохо, если вздумает нас преследовать или, не дай бог, пойдет на абордаж. Этот галиот – крепкое, хорошее судно, и одолеть его сможет разве что галера.

– Я не думаю, что здесь окажутся галеры, – сказал виконт.

– Ну разве что придут со стороны моря. В этом случае нам останется только высадиться на берег, и я это сделаю без колебаний. О! Вот и синьора! Клянусь всеми львами республики! Такая турчанка способна вскружить голову все пашам и самому султану!

Появившаяся на палубе герцогиня была чудо как хороша. До этого никто из присутствующих не видел ее в женском платье, кроме Л’Юссьера и Перпиньяно, которые любовались ею в Венеции.

Из предназначавшихся Харадже туалетов она выбрала костюм скорее грузинский, чем мусульманский, который выгодно подчеркивал ее смуглую кожу, черные глаза и длинные волосы цвета воронова крыла.

На ней был очень элегантный кулидже́, – короткая курточка в складку из красной, расшитой золотом парчи, с рукавами ниже локтя, с прорезями спереди, позволявшими видеть белую шелковую рубашку, – пирахен, которую носят грузинки и персиянки. Широкие, до щиколоток штаны из шелковой парчи были расшиты узорами из крошечных жемчужин, а на ногах красовались маленькие туфельки с узким, загнутым вверх носком. Бедра герцогини охватывала широкая полоса голубого шелка, доходившая до нижнего края курточки.

Волосы она заплела в мелкие косички, оставив два локона, обрамлявшие лицо и спускавшиеся до груди, и надела на голову крошечную чалму с круглой шапочкой, которую окружала белая вуаль.

Л’Юссьер молча застыл перед ней, не сводя с нее восхищенных глаз, а папаша Стаке, наоборот, вдруг словно обезумел: подбросил в воздух свой берет и заорал во всю глотку:

– Да здравствует наш капитан!

И ему ответил веселый хор мужских голосов:

– Да здравствует капитан!

Едва стих этот вопль восторга, как неожиданно раздалось отчаянное ругательство.

Все повернулись к корме.

На шканцах, сжав кулаки и пригнувшись, как зверь, готовый к прыжку, стоял Никола Страдиот. Лицо его было искажено, а глаза внимательно всматривались в линию горизонта на северном направлении.

– Эй, Никола, ты что, спятил? Какая муха тебя укусила? Все настроение испортил…

– Во имя Креста!.. – хрипло крикнул грек. – Там вдали трехмачтовый парусник обходит мыс Хусиф! Если это не галера республики, значит турецкая, будь она проклята! Вы только поглядите на этого хищника!

22
Галера идет на абордаж

Крик Николы сразу охладил восторги экипажа по случаю появления красавицы-капитана.

– Это не просто ушат холодной воды, это уже бомба! – вскричал папаша Стаке, скрипнув зубами.

Виконт побледнел и с тоской взглянул на помертвевшее лицо герцогини.

– Трехмачтовик! – крикнул он и повернулся к Николе, который вглядывался в горизонт, сложив ладони домиком. – А вы не ошиблись?

– Нет, господин виконт, – отвечал грек. – У меня слишком хорошее зрение, чтобы я мог спутать галеру с шебекой или галиотом. Сейчас она развернулась, обогнув мыс Хусиф, и идет в открытое море прямо на нас.

– Шарахни меня сломанным якорем! – проворчал папаша Стаке и нахмурился. – Как же окаянная турчанка догадалась, что мы ничего общего не имеем с этим мошенником Магометом? А ну-ка поглядим… У меня тоже еще зрение хоть куда!..

Он быстро проскочил палубу и взлетел по лесенке на шканцы, а за ним Д’Юссьер, герцогиня, Перпиньяно и Эль-Кадур.

– Поглядим, поглядим… Может, тебе приснилось, Никола? – ворчал он, подходя к кормовому фальшборту. – Быть того не может, чтобы мусульманские псы уже бросились за нами вдогонку. Что же у них за носы, если они чуют христиан на таком расстоянии? Может, их при случае приспособить трюфели искать?

