Текст книги "Тест на отцовство"

Глава 27

Не зря я послушал своего штатного юриста и обратился к Гольдштейну – и пусть он внушал мне неприятие, пусть выглядел, как человек, готовый заложить душу за выгодную сделку, сейчас он был мне нужен, как никогда.

Выслушав мою гневную сбивчивую речь, понаблюдав, как я мечусь по кабинету, и даже глазом не моргнув, когда швырнул в стену одну из хрустальных наград, Гольдштейн достал толстый блокнот в кожаном переплете, поправил очки и какое-то время что-то невозмутимо записывал. Потом кивнул сам себе и улыбнулся.

Признаюсь, я всегда считал себя человеком, которого невозможно напугать. И все же в ту минуту от странно блеснувших глаз мне стало не по себе. И я понял, что не хочу иметь такого врага, как Борис Ильич Гольдштейн. Его адвокатская практика вызывала не только доверие – благоговейный трепет.

– Как вы понимаете, иск о признании отцовства – пустяки. С совместной опекой чуть сложнее, но это задача, а не проблема. Немножко старания, немножко инвестиций в добрые отношения с законом, – он обнажил зубы в полуулыбке, полуоскале, – И все пойдет, как по маслу.

– Совместная опека? – выдохнул я. – Видеть детей по выходным? А если она увезет их в другую страну? Поверьте, она именно так и сделает! И что тогда? Мне с носиться за ней по всей Европе, чтобы провести два часа с сыном и дочерью?

– Видите ли, Кирилл Евгеньевич. Российский суд априори на стороне матери. Чтобы изменить ситуацию, нужны радикальные меры. Нужно не просто найти компромисс и решить проблему, нужно ее устранить.

– Вы про… Устранить – в смысле совсем?! – понизив голос, переспросил я.

– Ну что вы, что вы! – отмахнулся Гольдштейн. – Такие методы – не мой профиль. Нам ведь с вами нужно все сделать красиво и, главное, легально, чтобы комар носа не подточил, верно?

– Тогда что вы предлагаете? – я окончательно растерялся.

– Мы можем подать иск о лишении родительских прав вашей бывшей любовницы. Да, дело будет сложным, насколько я поняла, она не бедный человек и уж точно не может пожаловаться на отсутствие связей.

– Уж точно… – я саркастически фыркнул. – Что-что, а связи налаживать она умеет. Да она залезет судье в штаны прямо во время заседания, если понадобится!

– Ну что вы, таким сейчас никого не купишь. Так что давайте не будем отчаиваться.

– Вы же сами сказали: дело будет сложным! – взвился я. – И как быть? На основании чего я лишу ее родительских прав?

– Вариантов масса, – Гольдштейн посмотрел на меня поверх очков. – Уклонение от родительских обязанностей или злоупотребление ими, жестокое обращение с детьми, хроническая алкогольная или наркотическая зависимость… Я могу еще долго перечислять. Поверьте, это моя работа, и я знаю, как ее выполнять.

– А если не удастся доказать?..

– Удастся. Есть превосходные специалисты, частные детективы. И в нужный момент они предоставят мне доказательства. Все мы люди, Кирилл Евгеньевич. В чем-то сильные, в чем-то слабые… И у всех бывают минуты несдержанности. Главное – в эти минуты быть рядом, если вы понимаете, о чем я.

– Да но… – я устало присел на край стола. – А сколько придется ждать?

– Ну, смотрите, – он поправил очки и глянул в свои записи. – Около месяца на установление отцовства. В лучшем случае. Потом подаем следующий иск, и там уже будет дольше… Я не могу сказать, как быстро мы получим на руки компромат. В любом случае, эти дела длятся не меньше нескольких месяцев. С учетом апелляции и вовсе полгода-год. Но вы не волнуйтесь, мы все ускорим, насколько это будет возможно…

– Год… – я ошалело взъерошил волосы. – И все это время я их не увижу… А если подать два иска одновременно?

– Нам нельзя, чтобы второй завершился раньше первого. Потому что опека над детьми должна перейти вам – а не государству.

