Текст книги "Храм Фортуны"

– Вижу, ты понял, в чем дело, – сказал Август. – Да, Постум и Клемент очень привязаны друг к другу, и я взял его с собой сегодня, чтобы он повидал своего хозяина, а хозяин его. Так я хоть чем-то смог порадовать своего приемного сына. Он пока вынужден был остаться на острове – я должен подготовиться к его официальной реабилитации. Ну, а потом...

Цезарь прикрыл глаза и покачал головой.

– Клемент ценный свидетель, – сказал он. – И еще очень нам пригодится, я думаю.

Сабин отвел глаза от лица раба и посмотрел на Августа.

– Итак, – произнес цезарь, подталкивая к нему пергамент. – Согласен ли ты по доброй воле и в соответствии с законами Рима подписать этот документ?

– Согласен, – ответил Сабин и поставил под текстом свою подпись.

Сам текст он даже не пытался прочесть, заметил только подпись Фабия Максима.

– Спасибо, – сказал Август и спрятал пергамент. – Теперь – второе.

Он снова полез в карман и извлек восковые таблички.

– Это письмо к Тиберию, – пояснил он. – Я хочу, чтобы ты доставил его в Рим как можно скорее. Тут я написал ему об изменившейся ситуации. Надеюсь, он поймет меня. Тиберий – честный человек, хотя его замкнутость и нелюдимость...

Цезарь прервал, не желая, видимо, посвящать посторонних в свои семейные дела.

– В общем, ты доставишь ему письмо и посмотришь, как он отреагирует. Сам я выезжаю через несколько дней и скоро буду в столице. Тиберий должен отправиться в Далмацию и принять командование Данувийской армией. Я обещал проводить его до Неаполя и сделаю это. А потом мы займемся судьбой Постума... Жаль, Германика не будет рядом – на границе неспокойно, и я не могу оставить Рейнский корпус без командующего.

Август снова замолчал.

– Ладно, – продолжал он после паузы. – Твое дело – отвезти письмо. А Фабий займется завещанием. Пока я не хочу его обнародовать, еще будет возможность. На всякий случай, знай – Фабий должен оставить его в храме Весты на попечение старшей весталки. В нужный момент мы огласим мою волю сенату и народу. Я уверен, что все будет хорошо.

«Будем надеяться, – подумал Сабин. – Но, судя по всему, твоя супруга не из тех, которые легко сдаются».

– Хорошо, – устало вздохнул цезарь. – Можешь теперь идти. И не беспокойся, награду ты получишь достойную.

Сабин отсалютовал и вышел. Фабий закрыл за ним дверь.

На палубе трибуна ждал Корникс.

– Господин, – оказал он тревожно, – пока вы там сидели в каюте, мне показалось, что этот проклятый грек все время крутился рядом и пытался подслушать. Может, прижать его немного?

– Не стоит, – зевнул Сабин и пренебрежительно махнул рукой. – Это жалкая корабельная крыса, недостойная внимания. Давай лучше вздремнем, пока есть время.

Он расстелил плащ и улегся из палубу. Корникс прикорнул невдалеке. Вскоре оба они уснули под мерный скрип снастей, легкие хлопки паруса и тихий убаюкивающий плеск волн за бортом.

А Никомед стоял на мостике и сузившимися глазами смотрел на темное море.

"Так вот кто почтил посещением мой жалкий корабль, – злобно ухмыляясь, думал он. – И даже этот мудрый и справедливый правитель не захотел заступиться за своего верного подданного, когда того били и оскорбляли. А я-то из-за тебя жизнью рисковал. Что ж, и ты такой же римлянин, как и другие, даром что цезарь. Ладно, придет время, припомню я вам еще о славе Греции... "

В сущности, плевать было Никомеду на героев Древней Эллады. Ахиллес был ему так же безразличен, как и Ромул; он охотно продал бы их обоих по сходной цене. Но нанесенная ему жестокая обида пробудила даже его сомнительное чувство патриотизма.

