Текст книги "Охотники за нацистами"

Иногда попытки привлечь бывшего нациста к ответственности давали быстрые и притом неожиданные результаты. В 1981 году под подозрение попал шестидесятиоднолетний железнодорожный рабочий Альберт Дойчер – украинский немец, приехавший в США в 1952 году. Как выяснилось, он входил в состав военизированной группы, расстреливавшей евреев в Одессе. Как только был подан иск, Дойчер бросился под товарный поезд.

В большинстве же случаев юридические баталии затягивались на годы. Некоторые дела, которыми занималось Бюро специальных расследований, были возбуждены еще до его создания. Показателен случай Валериана Трифы, румынского архиепископа, обвиненного в подстрекательстве к еврейским погромам. Он упорно все отрицал до тех пор, пока ему не показали фотографию, на которой он был запечатлен в форме «Железной гвардии». Но, даже признав факт своей принадлежности к этой фашистской организации, Трифа продолжал уверять, будто не совершил ничего предосудительного. Когда его делом занялось Управление, он сам отказался от американского гражданства, надеясь, что его оставят в покое. Надежды не оправдались, и через два года, в 1982-м, Трифа согласился на депортацию.

Но и на этом история не закончилась. Одна из сложнейших задач министерских «охотников за нацистами» состояла в том, чтобы найти страну, которая согласится принять выдворяемого преступника и, возможно, продолжит преследовать его в судебном порядке. Израильтяне судить Трифу не захотели: в Тель-Авиве дали понять, что случай Эйхмана – скорее исключение, нежели правило, и новых процессов над нацистами Государство Израиль устраивать не готово. В 1984 году архиепископа Валериана приняла Португалия, где он жил открыто и высказывался без стеснений: «Все эти разговоры про холокост еще аукнутся евреям».[626]626
  Цит. по: Goldman A. L. Valerian Trifa, an Archbishop with a Fascist Past, Dies at 72 // New York Times, January 29, 1987; см. также: Saidel, 43–45.


[Закрыть] Через три года Трифа умер.

* * *

Незадолго до выпуска из университета Илай Розенбаум, копаясь на полках кембриджского букинистического магазина, нашел книгу о концлагере Дора (до сих пор он о таком не слышал), написанную бывшим узником, борцом французского Сопротивления Жаном Мишелем. Даже Розенбаума, много читавшего о зверствах нацистов, потрясли воспоминания автора о том, в каких условиях содержались заключенные, чей труд использовался при производстве знаменитых германских снарядов «Фау-2».

В книге говорилось: «Рабы ракет непрестанно трудились под страхом смерти от рук садистов-эсэсовцев или капо».[627]627
  Jean Michel, Dora, 62.


[Закрыть] Заключенные, доставленные из разных оккупированных стран, строили туннели при помощи самых примитивных орудий, а подчас и вовсе голыми руками. «Камни и машины, которые приходилось перетаскивать, были настолько тяжелы, что узники, эти ходячие скелеты, выбивающиеся из последних сил, порой погибали, раздавленные грузом. Ядовитая пыль жгла легкие. А выдаваемой еды не хватало бы даже тем, кто не работал»,[628]628
  Там же, с. 65.


[Закрыть] – писал Мишель. После восемнадцатичасового рабочего дня, когда заключенным приходилось спать прямо в туннелях, – в таких условиях могли выжить только очень сильные мужчины. И из шестидесяти тысяч подневольных работников выжило только тридцать тысяч.

Ознакомившись с воспоминаниями Мишеля, Розенбаум прочел замечательную книгу Фредерика Ордуэя и Митчелла Шарпа «Ракетная команда»,[629]629
  Ordway F. I. III, Sharpe M. R. The Rocket Team, 79–85.


[Закрыть] в которой рассказывается о Вернере фон Брауне и его коллегах, немецких ученых, многие из которых после войны были вывезены в США и сыграли ключевую роль в разработке американской ракетно-космической программы. К их числу принадлежал Артур Рудольф, под чьим руководством велось проектирование ракеты «Сатурн-5», доставившей на Луну первых астронавтов. Как отмечается в книге американских авторов, при Гитлере Рудольф был одним из управляющих производственным комплексом Дора, а следовательно, эксплуатировал «рабов ракет».

