Текст книги "Спальня, в которой ты, он и я"

– Тогда Дэвид и повредил себе руку?

– Нет… позже. Но всем было бы лучше, если б это случилось в тот раз.

После его слов наступило тягостное молчание.

По крайней мере, подумала я, Луи не пытается выставить себя в лучшем свете. Эта грустная история, какой бы трагической она ни была, не дала ему шанса проявить себя героем. Аврора отвергла Луи, и он, в отличие от своего брата, ничего не сделал ни для ее блага, ни для ее спасения. Он довольствовался тем, что со стороны наблюдал, как супруги погружаются, чем дальше, тем глубже, в пучину безумия молодой женщины, затянутые на дно, как позже и она сама, силой подводного течения.

– Почему вы так говорите?

Щебетание стайки птиц примешалось к нашему разговору, словно они хотели облегчить наши переживания. Напрасно они старались. Каждая минута его молчания была для меня мукой.

Легкий порыв ветра ворвался в сад, когда ненадолго распахнулись серые портьеры, пропустив группу посетителей и предоставив нам возможность разглядеть внутреннее помещение музея, украшенное богатым декором. Я заметила портрет Жорж Санд с красным цветком в волосах кисти Ари Шеффера. Она смотрела на меня из глубины комнаты тяжелым, неподвижным взглядом.

– Жаль, что он поранил руку не в ту трагическую ночь, потому что Дэвид потом потратил несколько лет, чтобы примириться с этим, но так и не смог, – наконец произнес Луи. – Спустя три года после исчезновения Авроры он сам пытался свести счеты с жизнью.

– Что?

Я чуть не закричала, но Луи утихомирил меня твердым взглядом.

– К счастью, этот кретин дал маху. Не вышло. Он вскрыл себе вены на левой руке. Его поступок был эффектным, но… показным.

Ах, вот что он скрывает под повязкой!

Ей-богу, этот безутешный чувствительный юноша, пытавшийся совершить самоубийство, не походил на беспощадного воротилу медиаиндустрии, каким он стал со временем. Повязка на руке позволяла ему скрывать от посторонних глаз последствия своего прошлого – чем тут гордиться? – и сохранять нынешний образ сильной личности в глазах других, в том числе и моих.

Я рассердилась на себя за то, что временами приставала к Дэвиду, чтобы выяснить правду, что пыталась вскрыть его рану, все еще кровоточащую, вместо того чтобы дать ей спокойно заживать под шелковой лентой. Ему нужна моя ласка, тепло, моя любовь, мое присутствие рядом. А вовсе не инквизиторские допросы.

14

У меня появилось желание обнять его, приголубить, прошептать на ушко милые глупости, чтобы утешить. Сказать, что я не Аврора и никогда не стану безрассудно кидаться ночью в бушующее море. Что не превращу его жизнь в ад, а свою смерть в его страдание, поскольку умирать не собираюсь, а хочу жить подле него и радоваться. Долго. Счастливо. Может быть, без особых страстей, зато со всей любовью, которую он заслуживает.

Но с той стороны круглого столика, перед чашкой чая, над которой все еще поднимался тонкой струйкой жасминовый аромат, сидел не он. Не Дэвид смотрел на меня насмешливым взглядом, пренебрежительно изогнув тонкие губы.

– Вы поверили?

Он смотрел на меня так, будто только что раздавил ботинком жалкое насекомое, которым оказалась я!

– Вы что, правда поверили в эту детскую сказочку, Эль?

От бешенства я потеряла дар речи. Я была в гневе, но не могла найти слов от возмущения, пораженная ошеломляющим вероломством его поступка. Как он мог выдумать такую ложь, такую страшную, трагическую историю только ради того, чтобы злорадно наблюдать, как собеседник, свято веря каждому слову, клюет на удочку и попадает в ловушку, как муха вязнет в паутине, сплетенной по его прихоти?!

Луи, казалось, вот-вот прыснет от смеха. Его, несомненно, забавляло, с какой легкостью ему удалось меня разыграть. Безумная радость паука, пожирающего свою добычу.

