Текст книги "Охотники за нацистами"

Глава 1
Ручная работа висельника

Мой муж был военным всю свою жизнь, и он заслужил право умереть как солдат. Он просил об этом, а я пыталась помочь ему умереть с честью.[5]5
  Abby Mann, Judgment at Nuremberg, 62.


[Закрыть]

Выступление вдовы повешенного немецкого генерала (из фильма «Нюрнбергский процесс» по сценарию Эбби Манна)

16 октября 1946 года по приговору Международного военного трибунала были казнены десять из двенадцати главных нацистов.[6]6
  Подробности казни приводятся по материалам Кингсбери Смита, делавшего репортаж с места событий. Полностью его текст представлен по адресу http://law2.umkc.edu/faculty/projects/ftrials/nuremberg/NurembergNews10_16_46.html.
  Дополнительная информация получена по материалам книги Уитни Харриса, выступавшего обвинителем на Нюрнбергском процессе, и по распоряжению судьи Роберта Джексона, присутствовавшего во Дворце правосудия в ночь с 15 на 16 октября. Подробнее см.: Harris Whitney R. Tyranny on Trial: The Evidence at Nuremberg, 485–88.


[Закрыть] Виселицу для них спешно возвели в спортивном зале Нюрнбергской тюрьмы, где за три дня до казни американские охранники играли в баскетбол.

Среди этих двенадцати был и правая рука Адольфа Гитлера – Мартин Борман, который в последние дни войны сбежал из бункера в Берлине и бесследно исчез; так что приговор ему вынесли заочно.

Первым должны были повесить Германа Геринга – самого влиятельного нациста и преданнейшего соратника Гитлера, который занимал при нем различные должности, включая посты президента рейхстага и главнокомандующего военно-воздушными силами. Вердикт суда однозначно утвердил его роль: «Нет никаких смягчающих обстоятельств. Геринг часто, почти всегда был движущей силой преступлений нацистов, вторым только по сравнению с Гитлером. Политический и военный лидер, он руководил программой рабского труда и был создателем политики угнетения евреев и других рас как внутри страны, так и за границей. Совершение всех этих преступлений он открыто признал».[7]7
  Taylor Т., The Anatomy of the Nuremberg Trials: A Personal Memoir, 588.


[Закрыть]

Однако Герингу удалось избежать виселицы: незадолго до казни он раскусил капсулу с цианидом. За две недели до этого, после оглашения приговора, он вернулся в камеру «бледным и с вытаращенными глазами», по словам Г. М. Гилберта, тюремного психолога, работавшего с заключенными.[8]8
  Издание на русском языке: Гилберт Г. Нюрнбергский дневник / Пер. с англ. А. Уткина. М.: Вече, 2012.


[Закрыть] «Его рука дрожала, несмотря на все усилия казаться спокойным, – сообщил Гилберт. – Глаза были влажными, и он часто и тяжело дышал, пытаясь справиться с эмоциональным потрясением».[9]9
  G. M. Gilbert, Nuremberg Diary, 431.


[Закрыть]

Геринга и других заключенных особенно возмутил избранный способ казни. Капрал Гарольд Берсон, двадцатичетырехлетний журналист из Мемфиса, по судебным документам готовивший ежедневные сводки о Нюрнбергском процессе, писал: «Единственное, о чем беспокоился Геринг, – это воинская честь. Он не раз заявлял, что его могли бы просто взять и расстрелять, дать ему умереть смертью солдата. И не было бы никаких проблем. Проблема была в том, что он думал, будто повешение – худшее, что может случиться с солдатом».[10]10
  Из интервью автора с Гарольдом Берсоном.


[Закрыть]

Фриц Заукель, курировавший в Третьем рейхе программу рабского труда, разделял чувства Геринга. «Уж повешение я никак не заслужил, – возмущался он. – Смертный приговор – хорошо, но такое… такое я не заслужил».[11]11
  Taylor Т., 600.


[Закрыть]

Фельдмаршал Кейтель и его заместитель генерал Альфред Йодль умоляли избавить их от петли. Они просили расстрела – смерти, которая, по словам Кейтеля, «приличествует воину во всех армиях мира, если он приговорен к смертной казни».[12]12
  Там же, с. 602.


[Закрыть] Адмирал Эрих Редер также просил Контрольный совет союзников «заменить смертный приговор расстрелом из соображений милосердия». Эмили Геринг позже заявила, что ее муж планировал использовать капсулу с цианидом лишь в том случае, «если его ходатайство о расстреле будет отклонено».[13]13
  Там же, с. 623.