Розенбаум не раз говорил, что Управление специальных расследований часто возбуждает дела против бывших нацистов после получения сигнала от зарубежных правительственных структур или средств массовой информации. Но в этом случае тогдашний студент-юрист вознамерился сам проявить инициативу, как только окончит университет. Если фон Браун в 1977 году умер, то Рудольф был еще жив.

Поступив в следственное бюро на постоянную работу, Розенбаум в тот же день встретился с Нилом Шером, заместителем директора. Услышав о Рудольфе, тот первым делом спросил, не был ли он завербован для работы в США в ходе операции «Скрепка». Розенбаум ответил утвердительно. Тогда Шер предупредил молодого сотрудника, что дела ученых, попавших в страну в рамках этой программы, довольно бесперспективны: обвинить их в совершении конкретных преступлений очень трудно. Но навести справки заместитель директора все-таки разрешил, прибавив: «Только не тратьте слишком много времени».[630]630
  Из личной беседы автора этой книги с Илаем Розенбаумом.


[Закрыть]

Розенбаум проигнорировал это предостережение. Вместе с помощником он откопал кое-какие документы в национальном архиве, а затем отправился в Западную Германию изучать материалы процесса против военных преступников концлагеря Дора-Нордхаузен. Это был один из судов, организованных американской армией в 1947 году в Дахау. В качестве обвиняемого Артур Рудольф не фигурировал, однако 2 июня 1947 года его допрашивал майор Юджин Смит, и на этом допросе ученый признался в том, что присутствовал при казни «шести или двенадцати» заключенных: эсэсовцы вешали их на электрическом кране, используемом для перемещения частей ракет, а других узников заставляли смотреть. «Все должны были видеть, что ожидает саботажников»,[631]631
  Копия протокола допроса любезно предоставлена автору этой книги Илаем Розенбаумом.


[Закрыть] – пояснил Рудольф.

Теперь Розенбауму легко удалось убедить Шера провести следствие по этому делу. Тогда, в 1982 году, немецкий ученый вел комфортную жизнь пенсионера в городе Сан-Хосе, Калифорния. Уверенный в своей репутации выдающегося американского ракетостроителя, он как будто нисколько не обеспокоился, когда Райан (директор Управления), Шер и Розенбаум нанесли ему визит. Рудольф встретил их один, без адвоката, и всячески показывал, что готов к сотрудничеству. По его словам, он старался облегчать жизнь заключенных, однако в это слабо верилось с учетом сохранившихся свидетельств жестоких убийств, которые совершались в лагере.

На следующую встречу Рудольф явился уже с адвокатами и спросил, может ли он каким-то образом предотвратить возбуждение уголовного дела. Стороны заключили соглашение: Рудольф откажется от гражданства США и покинет страну, но, поскольку обвинение ему предъявлено не будет, он сможет и впредь получать пенсию. С точки зрения Розенбаума, это была победа: «Тяжба растянулась бы на годы. А так мы сразу договорились, что он проиграл».

Для Рудольфа удар оказался не таким уж сокрушительным, хоть он и сетовал на неблагодарность американских властей, которые сначала воспользовались им, а потом выпроводили. Что же касается самого факта перевербовки нацистов американцами для нужд собственной оборонной промышленности, то Розенбаум не вполне согласен с теми, кто резко осуждает этот шаг. По его мнению, в преддверии холодной войны такие меры были оправданны. О Рудольфе он говорил: «Я не буду задним числом критиковать решение правительства сотрудничать с ним». Однако он считает, что немецкого ученого следовало отправить в Германию раньше – как только он перестал быть нужен Соединенным Штатам.

Дело Рудольфа стало для Розенбаума самым крупным на раннем этапе его карьеры. Тогда он еще не знал, как долго будет заниматься охотой за нацистами – точнее, как долго просуществует Управление специальных расследований при Минюсте США. Его коллега Элизабет Уайт, специалист по новейшей истории Европы, была принята в штат в 1983 году. «Тогда меня предупредили: “Бюро протянет года три, от силы пять”, – вспоминает она, с улыбкой прибавляя: – Первые двадцать пять лет так говорили всем, кто поступал к нам на работу».[632]632
  Из личной беседы автора настоящей книги с Элизабет Уайт.