– Просто с ума сойти, насколько быстро молоденькие девушки вроде вас западают на романтические байки! Летний сад, немного музыки, душераздирающая история – и вы воспламеняетесь от одного касания, как спичка. Ей-богу, это даже слишком просто. Но, честное слово, весьма трогательно.

Ноги у меня были словно ватные, но я поднялась, вышла из-за столика и с достоинством (по мере возможностей, конечно) направилась в сторону улицы, не проронив ни слова. По пути я растолкала группу каких-то азиатских туристов, столпившихся у выхода и преграждавших мне путь.

– Анабель! Вернитесь!

Несмотря на свою больную ногу, он бросился за мной, догнал и схватил за руку. Но я резко выдернула ее, со всей силой, на которую только была способна в тот момент, хотя неровности мостовой в прямом смысле делали шатким мое положение.

– Оставьте меня в покое!

Отныне с этим покончено! Пусть расскажет своему брату обо мне все, что захочет. Я готова даже рискнуть и подвергнуть испытанию любовь Дэвида, пусть ему откроется вся неприглядная правда. Но зато теперь, уж точно, я не стану терпеть коварные выходки его ущербного брата, сломленного неудачами, мерзкого, жестокого, обозленного на жизнь. Луи ничего больше не удастся добиться от меня. Пусть шлет свои дурацкие записочки, я не стану их читать, выброшу в помойку, и все! Мое сознание отныне освободилось от его тлетворного влияния и опять принадлежит мне самой!

Я отвернулась и пошла прочь, все равно бежать за мной он не мог.

– Мне очень жаль, – кричал Луи. – Анабель!

Он назвал меня полным именем, но даже это не смягчило мое сердце, я также не обращала внимания на удивленные взгляды смущенных прохожих, перед которыми мы разыграли отличный спектакль.

Я быстро шла по улице Шапталь, потом повернула направо, в сторону улицы Бланш. Звонок мобильника в сумочке заставил меня замедлить шаг.

– Дэвид?

– Привет, моя любовь. Как ваша туристическая экскурсия с Луи?

– Хм, все нормально, – соврала я, но голос мой предательски дрожал.

– Неплохая идея, правда? И погода сегодня роскошная.

– Да…

– Я знал, что тебе понравится. Он замечательный гид!

Разговаривая с ним, я почувствовала спиной, что мой преследователь идет за мной по пятам.

– Можешь передать ему трубочку?

– Ах… нет. Нет. Он отошел в туалет, – импровизировала я на ходу, затаив дыхание.

– О! Меня это не удивляет. В этом смысле он слабоват.

– Я скажу, чтобы он тебе перезвонил, когда вернется.

Я молила Бога, чтобы Дэвид согласился, ведь у него каждая минута на счету.

– Нет, не страшно. Я подожду. Мне так приятно поболтать с тобой днем. Не так часто это случается.

Теперь Луи уже почти приблизился, он был в двух-трех шагах от меня. Подойдя вплотную, он больно схватил меня за запястье. Мне бросился в глаза угрожающий оскал вместо улыбки на тонких губах. Меня поразила его сила, от боли и неожиданности я невольно вскрикнула.

– Эль? Что с тобой, Эль? – в трубке раздался встревоженный голос Дэвида.

Повелительным взглядом хромоногий тиран приказал мне: «Ответьте!»

– Все в порядке, не волнуйся. Я просто укололась о…

– Обо что?

Держа меня за запястье и не ослабляя железной хватки, Луи протянул свободную руку к телефону. Я не могла ни убежать, ни закричать, Дэвид бы все услышал.

– Привет, братишка, – сказал он ошеломляюще непринужденно. – Да, да, все идет хорошо! Анабель прекрасная ученица, правда, немного рассеянна, но зато очень любопытна. К концу дня она будет знать о нашем квартале все, что ей нужно знать.

Луи сделал упор на последних словах специально для меня. Что он хотел этим сказать? Они обменялись дежурными сведениями о работе телеканала – что-то о рекламной кампании, планируемой на лето. Потом только Луи нажал на кнопку отбоя, но не отдал мне телефон, другой рукой он продолжал крепко сжимать мое запястье.

