Текст книги "Охотники за нацистами"

Глава 6
Не видеть зла

По нашему мнению, наказание военных преступников должно осуществляться скорее как урок для грядущих поколений, нежели как воздаяние по заслугам каждому виновному. Кроме того, с учетом будущих политических событий в Германии… мы убеждены, что нужно избавиться от прошлого как можно скорее.[202]202
  Копия телеграммы, предоставленная Эли Розенбаумом.


[Закрыть]

Секретная телеграмма Управления по делам Содружества в Лондоне членам Содружества – Канаде, Австралии, Новой Зеландии, Южной Африке, Индии, Пакистану и Цейлону 13 июля 1948 года

Война еще не закончилась, а победители стали задумываться: так ли уж необходимо преследовать нацистских военных преступников в судебном порядке?

Судьи и прокуроры Нюрнбергского процесса, равно как и выжившие узники вроде Симона Визенталя и Тувьи Фридмана, всей душой верили призывам о правосудии и справедливости. Другие заглядывали в послевоенное будущее, где уже назревала конфронтация с новым тоталитарным противником – Советским Союзом.

Весной 1945 года Сол Падовер, историк и политолог австрийского происхождения, служивший в армии США, продвигаясь вместе с войсками по Германии, подробно записал свои беседы с коренным населением и американскими военными, которых поставили руководить немецкими городами и другими поселениями. Падовер стремился выяснить настроения, бытовавшие среди местных жителей, а также ускорить выявление нацистов, занимавших значимые посты. В промышленном городе Рейнской области он встретился с полковником, которого обозначил в записях как MG (military governor[203]203
  Военный губернатор (англ.). – Прим. ред.


[Закрыть]). Тот был настроен весьма скептически и выразился весьма грубо и однозначно: «Не наша забота выяснять, что думают эти немцы. Демократов ищете? Их даже в Америке не сыскать. Мне плевать, кто здесь живет, пока они нас не трогают. Меня куда больше волнует русская угроза, чем немецкие проблемы. Воевать с Россией смогут только Штаты. Англичане? Не смешите меня! В этом городе ищут нацистов? Не мое дело. Я против них ничего не имею, если они не действуют против нас. Список нацистов, который вы мне дали, может быть настоящий, а может, и нет, не все члены нацистской партии обязательно сволочи».[204]204
  Записи Сола Падовера, The New York Public Library Manuscript and Archives Division.


[Закрыть]

Генерал Джордж Паттон, служивший военным губернатором в Баварии, отозвался о попытках начальства наказать или хотя бы снять нацистов с руководящих постов в послевоенной Германии не менее едко. В письме жене 1945 года он отметил: «То, что мы делаем, уничтожит единственное более-менее современное государство Европы, чтобы Россия могла поглотить его без остатка».[205]205
  Taylor F., 273.


[Закрыть]

Даже некоторые германские евреи, покинувшие родину в 1930-е годы, на удивление прагматично относились к проблемам побежденной Германии, куда вернулись как новоиспеченные американцы. Питеру Зихелю было двенадцать лет, когда в 1935 году принимали Нюрнбергские законы.[206]206
  Нюрнбергские расовые законы – два дискриминационных расистских закона («Закон о гражданине Рейха» и «Закон об охране германской крови и германской чести»), фактически лишившие евреев, цыган и ряд других национальных меньшинств германского гражданства.


[Закрыть] Он вспоминал, как мать предупреждала: «Всех евреев скоро убьют», но большинство друзей считали ее сумасшедшей. Родители отправили его в британскую школу, спустя три года им также удалось бежать из Германии.[207]207
  Подробности истории Питера Зихеля получены в ходе интервью с автором.


[Закрыть]

В 1941 году Зихель переехал в США, после событий в Пёрл-Харборе записался в армию добровольцем. Во время войны он служил в УСС – Управлении стратегических служб, предшественнике ЦРУ. Его задача заключалась в том, чтобы вербовать немецких военнопленных для разведывательных заданий. К концу войны он, получив капитанское звание, возглавил отдел УСС 7-й армии США в городе Гейдельберг. Вскоре Зихель столкнулся с тем, что любые попытки преследовать по закону низшие нацистские чины остаются без внимания. «Наша задача состояла в том, чтобы ловить сотрудников спецслужб, высокопоставленных эсэсовцев и крупных чиновников, – говорил он и добавлял, пожимая плечами: – Только не спрашивайте, кого мы ловили и как».