[Закрыть]

Таким образом, всего десять человек предстали перед палачом. Им был мастер-сержант армии США Джон Вудс.

Герман Обермайер, молодой солдат-еврей, который в конце войны поставлял Вудсу веревки и древесину для виселиц, вспоминал позднее, что этот раскормленный тридцатипятилетний уроженец Канзаса «вопреки всем правилам не чистил ботинки и не брился».[14]14
  Здесь и далее слова Обермайера приводятся по двум источникам: личному интервью с автором и его статье “Clean, Painless and Traditional” в университетском журнале “Dartmouth Jack-O-Lantern” в декабре 1946 года.


[Закрыть] «Он вечно выглядел неряшливым, – добавлял Обермайер. – Штаны были грязными и мятыми, в кителе он словно спал всю неделю, сержантская нашивка едва держалась на двух-трех стежках желтой нитью, а фуражку он всегда носил не под тем углом».

Единственный американский палач на Европейском театре военных действий утверждал, что за пятнадцатилетнюю карьеру отправил на тот свет 347 человек,[15]15
  Tusa А., Tusa J., The Nuremberg Trial, 487 и иные источники, например, http://thefifthfield.com/biographical-sketches/john-c-woods/.


[Закрыть] включая американских военнослужащих, осужденных за убийства и изнасилования, а также немцев, обвиняемых в убийстве пилотов с подбитых самолетов союзников и в других военных преступлениях. Этот «пропойца» с «кривыми желтыми зубами, вонючим дыханием и немытой шеей», как выразился Обермайер, мог не заботиться о своем внешнем виде, потому что начальство нуждалось в его услугах.

В Нюрнберге же, по словам Обермайера, Вудс внезапно стал «одним из самых важных людей в мире», причем совершенно спокойно относился к своему заданию.

В спортивном зале возвели три деревянные виселицы, выкрашенные в черный цвет. Две из них предполагалось использовать поочередно, третью держали про запас на тот случай, если вдруг сломается механизм одной из основных. К эшафоту вели тринадцать ступеней, веревки свешивались с балок, поддерживаемых двумя столбами. Для каждой казни веревку меняли. Кингбери Смит, делавший репортаж с места событий, писал: «Когда веревка выпрямлялась, повешенный выпадал из поля зрения и оказывался во внутренней части виселицы. Ее нижняя часть с трех сторон была заколочена досками, а с четвертой завешена темной тканью, чтобы никто не видел предсмертных мук людей, повисших со сломанными шеями».

Йоахим фон Риббентроп, министр иностранных дел нацистов, вошел в спортивный зал первым, в 1:11 ночи. Изначально хотели разрешить осужденным идти к виселице со свободными руками, но после самоубийства Геринга правила изменили. Риббентроп вошел со скованными руками, в зале наручники сменили на кожаный ремень.

Поднявшись на эшафот, «бывший дипломатический кудесник нацистского царства», как его иронично назвал Смит, возвестил собравшимся: «Боже, храни Германию». Получив разрешение на короткое продолжение, человек, сыгравший решающую роль в развязывании войн против многих стран, сказал: «Мое последнее желание – чтобы Германия вновь обрела единство, чтобы было достигнуто взаимопонимание между Востоком и Западом. Я мечтаю о мире во всем мире».

Вудс надел ему на голову черный мешок, поправил веревку и дернул за рычаг, открывая под ногами Риббентропа люк.

Две минуты спустя в зал вошел фельдмаршал Кейтель. Смит справедливо отметил, что он был «первым военачальником, казненным согласно новой концепции международного права: профессиональный военный не может избежать наказания за развязанную агрессию и военные преступления против человечества, ссылаясь на то, что он всего лишь добросовестно выполнял приказы начальства».

Кейтель сохранял выправку до последнего. Стоя на эшафоте с петлей на шее, он громко отчеканил, не выказывая ни малейших признаков страха: «Я прошу всемогущего Господа быть милосердным к народу Германии. Более двух миллионов немецких солдат погибли за отчизну до меня. Я иду вслед за моими сыновьями – во имя Германии».

Пока Риббентроп и Кейтель еще висели в петле и обе виселицы были заняты, объявили перерыв. Американский генерал, представлявший Контрольную комиссию союзников, позволил собравшимся – их было около тридцати человек – закурить. Почти все тут же полезли за сигаретами.

Вскоре врачи из США и СССР со стетоскопами исчезли за занавесом виселицы, чтобы подтвердить смерть приговоренных. Когда врачи вернулись, Вудс поднялся по ступенькам первого эшафота, достал нож и перерезал веревку. Тело Риббентропа, чья голова по-прежнему была закрыта черным мешком, на носилках отнесли в угол спортзала, закрытый черной завесой. Туда же затем последовали все остальные тела.

