Текст книги "Клятва Рыцаря (сборник)"

Глава 6

Была уже полночь, а леди Блейкни и Эндрю Фоукс все еще не расходились, обсуждая ее свидание с мужем. Маргарита старалась в точности передать своему собеседнику не только все, что ей пришлось видеть и слышать, но даже малейшие перемены в лице и голосе сэра Перси. Разбирая некоторые непонятные им выражения Блейкни, оба старались уверить друг друга, что в этих словах скрывается для них тайная надежда на счастливый выход из настоящего положения.

– Я не теряю надежды, леди Блейкни, – с твердостью сказал сэр Эндрю, – и готов чем угодно ручаться, что в голове Блейкни созрел целый план, заключающийся в тех письмах, которые он вам дал. Помоги нам Бог в точности исполнить все, что он в них требует! Отступив от его указаний, мы можем разрушить задуманный им план. Завтра вечером я провожу вас на улицу Шаронн. Все мы хорошо знаем этот дом, и не далее как два дня назад, я справлялся, не там ли Арман, которому этот дом также известен, но старьевщик Люкас ничего не знал о нем.

Маргарита рассказала ему о своей мимолетной встрече с братом в темном тюремном коридоре.

– Можете вы объяснить мне это, сэр Эндрю? – спросила она, устремив на собеседника пытливый взгляд.

– Нет, не могу, – ответил он после легкого колебания, – но мы, наверное, увидим его завтра же. Я не сомневаюсь, что мадемуазель Ланж знает, где найти вашего брата, а раз нам известно, где она сама, то и нашему беспокойству о вашем брате скоро наступит конец.

Он встал, напоминая Маргарите, что уже очень поздно, но она продолжала смотреть на него с тревогой: ей все казалось, что он хочет что-то от нее скрыть.

– Вы что-то подозреваете, сэр Эндрю! – с глубоким волнением воскликнула она.

– Нет, нет! Клянусь вам, леди Блейкни, о вашем брате я знаю не более вас, но я уверен, что Перси прав: бедный молодой человек страдает от угрызений совести. Если бы в тот день он так же слепо повиновался, как все мы… – Он остановился, не решаясь высказать, в чем он подозревал Сен-Жюста; горе несчастной женщины и без того было велико. – Это была судьба, леди Блейкни, – проговорил он после некоторого молчания. – Когда я подумаю о том, что Перси теперь в руках этих грубых животных, все это представляется мне тяжелым кошмаром, и я жду, что вот-вот раздастся его веселый смех.

Фоукс старался вселить в душу Маргариты надежду, которой у самого не было. Теперь на нем лежала тяжелая ответственность. На груди у него было спрятано письмо, которое он намеревался прочесть в одиночестве, без помех, стараясь запомнить каждое слово относительно мер к освобождению короля-ребенка. Затем письмо надлежало уничтожить, дабы оно не попало в руки врагов. Прощаясь с Маргаритой, Фоукс спрашивал себя, долго ли еще будет она в состоянии выдерживать гнет безысходного горя.

Оставшись одна, Маргарита напрасно пыталась уснуть и подкрепить силы для дальнейших испытаний: сон положительно бежал от нее. Перед ее глазами все время вставала узкая, длинная камера, стол, за которым сидел Перси, тяжело опершись головой на руку, между тем как его мучители беспрестанно спрашивали его: «Скажи нам, где Капет?»

Усевшись у открытого окна, Маргарита не могла оторвать взор от неясных очертаний тюрьмы Шатле с ее мрачными серыми стенами. Ей казалось, что сквозь эти стены на нее смотрит бледное, измученное лицо любимого человека, что его губы уже подергиваются ужасным смехом помешанного; в каждом звуке, долетавшем до нее из ночной тишины, ей мерещились отвратительные завывания его врагов; падавшие на подоконник снежные хлопья представлялись ей безобразными рожами, которые скалили зубы и смеялись над ней.

Холодное утро застало леди Блейкни измученной, но более спокойной. Одевшись и выпив крепкого, горячего кофе, она уже приготовилась выйти, как вдруг явился сэр Эндрю.

– Я обещала Перси пойти вечером на улицу Шаронн, – сказала она, – но до тех пор в моем распоряжении несколько часов, и я хочу повидаться с мадемуазель Ланж.