На конференции в Лондоне годом ранее Зихель сообщил начальству, что теперь, когда война выиграна, можно не беспокоиться о возможных интригах закоренелых нацистов. «Это же не Первая мировая, – пояснил он. – Все прекрасно знают об их отвратительных злодеяниях. Пусть прячутся, если хотят; вряд ли от них стоит ждать проблем». Он добавил, что его бывшие соотечественники хорошо воюют в группе, но не сильны в одиночном бою. Зихель оказался прав. Опасения, что подразделения «Вервольфа»,[208]208
  Werwolf (нем.) – волк-оборотень – немецкое ополчение, созданное в конце войны и действовавшее в тылу союзников. – Прим. ред.


[Закрыть] которые готовили к партизанской войне против союзников, могут оказаться серьезной угрозой, быстро развеялись.

Вскоре после поражения Германии Зихеля перевели в Берлин, где он продолжил свою тайную работу в УСС, а позднее в ЦРУ. В 1950 году он возглавил берлинское подразделение. Его приоритетами были сбор разведданных о русских, а также поиск и защита немецких ученых и инженеров от похищения и принудительной работы на СССР. Многим ученым, какими бы разработками они ни занимались прежде, помогли перебраться в Западную Германию, откуда некоторых из них отправили в США. «Они ведь сами не воевали за нацистов», – оправдывался Зихель.

Что до военных преступников, он сказал: «Может, ужасно так говорить, но, если честно, мне нет до них дела. Моей философией всегда было, что преступника надо пристрелить и поскорее о нем забыть. Лучше избавиться от негатива и смотреть вперед, не оглядываясь в прошлое». Зихель верил, что Нюрнбергский и другие судебные процессы решили проблему нацизма.

* * *

Новые хозяева Германии, однако, так не считали. 10 мая 1945 года президент Трумэн подписал соглашение, предлагавшее весьма амбициозный проект «денацификации» германского общества.[209]209
  Biddiscombe P., The Denazification of Germany: A History, 1945–1950, 37.


[Закрыть] «Все члены НСДАП, которые были больше чем номинальными участниками ее деятельности, и все другие лица, враждебные союзным целям, должны быть удалены с общественных или полуобщественных должностей и с ответственных постов в важных частных предприятиях»,[210]210
  По материалам Потсдамской конференции трех держав 17 июля – 2 августа 1945 г.


[Закрыть] – гласил текст соглашения. Он также определял категории преступников, которым отныне было запрещено в соответствии с этими условиями занимать должности, и охватывал весьма широкий круг сторонников Третьего рейха.

С необходимостью денацификации согласились все четыре державы: США, Великобритания, Франция и Советский Союз. Отныне немцам при устройстве на работу приходилось заполнять позорную анкету из 131 вопроса на всевозможные темы: от состояния здоровья до прошлых политических предпочтений; затем дела тех, кого отстранили от государственной или коммерческой службы, разбирала специальная комиссия. Немецкий писатель Эрнст фон Заломон позднее опубликовал сатирическую книгу «Анкета», где дал насмешливые ответы на каждый из вопросов о роде его занятий в нацистскую эпоху.

Однако перед победителями встала серьезная и даже пугающая проблема: что делать с людьми, которые в большинстве своем пошли за нацистами? В НСДАП входило восемь с половиной миллионов человек – их дела сохранились благодаря работнику бумажной фабрики в Мюнхене, который вопреки приказу не уничтожил документы.[211]211
  Taylor F., 247–50.


[Закрыть] Еще больше сотрудничало с разными нацистскими организациями. Если уволить всех, кто так или иначе служил Третьему рейху, работать будет просто некому. Ноэль Аннан, старший офицер разведки британской зоны оккупации, написал по этому поводу то, что и так знали даже самые горячие сторонники денафикации: «Демократия в Германии не смогла бы родиться без щипцов денацификации, но крайне важно было при этом не убить ребенка».[212]212
  Annan N., Changing Enemies: The Defeat and Regeneration of Germany, 212.


[Закрыть]

Немцы послушно принялись заполнять анкеты, а победители едва справлялись с горами бумаги. Американцы самонадеянно велели пройти анкетирование всем лицам старше восемнадцати, и к концу 1946 года у них скопилось более 1,6 миллиона опросников, что привело к увольнению 374 000 нацистов.[213]213
  Taylor F., 268.