«Девиз римлян, – продолжал думать он, скрипя зубами в бессильной ярости, – разделяй и властвуй. Что ж, воспользуемся вашим собственным рецептом. Натравим одних гордых квиритов на других. А когда они перебьют друг друга, вот тогда снова возродится слава Афин и Спарты, снова миром будут править эллины, а не жалкие варвары с берегов Тибра».

Никомед совсем распалился. Еще немного, и он готов был бы сам сформировать фалангу и повести ее на римские легионы.

Но постепенно прохладный ветер остудил патриотический пыл грека. Однако ненависть глубоко засела в его сердце и активно питала мозг, вынашивавший коварные планы...

Уже рассветало, когда «Золотая стрела» вошла в гавань Пьомбино и двинулась к причалу.

На палубе появился Фабий и приблизился к Сабину, который уже проснулся и стоял у борта.

– Эй, трибун, – позвал он негромко, чтобы не услышали матросы. – Как ты собираешься добираться до Рима?

– По суше, – твердо ответил Сабин. – Я уже договорился насчет лошадей. Сейчас мы отдохнем пару часов, а потом двинемся в путь. Я уже сыт морем по горло.

Фабий покачал головой.

– Что ж, может, ты и прав. Я уж было подумал, что раз уж наш преисполненный гражданского долга шкипер плывет вдоль побережья, ты мог бы отправиться вместе с ним и сэкономил бы время. Но, похоже, он тебя так любит, что, чего доброго, утопит где-нибудь по дороге вместе с кораблем. Ладно, поезжайте по виа Аврелия. Так будет надежнее. Но – торопитесь – время не ждет.

Сабин кивнул. Сенатор помолчал немного, наблюдая, как матросы готовятся к швартовке, а потом вновь заговорил:

– Открою тебе маленькую тайну, трибун. Как ты думаешь, какую награду намерен дать тебе цезарь?

Сабин пожал плечами.

– Это ему виднее.

– Да ты скромный парень, – улыбнулся Фабий. – Ну, а если напрячь воображение?

Сабину был неприятен этот разговор. Он не любил гадать, да и выглядело это не очень этично.

– Ну, какое-нибудь поместье, – сказал он неуверенно. – Или должность какую-нибудь...

– Уже теплее, – сказал сенатор. – Действительно, должность. А какую?

– Богам известно, – ответил Сабин, глядя в море. – Надеюсь, не куратора дорог?

– Нет, – рассмеялся Фабий. – Не куратора. Цезарь хочет назначить тебя префектом претория.

– Кем? – медленно переспросил Сабин, поворачивая голову. – Я не ослышался?

– Ты не ослышался, – ответил Фабий. – Но пока, наверное, не стоит рассказывать об этом каждому встречному. Многое еще неясно в нашей ситуации, хотя, должен признать, шансы на победу у нас неплохие. Я не ожидал, что цезарь так легко поверит нам после стольких лет упорного молчания. Что ж, наверное у него самого появились уже какие-то подозрения.

Сабин не слушал сенатора. В его ушах все еще звучали только что произнесенные Фабием слова: префект претория, префект претория, префект претория...

– В любом случае, мы с тобой союзники, трибун, – весело сказал патриций. – И я буду искренне рад, если именно ты получишь это назначение. Август уже некоторое время пытается найти замену нынешнему префекту, который довольно паршиво выполняет свои обязанности. Но он – протеже Ливии, и до сего дня мог чувствовать себя вполне спокойно. Ну, а теперь у него появился опасный конкурент. В общем, желаю тебе успеха, Гай Валерий Сабин.

– Благодарю тебя, достойный сенатор, – ответил тот, до сих пор пребывая в легком трансе.

Префект претория... Подумать только!

Цезарская гвардия – преторианцы – была сформирована не так давно. Это было привилегированное подразделение, в чьи обязанности входила охрана Палатинского дворца – резиденции Августа; они также сопровождали принцепса в поездках.

Цезарь не очень любил, когда его окружал лязг оружия и топот подкованных сандалий. Обычно в официальных случаях он ограничивался лишь эскортом ликторов, как того требовала традиция, преторианцам же оставлял караульные обязанности в Риме. Только небольшой отряд нес службу при особе Августа.