– Блейкни сказал вам ее адрес?

– Да, на площади дю-Руль. Я знаю это место, это недалеко.

Конечно, сэр Эндрю попросил разрешения сопровождать Маргариту, и они быстро направились к предместью Сент-Оноре. Снег перестал, был порядочный мороз, но они не замечали холода и молча шли рядом, пока не достигли площади дю-Руль. Здесь сэр Эндрю простился с Маргаритой, уговорившись встретиться с ней через час в маленьком ресторанчике.

Через пять минут почтенная мадам Бэлом ввела Маргариту в хорошенькую старомодную гостиную: Ланж сидела в огромных размеров кресле, золотистая обивка которого служила изящной рамкой для грациозной фигуры хорошенькой артистки. По-видимому, она читала, когда ей доложили о приходе гостьи, так как на соседнем столе лежала развернутая книга, но Маргарита невольно подумала, что мысли молодой девушки были далеко; вся ее фигура выражала полную апатию, а на детском личике лежала печать глубокой тревоги.

При входе Маргариты она встала из кресла, видимо, смущенная неожиданным посещением красивой молодой женщины со скорбным выражением в чудных глазах.

– Прошу извинить меня, мадемуазель, – начала Маргарита, как только дверь затворилась за ней, и она очутилась наедине с Жанной. – Такой ранний визит должен показаться вам назойливым вторжением, но я – Маргарита Сен-Жюст и… – Она с улыбкой протянула руку артистке.

– Сен-Жюст! – могла только проговорить Жанна.

– Ну да, сестра Армана Сен-Жюста!

Темные глаза Жанны сверкнули радостью, а на щеках выступил яркий румянец. Маргарита, пристально разглядывавшая ее, почувствовала, как в ее исстрадавшемся сердце зародилось горячее участие к мадемуазель Ланж, невинной причине такого горя.

Все еще не оправившись от смущения, Жанна придвинула к камину стул, робко приглашая Маргариту садиться и искоса бросая на нее по временам боязливые взгляды.

– Надеюсь, что вы простите меня, мадемуазель, – заговорила Маргарита, – однако я крайне беспокоюсь о своем брате, не зная, где его найти.

– Но почему же вы пришли ко мне? Что заставило вас думать, что мне известно, где он?

– Я догадалась, – с улыбкой произнесла Маргарита.

– Разве вы слышали что-нибудь обо мне?

– Разумеется.

– Но от кого же? Разве Арман говорил вам про меня?

– Увы, нет! Я не видела его с тех пор, как судьба свела его с вами, но многие из его друзей в настоящее время в Париже – от одного из них я и знаю все.

Жанна покраснела до корней волос.

– А мне Арман много рассказывал про вас. Он так вас любит!

– Мы оба были почти детьми, когда потеряли родителей, – мягко проговорила Маргарита, – и каждый из нас заменял для другого весь мир. До моего замужества Арман был для меня дороже всех на свете.

– Он сказал мне, что вы замужем за англичанином. Он сам страстно любит Англию! Сначала он все говорил, что я непременно должна ехать в Англию в качестве его жены, говорил, как мы будем счастливы там…

– Отчего вы сказали «сначала»?

– Теперь он уже меньше говорит об этом.

Жанна сидела на низеньком стуле у огня, опершись локтями в колени; ее хорошенькое личико было наполовину скрыто густыми темными кудрями. Глядя на нее, Маргарита чувствовала, как в ее сердце понемногу таяла ненависть к этой бедной, печальной девушке. А ведь еще меньше часа назад, направляясь сюда, она невольно вспоминала, как Арман вчера вечером крался, подобно вору, по темным коридорам тюрьмы, и в ее душе невольно закипала ненависть к женщине, которая не только похитила сердце ее брата, но и заставила изменить вождю. Теперь она понимала, что в рыцарском сердце Сен-Жюста неминуемо должно было вспыхнуть страстное желание защитить от всяких житейских невзгод это очаровательное дитя с большими, кроткими глазами.

Казалось, Жанна чувствовала устремленный на нее взгляд Маргариты, потому что щеки ее покрылись горячим румянцем, хотя она сидела не оборачиваясь.

– Мадемуазель Ланж, – мягко произнесла Маргарита, – разве вы не чувствуете, что можете довериться мне?