[Закрыть] Поскольку бывшие нацисты к тому времени успели состариться, предполагалось, что преследовать скоро будет некого. Однако Элизабет Уайт проработала в следственном бюро двадцать семь лет, за это время существенно расширив список бывших нацистов, которых не следовало впускать в США.

Розенбаум с годами стал рьяным «охотником» и особенно наловчился в нанесении подозреваемым неожиданных визитов. Тем не менее ему нередко приходилось испытывать разочарование. «Часто я чувствовал, что передо мной нацист до мозга костей, но не мог ничего доказать, – признается он. – Такие случаи были неизбежны. Для того чтобы доводить до логического завершения все дела, у нас не хватало людей. Приходилось расставлять приоритеты».

После трех лет службы в Бюро Розенбаум решил было свернуть на более традиционный путь и устроился в большую манхэттенскую юридическую контору, но вскоре понял: корпоративное право – не его стезя. Ведь он уже «имел несчастье» поработать над делами, которые для него «действительно что-то значили».

В 1984 году Розенбаум к ним вернулся – правда, он не восстановился в штате Бюро специальных расследований, а поступил на должность главного юрисконсульта Всемирного еврейского конгресса. В первые же два года работы в этом качестве он, продолжая разоблачать бывших слуг Третьего рейха, вступил в конфронтацию с другим «охотником за нацистами». Противником Розенбаума оказался кумир его юности – Симон Визенталь.

Глава 13
В Ла-Пас и обратно

Сорок четыре депортированных ребенка – это не просто статистика, а сорок четыре трагедии, боль от которых не утихла и сорок лет спустя.[633]633
  Klarsfeld S. The Children of Izieu: A Human Tragedy, 7.


[Закрыть]

Б. и С. Кларсфельд

Серж Кларсфельд, французский «охотник за нацистами», признавал, что капитан гауптштурмфюрер СС Клаус Барбье, шеф лионского гестапо, был не чета Эйхману, Менгеле или освенцимскому коменданту Хёссу. «Барбье не состоял в совете директоров. Скорее он принадлежал к менеджерам среднего звена, – говорит Кларсфельд, подчеркивая, однако, что это не умаляет тяжести преступлений, совершенных эсэсовцем. – Для нашей страны он стал олицетворением гестаповской жестокости. Высшие чины с жертвами не контактировали: они действовали через таких, как Барбье. Он лично обеспечил тем, кому удалось выжить после встречи с ним, неизгладимые воспоминания. Это был один из самых фанатичных местных палачей».[634]634
  Там же, с. 15.


[Закрыть]

Барбье ответствен за смерть тысяч людей в годы нацистской оккупации Франции, и многих из них он замучил собственными руками. Даже в ту пору, когда вся Европа погрязла в насилии, он выделялся на фоне других убийц особой жестокостью, которая вполне оправдывала его прозвище – «лионский мясник».

Самая знаменитая жертва Клауса Барбье – Жан Мулен, лидер французского Сопротивления. Барбье беспощадно пытал его, чтобы заставить говорить, но так ничего и не добился. Герой умер в поезде по пути в германский концентрационный лагерь.

Помимо борьбы с Сопротивлением, «лионский мясник» занимался арестами евреев и снискал на этом поприще громкую «славу». 6 апреля 1944 года по сигналу, полученному от доносчика-француза, он прибыл в крошечную деревушку Изье, где располагался приют для еврейских детей.

Местный житель, сельскохозяйственный рабочий, наблюдал сцену захвата. «Нацисты волокли ребятишек к грузовикам, точно мешки с картошкой»,[635]635
  Bower T. Klaus Barbie: Butcher of Lyons, 112.


[Закрыть] – вспоминал он. Перепуганные дети звали на помощь, но, как только он двинулся им навстречу, один из солдат остановил его. Ему оставалось лишь стоять и беспомощно смотреть. Когда какой-то мальчик попытался выпрыгнуть из кузова и убежать, нацисты принялись «жестоко бить паренька прикладами и пинать сапогами по голеням».[636]636
  Там же, с. 113.


[Закрыть]

Барбье незамедлительно передал в парижскую штаб-квартиру гестапо отчет об аресте детей и закрытии приюта. «Эта телеграмма, – пишет Кларсфельд, – вошла в историю как доказательство жестокости, превзошедшей даже то остервенение, которое было продемонстрировано в борьбе с партизанами».[637]637
  Klarsfeld S. The Children of Izieu: A Human Tragedy, 15.