Не переставая, по обыкновению, бормотать себе под нос, он подошел к греку, который на что-то указывал, протянув руку в северном направлении.

– Где эти паруса? – спросил он.

– Смотри.

– Ах ты, акулий потрох! Не может быть! Действительно трехмачтовик! Похоже, это галера.

– Венецианская или турецкая? – с тревогой спросил виконт.

– У меня на глазах линз нету, господин виконт, – отвечал старик. – С такого расстояния я бы и в подзорную трубу не разглядел, какой флаг на грот-мачте.

– Но ты точно не думаешь, что это венецианская галера? – спросила герцогиня.

– Уф! – фыркнул папаша Стаке, тряхнув головой. – С чего бы сюда явиться галере Светлейшей республики, если Кипр уже в руках турок?

– Значит, галера турецкая?

– Это более вероятно, синьора.

– И мы позволим себя догнать и потопить?

– Нам остается только высадиться на берег, – сказал, подходя, Никола Страдиот. – К несчастью, ветер совсем стих.

– Но берег далеко, – заметил папаша Стаке. – Чтобы преодолеть пятнадцать миль при штиле, нам потребуется не меньше восьми часов.

– Решайте сами, – сказал виконт. – А почему той галере удается поймать ветер?

– Она идет в открытом море, синьор, вне береговых мысов. Я по цвету воды вижу, там ветер не стих.

– Тогда давайте повернем на запад.

– Отойдем от береговой линии.

– У нас есть кулеврины и аркебузы, нас много, и мы, насколько я понимаю, полны решимости.

– Мы готовы скорее умереть, чем снова угодить в рабство, – сказал Никола. – Можете рассчитывать на моих людей, синьор.

– Что скажете, Элеонора? – спросил виконт. – Капитан Темпеста может дать дельный совет.

– В открытое море, папаша Стаке, – ответила герцогиня. – Мы не знаем, что это за судно: дружественное или вражеское. Если увидим, что там мусульмане, вернемся к берегу. Как думаете, папаша Стаке?

– Как бог свят! – воскликнул старик. – Я всегда говорил, что вас надо назначить адмиралом, вы того заслуживаете! Опытный моряк не рассуждал бы разумнее вас, синьора. Потравить шкоты, ребята! Поворачиваем на запад. Там ветер, а галиот не черепаха в болоте. Они нас пока не догнали, и потом, у нас есть пушки и ядра им в подарок. Готовимся к маневру, все огнестрельное и холодное оружие на палубу!

Пока матросы под командованием Перпиньяно, который, как мы уже говорили, знал толк в артиллерии, заряжали и готовили кулеврины, чтобы в случае чего можно было встретить врага бортовым залпом, остальные прилагали все усилия, чтобы вывести галиот в ту зону, где дует ветер.

Задача была не из простых: парусник находился слишком близко от берега, защищенного от ветра мысами. Однако за полчаса частью на парусах, частью на веслах удалось вывести его в открытое море и поймать бриз. Правда, бриз был слабоват и дул порывами.

Виконт и герцогиня с тревогой наблюдали за курсом галеры, которая была гораздо дальше от мысов и имела больше возможностей поймать ветер.

Обмануться насчет курса мощного парусника было уже невозможно. Его нос был нацелен точно на галиот, а все маневры с парусами производились, чтобы его догнать.

Галера была еще далеко, и трудно было определить, турецкая она или венецианская, однако наиболее вероятно, что на грот-мачте у нее развевался флаг пророка с полумесяцем, а не флаг республики со Львом Святого Марка.

– Они нас догонят? – спросила герцогиня.

– Боюсь, что да, – ответил виконт.

– А мы сможем противостоять абордажу?

– Галиот против галеры не выстоит.

– Значит, мы попадем в плен, – с тоской заключила Элеонора.

– Они нас пока не догнали. Этот папаша Стаке мне кажется опытным моряком, он не даст так просто себя схватить.

В этот момент у них за спиной послышался голос:

– Синьора, вы не забыли, что мой хозяин приказал мне заботиться о вас?

Герцогиня быстро обернулась. Перед ней стоял Бен-Таэль, слуга Дамасского Льва.