Жанна медленно повернулась и бросилась перед Маргаритой на колени, горячо целуя прекрасные руки, с родственным чувством протянутые к ней.

– Да, я верю вам, – шептала она, глядя сквозь слезы на склонившееся над нею бледное лицо. – Я так жаждала найти человека, которому могла бы довериться. В последнее время я была так одинока, а Арман…

Нетерпеливым жестом она отерла набегавшие на глаза слезы.

– Что же сделал Арман? – спросила Маргарита с ободрительной улыбкой.

– О, ничего дурного! – быстро ответила Жанна. – Он так добр, так благороден! Я так люблю его! Я полюбила его с первого нашего свидания. А потом он пришел ко мне, рассказывал про Англию, про благородного Рыцаря Алого Первоцвета. Вы, верно, слышали о нем?

– Да, слышала, – с улыбкой ответила Маргарита.

– В этот самый день пришел Эрон со своими солдатами, – продолжала Жанна. – Это самый жестокий человек во Франции. Тогда мне удалось спасти Армана, обманув Эрона, и, – с очаровательной наивностью добавила Жанна, – мне показалось, что после того, как я спасла ему жизнь, он принадлежит мне. Затем меня арестовали, – продолжала она после короткой паузы, и при этом воспоминании ее свежий, мелодичный голос задрожал. – Два дня я провела в темной камере, зная, что Арман страдает за меня, и не имея понятия о том, где он и что с ним. Но Господь не оставил меня. В Тампле, куда меня перевели, один из служителей проникся состраданием ко мне. Не знаю, как он это устроил, но в одно прекрасное утро он принес мне какие-то грязные лохмотья, прося поскорее надеть их; когда же я переоделась, он велел мне следовать за ним. Это был жалкий, грязный человек, но у него, вероятно, было доброе сердце. Взяв меня за руку, он передал мне свои метлу и щетку. Только еще рассветало, в коридорах было темно и пусто, и на нас никто не обращал внимания. Один лишь раз какой-то солдат вздумал пошутить со мною; тогда мой проводник сурово оттолкнул его со словами: «Оставь, это – моя дочь!». Я чуть не рассмеялась, но вовремя сдержалась, чувствуя, что моя свобода, а может быть, и жизнь висят на волоске. Пока мы шли по мрачным коридорам, я усердно молилась Богу за себя и своего спутника. Мы вышли по черной лестнице, потом прошли несколько узких улиц и, наконец, дошли до перекрестка, где стояла крытая повозка. Мой добросердечный провожатый усадил меня в эту повозку и приказал сидевшему на ко́злах человеку отвезти меня на улицу Сен-Жермен л’Оксерруа. Я была бесконечно благодарна этому жалкому человеку за то, что он вывел меня из ужасной тюрьмы, и охотно дала бы ему денег – он, наверное, очень беден! – но у меня не было ни одного су в кармане. Он сказал мне, что там, куда меня повезут, я буду в полной безопасности, и просил меня терпеливо подождать несколько дней, пока я не услышу о ком-то, кому мое благополучие очень дорого и кто позаботится о моей дальнейшей судьбе.

Маргарита молча слушала наивный рассказ молодой девушки, не имевшей, по-видимому, ни малейшего понятия о том, кому она была обязана жизнью и свободой. С гордостью следила Маргарита за каждым шагом таинственного рабочего, рисковавшего жизнью ради спасения женщины, которая была так дорога ее другу.

– И вам ни разу не пришлось больше видеть того доброго человека, которому вы обязаны жизнью? – спросила она.

– Ни разу, – ответила Жанна, – но на улице Сен-Жермен л’Оксерруа приютившие меня добрые люди сказали мне, что грязный чернорабочий в лохмотьях был не кто иной, как таинственный англичанин, которого так уважает Арман и которого зовут Рыцарем Алого Первоцвета.

– Вы не долго оставались на этой улице?

– Только три дня. На третий день я получила сообщение из Комитета общественного спасения вместе с безусловным пропуском. Это значило, что я совершенно свободна. Я боялась поверить своему счастью, смеялась и плакала до тех пор, пока люди не подумали, что я схожу с ума. Предшествовавшие дни показались мне ужасным кошмаром.

– И тогда вы опять увиделись с Арманом?

– Да, ему сказали, что я освобождена, и он сейчас же пришел. С тех пор он часто приходит сюда. Сегодня он также придет.