[Закрыть] Сорок четыре ребенка в возрасте от трех до тринадцати лет и семь воспитателей были оперативно переправлены в Освенцим. Выжила только одна женщина, навсегда запомнившая, как маленькую девочку вырвали у нее из рук, чтобы отправить вместе с остальными в газовую камеру. Для Кларсфельда эта история – не просто один из множества военных эпизодов, но трагедия, вызывающая личностный отклик. В то время он сам был ребенком и прятался вместе с сестрой в похожей деревушке. За несколько недель до ареста Нина Аронович, одна из девочек, живших в Изье, написала своей тете в Париж, что чувствует себя в безопасности:

Мне здесь очень хорошо. Кругом такая красота: горы и Рона, которую видно, если забраться повыше. Вчера мы с мадемуазель Марсель (это наша учительница) ходили купаться, а в воскресенье праздновали день рождения Полет и двух других ребят. Было очень весело![638]638
  Цит. по: Klarsfeld S., 45.


[Закрыть]

Серж Кларсфельд и его жена Беата решили сделать все возможное, чтобы мир узнал имена жертв Барбье, а он сам поплатился за содеянное. Кроме того, они хотели во всеуслышание объявить о том, что после войны «лионский мясник» служил в спецподразделении армии США и именно американцы помогли ему эмигрировать в Боливию так называемой «крысиной тропой».[639]639
  «Крысиные тропы» – термин, использовавшийся американскими спецслужбами для обозначения сети маршрутов бегства германских нацистов и итальянских фашистов. Главным направлением «крысиных троп» была Латинская Америка, однако существовали и другие – в США, Канаду, на Ближний Восток. – Прим. ред.


[Закрыть] Несмотря на двадцатилетнюю дистанцию, отделяющую время событий от времени расследования, Беата и Серж выполнили все поставленные задачи. Поднятая Кларсфельдами «волна» заставила американские власти впервые серьезно задуматься о собственной роли в судьбе нацистских преступников.

* * *

Лионский суд дважды заочно приговорил Клауса Барбье к смерти: в 1947 и 1954 годах. В 1960 году одна из ассоциаций жертв нацизма инициировала в Мюнхене расследование преступлений, совершенных Барбье во Франции, но тот давно исчез: еще в 1951 году он вместе с семьей покинул родину и под именем Клауса Альтмана обосновался в Боливии. Там он преуспевал как предприниматель и пользовался доверием политиков правого крыла, а также военных. Летом 1971 года Беата Кларсфельд узнала, что мюнхенский прокурор закрывает дело Барбье. В то время «лионский мясник» имел все основания чувствовать себя в безопасности, поскольку пользовался особым расположением боливийского диктатора Уго Бансера.

Однако Барбье недооценил пылкость и упорство Кларсфельдов. Они начали с главного: по крупицам собрали все сохранившиеся сведения о его деятельности в годы оккупации Франции, а также о сотрудничестве с США. Стало очевидно, что началось оно сразу после войны. Беата поделилась своими открытиями с прессой и, собрав группу единомышленников (среди которых были ветераны Сопротивления), отправилась в Мюнхен, чтобы убедить прокурора не отказываться от расследования преступлений Барбье.

Серж разыскал Раймона Грейссмана, возглавлявшего еврейскую общину оккупированного Лиона. Тот подтвердил, что Барбье доподлинно знал, какая судьба уготована арестованным. «Расстрелять их сейчас или депортировать – разницы нет»[640]640
  Цит. по: Klarsfeld B., 234.


[Закрыть] – так однажды выразился «лионский мясник» в присутствии Грейссмана.

Сестра Мулена написала письмо в поддержку инициативы Кларсфельдов, а в Мюнхене Беата держала плакат над головой Фортюне Бенгиги – женщины, депортированной в Освенцим за год до того, как из деревни Изье в лагерь прибыли три ее сына. На плакате было написано: «Я буду голодать до тех пор, пока не возобновится следствие по делу Клауса Барбье – убийцы моих детей».[641]641
  Цит. по: Klarsfeld B., 239.