В его распоряжении находилась также личная охрана, состоявшая главным образом из пленных германцев. Хотя эти люди – по воле цезаря сменившие рабские цепи на почетную службу во дворце – были безмерно преданны своему благодетелю, он не питал к ним особых симпатий и крайне редко появлялся в их окружении.

В то время корпус преторианцев состоял из девяти когорт пехоты по тысяче человек в каждой и двух эскадронов конницы. Три когорты стояли в Риме, расквартированные по частным домам, а остальные были разбросаны по всей Италии. Они составляли единственное регулярное войско на полуострове – строевым легионам было запрещено пересекать границы Транспаданской Галлии. Этот запрет мог быть снят лишь в особых случаях, например, если победоносная армия получала право на триумф, и по традиции должна была промаршировать улицами столицы, прославляя своего полководца.

Так что стратегическое значение преторианских когорт – в случае каких-либо политических осложнений – было огромным. И префект претория – командующий гвардией – являлся одним из важнейших и наиболее влиятельных лиц в государстве.

Правда, еще впереди было то время, когда разбалованные подачками и необременительными условиями службы преторианцы начнут по своей воле свергать и назначать цезарей, руководствуясь, главным образом, тем, кто больше заплатит, но и в семьсот девяносто восьмом году от основания Рима роль префекта претория была ключевой во внутренней политике страны.

Вот почему известие, что Август планирует назначить его на такую должность, просто поразило Сабина. В самых своих смелых мечтах он не рассчитывал на столь головокружительную карьеру. Что ж, видимо, он действительно оказал Августу большую услугу, если мог теперь надеяться на такую награду. А он, дурак, еще проклинал Кассия Херею, втянувшего его в эту историю.

Да, ради этого стоило забыть об уютной вилле в Этрурии и сделать все, чтобы цезарь не передумал.

Сабин непроизвольно принял строевую стойку и вскинул голову. Выражение его лица – до того довольно апатичное и безразличное – резко изменилось. Теперь перед сенатором стоял боевой офицер, готовый выполнить любой приказ своего командира.

– Я готов служить цезарю и отечеству до последнего вздоха, – отчеканил он. – Можешь передать ему, чтобы он всегда и во всем рассчитывал на меня.

– Вот так-то лучше, – чуть улыбнулся Фабий. – А то ты до сих пор выглядел так, словно наелся зеленых яблок. Сильные мира сего любят, когда их милости принимаются с должной благодарностью. Иначе у них развивается комплекс неполноценности, а это чревато неприятностями для их окружения.

Сабин не улыбнулся шутке.

– Ладно, – сказал сенатор, – тогда вот что. Я отдам тебе один приказ от имени цезаря, а ты постараешься выполнить его, как обещал. Это важно.

Он помолчал немного, что-то обдумывая с нахмуренным лбом, а потом продолжал:

– Тебе все-таки придется поплыть морем и лучше всего – на этом же судне. Чтобы не терять времени. Дело в том...

Он прервал, ибо в этот момент «Золотая стрела» пришвартовалась к берегу, и матросы принялись вязать концы, опускать якоря и скатывать парус. Никомед деятельно руководил своей командой с мостика.

– Дело в том, – снова заговорил сенатор торопливо, – что хотя Август верит в порядочность Тиберия, я его мнения не разделяю. Посему мне представляется разумным – имея на руках столь важный документ, как завещание цезаря, которое способно перевернуть с ног на голову всю политическую ситуацию – не лезть преждевременно на рожон. Другими словами, я хочу, чтобы ты прибыл в Рим на пару дней раньше, чем я, а потом встретил бы меня, скажем, в Цере, и рассказал о реакции Тиберия. Не исключено, что Ливия – а сын обязательно с ней переговорит – изрядно встревожится и захочет принять превентивные меры. Если я буду вовремя предупрежден, то смогу избежать опасности и сохранить документ, доверенный мне Августом, до тех пор, пока цезарь сам не объявит о его содержании. Ты понимаешь меня, трибун?