– Вполне ли вы спокойны за себя и за него? Такому преданному помощнику Рыцаря Алого Первоцвета было бы гораздо безопаснее уйти из Парижа.

– О, не бойтесь! Арман в полной безопасности. Ему также выдали свидетельство, с которым он может беспрепятственно ездить всюду, так же как и я, не боясь ни Эрона, ни его ужасных шпионов. Все могло бы быть удивительно хорошо, но печальный вид Армана отравляет всякую радость; меня даже иногда пугает выражение его лица.

– Но вы все-таки знаете причину его печали? – тихо спросила Маргарита.

– Да, кажется, знаю, – нерешительно произнесла Жанна.

– Его вождь, товарищ, друг, о котором вы только что упоминали, Рыцарь Алого Первоцвета, ради вашего спасения рисковавший собственной жизнью, в настоящую минуту находится в тюрьме, в руках людей, ненавидящих его.

Все это Маргарита проговорила с внезапной горячностью, словно стараясь в чем-то убедить не столько Жанну, сколько себя.

– Да, – со вздохом отозвалась Жанна, – Арман любил и глубоко чтил своего друга. А знаете ли, ведь от него хотят добиться каких-то сведений о дофине и для этого…

– Знаю, – просто сказала Маргарита.

– Ничего нет удивительного, что Арман не может чувствовать себя счастливым. Он не разлюбил меня, но моя любовь не дает больше ему счастья.

По мере того как Жанна говорила, ее голова опускалась все ниже и ниже; последние слова были произнесены уже шепотом и сопровождались таким тяжелым вздохом, от которого сердце Маргариты готово было разорваться. Ее первым побуждением было схватить Жанну в объятия и постараться по мере сил утешить, но ее остановило какое-то странное ощущение ледяного холода, наполнившего сердце. Руки в бессилии опустились, и сама она невольно отстранилась от девушки. Все предметы вдруг запрыгали у нее перед глазами; ей слышались какой-то странный шум и свист, от которых у нее закружилась голова.

Жанна закрыла лицо руками и разразилась неудержимым плачем. Сначала она плакала тихо, словно стыдясь своей печали, но потом, не будучи в силах более сдерживаться, дала полную волю рыданиям, потрясшим всю ее нежную, хрупкую фигурку.

При виде этого страстного порыва отчаяния Маргарита забыла только что охватившие ее сомнения. Она не знала, какую роль сыграла Жанна в катастрофе, повлекшей за собой те нравственные пытки, которым подвергался великодушный, благородный энтузиаст; не смела догадываться о том, какое участие принимал во всем этом Арман; в эту минуту она помнила только, что здесь страдало юное, неопытное любящее сердце, впервые столкнувшееся с жестокой действительностью. В душе Маргариты проснулся материнский инстинкт. Ласково подняв Жанну с колен, она нежно обняла ее, положила ее голову к себе на плечо и постаралась, как могла, успокоить.

– У меня есть новости, которым Арман обрадуется: я принесла ему письмо от его Рыцаря Алого Первоцвета, и вы увидите, как Арман переменится, прочитав его. Несколько дней назад он получил от него приказания, которых не исполнил, так как тревожился за вас; теперь он, может быть, чувствует, что его… неповиновение было невольной причиной несчастья других; оттого он так и печален. Письмо от сэра Блейкни ободрит его, вы увидите.

– Вы действительно так думаете? – прошептала Жанна, и в ее больших глазах сверкнул луч надежды.

– Я уверена в этом, – сказала Маргарита.

Они долго еще продолжали сидеть обнявшись; высокая, стройная Маргарита, с пышными золотистыми волосами и глубокими синими глазами, представляла резкий контраст с тоненькой, нежной темноволосой Жанной, с ее детским личиком и пухлыми губками.