[Закрыть] Но неизученными оставались еще миллионы дел, армия США просто не успевала обрабатывать документы. По словам генерала Люсиуса Д. Клея, военного губернатора американской зоны оккупации, «мы и за сто лет не управились бы».[214]214
  Smith J. E., Lucius D. Clay: An American Life, 302.


[Закрыть]

В конце концов он пришел к выводу, что денацификация должна «быть сделана немцами». Это совпадало с его желанием побудить тех, кто не запятнал себя сотрудничеством с нацистами, постепенно брать на себя ответственность за происходящее в стране.[215]215
  Там же, с. 271.


[Закрыть] Были сформированы специальные суды – Spruchkammern, которые в общем-то не имели формальной юридической силы, однако могли выносить вердикты и определять подсудимого в одну из групп: «главные обвиняемые», «обвиняемые», «второстепенные обвиняемые», «соучастники», «невиновные».[216]216
  Schulberg S., Filmmakers for the Prosecution, The Making of Nuremberg: Its Lessons for Today, iii.


[Закрыть]

Не обошлось без проблем. Большинство нацистов уверяли, что были «Mussnazis», то есть вступили в партию по принуждению, а втайне придерживались противоположных взглядов.[217]217
  Biddiscombe, 183.


[Закрыть] Как не уставали шутить победители, у Гитлера вовсе не было последователей. Если одни прокуроры старательно подходили к исполнению своей задачи, то другие запросто оправдывали нацистов на основании самых сомнительных доказательств. Выдаваемый ими «обеляющий» сертификат немцы вскоре стали иронично называть «Персилшайн»[218]218
  Taylor F., 285.


[Закрыть] – в честь стирального порошка «Персил». Тем не менее изначально немцы одобряли проект денацификации: опрос 1946 года показал, что 57 % населения американской зоны оккупации выступают в его поддержку.[219]219
  Biddiscombe, 191.


[Закрыть] Но вера в справедливость денацификации падала. Уже в 1949 году число сторонников сократилось до 17 %.[220]220
  Там же, с. 199.


[Закрыть] Порой здания судов, автомобили и дома их сотрудников подвергались вандализму.

Позднее Клей признал, что и с анкетами, и с судами потерпел неудачу. «Просто я не представлял, что еще можно сделать»,[221]221
  Smith, 240.


[Закрыть] – искренне заявил он. В обществе, которое слишком долго прожило под властью Гитлера, никто не знал рецепта успеха в процессе денацификации. Клей тем не менее утверждал, что при всех своих недостатках эта мера действительно позволила выявить многих нацистов и снять их с руководящих постов. «Немцам не удалось навести в своем доме полный порядок, но они хотя бы убрали основную грязь»,[222]222
  Lucius D. Clay, Decision in Germany, 262.


[Закрыть] – метафорично выразился он.

Все державы-победительницы были готовы делать исключения, когда речь заходила, например, о ракетостроителях, которые в свете назревающего конфликта были в равной степени нужны и Америке, и Советскому Союзу. Британцы и французы тоже не раз отменяли первоначальные решения, приводившие к негативным последствиям. Так, например, в июне 1946 года на заводе «Фольксваген» уволили 179 работников, но, поскольку там выпускались в основном машины для английского рынка, 138 сотрудников вскоре восстановили в должности.[223]223
  Annan, 205.


[Закрыть] Французы сперва уволили 75 % учителей, а перед началом нового учебного года в спешном порядке вернули их на работу.[224]224
  Taylor F., 321.


[Закрыть]

Советские власти неоднократно обвиняли западные страны в сотрудничестве с бывшими нацистами и в том, что их часто оставляли на ключевых постах. К концу оккупации в 1949 году, когда Германия была разделена на две части, Кремль был склонен считать Западную Германию исключительно прибежищем нацистов. И хотя нет сомнений, что многим удалось избежать процесса денацификации и сохранить руководящие должности в новом демократическом государстве, но и советские показатели были далеки от идеала.

С 1949 года новые восточногерманские суды выносили обвинительные приговоры в истинно сталинском стиле и с головокружительной скоростью. За два с половиной месяца они рассмотрели 3224 дела бывших нацистских чиновников – в среднем по 20 минут на каждое.[225]225
  Heberer P., Matthäus J., eds., Atrocities on Trial: Historical Perspectives on the Politics of Prosecuting War Crimes, 175.


[Закрыть] А последних немецких военнопленных, заключенных в советские тюрьмы, выпустили лишь в 1956 году!