– Да, – кивнул Сабин, – понимаю. Что ж, я подчиняюсь приказу.

– Отлично. Расходы этому проходимцу-греку я оплачу сам. Ты и так уже, наверное, потратился.

Сабин пожал плечами.

– Все равно это было золото Германика.

– Ах, вот как? Ну, с Германиком потом сам разберешься. А я пойду потолкую со шкипером.

Сенатор повернулся и повелительным жестом приказал Никомеду приблизиться. Грек неохотно повиновался.

Сабин не слышал их разговора – он отошел на корму и принялся тормошить Корникса, который спал, как хомяк, посапывая во сне. Галл резко вскочил от прикосновения к плечу и, зевая, начал собирать пожитки.

– Отдохнем немного в гостинице, – сказал трибун. – Я уже ног не чувствую от этой качки. А потом придется плыть дальше.

– Как? – изумился Корникс. – Господин, я больше не выдержу! Уж лучше продай меня в рабство, но только на суше.

– Продам, – пообещал Сабин. – Ладно, идем, пошевеливайся. У нас мало времени.

Когда они подошли к трапу, трибун увидел, как Фабий Максим отсчитывает золотые монеты, которые исчезают в грязной жадной ладони шкипера.

– Все в порядке, – сказал сенатор. – Этот почтенный мореход отвезет вас в Остию. Оттуда до Рима уже рукой подать. Надеюсь, вы позабудете взаимные обиды, и станете если не друзьями, то хорошими попутчиками.

С этими словами он повернулся и двинулся в каюту, чтобы помочь цезарю сойти на берег. На причале Августа уже ждал эскорт преторианцев под командой молодого стройного трибуна.

Сабин окинул его любопытным взглядом.

«Подожди, парень, – подумал он, – скоро у тебя будет новый начальник. И думаю, ты об этом не пожалеешь».

– Когда плывем, господин? – хмуро спросил Никомед, не глядя на Сабина. – Мои люди устали, им надо отдохнуть. Да и Квинт Ванитий, мой хозяин...

– Сейчас я твой хозяин, – отрезал Сабин. – Да и денег ты получил достаточно – хватит выплатить неустойку, если что.

Он подумал пару секунд, запустил руку в кошелек на поясе и достал несколько монет.

– Вот тебе и от меня лично. И запомни – я не люблю, когда меня пытаются водить за нос. А в остальном со мной можно договориться. Отплываем через три часа, Смотри, чтобы все было готово.

Сабин повернулся и начал спускаться по трапу, Корникс следовал за ним. Цезарь еще не показался.

Никомед полным ненависти взглядом проводил трибуна, а потом вдруг резко взмахнул рукой, словно собираясь швырнуть за борт только что полученные деньга. Но его пальцы лишь сильнее сжались в кулак.

«Ничего, – подумал грек. – Прядет и мое время».

Он повернулся и визгливым голосом принялся орать на матросов, которые уселись было на палубу, чтобы отдохнуть и подкрепиться.

Глава XIV
Тайный приказ

Элий Сеян сидел у себя дома перед зажженным светильником и задумчиво смотрел в огонь.

Отдых, который предоставила ему императрица, оказался как нельзя более кстати – он уже изрядно подустал, выполняя многочисленные обременительные и порой опасные поручения Ливии. Что ж, надо отдать ей должное – эта женщина думала обо всем, и лучшей организации трудно было и пожелать, но все же риск оставался – и это здорово выматывало нервы.

Зато теперь вот уже несколько дней Сеян был предоставлен самому себе и мог развлекаться, как хотел. Это было приятно, хотя он знал, что в любой момент может получить новый приказ, и тогда уже будет не до рассуждений – быстро на коня, в повозку или на корабль и вперед, способствовать осуществлению далеко идущих планов мудрой и хитрой императрицы.

Жизнь, что и говорить, нелегкая, но Сеян знал, на что шел. Он знал и верил, что как только Ливия добьется своего – а в этом у него не было ни малейших сомнений – он получит свою награду. Императрица умела воздавать должное верным людям, тем, кто честно и добросовестно служил ей.