Тут уж я не могла больше сдерживаться:

– Вам очень жаль? Ах, вам «жаль» – это все, на что вы способны?

– Прекратите истерику, – грубо сказал он, – иначе я тут же звоню нашему дорогому Дэвиду прямо с вашего телефона. Уверен, он не замедлит снять трубку.

Романтические фантазии относительно несчастной жизни его брата по сравнению с грязной историей, в которую он впутал меня накануне, были просто пустяком, милой шуткой. Какой позор! Мне было так стыдно, что я опять попалась на его удочку!

– Давайте, давайте! Звоните ему! – подзуживала я. – Раз уж вы обо всем догадались, расскажите, что вы вытворяли с его будущей женой вчера вечером в гостиничных номерах!

– Не думаю, что ему инте…

– Почему же?! Он будет в восторге! И не забудьте доложить также о письмах. Я уверена, он будет просто счастлив узнать, что его родной брат увлекается описанием сексуальных фантазий его невесты!

Мои груди невольно вздымались от нервного возбуждения, готовые выпасть из глубокого декольте. Соски напряглись так, что торчали под тонким хлопчатобумажным покровом платья, как острые твердые фарфоровые пуговки. Я должна была бы испытать облегчение, нарушив навязанный мне обет молчания, но все оказалось иначе – я чувствовала, будто стою на зыбких песках и меня засасывает в преисподнюю все глубже. Я пришла в замешательство: как я ни старалась усилием воли запретить себе думать о тех письмах, мысли настойчиво возвращались к ним, и чем дальше, тем больше я понимала, что мне не выбраться из этой ямы.

Не хочу думать о его руках, обхвативших мои груди. Тонкими пальцами он пощипывает соски, словно прощупывает плод в поисках спрятанной внутри косточки, сжимает и тискает их, пытаясь найти момент, когда доставляемое прикосновением удовольствие перерастет в боль, а потом опять станет приятным и распространится по всему телу.

(Написано незнакомым почерком 07/06/2009.

Видимо, он не прекратил свои происки и продолжает писать, несмотря ни на что…)

Несомненно, Луи заметил во мне резкую перемену настроения, и тогда взгляд его, обращенный на меня, стал более мягким, внимательным, но не менее твердым. Он отпустил наконец мою руку, оставив на ней красные пятна от отпечатков пальцев.

– Уверяю, я не писал никаких писем. Не понимаю, о чем вы говорите.

Он произнес эти слова так решительно, что моя злость тут же утихла. Я тупо уставилась на него, и какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Потом я вытащила из сумочки серебристый блокнот, открыла наугад на какой-то странице, исписанной тонким, нервным почерком, и сунула ему под нос.

– Вы хотите меня уверить в том, что это… не ваш почерк? Луи, вы можете мне доказать это, глядя прямо в глаза?

Он посмотрел на страницу и холодно, с достоинством ответил:

– Честно говорю, это писал не я. И готов доказать вам это.

В свою очередь он достал из нагрудного кармана маленький блокнот в черном кожаном переплете и шариковую ручку такого же цвета, открыл чистую страницу и приготовился писать:

– Прошу, диктуйте!

Его идея застала меня врасплох.

– А что диктовать? Я не знаю …

– Что угодно. Что вам в голову взбредет.

– «Аврора Дельбар утонула в море», – скороговоркой сказала я, удивившись провокационной подоплеке, которую сама и придумала.

Секунду Луи смотрел на меня, колеблясь на грани приглушенного гнева и скрытого восхищения: он, пожалуй, решил, что я очень смелая. Затем склонился над бумагой, нацарапал продиктованную фразу и, вырвав листок из блокнота, протянул мне:

– Судите сами!

Аврора Дельбар утонула в море.

Я остолбенела. Совершенно очевидно, фраза написана таким же неровным почерком, что и записочки в моем дневнике, но чуть более сухим, наверное, более мужественным. Сомнений быть не могло. Этот представлял собой сплошную, почти непрерывную линию, буквы плясали по бумаге, не соблюдая строчки, а тот, что присылал мне анонимные записочки, выводил буковки, делая их более круглыми, ровными, читать их было проще.