– Да-да, конечно.

– И вот еще, – Гольдштейн захлопнул блокнот и убрал его в портфель. – Все это время под пристальным вниманием будет находиться не только мать ваших детей. Но и, возможно, вы. Поэтому я настоятельно рекомендую удержаться от резких движений и проявить всю сознательность, чтобы произвести на суд максимально положительное впечатление.

– Вы о чем-то конкретном?

– Вы упоминали няню… – адвокат поднялся и смерил меня взглядом заправского психиатра. – Поправьте меня, если я ошибаюсь, но мне показалось, что между вами что-то есть. То, как вы отзывались о ней… Подобная интрижка…

– Нет никакой интрижки! – вспылил я, задетый пренебрежительным тоном. – Лена – замечательная девушка, и я…

– Вот об этом я и говорю, – вздохнул Гольдштейн. – Возможно, вашей супруге и не придется ничего выдумывать, чтобы дискредитировать вам перед судом. Неподобающие отношения с няней ваших детей… Да еще и на их глазах… После этого ни один судья, особенно, если это будет женщина, не станет вам сочувствовать. Да, мы, конечно, предоставим неоспоримые и куда более весомые факты, в этом можете не сомневаться, но дело заметно осложниться. Поэтому если вы сейчас проявите дальновидность и здравый смысл, нам всем будет гораздо проще. Я ясно выразился?

– Предельно, – мрачно ответил я и протянул ладонь для рукопожатия.

Гольдштейн ушел, а я еще долго сидел, глядя в одну точку, пытаясь осознать, в какую кашу превратилась моя жизнь. Один день – и рухнуло все. Год ждать эфемерной возможности обрести семью. Не сметь прикасаться к Лене, чтобы какой-то там судья мне посочувствовал… Что за бред!

Схватив ключи, я выбежал из кабинета, чтобы вернуться домой и поговорить с ней, но секретарша робко окликнула меня.

– Кирилл Евгеньевич, извините, я насчет Кати…

– Да? – я развернулся в дверях.

Как там эту новую девушку? Даша? Маша? Саша?..

– Я – Маша, – с легким упреком напомнила она, правильно истолковав мое замешательство. – Рунина. Катя меня пригласила на лето – я учусь с ее сестрой. И с Леной…

– А, с Леной… – я кивнул. – В пединституте, верно?

– Именно, – она гордо улыбнулась. – Я что хотела сказать: Катя же родила…

– Родила?!

– Несколько дней назад! – Маша посмотрела на меня, как на умалишенного. – Мы скидываемся на подарок, я подумала, может быть, вы захотите подписать открытку…

– Разумеется, – спохватился я и потянулся за бумажником. Вытащил несколько крупных купюр и положил на стол. – Передайте ей… Или цветов закажите, или коляску какую-нибудь… Как там она, все в порядке? И с ней, и с ребенком?

– Девочка, – улыбнулась Маша, и у меня вдруг что-то екнуло. Раньше я реагировал на такие новости более, чем равнодушно. Ну, людям свойственно жениться, рожать детей. А теперь от одного слова «девочка» перед глазами возникла моя дочь, моя малышка Соня. И я смущенно кашлянул.

– Тоже, наверное, мечтаете о детях? – спросил я ее, чтобы как-то поддержать разговор.

– Куда мне! Нет, я когда-нибудь обязательно создам семью, – важно начала она. – Но не раньше, чем сделаю карьеру. Катя, молодчинка, конечно, но ведь ей всего двадцать четыре! Ну, что она успела? Поработать секретаршей? Вы извините, конечно, не вам в обиду… Но я ведь не для этого так старалась в институте. Это Лена смогла переступить через себя и все бросить. А я хочу реализовать себя, и только потом…

Слушая вполуха ее рассуждения, я невольно задумался. А ведь правда! Лена совсем еще молоденькая. А я втянул ее в семейные разборки, полез со своими чувствами и желаниями… А что я могу ей предложить? Двоих детей? Домашнее хозяйство? Что за глупости! Она умная девочка, и если бы не тот старый кобель, она бы и дальше училась, и стала бы превосходным педагогом…