Как и западные державы, советские власти столкнулись с непростым практическим вопросом: кем заполнить огромное количество освободившихся рабочих мест в их зоне оккупации, а затем в ГДР? И точно так же, как их противники на Западе, они были готовы идти на уступки, порой весьма радикальные, когда это служило их целям. Большинство бывших нацистов охотно вступили в Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ) – партию коммунистов. Уже в 1946 году они составляли не менее 30 % от общей ее численности.[226]226
  Leide H., NS-Verbrecher und Staatssicherheit: Die geheime Vergangenheitspolitik der DDR, 45–46.


[Закрыть] Генерал Клей по этому поводу язвительно заметил, что члены Национал-социалистической партии, вступая в СЕПГ, просто зачеркивали слово «национал» в названии партии.

Немецкий историк Генри Лайде, изучивший архивы Восточной Германии, чтобы понять, как страна боролась с нацистским прошлым, считает, что в этих цифрах нет ничего странного. «Вместе с многими невинными людьми были освобождены и серьезные нацистские преступники, которые объявили, что якобы раскаиваются в своих преступлениях».[227]227
  Там же, с. 414.


[Закрыть] В качестве «искупления грехов» они вступили в ряды коммунистической партии и начали строить карьеру в новом обществе – в сфере образования, медицины, политики, безопасности и так далее. Новых хозяев советской зоны оккупации скорее интересовали граждане, придерживающиеся антикоммунистических взглядов, – их считали куда более опасными противниками, нежели бывших нацистов.

* * *

В июне 1948 года Кремль начал блокаду Западного Берлина, перекрыв все дороги, железнодорожные пути и водные маршруты со стороны той части Германии, которая контролировалась западными властями. Он стремился поглотить этот западный анклав в самом центре советской территории, вытеснив оттуда англичан, американцев и французов. В ответ некогда союзные державы открыли воздушный мост, и непрерывный поток самолетов (было сделано свыше 270 тысяч рейсов) доставлял все необходимые грузы, в общей совокупности около 2 миллионов тонн, пока 12 мая 1949 года блокаду не сняли.[228]228
  www.trumanlibrary.org (http://www.trumanlibrary.org/teacher/berlin.htm).


[Закрыть] Эта впечатляющая демонстрация решимости спасла Западный Берлин, но спровоцировала разделение Германии на две части. Так и началась холодная война.

Не случайно, что именно в 1948 году западные правительства начали явно терять интерес к преследованию военных преступников и стали смягчать уже вынесенные приговоры. Секретная телеграмма Управления по делам Содружества, разосланная по всему миру 13 июля 1948 года, давала конкретные рекомендации, каким образом «избавиться от прошлого как можно скорее». В ней содержался призыв закрыть все дела до 31 августа 1948 года и не открывать новые судебные процессы. «Особенно это касается предполагаемых военных преступников, не находящихся под стражей, которые в будущем могут оказаться в наших руках»,[229]229
  Копия телеграммы, предоставленная Эли Розенбаумом.


[Закрыть] – заключал автор текста.

В Вашингтоне атмосфера тоже изменилась. Критики судебных процессов по военным преступлениям получили весомую фору, когда адвокаты многих осужденных стали оспаривать решения суда. Пересмотру подверглись приговоры, вынесенные солдатам СС, осужденным за бойню у Мальмеди, где погибли американские солдаты, поскольку появилась информация о применении обмана и угроз во время допросов. По делам Уильяма Денсона в Дахау подобных обвинений не поступало, но прокурор уже по возвращении в США обнаружил, что его документацию изучают заново, причем весьма пристально.

Для пересмотра дел армия США создала пять наблюдательных советов, которые отчитывались перед генералом Люсиусом Д. Клеем.[230]230
  Greene, 321.


[Закрыть] Теоретически это было обычной страховкой, чтобы убедиться в справедливости приговоров, однако политическая ситуация того времени определенно поощряла мнение, что снисхождение к военным преступникам будет воспринято положительно. И генерал, принимая во внимание рекомендации советов, действовал соответственно, хотя обвинения в собственной мягкости всячески отрицал.

На судебных процессах в Дахау признали виновными 1416 подсудимых из 1672. «Я отменил 69 приговоров, по 119 изменил меру наказания, снизил сроки по 138, остальные 1090 оставил в силе», – подчеркивал генерал Клей. Усомнившись в достоверности показаний некоторых свидетелей, выживших в концлагерях, он заменил 127 смертных приговоров из 426 на пожизненное заключение.[231]231
  Clay, 253–54.