[Закрыть]

Мюнхенский прокурор Манфред Людольф не только согласился продолжать расследование, но и предоставил французской делегации две фотографии: на одной был изображен Клаус Барбье в 1943 году, а на другой – очень похожий на него пожилой человек, сидящий за столом со своими коллегами-предпринимателями. Второй снимок, датированный 1968 годом, был сделан в Боливии, в Ла-Пасе. «Это пока все, чем я располагаю, – сказал прокурор. – Если вы так решительно настроены, то почему бы вам не помочь мне разыскать этого человека?»[642]642
  Цит. по: Klarsfeld B., 242.


[Закрыть]

Растиражировав фотокарточки, Кларсфельды стали собирать письменные показания людей, которые могли узнать Барбье на более позднем, боливийском снимке. После того как военная фотография «лионского мясника» появилась во французских и немецких газетах, немец, живущий в Лиме, сообщил Людольфу, что знаком с «герром Альтманом», который недавно приезжал в перуанскую столицу. Прокурор передал информацию Кларсфельдам, и вскоре они получили адрес разыскиваемого преступника. В этом им помогло еще и то, что даты рождения детей Альтмана и детей Барбье в точности совпадали.

Беата, как всегда, была готова действовать безотлагательно. Прилетев в Лиму, а оттуда в Ла-Пас, она рассказала журналистам историю «лионского мясника», а заодно осудила режим Бансера, который его покрывал. «Мне хотелось помочь боливийцам увидеть связь между происходящим в их стране и тем, что происходило в Германии при Гитлере»,[643]643
  Там же, с. 255.


[Закрыть] – вспоминает она. Разумеется, власти не были признательны иностранке за такую помощь, и ей пришлось покинуть Боливию. Во время пересадки в Лиме ее два часа продержали в отделении полиции, чтобы она не могла передвигаться по городу. «Мы беспокоимся о вашей же безопасности, – сказал один из полицейских. – Местные фашистские организации в ярости оттого, что вы развернули кампанию против них в Южной Америке. Вас могут убить».[644]644
  Там же, с. 256.


[Закрыть]

К началу 1972 года Кларсфельдам удалось «расшевелить» французские власти. В письме Бансеру президент Жорж Помпиду заявил: народ Франции не потерпит того, чтобы преступления недавнего прошлого «были забыты вследствие безразличия».[645]645
  Цит. по: Klarsfeld B., 263.


[Закрыть] Беата вернулась в Ла-Пас вместе с еще одной матерью, чьи двое детей попали из деревни Изье в Освенцим и там погибли. Поскольку женщины привлекли к себе внимание, боливийское руководство их впустило, но настоятельно рекомендовало им не делать публичных заявлений. Первоначально Беата действительно воздерживалась от громких высказываний, но, как только представилась возможность, организовала пресс-конференцию. Затем иностранки приковали себя цепями к скамье перед офисом судоходной компании, где работал «лионский мясник». На плакате они написали по-испански: «Именем миллионов жертв нацизма Барбье-Альтман должен быть экстрадирован!»

Вторая поездка Беаты в Ла-Пас тоже окончилась быстро, однако воздействовать на общественное мнение Кларсфельдам и их единомышленникам все же удалось. О Барбье, который уже перестал скрываться под фамилией Альтман, все чаще и чаще писали в газетах. Тем не менее Беата и Серж понимали: даже при более активной поддержке со стороны Германии и Франции шансы на выдачу преступника почти равны нулю. Сотрудник боливийского Министерства внутренних дел заявил: «Все, кто получил убежище в нашей стране, неприкосновенны».[646]646
  Цит. по: Klarsfeld B., 273.


[Закрыть] Кроме того, он сообщил Беате, что в Боливии действует восьмилетний срок давности в отношении тяжких преступлений, следовательно, деятельность Барбье в годы войны рассматривается как «дело прошлое».

«Лионский мясник» полагал, будто находится под надежной защитой режима Бансера и потому может относиться к выпадам Кларсфельдов с пренебрежением. Как и множество других нацистских преступников, он заявил, что просто исполнял свой долг и каяться ему не в чем: «Я уже все забыл, а если они не забыли, это их проблемы».[647]647
  Цит. по: Ryan 279.