Перерыв закончился, американский полковник скомандовал: «Джентльмены, уберите, пожалуйста, сигареты».

В 1:36 настала очередь Эрнста Кальтенбруннера; тот сперва возглавлял СС в Австрии, а позднее сменил убитого Рейнхарда Гейдриха на посту начальника Главного управления имперской безопасности (РСХА) – той самой организации, которая отвечала за массовые казни и работу концлагерей. Среди тех, кто ему подчинялся, были Адольф Эйхман, возглавлявший в РСХА отдел по еврейскому вопросу, и Рудольф Хёсс, комендант Освенцима.

В отличие от Кальтенбруннера, которого под конец войны американцы выследили в убежище в Австрийских Альпах, Эйхману на тот момент удалось скрыться. А вот Хёсса уже схватили в Северной Германии, и он давал показания на Нюрнбергском процессе, хотя сам встретится с палачом позже.

Даже стоя на эшафоте, Кальтенбруннер настаивал (как и в недавних беседах с американским психологом Гилбертом[16]16
  Gilbert, 255.


[Закрыть]), что ничего не знал о преступлениях, за которые был осужден: «Я всем сердцем любил немецкий народ и родину. Я выполнял свой долг согласно законам моей страны. Мне жаль, что мой народ возглавили люди, которые не были солдатами, и что были совершены преступления, о которых я не знал».

Когда Вудс надел ему черный мешок, Кальтенбруннер добавил: «Будь счастлива, Германия!»

Казнь Альфреда Розенберга, одного из первых членов НСДАП, считавшегося первосвященником расистского культа «расы господ», заняла меньше всего времени. От последнего слова он отказался. Несмотря на показной атеизм, его сопровождал протестантский священник, который продолжал молиться, когда Вудс дернул за рычаг.

После очередного короткого перерыва ввели Ганса Франка, гауляйтера, или генерал-губернатора, оккупированной Польши. В отличие от остальных, он сказал Гилберту после объявления приговора: «Я это заслужил, и я этого ожидал».[17]17
  Там же, с. 432.


[Закрыть] Франк, в тюрьме обратившийся в римско-католическую веру, был единственным, кто улыбался во время казни, хоть и часто сглатывал слюну, что выдавало нервозность. Однако, по свидетельству Смита, он явно испытывал облегчение, что скоро искупит свои грехи.

Последние слова Франка это подтверждали: «Я благодарен за хорошее обращение во время моего заключения и прошу Бога принять меня с милостью».

Вслед за ним последовал Вильгельм Фрик, министр внутренних дел Третьего рейха, который сказал напоследок лишь: «Да здравствует вечная Германия!»

В 2:12, по свидетельству Смита, к виселице подошел «уродливый коротышка, похожий на гнома» – Юлиус Штрейхер, редактор и издатель злобной нацистской газеты «Дер Штюрмер». Его лицо заметно подергивалось. На просьбу назвать себя он заорал: «Хайль Гитлер!»

Смит, редко описывающий в статьях собственные эмоции, на этот раз признался: «По спине у меня побежали мурашки».

Когда Штрейхера силой заставили подняться на виселицу и встать перед Вудсом, он обернулся к свидетелям и крикнул: «Пурим 1946 года!», тем самым намекнув на еврейский праздник в честь казни Амана, который, согласно Ветхому Завету, хотел убить всех евреев в Персидской империи.

Вместо последнего слова Штрейхер прокричал лишь: «Большевики и вас когда-нибудь повесят!» А когда на него надевали черный капюшон, успел произнести: «Адель, моя дорогая жена».

Однако драма только начиналась. Когда люк со стуком открылся и Штрейхер упал вниз, веревка туго натянулась и начала бешено вращаться, а из-под виселицы послышались стоны. Палач неторопливо сошел вниз и скрылся за черным занавесом. Вскоре стоны прекратились и веревка замерла. Смит и другие свидетели не сомневались, что палач схватил Штрейхера, с силой потянул вниз и задушил.

Что-то пошло не так – или все было спланировано? Лейтенант Стэнли Тилс, контролировавший ход казни, позднее утверждал, что Вудс намеренно сдвинул узел на петле, чтобы осужденный не сломал шею при падении и его пришлось бы душить. «Все отвлеклись на спектакль, который устроил Штрейхер, а на Вудса никто не смотрел. Я знал, как тот ненавидит немцев… и видел, что он весь идет пятнами и сжимает зубы», – писал Тилс, добавив, что намерения Вудса были более чем очевидны: «Я видел, как он ухмылялся, когда дергал за рычаг виселицы».[18]18
  Stanley Denhart J., By the Neck Until Dead: The Gallows of Nuremberg, 136.