Сеян мечтательно улыбнулся при мысли о своем блистательном будущем. Он, простой всадник и сын простого всадника из Вольсиний, станет одним из самых влиятельных людей в Империи. Ведь Ливия сама сказала, что все эти надменные патриции, сенаторы, консулы будут на коленях вымаливать у него милости и привилегии.

«А главной привилегией, о которой они смогут мечтать, – со злобной ухмылкой подумал Элий Сеян, – будет право на жизнь».

Ух, как он ненавидел этих зажравшихся аристократов, которые сейчас и на приветствие-то не ответят скромному эквиту. Ну, ничего, придет время...

Сеян с удовольствием потянулся, вспоминая, как приятно провел день. Сначала они с друзьями отправились в термы. Вволю поплавали, освежились, массажисты размяли их тела так, что просто летать хотелось. Потом играли в мяч, затем сидели на мраморных скамьях в вестибюле, потягивая холодное винцо, лениво переговаривались.

Сеян официально служил в цезарской преторианской гвардии в чине трибуна, но уже давно люди Ливии приметили способного парня, и с тех пор он считался прикомандированным к особе Тиберия – этакий ординарец для особых поручений.

Правда, от Тиберия поручения он получал нечасто, а вот Ливия бездельничать не позволяла.

Так что, друзьями Сеяна были такие же офицеры претория, сослуживцы, с которыми он вместе начинал тянуть лямку. Они, видимо, не догадывались о двойной жизни, которую вел их товарищ. Ну, а если и подозревали что-то, то предпочитали помалкивать. Да и какое им, собственно, дело?

Покинули термы они уже вечером, когда начинало темнеть. Решили зайти в публичный дом старой Лукреции в Аполлинском квартале. Это было приличное заведение и пользовалось хорошей репутацией среди офицеров гвардии – клиентов там не обворовывали и не награждали постыдными болезнями, которые полтора века назад притащила с собой в до того здоровый Рим победоносная армия Сципиона, вернувшаяся из Карфагена после третьей Пунической войны.

На мягком ложе в уютной комнатке Сеян долго с удовольствием мял роскошные груди пышнотелой сирийки, прижимаясь к ее горячему животу и бедрам. Из-за стены доносилось веселое женское повизгивание и звон кубков.

Девочки Лукреции – прошедшие стажировку в лучших школах Востока – знали свое дело, и уходили преторианцы, полностью удовлетворенные и приятно расслабленные. Один Кальпурний Сервилий презрительно фыркал – он предпочитал мальчиков, но их Лукреция не держала, блюдя, как она говорила, «здоровый римский дух».

Затем компания направилась в кабачок «Палладиум» на виа Лабикана, где до полуночи хлестала пенистое фалернское и распевала грубые солдатские песенки. Закусывали жареным кабаном, орехами и фруктами.

Когда они выбрались, наконец, на свежий воздух, на улицах людей уже почти не было. Мимо них проследовал патруль вигилов – недавно организованной Августом службы, люди из которой первоначально должны были заниматься тушением пожаров. Однако вскоре к ним перешли и полицейские функции – ведь ни три когорты городских стражников, подвластных префекту Рима, ни тем более преторианцы не горели особым желанием вылавливать по ночам на темных улицах хулиганов, пьяниц и прочий сброд. Вигилы же – набиравшиеся из бедняков и получавшие неплохое жалование – охотно этим занимались. Их деятельность оказалась настолько эффективной, что сенат специальным постановлением выразил Августу благодарность за заботу о жизни и имуществе граждан столицы.

По примеру Рима такие же патрули стали формировать и в других городах Италии.

Проводив презрительными взглядами охранников общественного порядка, офицеры претория задумались, что же делать дальше. Макрон предложил пойти к нему на квартиру и сыграть пару партий в кости. Все с энтузиазмом приняли это приглашение, однако Сеян отказался. Он чувствовал себя довольно утомленным, поскольку отвык уже от подобного времяпрепровождения. К тому же, интуиция подсказывала ему, что Ливия скоро опять что-нибудь придумает, и он никак не хотел прогневить императрицу, заставив ее ждать.