[Закрыть] Именно генерал Люсиус Д. Клей урезал тюремный срок самой знаменитой подсудимой процессов в Дахау – Ильзе Кох, «ведьме Бухенвальда». Новый приговор – всего четыре года! – огорошил Денсона, который вернулся в Вашингтон и немедленно приступил к ответным действиям.

Клей позже объяснил, что «тяжелый и довольно мерзкий характер» Ильзы Кох, ее «вызывающая сексуальность» заслужили «острую ненависть» узников, но представленные доказательства не убедили его, что она «ключевая соучастница преступлений в Бухенвальде».[232]232
  Там же, с. 254.


[Закрыть] Рассказы про абажуры из человеческой кожи были не более чем домыслами, ведь, согласно дальнейшим экспертизам, кожа оказалась козьей.[233]233
  Smith, 301.


[Закрыть]

Действия генерала Клея Денсон назвал «издевательством над правосудием».[234]234
  Greene, 323.


[Закрыть] Дело Кох вызвало громкие заголовки в газетах и инициировало расследование в сенатском подкомитете под руководством Гомера Фергюсона из Мичигана. На слушаниях Денсон по-прежнему выставлял Ильзу Кох садисткой и мучительницей многочисленных узников. Он пояснил, что слухи об абажурах из кожи с татуировками, которые так заинтересовали газетчиков, вовсе не были основой обвинения: «Обвинение строилось на доказательствах жестокого обращения с узниками: зверских пытках и убийствах. Вот что я выдвинул против нее».[235]235
  Выступление Денсона на слушаниях сената: там же, 328–329.


[Закрыть]

Отвечая на вопрос о соразмерности вины Ильзы Кох с другими подсудимыми по делу Бухенвальда, Денсон напомнил, что она была всего лишь женой коменданта, а значит, не имела никаких должностных обязанностей: «Думаю, она виновна более других. Она делала это по собственному желанию. У нее не было причин пользоваться своей властью. Все мои свидетели считают, что ее не приговорили к смерти лишь из-за беременности». Денсон также заметил, что решение Клея вызовет в Германии критику, несмотря на звучащие повсеместно призывы к мягкости. «Приличные немцы тоже шокированы смягчением приговора», – подытожил он.

Никто из членов подкомитета, пусть и сомневаясь в легитимности судебного процесса, не испытывал к Ильзе Кох ни малейшего сочувствия. «Исходя из того, что я услышал, этой женщине надо свернуть шею»,[236]236
  Там же, с. 336.


[Закрыть] – язвительно выразился Джон Макклеллан, сенатор из Арканзаса. Подкомитет пришел к заключению, что оснований для смягчения приговора нет. Повторяя слова Денсона, Фергюсон написал в итоговом отчете: «Каждое действие Ильзы Кох, подтвержденное доказательствами, было совершено добровольно. Это претит всем человеческим инстинктам, заслуживает презрения и недостойно снисхождения».[237]237
  Там же, с. 340.


[Закрыть]

Подвергнувшись острой критике, Клей предположил, что, возможно, пришел бы к иному мнению, если бы имел больше доказательств. Он заметил, что подкомитет сената, «единогласно опровергнувший мое решение, слышал показания, которых у меня не было».[238]238
  Clay, 254.


[Закрыть]

Правота Денсона была доказана еще и тем, что канцлер Конрад Аденауэр, возглавивший только что созданное западногерманское правительство, предлагал объявить амнистию для многих, кто подвергся судебному преследованию, – чтобы «после трудных времен начать с чистого листа», как он объявил на одной из первых встреч своего кабинета.[239]239
  Frei N., Adenauer’s Germany and the Nazi Past: The Politics of Amnesty and Integration, 6–7.


[Закрыть] Однако в случае Кох западногерманский суд заново приговорил ее за подстрекательство к убийствам и жестокое обращение с заключенными к пожизненному сроку.[240]240
  Whitlock, 258.


[Закрыть] Точно такой же приговор, какой она получила на суде, который вел Денсон. Как он и предсказывал, немцев ее освобождение возмутило не меньше, чем американцев.