[Закрыть]

Шествие нераскаявшихся грешников продолжалось – как и «промахи» палача. Заукель, ответственный за организацию использования рабского труда, с вызовом крикнул: «Я умираю невинным. Приговор несправедлив. Боже, защити Германию и сделай ее снова великой. Да здравствует Германия! Боже, защити мою семью!» После его падения в люк из-под виселицы снова слышались стоны.

Альфред Йодль, одетый в мундир вермахта с перекошенным воротником, лишь кратко сказал: «Приветствую тебя, Германия».

Последним из десяти был Артур Зейсс-Инкварт, который помог нацистам установить власть в своей родной Австрии, а затем управлял оккупированной Голландией. Припадая на одну ногу, он поднялся на виселицу и, подобно Риббентропу, заявил, что ратует за мир: «Надеюсь, что эта казнь будет последней трагедией Второй мировой войны и что случившееся послужит уроком: между народами должны быть мир и взаимопонимание. Я верю в Германию».

Он умер в 2:45 ночи.

Вудс подсчитал, что от первой до последней казни прошло 103 минуты. «Быстрая работа»,[19]19
  Maser W., Nuremberg: A Nation on Trial, 255.


[Закрыть] – отметил он.

Пока тела последних казненных еще болтались на веревках, охранники вынесли на носилках одиннадцатое тело. Оно было укрыто одеялом армии США, из-под которого высовывались большие босые ноги и одна рука в черном шелковом рукаве пижамы.

Полковник велел снять одеяло, чтобы избежать любых сомнений в личности умершего. Лицо Германа Геринга «все еще было искажено мукой предсмертных мгновений и последней в его жизни гримасой пренебрежения, – отметил Смит. – Тело вновь быстро накрыли одеялом, и этот нацистский военачальник, погрязший, подобно персонажу времен династии Борджиа, в крови и наслаждениях, проследовал за холщовый занавес и на черные страницы истории».

В интервью для «Старс энд страйпс» после казни Вудс утверждал, что процедура прошла именно так, как он планировал:

«Я повесил в Нюрнберге десятерых нацистов и этим горжусь. Работа была отличная, по высшему разряду… Лучшая казнь в моей жизни. Жаль только, что этот парень, Геринг, от меня ускользнул. Уж я бы с ним постарался. Нет, я не нервничал. Я никогда не нервничаю. В моей работе нервы ни к чему. Но эту работу в Нюрнберге – я ее хотел. Хотел так сильно, что специально ради нее задержался, хотя мог вернуться домой пораньше».[20]20
  Там же, с. 254.


[Закрыть]

Однако после казни Вудс подвергся яростной критике. Согласно отчетам Смита, было понятно: с казнью Штрейхера возникли проблемы, и с Заукелем, скорее всего, тоже. Публикация лондонской «Стар» утверждала, что высота виселицы была слишком мала, а осужденных связали чересчур слабо, поэтому они бились головой о люк и «умирали от медленного удушья».[21]21
  Taylor T., The Anatomy of the Nuremberg Trials: A Personal Memoir, 588. В этом фрагменте также упоминаются фотографии повешенных нацистов.


[Закрыть] В своих мемуарах генерал Телфорд Тейлор, который помогал подготовить Международный военный трибунал против главных нацистов, а затем стал главным прокурором в последующих двенадцати судебных процессах, отметил, что фотографии тел подтверждают эти подозрения. Более того, на некоторых лицах видна кровь.

Так и возникли спекуляции, что Вудс сработал халатно. Альберт Пирпойнт, опытный палач британской армии, не хотел открыто критиковать коллегу, однако в интервью все-таки упомянул о «некоторый неуклюжести… которой способствовали традиционная высота эшафота в пять футов и, как по мне, старомодный ковбойский узел».[22]22
  Pierrepoint A., Executioner: Pierrepoint, 158.


[Закрыть] В своем отчете о Нюрнбергском процессе немецкий историк Вернер Мазер утверждал, что Йодль умирал восемнадцать минут, а Кейтель – «никак не меньше двадцати четырех».[23]23
  Maser, 255.


[Закрыть]

Эти сведения не совпадали с отчетом Смита, и, возможно, цифры были намеренно преувеличены ради сенсации. Тем не менее казни прошли не так гладко, как утверждал Вудс. Он пытался ответить на критику, говоря, что иногда во время повешения осужденный прокусывает язык – отсюда и кровь на лицах.[24]24
  Tusa and Tusa, 487.