Чтобы убедиться в том, что ошибки нет, я взяла оба клочка бумаги и принялась скрупулезно разглядывать то один, то другой. Минутой раньше я внимательно следила за тем, как Луи ручкой выводит на бумаге слова, и не заметила, чтобы он искусственно старался изменить манеру письма. Что ж поделаешь, пришлось признать, что почерки моего тайного воздыхателя «сто-раз-на-дню» и Луи не совпадают. Все сумасшедшие мысли, изводившие меня в последние дни, вся злость, которую я копила против него, вмиг рассыпались, как замок из песка на пляже под ножкой шаловливого ребенка в полуденный час.

– Не знаю, что и подумать, я…

Луи выразил удовлетворение, но не стал злорадно наслаждаться победой, лишь скромно кивнул, как будто не ожидал ничего другого.

Я замолчала, не находя слов, ошарашенно глядя на него, и тут он впервые открыто улыбнулся, я раньше никогда не видела на его лице такого искреннего выражения: заговорщическая искорка промелькнула в глазах, он благосклонно простил того, кто от всего сердца раскаялся. Улыбка «в стиле святого Георгия» – Соня, наверное, дала бы именно такое определение, моя подруга никогда не скупилась на знаковые сравнения.

– Ну, поскольку мы прояснили некоторые позиции, доставляющие вам беспокойство, можно, я думаю, с легким сердцем продолжить прогулку. Как считаете?

Кошки скребли у меня на душе, что-то подсказывало мне: нельзя расслабляться, нельзя ему доверять и принимать за чистую монету этот неожиданно добродушный вид и ласковый голос, но сердце требовало обратного.

– Обещаю, больше никаких глупостей.

Какие глупости он имеет в виду?

– Больше никакого вранья до конца дня, – добавил Луи на полном серьезе.

– Честно?

По правде говоря, в тот момент меня одолевало только одно желание: вернуться домой, запереться у себя в комнате и больше никогда, до конца дней не встречаться с этим гнусным типом, вызывающим у меня отвращение. Даже не важно, он или не он виновен в моих душевных муках.

Но с того дня, как я приступлю к работе на BTV, Луи всегда будет где-то рядом: в соседнем кабинете, в соседей студии. И потом на нашей свадьбе, до которой осталось совсем немного времени. А дальше – год за годом – на каждом семейном празднике по не важно какому случаю его присутствие также будет неизбежным. Все-таки он – брат Дэвида, и я не могу вычеркнуть его из нашей жизни под влиянием минутного приступа гнева. Что скажет мой будущий супруг, если узнает, что я бросила посреди улицы его старшего брата лишь на том основании, что он сыграл со мной злую, бестактную шутку?

– Я, тем не менее, вернусь к роли гида. Никто лучше меня не знает историю этого квартала, потому вам нечего опасаться, я не стану вас обманывать.

Конечно, его слова могли означать, что он надел свою привычную маску высокомерной манеры общения, но я-то знала, что он не хвастает, познания Луи в данной области действительно были обширны.

Нахмурив брови, но более-менее успокоившись, я, ни слова не сказав, позволила взять себя под руку, и мы вновь отправились на экскурсию по улицам Новых Афин. Верный данному обещанию, он больше не выходил за пределы образа говорливого чичероне.

– Обратите внимание на номер над дверью этого дома, более крупный, чем на соседних домах.

Мы спускались вниз по улице Бланш. Я посмотрела и убедилась в том, что действительно, на некоторых домах эмалированные таблички с номерами значительно превышали допустимо нормальные размеры.

– Да, странно…

– Это – единственное сохранившееся до наших дней свидетельство, что когда-то здесь находился публичный дом.

– В самом деле?

Моя наивность вызвала тонкую улыбку у него на устах, но он быстро стер ее, опасаясь снова меня обидеть.