Попрощавшись с друзьями, Сеян направился домой; дом этот оставил ему недавно скончавшийся отец, разбогатевший в последние годы жизни благодаря покровительству влиятельного сенатора из рода Элиев. Именно его имя – в знак благодарности и по принятому обычаю – носил теперь Сеян. По отцу он назывался бы Сей Страбон – тьфу, какая плебейщина!

Интуиция не подвела Сеяна: на пороге комнаты появился старый Гедеон.

– Господин, – прошамкал он, – там какой-то человек принес тебе письмо.

– Пусть войдет, – коротко бросил Сеян, поворачиваясь и резким движением отбрасывая волосы со лба.

Вошел молодой парень в греческой хламиде. Он чуть поклонился, приветствуя хозяина дома, и протянул руку с восковыми табличками, скрепленными печатью.

Сеян узнал одного из вольноотпущенников Линю, пользовавшегося полным доверием императрицы.

– Ответ нужен? – спросил он.

– Нет, господин, – покачал головой грек.

– Хорошо, можешь идти.

Парень еще раз поклонился и исчез. Гедеон последовал за ним, шаркая ногами.

Сеян осмотрел таблички. Печать на них не была ни цезарской, ни личной печатью Ливии, которой она скрепляла свою частную корреспонденцию. На воске красовался оттиск головы Юпитера – Сеян знал, что этим перстнем императрица помечает лишь повседневные документы, касавшиеся мелких финансовых сделок.

Сеян задумчиво хмыкнул. Это могло означать одно из двух – или в письме действительно нет ничего важного, и – попади вдруг в чужие руки – оно не могло бы никак скомпрометировать ни отправителя, ни адресата, или же наоборот – тут какие-то особые сведения явно незаконного характера. В таком случае – если бы послание попало на глаза нежелательным людям, хитрая старуха могла бы с легкостью от всего отпереться: ничего я не писала, да ведь перстень мог стянуть кто угодно – любой раб, любой случайный посетитель. Он же валяется на виду и все об этом знают.

«Скорее – второе, – подумал Сеян. – Вряд ли бы она стала справляться о моем здоровье посреди ночи. А если так – меня ждет интересная работа».

Он сломал печать и раскрыл таблички. Потом придвинул светильник и погрузился в чтение.

«Приветствую тебя, мой верный Элий, – писала Ливия своим каллиграфическим почерком. – Надеюсь, ты хорошо отдохнул за эти дни и готов теперь к новым свершениям. Я же знаю, с какой страстью ты отдаешься нашему делу и очень ценю твое рвение. Хочу повторить еще раз – награда тебя не минует и будет она действительно достойной твоих заслуг».

«Хорошее начало, – удовлетворенно хмыкнул Сеян. – Но если она уже дважды вспоминает о награде, значит, от меня потребуется что-то особенное. Ладно, нам не привыкать».

Он читал дальше.

"Как ты понимаешь, положение наше сейчас довольно сложное, хотя далеко не катастрофическое. Очень жаль, что нам не удалось удержать Германика в неведении относительно Постума. Старый негодяй-сенатор сорвал наши планы.

Да, теперь я могу назвать тебе его имя, которое до сих пор держала в тайне. Это Гней Сентий Сатурнин, ты его, конечно, знаешь. Он просто ненавидит меня и, должна признаться, не без повода. Но об этом в другой раз.

Итак, давай проанализируем наше положение на сегодняшний день. Германик или уверен совершенно (уж я знаю, как умеет убеждать старая лиса Сатурнин), или склонен подозревать, что с Агриппой поступили несправедливо, лишив его законного права на наследство. Что он предпримет?

Мы уже знаем, что он предпринял. Он написал Августу письмо, где со свойственной моему внуку прямотой потребовал провести дополнительное расследование и наказать виновных. Привел также несколько доказательств – несомненно, полученных от Сатурнина – что бедняга Постум стал жертвой низкой интриги.