– Что ты хочешь? – спросила она.

– Мой господин велел мне, в случае если вам будет угрожать опасность, предупредить его, и мне кажется, момент настал.

– Ты тоже думаешь, это мусульманский корабль?

– Я только что слазал на самую макушку грот-мачты и убежден, что над парусами того судна развевается флаг пророка. К тому же у него очень высокий корпус, на галеру республики он не похож.

– И что ты думаешь делать?

– Хочу, чтобы вы разрешили мне добраться до берега и отправиться к хозяину раньше, чем меня схватят.

– Но до берега семь или восемь миль.

Слуга улыбнулся:

– Бен-Таэль – пловец, которому нет равных, к тому же он не боится акул.

– Но у нас пока нет уверенности, что галера нас настигнет. Посмотри: сейчас наш галиот идет очень быстро.

– Это верно, синьора, но на всякий случай надо подстраховаться.

Герцогиня бросила вопросительный взгляд на виконта.

– Можем ли мы рассчитывать на поддержку Дамасского Льва? – поинтересовался Гастон.

– Я твердо в этом уверена, – ответила герцогиня. – Он был очень признателен за то, что я сохранила ему жизнь.

– Тогда, если хочешь, ступай, – сказал Л’Юссьер, повернувшись к слуге. – Если мы увидим, что от галеры нам не уйти, мы высадимся на берег, и там ты сможешь нас найти.

– Вблизи Суды есть один потайной залив, мы там прятались. Ну, ты знаешь…

– Да, синьора. Я буду вас там ждать.

Он потуже затянул пояс, проверил, в порядке ли ятаган, сбросил плащ и, оставшись почти голым, легко перемахнул через фальшборт и скрылся под водой.

– Сто тысяч акул! Полундра! Человек за бортом! – завопил папаша Стаке. – Разворачиваемся!

– Успокойтесь, папаша Стаке, – сказала герцогиня. – Это раб Мулея-эль-Каделя направился к берегу.

– Что, этот бездельник испугался своих соотечественников? Пусть только вынырнет, я дам по нему заряд из аркебузы.

– Он плывет с моего разрешения. Хватит о нем. Как там галера?

– Да разбери ее холера! Чтоб она в преисподнюю провалилась! Чтоб лопнул от злости этот пес шелудивый, Магомет! – рявкнул старый моряк, который, похоже, вышел из себя. – Можно подумать, что у этого корабля запас ветра в трюме!

– Догоняет? – спросил Л’Юссьер.

– Да, господин виконт. Насколько я вижу, ветер там сильнее, чем здесь.

– Это турок! Турок! – раздался голос с верхушки грот-мачты.

– Да хранит нас святой Марк и его лев! – сказал папаша Стаке, швырнув в сторону свой берет. – Я с самого начала был в этом уверен.

– Что думаете предпринять, господин помощник капитана? – спросил виконт.

– Прижмемся к берегу и постараемся добраться до бухты Суда.

– Это единственное, что мы можем попытаться сделать, – раздался голос Николы Страдиота, который подошел к ним. – Но я сомневаюсь, что галера даст нам время на это.

– Она идет намного быстрее нас, и минут через десять мы окажемся под огнем.

– Потравить шкоты, готовься к развороту! Меняй кливера! – скомандовал грекам папаша Стаке.

Галиот, который шел на запад, повернул на восток.

К несчастью, у берега ветер был совсем слабый и неблагоприятный. Галера же, которая шла в открытом море при попутном ветре, быстро приближалась.

Минут через десять она почти поравнялась с галиотом и дала первый холостой залп, требуя, чтобы галиот остановился и поднял флаг.

– Вот мы и влипли! – крикнул папаша Стаке, готовый рвать на себе волосы. – При этом проклятом штиле мы дойдем до берега не раньше чем через три четверти часа. Господин виконт, вы, синьора, и все остальные, готовимся отразить нападение.

– Элеонора и Перпиньяно, на батарею! – скомандовал Гастон. – Там легче укрыться, чем здесь.

– А вы? – с тревогой посмотрела на него герцогиня.