Петер Хейденбергер позднее навестил Кох в тюрьме и взял у нее интервью. Он признал, что испытывал почти жалость к этой невзрачной женщине, которую некогда считали сексуальным монстром. Все былое очарование ее покинуло, она походила скорее на «секретаршу из маленького городка, слегка озабоченную, с которой вы бы не стали связываться».[241]241
  Из интервью автора с Петером Хейденбергом.


[Закрыть] Обсуждая ее дело десятилетия спустя, Хейденбергер отметил, что Ильза Кох вполне подходит под определение «банальности зла», хотя этот термин и был придуман уже после ее приговора.

В 1963 году, почти забытая всеми, Ильза Кох добилась встречи с несовершеннолетним сыном, Уве, который знал о матери лишь то, что она была им беременна во время суда в Дахау.[242]242
  Greene, 347; Whitlock, 259–61.


[Закрыть] Он стал периодически ее навещать. В 1967 году ему сообщили, что она повесилась. Ильза оставила предсмертную записку: «Я не могла поступить иначе. Смерть для меня – освобождение».[243]243
  Whitlock, 260.


[Закрыть]

* * *

Хотя в деле Кох общественная поддержка была явно на стороне Денсона, в целом мнения по судебным процессам в Дахау заметно разнились. Денсону приходилось снова и снова доказывать, что подсудимые отлично понимали, в чем заключается их цель, и что они совершали преступления по «предварительному сговору». Его противники утверждали, что это слишком размытое понятие и потому процессы нельзя считать в полном смысле слова легитимными.

Среди самых непримиримых критиков оказался не кто иной, как Бенджамин Ференц, молодой прокурор Нюрнбергского процесса, выигравший дело против двадцати двух руководителей айнзацгрупп. Суды в Дахау «абсолютно ничтожны, – заявил он. – Они не имеют ничего общего с законом. Это скорее военно-полевой суд. Правосудие я себе представляю не так».[244]244
  Stuart and Simmons, 17.


[Закрыть]

Денсон отстаивал свою правоту вплоть до самой смерти в 1998 году, утверждая, что суд получился справедливым, насколько это вообще было возможно в тех обстоятельствах, – и совершенно необходимым. Однако своей победой, равно как и вынесенными смертными приговорами, он вовсе не гордился, о чем прямо сказал в 1991 году на лекции в Университете Дрю: «Гордость во мне вызывает другое: когда кто-то из выживших приходит и говорит: спасибо за все, что вы для нас сделали».[245]245
  Greene, 351–52.


[Закрыть]

У Ференца и Денсона на самом деле было много общего. Оба в невероятно молодом возрасте взвалили на себя огромную ответственность – вести исторический процесс против главных исполнителей кровавых приказов Гитлера. Оба свято верили, что люди, пытавшие и убивавшие других по собственному желанию, должны заплатить за свои преступления. Оба создали исторический прецедент для будущих поколений, защищая интересы жертв, которые заслужили хотя бы это, – так заявил Денсон, и Ференц с ним согласился.

Однако Ференц настаивал, что, в отличие от суда в Дахау и прочих ему подобных, именно его Нюрнбергскому процессу удалось достигнуть поставленных целей. Подсудимыми были «майоры и полковники, ежедневно расстреливавшие тысячи людей, тысячи детей».[246]246
  Из интервью автора с Бенджамином Ференцем.


[Закрыть] Ему не приходилось доказывать некий «сговор», потому что все преступления были тщательно задокументированы, а на скамье подсудимых сидели не просто исполнители, а их командиры. Ференц постарался задрать планку как можно выше.

Он приводил вполне разумные аргументы, но все же невольно выдавал ту черту характера, которая в целом была присуща той небольшой группе людей, которые вскоре станут известны как «охотники за нацистами»: склонность превозносить собственные заслуги и всячески очернять чужие достижения.

Ирония судьбы, однако, такова, что некоторые лидеры айнзацгрупп, в отличие от «мелких нацистов» из Дахау (как их назвал генерал Клей), сумели добиться снисхождения.[247]247
  Smith, 297.


[Закрыть] Клей в начале 1949 года, несмотря на оказываемое давление, оставил все тринадцать смертных приговоров в силе.[248]248
  Hilary E., The Nuremberg SS-Einsatzgruppen Trial, 1945–1958: Atrocity, Law, and History, 276.


[Закрыть] Однако год спустя его сменил на посту юрист с Уолл-стрит Джон Дж. Макклой, помощник министра обороны США, получивший должность Верховного комиссара зоны США. Он созвал комиссию по помилованиям, которая пересмотрела результаты ряда судебных процессов, в том числе против айнзацгрупп.[249]249
  Там же, с. 277–86.