Внезапное осознание правды, горькой и острой, заставило меня замереть. Меня ничто не отличало от ее ректора. Один старый кобель, другой… Мы оба лишали ее будущего, думая только о себе. Да, я хотел ее, и не только физически. Она была нужна мне, но что я мог дать ей взамен? Я молча смотрел, как она бросила учебу, взвалил на нее семейные тяготы и теперь она рыдала, разбитая, сломленная, в моем доме. Нет, я должен был это исправить, пока не стало слишком поздно. Я должен был отпустить ее – и этим сделать лучше и ей, и себе. Гольдштейн был прав – наши отношения с Леной неподобающие, и не только потому, что она была няней моих детей. А потому, что она – чистый, светлый человечек, у которого впереди вся жизнь. Учеба, работа, молодой красивый жених без скелетов в шкафу и ядовитой фурии на хвосте. Однажды – когда она созреет – она выйдет замуж за того, кто будет ей ровней, родит ему детей…

Одна мысль о том, что кто-то будет прикасаться к Лене и спать с ней и делать ей детей, заставила меня сжать кулаки, но хоть раз в жизни я должен был поступить правильно. Поехать домой, поговорить с ней – и отпустить. И вернуть ей жизнь, которой она заслуживала.

– Алло, Борис Ильич? – зайдя в лифт, я снова набрал адвоката. – Мне нужна ваша помощь. Нет-нет, совсем по другому делу. Мне нужно, чтобы вы нашли способ восстановить одну девушку в институте. Воздействуйте на ректора, на кого угодно… Да, я все скину вам на электронку.

Домой я возвращался, исполненный мрачной решимостью. На сей раз не превысил скорость, а наоборот – не торопился. Будто что-то отталкивало меня, а я все равно продирался сквозь колючие кусты.

Я успел убедить себя, что поступаю правильно. Я не обижу ее, нет. Для ее это всего лишь увлечение, минутная романтика… Она слишком молода, чтобы воспринимать меня всерьез. А я? А я уже большой дядя. Справлюсь. Теперь для меня главное – дети.

Я все решил. Я оплачу ей съемную квартиру до тех пор, пока ее не восстановят в общежитии. И этого мерзавца заставлю ползать на коленях, вымаливая ее прощения. Пусть только Гольдштейн решит вопрос… А он решит, я не сомневался.

Я объясню ей все. Скажу, что она помогла мне, и я всегда буду ей благодарен. Что я сам пройду все суды – и обязательно верну детей. И она сможет видеть их, когда захочет. Приезжать в любое время, они будут рады, да и я тоже… Впрочем, последнее никого не должно волновать.

Я вошел в холл – и тишина, к которой я когда-то так стремился, теперь ударила по ушам. Казалось, я оглох – так сильно мне захотелось услышать детский смех, топот или даже грохот разбитой вазы.

– Папочка, папочка! – скрипучим голосом прокричал Принц из гостиной.

Если бы он только знал, как издевательски это сейчас звучит… Глупая птица… Хорошо, хоть он останется со мной.

– Я перенесла его в гостиную, – Лена спустилась по ступенькам.

Она больше не плакала, но голос звучал отстраненно и незнакомо, а на лице, которое так часто краснело, не было ни кровинки.

Потерять еще и ее? Господи, и как я должен это пережить?

– Как ты? – проскрипел я, почти как попугай.

– А что я? – она горько усмехнулась. – Я им никто… Я не имею права… – она запнулась. – А ты? Что с твоим лбом? – робко протянула руку и тут же отдернула.

Я коснулся пластыря – лучше бы разбился насмерть, честное слово…

– Пустяки.

– Нам надо поговорить, – одновременно выпалили мы оба.

– Прости, – добавил я. – Пройдем в гостиную.

– Я… Я отпустила Тамару Ивановну. Не то, чтобы я имела право это делать, но она чувствовала себя плохо после всего, и давление…

– Все в порядке, – я отошел к бару и плеснул себе виски.

– Прости… – она сцепила руки замком. – А можно… Можно мне тоже?