[Закрыть]

Кларсфельды оказались перед выбором: продолжать требовать выдачи Барбье в надежде на изменение ситуации или же перейти к более решительным мерам. Как пишет Беата в своих мемуарах, опубликованных в 1972 году на французском языке, а в 1975-м – на английском, ее не раз спрашивали: «А почему вы просто не убьете этого палача?» – «Никто из тех, кто задавал подобные вопросы, сам бы так не поступил, – говорит она, прибавляя: – К тому же, убив его, мы бы просто свели с ним счеты… но никому бы ничего не доказали».[648]648
  Klarsfeld B., 247–248.


[Закрыть] Кларсфельдам было важно, чтобы Барбье предстал перед судом. Тогда весь мир увидел бы неопровержимые доказательства его вины и в очередной раз убедился бы в том, как ужасен нацизм.

Правда, позднее супруги признались: они все же не исключали применения силы, в случае если законные средства окажутся бессильны. «Мы даже пробовали организовать похищение»,[649]649
  Информация получена из следующих источников: Bower, 18–19; Klarsfeld, S., Vidalie, A., 55; интервью Сержа и Беаты Кларсфельд автору настоящей книги.


[Закрыть] – сказал мне Серж при нашей личной встрече в Париже в 2013 году. В декабре 1972 года он летал в Чили на встречу с французским марксистом Режи Дебре – соратником аргентинца Че Гевары, ветерана революции на Кубе, в борьбе против боливийской диктатуры. (В 1967 году, после того как Гевара был убит, Дебре получил тридцатилетний срок, однако под нажимом мировой общественности власти Боливии освободили его в 1970-м.) План заключался в том, чтобы объединить усилия с боливийскими повстанцами, пересечь границу и схватить Барбье.

Кларсфельд привез с собой пять тысяч долларов на покупку машины для этой операции, но она сломалась, с чем, по словам Сержа, и связан провал. Однако, вероятно, осуществить замысел не удалось бы в любом случае, поскольку ситуация в Чили быстро менялась в худшую сторону: военный переворот 1973 года положил конец президентству марксиста Сальвадора Альенде.[650]650
  В результате этого переворота к власти в Чили на 16,5 лет пришел диктатор Аугусто Пиночет. – Прим. ред.


[Закрыть]

Более десяти лет Кларсфельдам не удавалось добиться ощутимых успехов в деле Барбье. Не отказываясь от своих намерений в его отношении, Беата и Серж параллельно преследовали трех других эсэсовцев, служивших во Франции: Лишку, Хагена и Хайнрихзона – они жили в Западной Германии и потому были не столь недосягаемы. В 1980 году их наконец-то осудили за участие в депортации пятидесяти тысяч евреев из Франции в лагеря смерти; Кларсфельдам было чему радоваться.

При этом в деле Барбье они и не думали останавливаться. Наоборот. Если в семидесятые годы убийство категорически отвергалось Кларсфельдами как способ возмездия, то в конце восьмидесятых, по их словам, они дозрели до крайних мер. Бансер, защитник Барбье, был к тому времени уже свергнут, но новый диктатор также не собирался выдавать «лионского мясника». В 1982 году к Кларсфельдам пришел боливиец, живший во Франции, и заявил, что возвращается на родину с намерением убить Барбье. «Мы одобрили это решение», – сказал мне Серж, пояснив: в ситуации, когда диктатура защищает нацистского преступника, у них просто не было другого выбора, поэтому кровопролитие было бы оправданно.

Однако боливиец вскоре сообщил из-за океана, что милитаристский режим вот-вот падет. Тогда Кларсфельды отказались от плана убийства и возобновили попытки повлиять на политиков своей страны, чтобы те все-таки добились передачи Барбье в руки французского правосудия. К тому же у Беаты и Сержа появился в правительственных кругах очень полезный единомышленник. «Дебре, – вспоминает Кларсфельд, – превратился из террориста в советника президента Миттерана».

Вскоре власть в Боливии перешла от милитаристов к гражданскому правительству, и 25 января 1983 года Барбье был арестован – формально за обман при заключении делового соглашения с государственной структурой. Новым властям явно не терпелось избавиться от человека, создававшего столько проблем. Когда Западная Германия отказалась принять своего уроженца,[651]651
  См.: Ryan, 277–279.


[Закрыть] стало очевидно, что Кларсфельды не напрасно воздействовали на правительство Франции. Боливийцы выслали Барбье в Гвиану, откуда его забрал французский военный самолет.