– До того как в 1946 году благодаря закону Марты Ришар все они не оказались закрыты из благих побуждений. Борделям и другим подобным заведениям было рекомендовано не выставлять на открытое обозрение свое предназначение и вести себя скромно. Им не разрешалось вывешивать таблички на улице или устраивать витрины, как в Амстердаме. Можно было лишь намекнуть, добавить какие-то элементы декора, слегка изменив фасад, чтобы заинтересованный человек без труда мог найти то, что ему нужно.

– Например?

– Всем известные красные фонари или более скромные знаки: матовые стекла в окнах первого этажа, маленькое смотровое окошечко у входной калитки, а также жалюзи, которые никогда не поднимались. В данном районе арсенал решений для обозначения домов терпимости пополнился «большими номерами».

Я не стала высказывать свое мнение по этому поводу, но весь оставшийся экскурс был посвящен соответствующей теме. Места, которые мы посетили: улицы, дома, памятники – все рассматривалось через призму плотских удовольствий, которым наши предки уделяли достаточно много времени. В Орлеанском сквере Луи еще раз вернулся к теме душераздирающей страсти Шопена к Жорж Санд; у дома номер 8 на улице Ля Бриер пустился рассказывать мне в подробностях о супружеской измене поэтессы Марселины Деборд-Вальмор и ее любовной связи с Анри де Лятушем, длившейся тридцать лет… Но гвоздем программы без сомнения стал его захватывающий рассказ о девушках легкого поведения, поселившихся вокруг расположенной в глубине квартала церкви в неоклассическом стиле.

– Так как они находили клиентов сначала среди строителей, возводивших собор, а потом, когда стройка закончилась, начали заманивать прихожан после мессы, их и прозвали согласно названию храма: лоретки.

Нашему взору как раз предстал собор с четырьмя коринфскими колоннами, подпирающими античный портик храма Нотр-Дам де Лорет.

– Постойте, мне показалось, что вы раньше говорили, будто этот район населяла шикарная публика, разве не так?

– Именно! Но и к лореткам это относится в равной мере! – воскликнул Луи с горячностью. – Они не имели ничего общего с проститутками с площади Бастилии или из Бельвиля. Те, в основном, служили прачками или модистками и продавали свое тело тайком, чтобы только свести концы с концами.

– А лоретки?

– Ни за что! В большинстве это были приличные девушки, воспитанные, грамотные. Многие из них находились на содержании у своих любовников. Если они и занимались проституцией, то из любви к жизни, а не ради материальной выгоды.

– То есть скорее куртизанки, чем проститутки.

Часто ли он посещает таких, как мы, лореток или хотелок, проводит время с такими, как эта симпатичная мулатка, которую я видела с ним на вернисаже? Или ходит к настоящим проституткам, подбирая их на аллеях Винсенского леса, чтобы по-быстренькому трахнуться на заднем сиденье старенького, проетого ржавчиной кабриолета? Что значит для него обладание женским телом без имени, почти без лица? Ощущает ли он себя после этого настоящим мужчиной, более сильным и привлекательным в глазах других женщин? В самом деле, насколько преображается он, побывав в чьей-то вульве, покрытый защитной резинкой, не испытывая никаких чувств, без ласк, без нежностей, овладев безропотной женщиной, которую больше никогда не прижмет к своей груди?

(Написано незнакомым почерком 07/06/2009.

Подобные слова и рассуждения могут принадлежать только мужчине… Тот, кто претендует на то, чтобы хозяйничать у меня в голове, как у себя дома, на этот раз здорово ошибся.)

Мое меткое замечание рассмешило Луи. Его смех, впервые лишенный едкости, цинизма и злого умысла, звучал беспечно. Он держался так, будто напряжение между нами после недавней ссоры окончательно рассеялось. Мне бы хотелось так сказать и про себя, но я лишь старалась, как могла, держать себя в руках, только и думая о том, чтобы скорей все закончилось.

– Да, пожалуй. Можно сказать и так.

Под ярким солнцем часы, заполненные познавательными рассказами, архитектурными описаниями, которые я не могла даже запомнить, тянулись бесконечно долго. Не хочется признавать, но, по правде говоря, я получала удовольствие от беседы. Мне было интересно слушать про венецианский стиль, характерный для некоторых строений вокруг площади Сен-Жорж, украшенных вензелями, медальонами и виньетками. Эти здания сильно отличались от расположенных вдоль улицы Тур-де-Дам домов в неоклассическом стиле, без архитектурных излишеств.