[Закрыть]

Впрочем, развязавшаяся дискуссия лишь подчеркнула проблему, которую подняли еще осужденные: почему их решили повесить, а не расстрелять? Сам Вудс искренне предпочитал именно первый способ казни. Обермайер, который хорошо его знал по прошлым экзекуциям, вспоминает один «хмельной» разговор,[25]25
  Obermayer H., “Clean, Painless and Traditional”, Dartmouth Jack-O-Lantern, December 1946.


[Закрыть] когда кто-то из солдат спросил палача, хотел бы он сам умереть от веревки. «Я думаю, – ответил Вудс, – это чертовски хороший способ. Наверное, в конце концов так я и умру».

«Ох, господи, ты серьезно? О таком не шутят», – поразился другой солдат.

Но Вудс не смеялся. «Я чертовски серьезен, – возразил он. – Это чистый, безболезненный и традиционный способ». А потом добавил: «Палачи по традиции сами себя вешают в старости».

Обермайер, впрочем, не разделял его убеждений о мнимых преимуществах казни такого рода. «Повешение – это очень унизительно, – говорил он, вспоминая свои споры с Вудсом. – Знаете почему? Потому что в момент смерти сфинктер расслабляется, и запросто можно обгадиться». Неудивительно, что нацистские генералы так отчаянно требовали расстрела.

Тем не менее, Обермайер не сомневался: Вудс искренне верил, что выполнил свою работу со всей душой. Пирпойнт, британский палач, чьи отец и дядя были его коллегами, в конце карьеры заявил о том же: «Я действовал от имени государства и убежден: это самый гуманный и достойный способ казни для преступника».

Среди жертв Пирпойнта во время его работы в Германии были, в частности, «бельзенские звери» – бывший комендант концлагеря Берген-Бельзен Йозеф Крамер и печально известная надзирательница-садистка Ирма Грезе, которая отправилась на виселицу в возрасте всего лишь двадцати одного года.

В отличие от Вудса, Пирпойнт дожил до старости и в конце жизни разуверился в эффективности высшей меры наказания: «Смертная казнь, с моей точки зрения, не приносит ничего, кроме мести».[26]26
  Pierrepoint, 8.


[Закрыть]

Обермайер, который вернулся в Соединенные Штаты еще до проведения казней, утверждал, что Вудс все свои экзекуции, в том числе и самую известную, исполнял с надлежащим профессионализмом. «Для него это была всего лишь работа. Уверен, что он считал себя наемным работником, скорее мясником со скотобойни в Канзасе, нежели безумным фанатиком вроде тех, кто обезглавил Марию-Антуанетту на площади Согласия».

Однако неудивительно, что после холокоста понятия мести и правосудия смешались воедино, невольно сказавшись и на действиях палачей.

Что до Вудса, то он ошибся насчет собственной смерти. В 1950-м палач случайно погиб от удара электричеством, когда чинил проводку на Маршалловых островах.

Глава 2
«Око за око»

Если евреи вдруг решат отомстить, то помилуй нас, немцев, Господь.[27]27
  Browning, Christopher R. Ordinary Men: Reserve Battalion 101 and the Final Solution in Poland, 58.


[Закрыть]

Майор Вильгельм Трапп, командир 101-го Резервного полицейского батальона – одного из самых известных немецких карательных отрядов в оккупированной Польше

Когда армия союзных держав вторглась в Германию, солдаты жаждали покарать нацистов – и не только из-за «еврейского вопроса», хотя, конечно, маниакальная и методическая попытка истребления целого народа тоже сыграла свою роль. Любая страна, оккупированная гитлеровскими войсками и превращенная в выжженные руины, полные трупов, имела достаточно мотивов, чтобы ответить немцам тем же. Например, солдат советской Красной армии особенно разъярили нацистские эксперименты над «недочеловеками» и программа принудительного переселения «низшей расы» славян на восток, где они вымерли бы от голода и рабского труда.

Гитлеровская политика массовых убийств на завоеванных территориях и жестокое обращение с советскими военнопленными быстро убедили советскую армию, что плен равносилен смерти. Это стало щедрым подарком для сталинских пропагандистов и позволило им еще сильнее подхлестнуть ненависть к захватчикам.

В августе 1942 года Илья Эренбург, военный корреспондент газеты «Красная звезда», сочинил свои самые известные строки:[28]28
  Илья Эренбург. «Убей!» («Красная звезда», 24 июля 1942 г.). В оригинале цитируется по англоязычному источнику.