– Виски? – удивился я.

– Да. Пожалуйста.

Я плеснул и ей немного на дно, протянул стакан, и она опрокинула его залпом. Судорожно втянула воздух, прослезилась. И решительно посмотрела на меня.

– Я должна уйти, Кирилл.

– Ну, иди… – я дернул плечом.

– Нет, ты не понял. Я должна уехать отсюда. Навсегда. Ради детей, мы… Мы больше никогда не должны видеться.

Она озвучила то, что я сам собирался ей сказать минуту назад. Но вот слова повисли в воздухе, я посмотрел на нее… И понял, что не готов ее отпустить. Чтобы там ни было, не готов.

Только не сейчас.

Глава 28

Лена

Я сама не поняла, как мне удалось это сказать. Я думала, что не смогу. Весь день, пока Кирилла не было, я ходила по пустому дому, и понимала, что не должна сидеть, сложа руки. Исправить все это.

Я приняла решение – единственно верное в этой ситуации. Смотреть, как страдают из-за меня невинные дети? Как Ирина заживо закапывает Кирилла? Мучает его, чтобы отомстить? Нет, такой вариант развития событий не для меня. Я решила уехать, найти Ирину. Встать перед ней на колени, сделать все, что она захочет. Пообещать, что больше никогда не увижусь с детьми и с Кириллом. Что не стану лезть на ее территорию – кажется, так она выразилась. Пусть наслаждается моим унижением – ей станет легче, и она сдастся. Ее ждет красивая жизнь в Европе, богатые кавалеры… Она уступит, я не сомневалась.

– Повтори, что ты сказала, – тихо попросил Кирилл.

– Я должна уехать.

Каким-то чудом мне удалось не заплакать: глаза были сухими, голос не дрожал. Возможно, за день жидкость во мне элементарно закончилась.

– Почему? – он поставил виски и подошел ближе.

– Ты знаешь, почему. Это все не…

– Неправильно? – договорил он за меня и невесело улыбнулся. – Думаешь, я не повторял это себе тысячу раз? Не говорил, что ты слишком молодая, что я не должен портить тебе жизнь? И вешать на тебя свои проблемы?..

– Но я не…

– Перестань, мы оба это знаем, – он раздраженно провел рукой по волосам. – Я тоже думаю, что ты должна уйти. И я собирался это сказать, перед тем, как зашел в дом.

– Так в чем проблема? – с вызовом спросила я. – Я уже собрала вещи.

Слышать это от него было больнее, чем я могла себе представить.

Он посмотрел на меня долгим, глубоким взглядом, будто стараясь отыскать в моих глазах что-то очень важное.

– Я не могу, – тихо признался он.

– Что именно?

– Я не могу сейчас остаться один. Не могу потерять еще и тебя…

– Кирилл… – умоляюще выдохнула я и положила руку ему на грудь.

Неужели он не видит, что делает хуже нам обоим?

– Прости… – он взял мое лицо в свои ладони и наклонился ближе.

– За что?

– За это, – шепнул он и прижался к моим губам.

Это был поцелуй-мольба, поцелуй-отчаяние. И я не могла не ответить ему. Он нуждался во мне так же, как и я в нем, и только разделив боль на двоих мы могли пережить этот день.

Его губы стали жадными, требовательными, руки крепче прижимали меня к себе. Я пила его поцелуи, как человек, который мучился без воды трое суток. Доводы разума перестали существовать, все тело захлестнуло волной неутолимой жажды, дрожи… Я не знаю, что это было. И как назвать это чувство. Это не было обычным желанием или страстью. И уж тем более похотью. Мне нужно было слиться с этим мужчиной, стать одним целым, дать ему свою поддержку, защиту – и в ответ получить его тепло.

Пальцы лихорадочно шарили по его телу, впивались в плечи, скользили по спине, терзая рубашку… Не сдержав гортанного стона, когда его поцелуи спустились на шею, и ниже, я дернула ткань. Пуговица отлетела, со стуком упала куда-то на пол, и я принялась расстегивать дальше. Торопливо, будто от этого зависела вся моя жизнь.