Что ж, интрига, конечно, была, но называть ее низкой я бы не стала – интересы государства прежде всего.

Далее, что станет делать Август? Он очень любит и ценит Германика, и слова моего внука обязательно посеяли бы в его сердце сомнения, если бы... если бы не ты, милый Элий. К счастью, тебе удалось перехватить опасное письмо.

Однако нет никакой гарантии, что Германик не напишет снова или что он не отправил одновременно двух курьеров, а ты об этом не знал – я же понимаю, ты тоже не всесилен.

Короче, мы должны считаться с вероятностью, что цезарь захочет пересмотреть свое завещание, и вернуть Постуму его права. А это оставит не у дел моего сына Тиберия. Подумать только, сколько я уже сделала для того, чтобы обеспечить его властью, и сколько еще готова сделать, и вдруг может оказаться, что это все напрасно! Мы не можем этого допустить.

Что ж, признаюсь, у меня есть уже один план, который я собираюсь осуществить в ближайшее время. Это очень эффективный, хотя и рискованный ход, но я верю, что боги помогут мне – ведь я действую в высших интересах Рима".

«Старая лицемерка, – подумал Сеян с неудовольствием. – Уж не кривлялась бы. Хотя... кто его знает? Может, она действительно видит дальше, чем я и другие? Цель оправдывает средства – вот девиз, которым всегда руководствовалась Ливия, и надо признать, что Августу в государственных делах было бы туго без помощи мудрой и предусмотрительной жены. Правда, ей пришлось отправить на тот свет нескольких потомков цезаря, но это уже детали».

Он снова вернулся к письму.

"Августа я беру на себя. Он еще достаточно верит мне, чтобы прислушиваться к моим словам больше, нежели к словам кого-то другого.

Германика нам обязательно надо удержать вдали от Рима – нельзя допустить, чтобы он сейчас появился в столице. Мой человек при штабе Рейнской армии уже получил соответствующие распоряжения и сделает все, чтобы у командующего прибавилось забот на месте и он не помышлял бы ни о каких поездках в Италию.

Немного беспокоит меня тот трибун, который помешал тебе разделаться с Кассием Хереей, но будем надеяться, что при нем не было больше никаких писем, а устному свидетельству какого-то вояки вряд ли кто поверит.

А вот кто действительно представляет для нас опасность, так это Гней Сентий Сатурнин. Я уверена, что он понимает важность момента и готов рискнуть всем в нашей игре.

Теперь читай внимательно, дорогой Элий, потому что тут начинается твое задание.

Как мне стало известно, Сатурнин собирается встретиться с цезарем и сопровождать его в поездке до Неаполя – ты знаешь, что Август отправится провожать моего сына Тиберия, который отбывает в Далмацию, чтобы принять командование Данувийскими легионами. И я очень боюсь этой их встречи – Сатурнин, поддержанный Фабием Максимом, Гатерием и некоторыми другими почтенными сенаторами, наверняка попытается воздействовать на цезаря, и на этот раз может достичь успеха. Ведь Август в последнее время стал часто размышлять о Постуме – я отлично умею отгадывать мысли мужа и ясно вижу это. И если вдруг цезарь получит сейчас какие-то, пусть даже сомнительные, доказательства того, что с его внуком обошлись несправедливо, он не устоит. И Сатурнин способен сыграть в этом ключевую роль.

Так вот, мне донесли, что хитрый сенатор – готовясь к решающему бою, хочет на всякий случай обезопасить свое семейство. О, это весьма предусмотрительный человек! В гавани Остии уже ждет корабль, который возьмет на борт его супругу – благочестивую Лепиду и внучку – красотку Корнелию, чтобы отвезти их в безопасное место. Я предполагаю, что это будет Африка – у Сатурнина есть вилла возле Карфагена.

Так вот, мой верный Элий, они не должны доплыть туда. Желательно, чтобы они и до Остии не добрались. Ты похитишь их – как это сделать – решай сам, и спрячешь в надежном месте. Таким образом мы получим мощное оружие против Сатурнина и попросту парализуем его".