[Закрыть] «Мы поняли: немцы не люди. Отныне слово “немец” для нас самое страшное проклятье. Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. <…> Если ты не убьешь немца, немец убьет тебя. <…> Если ты убил одного немца, убей другого – нет для нас ничего веселее немецких трупов».[29]29
  Автор цитирует слова Ильи Эренбурга по изданию Overy R., Russia’s War, 163–64.


[Закрыть]

Гонения на нацистов – точнее немцев – начались задолго до появления самого термина «охотники за нацистами». У людей не было ни времени, ни желания выяснять разницу между рядовыми солдатами (да даже и гражданскими лицами) и высшим военно-политическим руководством. Мотив был прост: победа и мщение. Однако, когда нацистские войска столкнулись с растущим сопротивлением, и их окончательный разгром становился все более и более неизбежным, лидеры Антигитлеровской коалиции стали задумываться: какую цену должны заплатить проигравшие за свои преступления?

Когда в октябре 1943 года министры иностранных дел держав «Большой тройки» встретились в Москве, они решили наказать самых крупных немецких военных преступников, а остальных «отослать в страны, в которых были совершены их отвратительные действия».[30]30
  Согласно «Декларации об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства», опубликованной 30 октября 1943 г.


[Закрыть] И хотя Московская декларация заложила основу для будущих судебных процессов, Государственный секретарь США Корделл Хэлл заявил, что юридическое разбирательство в отношении высших политических чинов – не более чем формальность: «Если бы это зависело от меня, я бы предал Гитлера, Муссолини, Тодзио и их основных соратников военно-полевому суду. И на рассвете следующего дня произошло бы историческое событие!»[31]31
  Beschloss M., The Conquerors: Roosevelt, Truman and the Destruction of Hitler’s Germany, 1941–1945, 21.


[Закрыть]

Шесть недель спустя на конференции в Тегеране Иосиф Сталин сказал, что Уинстон Черчилль, подготовивший основные положения Московской декларации, слишком мягок к немцам. В качестве альтернативы он предложил решение из разряда тех, что активно практиковались в его стране: «По меньшей мере пятьдесят тысяч, а возможно, и сто тысяч представителей германского командного состава должны быть физически ликвидированы».[32]32
  Там же, с. 26.


[Закрыть] Он также заявлял: «Давайте выпьем за самое быстрое правосудие для всех германских военных преступников – правосудие перед расстрельной командой. Я пью за то, чтобы мы объединенными усилиями покарали их, как только они попадут в наши руки. Всех их».[33]33
  Эту историю подробно рассказывает Эллиот Рузвельт, сын президента Рузвельта, в своих мемуарах под названием «Его глазами»; русское издание: Рузвельт Э. Его глазами / Пер. с англ. А. Д. Гуревича и Д. Э. Кунинойна. М.: АСТ, 2003.


[Закрыть]

Черчилль сразу же возмутился: «Я не собираюсь участвовать в такой хладнокровной бойне!» Надо разделять военных преступников, которые должны понести наказание, и тех, кто просто сражался за родину. Он добавил, что скорее застрелится, чем согласится «запятнать честь своей страны подобным позором». Президент США Франклин Рузвельт, чтобы сгладить неловкий момент, неудачно пошутил и предложил двум лидерам найти разумный компромисс и расстрелять не 50 тысяч, а, «скажем, 49 с половиной».

Однако к саммиту в Ялте в феврале 1945 года взгляды Сталина и Черчилля разительным образом поменялись. Гай Лиделл, директор контрразведки МИ-5, вел в военные годы дневник, который рассекретили только в 2012 году. Согласно его записям, Черчилль поддержал план, предложенный его администрацией, – некоторых лиц устранить, а других отправить за решетку без суда. Под «некоторыми лицами» имелось в виду высшее нацистское командование. «Это было гораздо более разумным предложением, которое никак не повредило бы репутации закона»,[34]34
  Здесь и далее подробности приводятся по статье Cobain I., “Britain Favoured Execution over Nuremberg Trials for Nazi Leaders”, The Guardian, 25 октября 2012.


[Закрыть] – подытоживал Лиделл.

Как следует из дневника Лиделла, в «Большой тройке» произошла странная перемена позиций: «Уинстон выдвинул это предложение в Ялте, однако Рузвельт посчитал, что американцы могут потребовать суда, – записал он через несколько месяцев после саммита. – Иосиф же поддержал Рузвельта, откровенно заявив, что русским нравятся публичные суды, проводимые в целях пропаганды. Мне начинает казаться, что мы опускаемся до уровня пародий на правосудие, характерных для СССР последних двадцати лет».