– Мое место на палубе с Николой, Эль-Кадуром и папашей Стаке. Пока турки не пошли на абордаж, в вашей доблестной шпаге нет необходимости. Быстрее, Элеонора, они собираются дать по нам бортовой залп. Доверимся Богу и нашей храбрости.

Увидев, что она колеблется, он мягко, но властно взял ее за руку и увел на батарею, где Перпиньяно с семью греками уже готовил кулеврины к бою.

– Берегите себя, Гастон, – сказала герцогиня, обвив руками его шею. – Помните, я люблю вас.

– Я не подставлюсь под турецкие пули, – с улыбкой отвечал виконт. – Мы с ними старые знакомые, и как они не достали меня в Никозии, так и здесь облетят стороной. Не бойтесь, Элеонора.

– Но у меня нехорошее предчувствие.

– Оно у всех бывает перед боем, даже у самых храбрых. Вы это знаете, наверное, лучше меня, Элеонора, ведь вы были при штурме Фамагусты.

Его прервал второй пушечный выстрел, последовавший за холостым, и громкое ругательство Николы.

– Мое место на палубе, – сказал виконт, отстраняясь от герцогини. – Я должен быть там.

– Ступайте, храбрый мой.

Гастон Л’Юссьер обнажил шпагу и быстро взбежал по лесенке, а Перпиньяно уже кричал грекам:

– Готовьтесь к бортовому огню!

Когда Гастон Л’Юссьер выскочил на палубу, галера была не более чем в восьмистах шагах и шла параллельно берегу, пытаясь перерезать дорогу галиоту.

Мачты у нее были гораздо выше, и фор-брамсели набирали достаточно ветра, чтобы двигать корабль, обходя маленькие мысы и подъемы, а бедному галиоту доставались лишь редкие дуновения.

Первый боевой выстрел мусульман был сделан без промаха. Ядро, пущенное с хорошим прицелом, снесло верхушку флагштока латинского паруса с фок-рея. Падая, она чуть не ранила одного из греков.

Отправив первое железное послание, галера развернулась поперек ветра и показала все десять люков левого борта, из которых торчали черные жерла кулеврин.

Мусульманское судно было солидное: очень высокий ют и шканцы, широкие латинские паруса под марсом и прямой парус сверху. Тоннажем оно превосходило галиот по крайней мере раз в шесть.

На обеих палубах толпилось множество солдат в кирасах и шлемах, с пиками и саблями. Они выжидали момент, чтобы пойти на абордаж.

– Как думаете, – сказал виконт, подойдя к папаше Стаке, стоявшему у штурвала, – успеем мы дойти до берега раньше, чем турецкие пушки отправят нас на дно?

– Об этом надо спросить Магомета, господин виконт, – ответил моряк. – Но вполне вероятно, что именно в данный момент этот паршивый пес окажется немым и глухим. Чтоб его дьявол утопил в чане с расплавленной серой!

Тут с галеры прогремел еще один выстрел, и на палубу с грохотом свалилась бизань-брам-стеньга, срезанная чуть выше салинга.

И в тот же миг с батареи донесся голос лейтенанта Перпиньяно:

– Огонь!

Четыре кулеврины, все поставленные на правый борт, выстрелили почти одновременно, продырявив паруса галеры и подняв на воздух часть носового фальшборта, да еще разорвав в клочки немалое число аркебузиров.

– Черт побери! Вот залп, который стоит бутылки кипрского, нет, целого бочонка! – крикнул папаша Стаке. – Попейте кровушки своих солдат, собаки!

Мусульмане не замедлили ответить залпом из всех орудий с левого борта. Один за другим с нарастающим грохотом прогремели десять выстрелов, и на бедный галиот посыпались каменные и железные ядра, а он, из-за отсутствия ветра, не мог даже сманеврировать.

Левый фальшборт снесло напрочь почти целиком, вместе с двумя греками, убитыми наповал каменными осколками. С кормовой рубки сорвало крышу, и рубку сильно попортило, а ядра застряли во флорах и в корпусе, насквозь прошив трюм.

– Это называется «ураганный огонь», – сказал папаша Стаке, чудом увернувшись от летящих ядер. – Еще один такой залп – и нас всех разнесет.