Так и застал их Арман, когда, немного времени спустя, без доклада вошел в комнату. С минуту он молча глядел то на любимую девушку, ради которой совершил тяжкий грех, то на свою сестру, которую его предательство осуждало на печальное, одинокое вдовство. Из его груди вырвался глухой крик отчаяния, привлекший внимание Маргариты. Хотя после всего, что слышала от Жанны, она и ожидала найти в своем брате большую перемену, но тем не менее была поражена его видом. Он сгорбился, платье висело на нем как на вешалке, а лицо положительно нельзя было узнать: щеки впали, губы, казалось, забыли улыбаться, а окруженные темной каймой глаза свидетельствовали о бессонных ночах. Маргарита мысленно попросила у брата прощения за мучившие ее сомнения относительно его виновности в обрушившемся на нее несчастье. К нему снова были протянуты любящие руки, направлявшие его детские шаги, те самые нежные руки, которые позже не раз отирали его юношеские слезы.

– У меня есть к тебе письмо, Арман, – мягко сказала она, – письмо от него. Мадемуазель Ланж разрешила мне подождать здесь твоего прихода.

Неслышно, как мышка, Жанна выскользнула из комнаты, оставив брата с сестрой наедине. Как только дверь закрылась за ней, Арман бросился в объятия сестры. Настоящее с его печалями, угрызениями совести и позором было забыто; в памяти обоих воскресло незабвенное прошлое, когда Маргарита была дорогой «мамочкой», бодрой утешительницей, которой поверялись детские огорчения и юношеские безрассудства. Догадываясь, что сестре еще не была известна вся глубина его падения, Арман невольно отдавался ее ласкам, думая, что придет время, когда эти объятия не раскроются для него с такой нежностью, а уста будут закрыты для слов любви и утешения.

– Дорогая сестра, – прошептал он, – как отрадно тебя видеть!

– Я принесла тебе письмо от Перси, – сказала Маргарита, – он просил как можно скорее передать его тебе.

– Ты видела Перси? – удивился Арман.

Маргарита молча кивнула, не будучи в силах произнести ни слова, и, достав спрятанный в складках платья пакетик, передала брату.

– Перси просил, чтобы ты прочел письмо, когда будешь один, – сказала она.

Страшно побледнев, Арман с какой-то страстной нежностью прижался к сестре.

– Теперь я уйду, – сказала Маргарита, чувствуя, что с той минуты, как она передала брату письмо мужа, ее сердце снова сжалось от странного леденящего холода, парализовавшего даже ее мысли. – Ты извинишься за меня перед мадемуазель Ланж? – прибавила она, силясь улыбнуться. – Когда прочтешь письмо, тебе захочется видеть только ее.

Она мягко высвободилась из объятий брата и направилась к двери, а он в оцепенении смотрел на письмо в своих руках. Лишь когда сестра взялась за ручку, он понял, что она уходит, и спросил:

– Когда я опять тебя увижу?

– Прочти сначала письмо, милый, – ответила Маргарита, – и если захочешь сообщить мне его содержание, то приходи сегодня ко мне на набережную Феррайль. Если же в нем не будет ничего такого, чем бы ты захотел поделиться со мной, то не приходи, – я пойму. Прощай, милый!

Холодными как лед руками леди Блейкни взяла брата за голову и нежно поцеловала в лоб, как будто надолго прощаясь с ним.

Глава 7

Сидя в кресле у камина, подперев рукой голову, Сен-Жюст во второй раз перечитывал письмо обманутого им друга, стараясь запомнить каждое слово:

«Арман, я все знаю и знал раньше, прежде чем Шовелен пришел сказать мне это, чтобы насладиться видом человека, которому сообщили, что его лучший друг предал его. Однако негодяй не получил этого удовольствия, потому что я был к этому приготовлен. Я не только знаю, Арман, но и понимаю. Я понял, как мало значения имеют честь, дружба в сравнении с несчастьем, постигшим любимое существо.

Чтобы спасти Жанну, ты продал меня Эрону и его своре. Мы оба – мужчины, Арман, а слово «прощение» было один только раз произнесено в течение двух тысячелетий; но Маргарита любит тебя, и в скором времени у нее, кроме тебя, может быть, никого не останется на земле. Поэтому она не должна никогда знать… Что касается тебя, Арман, то, мне кажется, пытки, которые ты теперь переживаешь, в десять тысяч раз хуже моих. Я слышал твои боязливые, крадущиеся шаги в коридоре и не хотел бы поменяться с тобой местом. Поэтому, Арман, а также и потому, что Маргарита любит тебя, я в трудную минуту хочу обратиться за помощью именно к тебе. Я в страшных тисках, но может случиться, что дружеская рука спасет меня. Я подумал о тебе, Арман, отчасти потому, что после того, как ты отнял у меня то, что дороже жизни, твоя собственная жизнь принадлежит мне, и отчасти потому, что задуманный мной план представляет громадный риск для человека, от которого я ожидаю помощи.