Готовясь к судебному процессу, Серж опубликовал книгу «Дети Изье: Человеческая трагедия», рассказав в ней о каждом из сорока четырех маленьких мучеников. Вместо сухой статистики читателям были названы имена и показаны лица – немые, но оттого не менее убедительные свидетельства преступления, совершенного нацистами. Кларсфельды вместе написали введение, в котором подчеркнули: таких, как «лионский мясник», необходимо призывать к ответу прежде всего для того, чтобы содеянное ими обрело документальную форму. «Мы выследили и разоблачили Клауса Барбье, думая о детях Изье – только о них, и ни о ком другом»,[652]652
  Klarsfeld S. The Children of Izieu: A HumanTragedy, 7.


[Закрыть] – сказано в предисловии.

Слушания начались лишь в 1987 году. Подсудимый так и не признал свою вину. Дело рассматривалось в Лионе – там, где он зверствовал на посту шефа гестапо. Приговоренный к пожизненному заключению за преступления против человечества, он умер через четыре года в лионской тюрьме в возрасте семидесяти семи лет.

* * *

Из всего, что говорили и делали Кларсфельды, добиваясь ареста «лионского мясника», лишь одно вызывало вопросы – заявление о его сотрудничестве с американской разведкой, при помощи которой ему и удалось бежать в Боливию. Узнав о передаче Барбье в руки французского правосудия, Аллан Райан, возглавлявший Бюро специальных расследований при Министерстве юстиции США, признался, что был застигнут врасплох этой историей и, в частности, сообщениями о том, что Барбье работал на американскую разведку. «Я ни сном ни духом об этом не знал и прямо об этом заявил», – сказал Райан.

Но когда со стороны конгресса и средств массовой информации на него посыпались вопросы, он твердо решил все выяснить. 11 февраля 1983 года, менее чем через три недели после прибытия нацистского преступника во Францию, Райан встретился с начальником армейской контрразведки, который приготовил для него целую стопку документов. Самый поздний из них датировался 27 мая 1951 года. Это был доклад двух агентов о том, как они снабдили «лионского мясника» фальшивым паспортом, оформленным на фамилию Альтман, сопроводили до Генуи, а оттуда отправили в Южную Америку. «В факте взаимодействия Барбье с нашими спецслужбами сомневаться не приходилось, – констатирует Райан. – Если бы мы не собрали полную картину, это сделал бы какой-нибудь журналист или доморощенный “охотник за нацистами”».[653]653
  Ryan, 282.


[Закрыть]

Несколькими десятилетиями ранее высшее руководство США стало бы все отрицать, прикрываясь заботой о государственной безопасности. Но теперь, когда было создано Бюро специальных расследований и правительство официально заявляло о своем намерении преследовать бывших нацистов, игнорировать подобные открытия было трудно. Тем не менее генеральный прокурор Уильям Френч Смит попытался это сделать. К негодованию Райана, он решил не проводить следствия, однако не стал во всеуслышание объявлять о своем решении. Министерство юстиции просто уклонялось от ответа на вопросы журналистов и конгрессменов, желающих знать, почему оно ничего не предпринимает. Райану тоже было велено молчать, но он едва сдерживал возмущение.

14 марта ему позвонил Джон Мартин из телерадиовещательной компании Эй-би-си. Журналист работал над сюжетом для вечернего выпуска новостей и хотел выяснить, есть ли в деле какие-нибудь подвижки. «Он явно намекал на то, что мы многого недоговариваем»,[654]654
  Там же, с. 285. В своей книге Аллан Райан не называет имени журналиста, однако он назвал его в ходе интервью. Сам Джон Мартин подтвердил информацию.


[Закрыть] – вспоминает Райан. Узнав о готовящемся телерепортаже, Смит в течение получаса пересмотрел свое решение, и вечером Мартин смог сообщить телезрителям о начале расследования.

Райан быстро собрал в своем Управлении небольшую следственную группу. То, что Барбье сотрудничал с контрразведкой США и извлек из этого сотрудничества выгоду, сомнению не подлежало. Однако предстояло выяснить, насколько американские офицеры были осведомлены о «заслугах» «лионского мясника» и о том, что французы его разыскивают. Еще нужно было установить, работал ли Барбье на ЦРУ и продолжал ли поддерживать связь с американцами после 1951 года, когда он обосновался в Боливии.