– Лена… – его дыхание щекотало ключицы, обжигало грудь. – Лена… Я не смогу… Остановиться… Скажи сейчас, если…

– Нет.

– Нет? – затуманенный взгляд вернулся к моим глазам.

– Нет, я не хочу, чтобы ты останавливался. Пожалуйста, Кирилл. Будь со мной…

Он сжал меня в объятиях так крепко, что на долю секунды стало больно – но я с радостью встретила эту боль. Я снова чувствовала себя живой. И я никогда в жизни еще ничего не хотела так сильно, как его объятий.

Он бережно опустил меня на диван, стянул шорты, раздел, ощупывая каждый миллиметр кожи жадным взглядом. Я хотела его – и он это видел. Не мог не видеть, мое тело кричало о желании принадлежать ему. Сейчас. Сию секунду. Немедленно.

Кирилл покрывал меня поцелуями, его горячие пальцы творили чудеса. Я плавилась в его руках, таяла, как сливочное мороженое на солнце. Не думала, что можно чувствовать такое к мужчине, не думала, что можно так нуждаться в ком-то… Но Кирилл перевернул все, и в тот момент, когда наши тела, наконец, соединились, я вдруг отчетливо поняла, что больше ни с кем другим не смогу ощутить нечто подобное.

Не знаю точно, сколько это длилось. Мир расплылся большим цветным пятном, и все, кроме нас двоих, перестало существовать.

Смутно я помнила, что он отнес меня в спальню. Какое-то время мы лежали на простынях, обнаженные, уставшие, опустошенные. Лежали – и держались за руки, поддерживая жизнь друг в друге.

Потом он любил меня снова. Медленно и нежно, будто я была сделана из тонкого стекла и могла расколоться от малейшей неловкости. Мое лицо было мокрым от слез, но я не помню, чтобы плакала. Или это были слезы счастья…

На один вечер и одну ночь мы отодвинули все проблемы на задний план. Мы знали, что придет следующий день – и все обрушится на нас с новой силой, но эти часы принадлежали только нам. И больше никому.

Я проснулась, когда еще не начало светать: Кирилл тихо спал на соседней подушке, его дыхание было ровным и безмятежным. Я позволила себе вдохнуть его запах, ощутить его близость, тепло его тела. Я смотрела на его лицо, впечатывая в память каждую черточку, морщинку, щетинку…

Все запуталось, усложнилось – и одновременно стало таким ясным. Да, мне было тяжелее следовать моему плану, но теперь я все поняла. Я знала, ради кого принесу себя в жертву. И знала, что эта жертва будет не напрасной.

Тихонько, чтобы не разбудить любимого, я выскользнула из постели. Бросила на него последний, прощальный взгляд, украдкой покинула спальню. Я не соврала накануне – мои вещи были собраны. Есть не хотелось, да и к чему терять время? Пять минут – и я уже была у ворот охраны, чтобы еще через десять минут сесть в такси.

– Пожалуйста, не будите его, – попросила я охранника. – Он знает, что я должна уехать, просто решила встать пораньше.

Все, что у меня было, – адрес прописки детей. Когда мы лежали в больнице, я заполняла анкету для Марка, и Кирилл прислал фотографии документов, чтобы распечатки приложили к истории болезни. Теперь вот пригодилось – хотя я не была уверена, что Ирина увезла детей именно туда.

Я била наугад, но выбирать было особо не из чего. Конечно, она могла уже скрыться за границей. Уехать куда-нибудь в Швейцарию, чтобы ее было почти невозможно найти. Однако что-то мне подсказывало, что она останется в Москве. Хотя бы для того, чтобы понаблюдать за мучениями Кирилла.

Когда я подъехала по указанному адресу, было слишком рано. Шесть утра – не время для переговоров. Да и детей будить не хотелось. Дождалась восьми с неимоверным трудом. Изгрызла себе ногти от нетерпения – и не выдержала. Соврала консьержке, что иду убирать квартиру, и та пропустила меня внутрь.