Когда наступило время обеда, мы перекусили в ресторанчике Ле Сантраль, недалеко от салона Друо, в двух шагах от антикварных лавок, где мы с Соней любили разглядывать витрины. По странному совпадению, Луи остановился как вкопанный прямо перед магазином Нативель, от которого я была без ума. Бросив быстрый взгляд на витрину, он изъявил желание зайти внутрь, спросив разрешения:

– Вы дадите мне пару минут?

Не дожидаясь ответа, он проник в лавку, оставив меня на улице. У меня сердце ушло в пятки, когда я увидела, как он указывает продавцу, лысому человечку в толстых очках, на ту самую заколку, на которую я зарилась вот уже сколько времени. Серебряный гребень для волос, принадлежавший когда-то актрисе мадемуазель Марс, моей соседке по дому через столетия.

Через несколько минут он вышел из лавки с пакетом, наскоро перевязанном ленточкой.

– Вот, держите.

Я оттолкнула подарок довольно решительным, как мне хотелось бы думать, жестом.

– Луи, я не могу это принять. Если Дэвид узнает, он…

Не дав мне договорить, Луи мягко, по-дружески произнес:

– Не будет ни недоразумений, ни подозрений, Эль. Я всего лишь в точности исполняю его указания: погулять с вами по городу и… вам угодить. За его счет, разумеется.

Узнаю своего жениха – Дэвид всегда такой предупредительный! Должно быть, он без всякой задней мысли поручил брату временно исполнять обязанности моего сопровождающего.

– Ну, в таком случае, наверное, я должна согласиться.

Луи одобрил мое покорное согласие, глаза его сияли. Я видела, что он не только исполняет поручение Дэвида, но и сам получает от этого удовольствие. Оказывая мне знаки внимания и расточая благодеяния, Луи завоевывает мое расположение, что, похоже, ему безумно нравится.

– У меня есть еще кое-какие дела. Малоприятные, впрочем. Если вы не возражаете, посидите в кафе полчасика и подождите меня. Я скоро управлюсь.

Мой обычный столик в кафе Антикваров оказался как порт приписки для корабля после долгих скитаний по бушующему морю. Только Сони не хватало, чтобы выслушать мой подробный отчет. К сожалению, на тот момент она оказалась недоступна по мобильному. За неимением верной подружки, я окунулась в умиротворяющую атмосферу уютного бистро и предалась размышлениям, в которых на фоне светлого образа моего безупречного жениха маячила странная фигура его коварного брата.

Зачем Луи вздумалось меня дурачить? Какое удовольствие он извлекал для себя, затевая со мной подобные игры? Власть, которую он, безусловно, имел надо мной, не могла стать единственной причиной его интереса к моей персоне. С какой стати каждый раз при наших встречах этот человек испытывал на прочность мои нервы!

Легкое дуновение ветра прямо мне в лицо ознаменовало его внезапное появление.

– А вот и я! Ну как, вы готовы?

В руках он держал красно-синий пакет с заглавной буквой «Д», что свидетельствовало о его принадлежности к торговому дому Дрюо, храму аукционных распродаж. Что, интересно знать, Луи понадобилось покупать там так срочно? Удлиненный пакет, набитый упаковочной бумагой, ничем не выдавал своего содержимого. Я постеснялась задать Луи прямой вопрос и покорно отправилась вслед за ним по крытой галерее Жоффруа – еще один изящный элемент романтического Парижа. Дата на табличке, подвешенной к перемычке между вертикальной стеной и покатой крышей, указывала на 1846 год. И сама галерея, и восковые фигуры музея Гревен, мимо которого мы проходили, а также и сам Луи мне казались выходцами из другого времени, пришельцами из прошлого среди обычных прохожих. Самые любопытные из них, кстати, оборачивались и смотрели на Луи, одетого по моде далекого прошлого, как на туристическую достопримечательность.