По результатам тщательнейшего расследования бюро подготовило доклад, который, несмотря на бесстрастный тон, обрисовывал картину, не уступающую шпионским романам Джона Ле Карре. Еще в январе 1947 года сотрудники контрразведки проинформировали свое начальство о том, что в годы войны Барбье возглавлял лионское отделение гестапо, а теперь состоит в «опасном заговоре»[655]655
  Там же, с. 288.


[Закрыть] с другими бывшими эсэсовцами. Однако в ту пору основная задача спецслужб США заключалась отнюдь не в преследовании бывших нацистов, а в том, чтобы следить за деятельностью коммунистов в оккупированной Германии.

Роберт Тейлор, один из американских разведчиков, узнал от бывшего агента германской разведки во Франции, что Барбье может быть очень полезен в этом отношении. Вместе со своим непосредственным начальником Тейлор решил использовать «лионского мясника» как информатора, пока не докладывая о нем в штаб-квартиру, поскольку руководство будет обязано потребовать его ареста. Барбье показался Тейлору «умным и честным человеком со стальными нервами», «убежденным антикоммунистом и нацистом», который считает, будто партийная верхушка «предала идеалы национал-социализма».[656]656
  Там же, с. 289.


[Закрыть] За два месяца успев оценить, насколько Барбье может быть полезен, Тейлор и его начальник решили открыто попросить руководство оставить бывшего нациста на свободе до тех пор, пока тот с ними сотрудничает.

В октябре 1947 года «лионский мясник» все же был арестован и подвергнут «тщательному допросу»[657]657
  Там же, с. 290.


[Закрыть] в командном центре американской контрразведки в Европе, однако вышел сухим из воды. Его признали особо ценным информатором, поскольку он располагал сведениями о французских разведчиках, среди которых, как считали американцы, было множество коммунистов. Была и еще одна (пожалуй, даже более веская) причина не идти на конфронтацию с Барбье: он «слишком хорошо знал цели, преследуемые американскими спецслужбами, их финансовые возможности, агентов, субагентов и т. д.».[658]658
  Там же, с. 291.


[Закрыть]

Французы неоднократно предпринимали попытки разыскать бывшего гестаповца. Посол Франции в Вашингтоне обращался с просьбой о помощи в Госдепартамент и в Высшую комиссию США по проблемам Германии. А сотрудничество Барбье с американскими спецслужбами тем временем продолжалось.

Озвучивая результаты расследования в докладе, Райан предпочел избежать излишней категоричности. Он отметил, что офицеров, которым принадлежит идея использования бывшего гестаповца в качестве информатора, «нельзя осуждать»: в целом они «патриоты и добросовестные работники, перед которыми поставили трудную задачу», и в их решении «нет ничего циничного или безнравственного».[659]659
  U. S. Department of Justice. Klaus Barbie and the United States Government: A Report to the Attorney General of the United States, August 1983.


[Закрыть] В докладе подчеркивалось, что изначально эти американские офицеры могли не знать истинных масштабов совершенных Барбье преступлений. «Вербуя его, они, вероятно, полагали, будто он обыкновенный наемный осведомитель»,[660]660
  Из личной беседы автора этой книги с Дэвидом Маруэллом.


[Закрыть] – говорит Дэвид Маруэлл, историк, сотрудничавший со следственным бюро.

Однако в 1949 году стало очевидно, что «лионский мясник» разыскивается как нацистский преступник, и тогда контрразведка стала скрывать факт своего сотрудничества с ним, крайне уклончиво отвечая на вопросы Высшей комиссии США по проблемам Германии. Поскольку у военного руководства не было оснований не доверять контрразведчикам, оно действительно не знало о том, что они поддерживают с Барбье связь. Именно поэтому многократные попытки французов получить от американцев его координаты не увенчивались успехом.

Сотрудники ЦРУ, согласно опубликованному докладу, также были введены контрразведкой в заблуждение. Две разведывательные структуры жестко конкурировали и относились друг к другу с большой подозрительностью. Фактов, указывающих на то, что после отъезда в Южную Америку Барбье сотрудничал с ЦРУ или какой-либо иной правительственной организацией, следствие не обнаружило.