Виконт бросился к люку, ведущему на батарею, и крикнул вниз:

– Раненых нет?

– Нет, – отозвался Перпиньяно. – Огонь, ребята!

Последние слова потонули в грохоте четырех кулеврин.

Галера, которая снова подошла ближе, получила сильнейший залп в бок и завалилась на правый борт, а одно из ядер полетело на шканцы, где было полно солдат, оставляя за собой кровавый след. Мусульмане подняли ужасный крик, а в них тем временем принялись стрелять аркебузы.

Л’Юссьер, Эль-Кадур и все, кто был на верхней палубе, вооружились ружьями и залегли за баррикадой, наскоро сооруженной между фок-мачтой и грот-мачтой из ящиков, бочонков и бухт канатов. Это они открыли огонь по юту и шканцам галеры.

Папаша Стаке и Никола пытались подвести галиот к берегу, но очень быстро убедились, что это бесполезно, поскольку с каждым отвоеванным кабельтовым ветер все больше слабел: его не пропускали высокие береговые мысы.

Галера подходила все ближе и ближе, собираясь взять галиот на абордаж. Ее экипаж в шесть-семь раз превосходил численностью экипаж галиота, и справиться с горсткой моряков для них не составило бы труда.

Тем временем пушечные залпы и выстрелы из аркебуз следовали друг за другом с возрастающим грохотом. Артиллеристы галиота под командованием Перпиньяно, непревзойденного наводчика, совершали чудеса, хотя им и не удавалось подорвать кулеврины мусульман.

Спустя четверть часа фок-мачта галиота, срубленная как раз под марсом, с грохотом рухнула на палубу, накрыв парусами и канатами всю баррикаду.

Виконт с трудом выбрался наружу и закричал:

– Все на палубу! Они идут на абордаж!

Но тут пуля, выпущенная из аркебузы, ударила ему прямо в грудь, и он упал, успев только крикнуть:

– О моя Элеонора!

Эль-Кадур и Никола, которые видели, как он упал, бросились к нему, а папаша Стаке вне себя завопил:

– Они ранили виконта!

Крик услышали на батарее. Перпиньяно и герцогиня, в тревоге, бледные как смерть, бросились вверх по лесенке, а солдаты, поняв, что дальнейшее сопротивление бесполезно, прекратили огонь.

Герцогиня кинулась к виконту.

– Гастон! – кричала она, заливаясь слезами.

Л’Юссьер, которого поддерживали Эль-Кадур и Никола, улыбнулся:

– Пустяковая рана… Не пугайтесь, Элеонора… Пуля прошла грудь навылет… может быть…

Больше говорить он не мог. По телу прошла судорога, он смертельно побледнел, широко открытыми глазами посмотрел на герцогиню и упал на руки Эль-Кадура и Николы.

Элеонора пронзительно вскрикнула, потом выпрямилась и погрозила галере кулаком:

– Гнусные подлецы! Вы его убили!

Она подняла шпагу, которую выронил виконт, и с отчаянным криком рассвирепевшего зверя бросилась на шканцы:

– За мной, мои храбрецы! Перебьем этих презренных гадов и сами погибнем!

Эль-Кадур, поручив Л’Юссьера Николе, одним прыжком поравнялся с герцогиней.

– Госпожа, – сказал он, – что ты делаешь? Синьор виконт всего лишь ранен. Зачем тебе искать смерти, если он может поправиться?

– Отойди, дай мне умереть!

– Нет. Мне велено тебя оберегать, госпожа. Тебя доверил мне твой отец. Смотри, турки тоже прекратили огонь, и Метюб делает нам знаки, чтобы мы сдавались.

– Метюб! – воскликнула герцогиня. – Капитан Хараджи! Мы пропали!

Силы вдруг покинули ее, она упала на бухту каната, закрыв руками лицо, и глухо зарыдала.

Тем временем галера вплотную подошла к галиоту с кормы, и мусульмане принялись бросать толстые кранцы, чтобы смягчить удар при абордаже, и закидывать абордажные дреки между вантами и линями грот-мачты.