Иными словами, Сталин поддержал Рузвельта только для того, чтобы воспроизвести советские показательные процессы 1930-х годов. Чего, собственно, и хотел избежать Черчилль, пусть даже ценой массовых казней без суда и следствия. И хотя именно американское предложение возобладало и именно так была заложена основа Нюрнберга, первые семена сомнений в необходимости процессов были посеяны уже тогда.

* * *

На заключительном этапе войны солдаты Красной армии дали выход своей ярости. До этого они четыре года сражались на родной земле, неся огромные потери и видя разрушения, которые принесли на их землю немецкие захватчики. Когда же они наконец начали движение к Берлину, противник не стал сдаваться перед неизбежным. Немецкие солдаты гибли в рекордных количествах: только за один месяц, январь 1945 года, когда Советский Союз начал крупнейшее наступление, их полегло свыше 450 тысяч.[35]35
  Bessel R., Germany 1945: From War to Peace, 11.


[Закрыть] Это больше, чем США потеряли за всю войну!

Нацистское командование усилило террор против своего народа, вынуждая его подчиниться приказу Гитлера и стоять до конца. Новые «летучие военно-полевые суды фюрера» отправились на проблемные участки фронта, чтобы проводить массовые казни солдат, подозреваемых в дезертирстве или подрыве боевого духа, – жуткое эхо сталинского приказа беспощадно расстреливать собственных офицеров и бойцов во время немецкого наступления.[36]36
  Там же, с. 18.


[Закрыть] И все же германские подразделения, даже ослабленные и практически разоруженные, пока что сдерживали противника и наносили ему существенный урон.

Началась вакханалия смерти, одобренная высшим советским командованием. В приказе маршала Георгия Жукова по 1-му Белорусскому фронту накануне январского наступления 1945 года на территории Польши, а затем и Германии было написано: «Горе земле убийц. Мы отомстим за все, и наша месть будет ужасной».[37]37
  Naimark, Norman H. The Russians in Germany: A History of the Soviet Zone of Occupation, 1945–1949, 72.


[Закрыть]

Еще даже не достигнув границы с Германией, в Венгрии, Румынии и Силезии красноармейцы уже приобрели репутацию насильников. Они не видели разницы между немецкими и польскими женщинами, виновными лишь в том, что живут на спорной территории, которую считали своей две страны. Когда же Красная армия стала продвигаться в Германию, ужасающие рассказы об изнасилованиях доходили из каждого города, каждой деревни, взятых советскими войсками. Василий Гроссман, русский писатель и военный корреспондент, утверждал: «С немецкими женщинами происходят ужасные вещи. Сегодня образованный немец на ломаном русском с помощью жестов рассказывал нам, что его жену изнасиловали десять человек».[38]38
  Stafford D. Endgame, 1945: The Missing Final Chapter of World War II, 315.


[Закрыть]

Конечно, в официальных репортажах Гроссман об этом не сообщал. Старшие офицеры пытались прекратить бесчинства, и через несколько месяцев после 8 мая, дня капитуляции Германии, в стране установился относительный порядок, хотя и не везде. По приблизительным оценкам число изнасилованных, причем неоднократно, женщин достигло почти двух миллионов.[39]39
  Taylor F. Exorcising Hitler: The Occupation and Denazification of Germany, 54.


[Закрыть] Изнасилования вызвали череду самоубийств.

Чуть позднее, 6 и 7 ноября 1945 года, в годовщину большевистской революции, Герман Мацковски, немецкий коммунист, назначенный новыми властями мэром одного из районов Кёнигсберга, отмечал, что оккупанты вели себя отвратительно: «Мужчин избивали, практически всех женщин изнасиловали, в том числе мою семидесятиоднолетнюю мать, которая к Рождеству умерла».[40]40
  Naimark, 74.


[Закрыть] Единственными сытыми немцами в городе, добавлял он, были женщины, забеременевшие от русских солдат.

Немок насиловали не только советские солдаты. Согласно свидетельству одной британки, которая была замужем за немцем и жила в деревне блиц Шварцвальда, однажды ночью к ним пришли французские марокканские войска, «окружили каждый дом и изнасиловали всех женщин от 12 до 80 лет».[41]41
  Botting D., From the Ruins of the Reich: Germany, 1945–1949, 23.


[Закрыть] За этим делом были замечены и американцы, но не в таких масштабах. В отличие от того, что творилось на востоке страны, где располагалась Красная армия, здесь наблюдались единичные случаи, за которые насильники порой даже несли наказание. Приговоры, в частности, приводил в исполнение тот самый Джон Вудс.