[Закрыть] США в это время стремились наладить связи с Западной Германией как возможным союзником в борьбе с набирающим силы СССР; Аденауэр требовал смягчения приговоров, комиссия с ним согласилась, – и Макклою пришлось пойти на уступки.

В начале 1951 года он принял почти все рекомендации комиссии. Многим он сократил сроки тюремного заключения, а смертных приговоров отменил даже больше, чем предлагалось. В силе остались лишь четыре смертных приговора из тринадцати. Поступило предложение отменить и их, но Макклой отказывался, поскольку считал, что некоторые преступления снисхождения не заслуживают. 7 июня 1951 года нацистов повесили.

Телфорд Тейлор, непосредственный руководитель Ференца, поставил в деле окончательную точку, назвав действия Макклоя «воплощением политической целесообразности».[250]250
  Там же, с. 286.


[Закрыть] Ференц, который никогда не был большим сторонником смертной казни, понимал, что бизнес-юрист Макклой выносить смертные приговоры не привык. «Знаю, как непросто ему было подписать вердикт о повешении, – сказал он и тут же добавил: – Однако если наказание было наложено по самым весомым основаниям, то без других весомых оснований его отменять нельзя. Насколько я знаю, здесь таких оснований не было».[251]251
  Stuart and Simmons, 24.


[Закрыть]

В 1980 году в письме Ференцу Макклой намекнул, как долго размышлял над вердиктами: «Если бы тогда у меня были все факты, что есть теперь, я бы, возможно, принял более справедливое решение».[252]252
  Earl, 286.


[Закрыть] В 1958 году оставшиеся в живых руководители айнзацгрупп (в том числе те, кого изначально приговорили к смерти) вышли из тюрьмы. Остаток жизни они, как и их бывшие соучастники в массовых убийствах, прожили свободными людьми.

После «крупнейшего в истории процесса над убийцами» у Ференца не было желания преследовать военных преступников. Он обратил свое внимание на другую сферу деятельности – добиваться материальной помощи выжившим. И создал Еврейскую организацию по возмещению ущерба; столь претенциозное название должно было, по его словам, «произвести впечатление на немцев». Его планы поддержал Клей, а Макклой предоставил кредит на начальный период работы. Сотрудники Ференца изучали все реестры недвижимости в Германии, чтобы выявить и истребовать имущество, до 1933 года записанное на еврейское имя, но отчужденное в пользу государства. Затем он открыл филиалы в девятнадцати странах и затеял сложные переговоры с Аденауэром о компенсации жертвам (причем не только евреям), привлекая к делу и правительства других держав.[253]253
  Stuart and Simons, 31–32; and www.benferencz.org (“Benny Stories”).


[Закрыть] Ференц прожил в Германии до 1956 года, в Нюрнберге родились четверо его детей.

Он подчеркивал, что, хотя многие рядовые немцы по-прежнему испытывали антисемитские настроения, новые власти Германии прикладывали неимоверные усилия, чтобы хоть как-то компенсировать нанесенный ущерб. «Еще ни одна страна в истории не платила каждой жертве в индивидуальном порядке – по личному распоряжению Аденауэра, который признал, что эти ужасающие преступления были совершены руками немцев»,[254]254
  Из интервью автора с Бенджамином Ференцем.


[Закрыть] – отметил Ференц.

Однако роль прокурора на судебном процессе в Нюрнберге по делу айнзацгрупп зажгла в нем такую страсть, что продолжала гореть десятилетия спустя. При любом удобном случае Ференц утверждал, что конфликты надо решать «не войной, а правосудием», и призывал поддерживать Международный уголовный суд. 25 августа 2011 года он выступал на заседании трибунала в Гааге по делу против конголезского повстанца Томаса Лубанга Дьило, обвиняемого в вербовке детей для участия в боевых действиях, и в своей речи ссылался на уроки Нюрнберга.[255]255
  www.benferencz.org (“Benny Stories”).


[Закрыть] Тогда Ференцу был девяносто один год. В июле 2012 года Дьило признали виновным и приговорили к четырнадцати годам тюрьмы.

Сегодня Ференц ставит под сомнение необходимость преследования престарелых надзирателей концлагерей и мелких чиновников. «Забудьте про них, – говорит он. – Эту мелкую рыбешку лучше бросить обратно в реку».[256]256
  Из интервью автора с Бенджамином Ференцем.