– Нам не пора возвращаться? Я уже устала…

Мы ходили пешком с самого утра, и моя просьба, должно быть, его не удивила. Пройдя шагов десять, мы вышли на бульвар Монмартр. Луи остановил такси, чтобы сократить путь домой.

Спустя десять минут мы уже мчали по улице Ларошфуко, как вдруг на очередном перекрестке я заметила в соседнем ряду большой черный мотоцикл с двумя мощными цилиндрами.

– Остановитесь! – велела я шоферу.

– Но, мадемуазель, улица Тур-де-Дам не здесь, а дальше.

– Я знаю. Но, прошу, высадите нас здесь, пожалуйста.

– О’кей, вам лучше знать, – согласился он и припарковал белый «Мерседес» у тротуара.

Луи очнулся от своих мыслей и удивленно спросил:

– Что-то случилось?

– Да нет, все нормально. – Я пыталась соврать, но получилось неубедительно.

Луи проследил за моим встревоженным взглядом и увидел байкера в черной кожанке, с черным шлемом в руках, верхом на своем механическом монстре, пришвартованном у бортика тротуара: то был Фред, он нас ждал.

– Вы побледнели, Эль. Это тот парень вас так напугал?

– Да, – пролепетала я, вылезая из машины.

– Он кто?

– Мой бывший… Ему тут нечего делать!

– Он вас преследует?

Я растерялась. Я даже не знала, что меня больше встревожило: внезапное появление Фреда или то, что Луи стал свидетелем моего замешательства.

– Нет, конечно, нет! Но я все-таки предпочла бы пройти окольным путем.

От улицы Сен-Лазар, от дома пятьдесят шесть, вел неприметный проход, вдоль которого располагались частные дома и особняки улицы Тур-де-Дам. Только местные жители знали о его существовании, так как он заканчивался тупиком и посторонние здесь не ходили.

Но Луи решительно взял меня под руку и твердо направился к тому, кто поджидал нашего возвращения.

– А знаете, я его понимаю. Вы не из тех девушек, с которыми можно расстаться так запросто. Ну, идемте же. Раз уж этот парень здесь, узнаем, чего он хочет.

Плохая идея!

Наконец Фред нас заметил и направился в нашу сторону неторопливой, развязной походкой. Как знаком мне был его решительный вид перед дракой: взгляд исподлобья, глаза сощурены, кулаки сжаты.

– Так это – ты? – фамильярно обратился он к Луи.

– Да, я.

Я была напугана гораздо больше, чем Луи, он-то держался гордо, с аристократической надменностью, явно намереваясь дать отпор. Готовность оказать сопротивление раззадорила байкера, Фред сделал шаг навстречу Луи и для начала толкнул его тыльной стороной ладони прямо в грудь.

– Ты, сволочь! Тебе нравится таскать девчонок у работяг? Мало того что вы то и дело вышвыриваете нас пачками на улицу. Теперь еще повадились красть наших женщин?

Произошла ужасная ошибка. Фред подумал, что имеет дело с Дэвидом, а Луи по-рыцарски решил не разубеждать его и взять на себя роль младшего брата, что, впрочем, удавалось ему с трудом, но он хотел избавить меня от нападок со стороны моего бывшего парня.

Я кинулась к Фреду, повисла у него на руке, твердой, как камень, и отчаянно закричала:

– Фред! Прекрати!

– Так этот инвалид и есть твоя большая любовь, шлюха? Этот калека?

– Ну, это уж слишком, молодой человек.

Теперь Луи сделал шаг вперед и замахнулся на него тростью. Я решила орать во все горло в расчете, что Арман или кто-нибудь из соседей вмешается или позовет на помощь полицию.

– Скотина! Денежный мешок! – кричал Фред, брызгая слюной. – Я покажу тебе! Изничтожу!

Он пошел напролом, отодвинув меня, держа перед собой мотоциклетный шлем, прикрываясь им как щитом.

Первый удар трости пришелся на забрало, разбив его вдребезги, второй – по руке, отчего Фред взвыл от боли, как бешеный пес.

– Ублюдок!