Немцам мстили и по-другому: например, выселяя все этническое население с территорий рейха, которые отходили Польше, Чехословакии и Советскому Союзу (тот же Кёнигсберг, например, переименовали в Калининград): победители полностью перекраивали карту региона. Миллионы немцев уже начали паническое бегство из этих местностей перед приближающейся Красной армией. Часть из них перебралась сюда всего шестью годами ранее, следуя за движением гитлеровских армий на восток, и участвовала в жестоком подавлении местного населения. Что могло бы аукнуться им сейчас.

По Потсдамскому соглашению, подписанному Сталиным, новым президентом США Гарри Трумэном и новым британским премьер-министром Клементом Эттли 1 августа 1945 года, депортацию надлежало вести «гуманным и упорядоченным образом».[42]42
  Taylor F., 70.


[Закрыть] Однако реальная ситуация резко контрастировала со столь обнадеживающей риторикой. Умирая от голода и истощения в отчаянном марше на запад, беженцы часто становились жертвами своих бывших подданных – подневольных рабочих и узников концлагерей, которым удалось выжить. Даже те, кто пострадал от нацистов не так уж и сильно, все равно стремились к мщению.

Один чех, служивший в ту пору в милиции, рассказывает о судьбе случайного прохожего: «Гражданские вытащили немца на перекресток и подожгли его… Я ничего не мог поделать, потому что, если бы сказал хоть слово, сам оказался бы рядом с ним. Наконец кто-то из солдат Красной армии не выдержал и застрелил несчастного».[43]43
  Там же, с. 73.


[Закрыть]

Общая численность изгнанных этнических немцев к концу 1940-х годов составила порядка 12 миллионов. Оценки числа погибших при этом сильно рознятся.[44]44
  Bessel, 68–69.


[Закрыть] В 1950 году правительство Западной Германии утверждало, что погибло около одного миллиона, по последним данным – около 500 тысяч. Однако, каковы бы ни были истинные цифры, победителей не беспокоили судьбы немцев. Они соответствовали обещанию маршала Жукова о «страшной мести».

* * *

29 апреля 1945 года 42-я пехотная дивизия армии США, известная как «радужная», потому что была сформирована из подразделений Национальной гвардии двадцати шести штатов и Вашингтона (округ Колумбия), вошла в Дахау и освободила примерно 32 тысячи узников в главном лагере.[45]45
  Подробности освобождения лагеря Дахау здесь и далее приводятся по изданию Dunn S. ed., Dachau 29 April 1945: The Rainbow Liberation Memoirs.


[Закрыть]

Хотя формально его крематорий никогда не использовался, основной лагерь и сеть лагерей-сателлитов функционировали без остановки. В них пытали, убивали и морили голодом тысячи пленных. Разработанный как первый полноценный концлагерь нацистской эпохи, Дахау использовали в основном для политических заключенных, хотя доля евреев увеличилась за годы войны.[46]46
  Согласно данным архива Мемориального музея холокоста в США.


[Закрыть]

Американские солдаты своими глазами увидели невообразимые ужасы. Бригадный генерал Хеннинг Линден, помощник командира дивизии, сообщал в официальном докладе: «Вдоль железной дороги, проходящей по северному краю лагеря, я обнаружил состав из 30–50 вагонов. В каждом из них – и пассажирских, и товарных, и на открытых платформах – были свалены мертвые заключенные, по 20–30 тел в вагоне. Некоторые валялись на земле возле поезда. Насколько я понял, большинство умерло от побоев, голода или пуль, или от всего сразу».[47]47
  Dunn, ed., 14.


[Закрыть]

В письме родителям лейтенант Уильям Коулинг, адъютант Линдена, описал увиденное куда более эмоциональными фразами: «Вагоны были полны мертвых тел. Большинство голые, от них оставались лишь кожа и кости. Руки и ноги толщиной, ей-богу, не более пары дюймов, и вовсе нет ягодиц. В затылке у многих пулевые отверстия. От увиденного у нас выворачивало желудки и мутило рассудок. Мы могли лишь бессильно сжимать кулаки от ярости. Я так и вовсе потерял дар речи».[48]48
  О письме лейтенанта Коулинга – там же, 22–24.


[Закрыть]

Линдена встретил офицер СС под белым флагом вместе с представителем швейцарского Красного Креста. Офицер объявил, что сдает лагерь и сдается сам вместе с охранниками. Но внутри лагеря американцы услышали выстрелы. Линден отправил Коулинга выяснить, что там происходит. Тот отправился вперед на джипе вместе с американскими репортерами, проехал в ворота и попал на пустую площадь.