[Закрыть]

Впрочем, большинство его коллег – «охотников за нацистами» – не согласны с тем, что только преступники уровня Нюрнберга заслуживают суда и наказания. Иначе многие виновные в массовых убийствах смогут уйти от ответственности. Ференц хотел, чтобы любой крупный преступник ответил за свои деяния – дав тем самым урок будущим поколениям, – однако искренне верил, что лишь «его» подсудимые были достойны суда.

* * *

Большинство военных судебных процессов были затеяны именно с этой целью – показать всему миру пример справедливости. Суды в Нюрнберге строго документировали массовые убийства, казни и прочие злодеяния, совершенные во славу Третьего рейха, и устанавливали новые принципы, по которым преступник должен отвечать за свои действия вне зависимости от того, понимал ли он суть приказа. Чтобы привлечь к процессам как можно более широкую аудиторию, союзники пригласили съемочную группу, которой надлежало смонтировать документальный фильм о Международном военном трибунале.[257]257
  Schulberg S., Filmmakers for the Prosecution, а также www.nurembergfilm.org.


[Закрыть]

Неудивительно, что американские и советские представители не смогли договориться об общих подходах, и было решено сделать два разных фильма. Поразительна и их судьба: если советские режиссеры справились со съемками довольно быстро, то американцы, погрузившись в ожесточенные споры, так и не пришли к согласию насчет содержания картины. В итоге фильм запретили к показу на территории США. «Нюрнберг: Его урок сегодня» вышел лишь на экраны Германии в конце 1940-х и вскоре был забыт.

Причина забвения довольно проста: фильм не успели снять до 1948 года, когда политическая обстановка в Вашингтоне существенно изменилась. «Назревала холодная война, поэтому мы всячески стремились возродить Германию и вернуть ее в европейское сообщество, – заявила кинопродюсер Сандра Шульберг. – Было неудобно опять тыкать людей носом в Нюрнбергский процесс и зверства нацистов».[258]258
  Из переписки автора с Сандрой Шульберг.


[Закрыть]

Шульберг родилась в 1950 году, но имеет непосредственное отношение к фильму – ее отец, Стюарт Шульберг, был сценаристом и режиссером. После Пёрл-Харбора он служил в морской пехоте и в итоге попал в съемочную команду под руководством знаменитого Джона Форда. Как и его брат, Бадд Шульберг, успешный писатель и позднее лауреат премии «Оскар» за сценарий фильма «В порту». Сразу после войны оба объездили всю Германию и бывшие оккупированные территории в поисках обличающих нацистов кадров.

Нацисты стремились уничтожить любые доказательства своих преступлений, и Шульбергам приходилось требовать у бывших слуг Третьего рейха собрать все, что еще осталось. В северном баварском городке Байройт они прибегли к помощи заключенных офицеров СС. Те под охраной двух вооруженных американских солдат грузили тяжелые ящики с кинопленкой на транспорт. «На них все еще была эта черная форма и забавные фуражки, – вспоминал Стюарт. – Арийцы ужасно тяготились своим положением: их передергивало всякий раз, когда они получали от нас приказ. Совсем как тигры и львы на цирковой арене, которые нехотя повинуются ударам хлыста».[259]259
  Sandra Schulberg, 6.


[Закрыть]

Обвинителям на Нюрнбергском трибунале эти записи очень пригодились – они усилили их позиции и добавили делу драматизма. На основе документальных пленок (в том числе отснятых британскими и американскими военными при освобождении концлагерей) УСС смонтировало фильмы «Нацистский план», «История национал-социалистического движения» и «Нацистские концентрационные лагеря». Показанные на суде, эти кадры шокировали даже подсудимых.

После увольнения из армии в конце 1945 года и возвращения в Штаты Бадд Шульберг отказался писать сценарий для фильма о Нюрнбергском процессе, предложив вместо себя кандидатуру брата. Паре Лоренц, известный как «режиссер Рузвельта» и возглавлявший тогда отдел военного ведомства, ответственный за кино, театральное искусство и музыку, стал лично курировать новый проект. Согласившись с Баддом, он пригласил в качестве сценариста Стюарта. Однако вскоре у съемочной команды начались конфликты, в частности с генералом Люсиусом Д. Клеем. В 1947 году Лоренц из-за сопротивления военных властей и постоянных проблем с финансированием ушел из военного ведомства.