«Ого! – подумал Сеян с невольным испугом. – Похитить семью сенатора? Это вам уже не нападение на какого-то трибуна».

Он указательными пальцами потер уставшие веки, снял нагар со светильника и вернулся к письму:

"Естественно, – продолжала Ливия, – ни я, ни даже ты не станем никому признаваться в этом поступке. Старый хитрец сам поймет, что к чему. И сообразит, что жизнь самых близких ему людей в наших руках. Таким образом мы заткнем ему рот, а то и заставим помогать нам. Он, конечно, человек старой закалки, принципиальный и все такое, но вряд ли устоит, если узнает, что его драгоценной внучке угрожает бесчестье или смерть.

Так что, действуй, Элий. Не мне тебя учить, как это делается, посоветую только, чтобы все выглядело, как нападение разбойников. Тогда никто не будет подозревать политических противников сенатора, а это важно. Ведь шум поднимется очень большой, будет гнев и возмущение сената и народа. Не нужно, чтобы мое незапятнанное имя каким-то образом связывали с этой историей, и я верю, что ты сумеешь все провести как надо.

Итак, не теряй времени – семья Сатурнина может отправиться в путь в любую минуту.

Удачи тебе, мой дорогой Элий. Помни о награде. Да хранят тебя боги.

Ливия".

Закончив читать, Сеян глубоко задумался.

Да, хитрую комбинацию изобрела коварная старуха. Так она действительно сможет нейтрализовать Сатурнина и овладеть ситуацией. Правда, она почти ничем не рискует, а вот Сеяну – если он попадется – грозят большие неприятности. Похищение семьи сенатора – да тут прямая дорога на Гемонии и в Тибр. И Ливия ведь ясно намекнула, что не пошевелит и пальцем, чтобы спасти его – незапятнанное имя дороже.

Однако если план удастся осуществить – а особых трудностей технического характера тут не предвидится, то императрица наверняка одержит победу в борьбе с оппозицией, Постум сгниет на своем острове, Германика поставленный в безвыходное положение Сатурнин убедит в ошибочности своих подозрений (не будет же он, в самом деле, рисковать честью и жизнью семьи ради тонкостей престолонаследия), Тиберий останется единственным преемником цезаря и после его смерти получит верховную власть, а Элий Сеян, несомненно, получит обещанную награду. Ради этого стоило постараться.

Кроме того, было еще одно. Эта Корнелия, внучка Сатурнина... Перед глазами Сеяна появилось юное личико девушки, вздрогнули густые ресницы, шевельнулись алые губы...

Он давно уже обратил внимание на эту красотку. Нет, Сеян не любил ее – он никого не любил, кроме себя, но она ему очень нравилась. Да и чего еще надо – красивая, молодая, сексуальная. А главное – патрицианка из знатнейшего римского рода. Когда Ливия сдержит свое обещание и возвысит его до какой-нибудь важной должности, он получит власть и деньги. Но не получит одного – благородного происхождения.

А если он женится на такой вот Корнелии, то сразу перейдет в разряд аристократов. Вдобавок, если Сатурнин проиграет схватку с Ливией, он навсегда сойдет со сцены – то ли в Царство теней, то ли в провинциальную глушь. И тогда Элий Сеян, всадник из Вольсиний, станет главой древнего рода Сентиев. Отличная перспектива! Дело за малым – жениться на девчонке.

Сеян довольно улыбнулся. Ну, уж если она сейчас попадет ему в руки, то он как-нибудь решит эту проблему. Ведь он в течение какого-то времени будет ее полновластным господином, хозяином ее чести, жизни и смерти. Что ж, не захочет добровольно – он возьмет ее силой. И куда ей потом деваться – опозоренной внучке опального сенатора?

Для Корнелии останется только один выход – стать женой Элия Сеяна.

«И не такой уж это плохой вариант, – самодовольно подумал Сеян, поглаживая свои черные волосы. – Красив, умен, буду богат, получу власть. Много ли таких женихов в Риме?»

Приятные мысли как старое вино согревали его душу. Однако помечтать можно потом. Сейчас надо действовать.