Ирина открыла не сразу: судя по амбре, потекшей косметике, блесткам на лице и растрепанному виду, она только недавно легла. Ночной клуб? Или как там развлекаются люди ее круга?

– Ты? – недовольно бросила она. – Пошла вон.

– Подождите, это важно…

– Слушать тебя не хочу.

Она попыталась захлопнуть дверь, но я просунула ногу в щель.

– Ну что там еще?

– Это насчет Кирилла. Я не уйду, пока вы меня не выслушаете, – твердо сказала я.

– Будешь мне доказывать, что он тебя любит? И женится на тебе? – Ирина скептически хмыкнула.

– Нет. Наоборот.

На заспанном хмельном лице промелькнула заинтересованность.

– Вот как? – она удивленно изогнула бровь и отступила, пропуская меня. – Ну-ну, давай послушаем. Имей в виду – разбудишь детей, я вызову охрану.

– Я не собираюсь их будить. Я… Я пришла сказать, что вы были правы. Во всем.

– Так, это уже интересно… – она развалилась на диване, закинула ногу на ногу, едва прикрыв бедро шелковым халатиком.

– Да, – уже увереннее продолжила я. – Я и правда слишком много на себя взяла. Я не должна была вешаться на Кирилла. Я просто няня, прислуга. А он – мужчина не моего уровня. И я прекрасно понимаю, что связь с ним ничего не значит для него, – врала я, убеждая себя, что все ради детей. – И таких, как я, у него сотни…

– Вот видишь, я же предупреждала тебя… – удовлетворенно улыбнулась она. – Что, выгнал тебя Кирюшенька?

Я раскрыла рот, чтобы снова солгать, но тут в дверь заколотили.

– Ира! – проорал из коридора Кирилл. – Ира, она у тебя?! Открой сейчас же!

Идиот! Я побледнела, чувствуя, что земля уходит из-под ног. Что же он наделал! Я только все наладила, только успокоила эту кобру, как он явился и свел на нет все мои усилия! Лицо Ирины исказилось от злости, глаза хищно сузились.

– Пришла, значит, сказки мне рассказывать? – прошипела она, вскочила и распахнула дверь. – Ну, проходи, Кузнецов. Давай, выкладывай. В чем ты меня теперь будешь обвинять? Что я опять обижаю твою няньку?

Кирилл замер в дверях, глядя на меня, поверх головы своей бывшей любовницы. Он был зол – то ли на меня, то ли на нее… То ли на нас обеих.

– Меня все это достало, – он ворвался внутрь и, схватив Ирину за запястье, как тряпичную куклу оттащил к дивану и швырнул на подушки.

– Не надо… – робко начала я.

– Молчи. Мне надоело, что все должны плясать под дудку этой твари… – он презрительно посмотрел на Ирину.

Она съежилась под его взглядом, гонор и напыщенность исчезли, глаза расширились от страха. Признаться, я и сама испугалась, что он убьет ее, но Кирилл, сделав паузу, наклонился над ней.

– Забирай трек, – тихо выплюнул он.

– Ч… что? – переспросила она.

– Я перепишу на тебя гоночный трек. Весь мой бизнес. Все, что у меня есть. Ясно?

– А взамен? – она поняла, то ее никто не убивает, и расправила плечи.

– Ты откажешься от прав на детей. Напишешь отказ, мы все заверим, и дети будут под моей полной опекой. У тебя десять секунд, Ира, – Кирилл выпрямился. – И предложение недействительно. Десять. Девять. Восемь. Семь…

Мое сердце отбивало удары в такт его словам.

– Шесть… – он двинулся к двери. – Пять. – взялся за ручку…

– Стой, – перебила Ирина. – Стой. Я готова обсудить условия…

– Никаких условий. Да – или нет? Имей в виду, дети все равно будут со мной. Сейчас – или через год долгих судов. Но сейчас у тебя есть шанс остаться в прибыли. Ну так что? Я спрашиваю в последний раз: да или нет?

– Да… – невнятно буркнула она.

– Повтори громче! – прорычал Кирилл.

– ДА! – крикнула она. – Да! Я отдам тебе этих чертовых детей!