Я поклялся, что никогда не буду рисковать чужой жизнью ради спасения собственной, но теперь обстоятельства изменились. Каждый из нас двоих в аду, Арман, и я стремлюсь вырваться из моего ада, чтобы указать тебе выход из твоего.

Я просил бы тебя поселиться опять в твоей прежней квартире на улице Круа-Бланш; по крайней мере я буду знать, где тебя найти в случае надобности. Если же ты когда-нибудь получишь от меня другое письмо, то, каково бы ни было его содержание, поступи во всем вполне согласно с ним и немедленно пошли с него копию Фоуксу или Маргарите. Держись поближе к ним обоим. Скажи Маргарите, что я настолько простил твое неповиновение (а кроме неповиновения ничего и не было), что поручаю тебе и честь свою, и жизнь.

Я не имею возможности получить удостоверение в том, что ты исполнишь то, о чем я прошу, но я знаю, Арман, что ты это сделаешь».

Сен-Жюст в третий раз перечел письмо.

– «Но я знаю, Арман, что ты это сделаешь», – прошептал он и, повинуясь какому-то необъяснимому чувству, тихо опустился на колени. Вся накопившаяся в его сердце горечь, все пережитые в последнее время унижения и стыд вылились в скорбном вопле: – Господи, дай мне возможность отдать за него мою жизнь!

Со всем пылом молодости Арман уже горел огнем самопожертвования и, хотя не понимал спокойного, сосредоточенного характера англосаксов, позволявшего Блейкни относиться ко всему происшедшему именно так, как он это сделал, тем не менее не мог этого не оценить. Письмо Блейкни пробудило все, что было честного и благородного в его душе. Его мысли вскоре приняли более спокойное направление, взор прояснился; он встал и спрятал письмо в карман.

Тихонько заглянув в комнату, Ланж осведомилась о Маргарите; переданные ей Сен-Жюстом извинения вполне удовлетворили ее; она рада была остаться наедине с любимым человеком, с удовольствием замечая, что он теперь не был похож на преследуемого охотниками зверя. Эту счастливую перемену она приписала влиянию Маргариты и почувствовала в сердце горячую признательность к сестре, сумевшей сделать то, в чем сама она, невеста, потерпела поражение.

Благодаря письму Блейкни, Арман чувствовал себя подобно больному, неожиданно получившему облегчение от своего недуга, но в душе он чувствовал безысходную грусть.

Несколько времени он и Жанна сидели молча, почти не говоря друг с другом и наслаждаясь покоем. Как мало прошло времени с тех пор, как Арман в первый раз вступил в эту комнату, и как много тяжелого пришлось ему пережить в этот короткий срок!

К Маргарите он отправился в тот же вечер. Она уже побывала на улице Шаронн и теперь вернулась собрать свои вещи, так как сама переселялась в дом старьевщика Люкаса. На этот раз она вернулась одна, так как сэр Эндрю был занят приготовлениями к выезду из Парижа маленькой группы приютившихся у Люкаса беглецов.

«Если ты захочешь сообщить мне содержание письма, то приходи сегодня вечером ко мне», – сказала Маргарита брату при прощании и, помня эти слова, весь день томилась мучительным ожиданием. Теперь всякий призрак сомнений исчез навсегда. Тесно прижавшись к сестре, Арман передал ей, что вождь из всех членов Лиги избрал именно его для помощи в решительную минуту. Когда он повторил ей заключительные слова письма, Маргарита с жаром подтвердила:

– Я знаю, что ты это сделаешь, Арман!

Стараясь прочесть мысли сестры в ее глубоких синих глазах, Арман встретил ясный, безмятежный взгляд, положивший конец его тревоге. Письмо Перси к брату настолько успокоило ее, насколько этого желал сам Перси. Блейкни мучили угрызения совести за те тревоги, которые он причинял жене, и он не хотел усугублять ее страдания, вызвав в ее душе ненависть к горячо любимому брату. Связывая свою судьбу с судьбой Сен-Жюста в час серьезной опасности, он стремился доказать Маргарите, что Арман был достоин его доверия.