Опьянев от обиды и боли, Фред готовился дать сдачи. В это время Луи покопался в пакете от Друо. Мигом выхватив оттуда тонкий и гибкий предмет, он стал размахивать им перед носом изумленного парня. Это была плетка!

С каждым взмахом кожаной плети он вразбивку выкрикивал слова:

– Вы… не посмеете… больше… к ней… подойти! Понятно?

– Больной, что ли! – Фред вопил дурным голосом, но был настроен уже менее решительно.

Я пришла в ужас, увидев, что они вот-вот подерутся. Но, должна признаться, в ту же минуту во мне шевельнулся первобытный и типично женский инстинкт. Я спрашивала себя, кто из этих самцов одержит верх и завоюет право после драки опрокинуть меня навзничь и овладеть мною? В какой-то момент мне захотелось, чтобы они устроили ради меня поединок совершенно голыми.

(Написано незнакомым почерком 07/06/2009.

Что значит «типично женский»? За кого он себя принимает? За супергероя?)

Фред уже отступал, и вдруг острый конец кожаной плети коснулся его лица, оставив на щеке красный кровоточащий след. Рана была длинной, но неглубокой, судя по тому, что кровь не лилась потоком. Однако этого оказалось достаточно, чтобы Фред отступил и сдался окончательно. Он убежал с позором, прижав ладонь к щеке, с ужасом в округлившихся глазах, вскочил верхом на свой байк и покинул поле боя.

Луи, впрочем, не сразу признал победу. Пока мотор не завелся и не взревел и Фред, чертыхаясь, не умчался на полной скорости в обратном направлении, он продолжал угрожающе размахивать плеткой. Только потом вспомнив, ради кого провел столь блестящий бой, он повернулся и, подобрав с земли свою трость, направился в мою сторону, скорее смущаясь, чем хвастаясь победой.

– Мне очень жаль, поверьте…

– Но вы же не виноваты.

Луи взял мою руку, повернул ладонью вверх и вложил в нее кожаную плетку. Он делал это медленно, словно соблюдая обряд.

– Зачем вы?..

– Это – ваш второй подарок. Но я не должен был пользоваться ею прежде, чем подарить вам.

– Какая красивая! – восхитилась я вслух, а про себя подумала: «И что же мне с ней делать?»

– Когда-то, примерно в 1850 году, она принадлежала одной очаровательной англичанке, – добавил Луи. – В те времена такие штучки были в большой моде. Даже у женщин, которые не ездили верхом.

– Благодарю…

Два подарка, избавление… Пусть Луи непредсказуем, иногда резок и даже груб (я не забуду, как он высмеял меня), но все-таки он вступился за меня и дрался как герой… Я не могла не поблагодарить его и чмокнула в обе щеки, а он обнял меня за шею тонкими и нежными пальцами. Во второй раз я почувствовала его аромат: участие в драке привело к тому, что запах лаванды почти улетучился, а ванили, напротив, усилился. Это слегка огорчило меня, но я буквально растаяла от наслаждения, ощутив прикосновение ласковых пальцев к шее. У меня перехватило дыхание и мурашки побежали по спине. Озноб еще больше усилился и потемнело в глазах, когда он провел рукой от шеи до поясницы. Интересно, можно ли кончить, стимулируя такую слабую эрогенную зону, как шея?

Я не стала проводить этот эксперимент прямо сейчас и отшатнулась от Луи. Лицо у меня горело, кружилась голова.

– Вам нехорошо? – озабоченно спросил он.

– Да… немного. С ума можно сойти от всего этого, – и я показала рукой на постепенно тающий вдали мотоцикл Фреда.

Потревоженный шумом драки, нам навстречу из дома спешил Арман.

– Оставляю вас в самых надежных в Париже руках.

– Да, знаю, – согласилась я, – Арман…

– Что тут происходит? – перебил меня подоспевший управляющий, взволнованный и бледный.

– До свидания, Эль.

Луи уходил, прихрамывая, опираясь на трость, и она сейчас была нужна ему больше, чем всегда. Где и как он повредил себе ногу? А вдруг он просто симулировал, чтобы придать своему облику больше шарма за счет маленького физического недостатка?